Мы поможем в написании ваших работ!
ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?
|
Эта тема – не для комедии. Я имею в виду: не для насмешек или хохмочек. Это – тема для сатиры. Но художественный театр поставил на эту тему комедию. Они решили
Содержание книги
- Дирижерами слишком часто бывают грубые и тщеславные тираны. И в молодости мне часто приходилось воевать с ними, отстаивая свою музыку и свое человеческое достоинство.
- Ладно, Я опущу похвалы, которыми он осыпал меня, так Как он выкрикивал их в состоянии бешенства. Но на сей раз его гнев сработал на меня, и Я сохранил стипендию. Я был спасен.
- Другой вопрос, насколько Стравинский – русский композитор31.
- Учать. И единственное, чем он мог ответить, был кукиш в кармане.
- Прочесть хорошей книги, а я, кажется, читаю их довольно внимательно.
- Я сидел и не говорил ни слова, отчасти потому что был молод, А главным образом – потому, что мой немецкий не очень хорош.
- И естественно, забывают добавить, что прежде, чем «заметить» Пушкина, «старик Державин»43 спросил у лакея: «Где тут нужник?»
- Шило загрязненность воздуха. ) и понял, что не может так жить, потому что страдания его невыносимы.
- Глазунов не изменил моей оценки, А вместо этого отругал меня.
- Приехала к нему на прием в своих тапочках: «пусть видит, Как живет русский авангард».
- Каково. У церкви могут быть различные нужды, но, в конце концов, попы не сидят на морозе с разбитыми окнами.
- Архиерей бросил на меня весьма сочувственный взгляд, но мне было плевать на его сочувствие. Он мне ничуть не помог.
- Если глазунов говорил, прослушав, скажем, симфонию шумана: «технически не безукоризненная», – мы понимали, что он имел в виду, нам не требовалось длинных объяснений.
- Когда Я впервые услышал от глазунова эту историю, Я посмеялся про себя, хотя внешне оставался серьезным. Но теперь Я глубоко его уважаю за это. Жизнь многому меня научила.
- Такая это профессия. Ты не можешь жаловаться на нее. Если она слишком тяжела, стань бухгалтером или управдомом. Не волнуйся, никто не станет удерживать тебя на тяжелой работе сочинителя.
- Прошли годы, настала совершенно другая эпоха, бог знает, что произошло за это время, но ничто не могло поколебать священной ненависти семьи корсакова к чайковскому.
- Я уложился в сорок пять минут.
- Лично мне кажется, что здесь – одна из величайших тайн пианизма, и пианист, который понимает это, находится на пороге большого успеха.
- Воположное: Глазунов и в творчестве был и оставался барином, а я – типичный пролетарий.
- Но, чтобы так получилось, надо смотреть фактам в глаза, А не всякий способен на это, и иногда целой жизни для этого не хватает.
- Это, наверно, один из самых больших секретов нашей жизни. Старики его не знали. И поэтому потеряли все. Могу только надеяться, что молодым людям повезет больше.
- Прямо перед тем, Как театр Мейерхольда был закрыт, на его спектакле побывал каганович56. Он был очень влиятелен: от его мнения зависело будущее Как театра, так и самого Мейерхольда.
- Му что Как идеи Мейерхольда были настолько «неправильны», насколько это вообще было возможно быть в те времена. Нас бы наверняка обвинили в формализме.
- Я переживал в это время серьезный кризис61, я был в ужасном состоянии. Все распадалось и рушилось. Я был из-
- И долгие-долгие годы гамлет не появлялся на советской сцене. Все знали о вопросе сталина, заданном художественному театру, и никто не хотел рисковать. Все боялись.
- Эта тема – не для комедии. Я имею в виду: не для насмешек или хохмочек. Это – тема для сатиры. Но художественный театр поставил на эту тему комедию. Они решили
- В меру своих сил Я пытался писать об этих людях, об их очень средних, банальных мечтах и надеждах и об их необъяснимой тяге к убийству.
- Теперь вы видите, почему невозможно ответить на вопрос, был ли Я расстроен. Конечно, был.
- Но тогда нам было не до анекдотов. Тухачевский знал сталина несравненно лучше, чем Я. Он знал, что сталин
- Тухачевский всегда оставался профессионалом, всюду, в любой ситуации. Он хотел быть покровителем искусств, но в его уме крутились военные проблемы. Иногда о кое-каких из них он говорил и со мной.
- Война стала ужасной трагедией для всех. Я немало видел и пережил, но война была, вероятно, самым тяжелым испытанием. Не для меня лично, А для народа в целом. Как
- Ния. Мы ввели сцену в полицейском участке и исключили убийство племянника Екатерины Львовны.
- Тый акт слишком традиционен. Но в моем сознании, поскольку речь шла о преступниках, родился именно такой финал.
- Николай васильевич смолич (1888-1968), оперный режиссер-авангардист, осуществивший первые постановки «носа» и «леди макбетмценского уезда».
- Начиная с того момента на мне остается клеймо «враг народа», и нечего объяснять, чтo это клеймо означало в те дни. Все еще помнят это.
- Я не говорю сейчас о его трагической литературной судьбе или о том, что со временем он писал все слабее, так что Я не могу читать его последние работы без чувства горечи и разочарования.
- Массовое предательство касалось не меня лично. Я сумел отделить себя от других людей, и в тот период это было для меня спасением.
- Графии, потому что, если кто-то доносил, что ты хранишь изображение врага народа, это означало верную смерть.
- Так впервые Я услышал о садистских развлечениях скуратова, хотя и до того немало знал о нем. И впервые Я ус-
- Прежде всего, никто ни разу не смог мне точно сказать, на каком съезде было такое, чтобы он завершился бетховеном. Все называют разные номера.
- Оба приняли слишком близко к сердцу кое-какие уроки, полученные на западе, уроки, которые, возможно, вообще не следовало усваивать. Но, выиграв в популярности, они потеряли нечто не менее ценное.
- Тел поработать над оперой, что он «много размышлял о синтетическом искусстве» и сумел перенести некоторые из своих идей – хотя, конечно не все – на сцену большого.
- Когда внезапно все это кончилось. Вот когда Я спрятал многие важные работы в ящике стола, где они и лежат уже очень долго.
- Война все еще продолжалась, и союзники были все еще товарищами по оружию, Как их назвали официально. Но волкодавы уже знали, что это ничего не значит, и готовились к репрессиям.
- Должен сказать, изображать благодетелей человечества в музыке, оценивать их через музыку – нелегкая работа. Вот бетховену, с точки зрения музыки, это удалось. Хотя с точки зрения истории он ошибся.
- В сталинские годы миллионам советских людей были знакомы звуки лезгинки, грузинского народного танца, так же Как мелодия «сулико», любимой грузинской народной песни сталина.
- Когда Я играл на рояле скерцо из своей пятой симфонии, в мэдисон-сквер-гарден набилось тридцать тысяч человек, А Я думал: «ну вот, Я последний раз играю перед такой аудиторией».
- Ким – коммунистический интернационал молодежи, молодежноеподразделение коминтерна.
- В последние годы жизни шостакович страдал от сердечных болезней, ломкости костей и проблем с правой рукой.
- Война принесла много нового горя и много новых разрушений, но Я не забыл ужасных довоенных лет. Именно об этом – все мои симфонии, начиная с четвертой и включая седьмую и восьмую.
Повеселиться по этому поводу, тогда как следовало, как я уже сказал, плакать. А Станиславский, к общему изумлению, даже не понял сути сюжета. Он спросил: «В чем тут дело? Почему все эти люди живут в одной комнате?» Сам Станиславский жил в особняке.
Станиславскому сказали: «У них нет отдельных квартир». Станиславский не поверил. (Его знаменитое: «Не верю!» Дрожите, актеры мира!) Станиславский сказал: «Этого не может быть! Не может быть такого, чтобы у людей не было своих собственных квартир. Не морочьте мне голову».
Станиславского пытались убедить, что это самая настоящая правда, что некоторые граждане живут в этих «неправильных» условиях. Старик расстроился. Его успокоили. А потом Станиславский принял блестящее решение: «Ладно, в таком случае мы напишем на афише, что это – комедия о людях, у которых нет своих квартир. Иначе публика не поверит».
Это – истинная история об одном из величайших режиссеров нашего времени. Ну ясно, Станиславский жил в собственном мире. Он был возвышенным человеком с художественной душой. И получал продукты из спецраспределителя, как все гении и партийные деятели, приносящие выдающуюся пользу нашему государству.
Старик по наивности считал спецраспределитель своим «тайным поставщиком». В театре об этом говорили с ухмылкой. Станиславский действительно думал, что это большая тайна. Но никакой тайны тут не было. Все знали о спецраспределителях. Все знали, что высокопоставленные люди получают продукты из иного источника, чем другие граждане, в специальных местах, организованных только для них. Все привыкли к этому факту нашей жизни, словно так оно и должно быть. И все помалкивали, считая, что сохраняют великую тайну.
Один ленинградский мошенник сколотил на этом состояние. Он учел два обстоятельства и использовал их. То обстоятельство, что всем было известно о спецраспределителе, и то, что все молчат об этом. Те, кто не получал продуктов, молчали, чтоб не угодить за решетку за распространение клеветы, а что касается тех, кто их получал, то почему молчали они – очевидно.
Мошенник действовал так. Он читал газеты, уделяя особое внимание некрологам. Если он видел, что парторганизация какого-то завода или конторы «выражает соболезнования семье покойного», то вырезал это объявление, находил телефонный номер и через какое-то время набирал его. Мошенник представлялся начальником спецраспределителя и говорил, что они получили «указание сверху» обеспечить семью покойного «всем необходимым». «Поскольку покойный выполнял такие ответственные задания», – добавлял мошенник. Он просил составить список всего, что они хотят получить: яйца, масло, мясо, сахар, даже какао и шоколад. Вс? – по фантастически низким ценам. А почему бы нет: на то и спецраспределитель, чтобы обслуживать «товарищей».
Выждав еще нескольких дней, мошенник звонил снова и спрашивал, готов ли список. Он просил, чтобы уважаемые родственники покойного явились за продуктами в такое-то и такое-то место, и, когда доверчивые люди приезжали в назначенное место, брал деньги, обещал выполнить его срочно и исчезал.
Негодяй очень долго избегал неприятностей, хотя использовал этот трюк десятки, а может быть, и сотни раз, потому что его план был прост, как все гениальное. Если бы этот жулик явился с таким предложением в семью рабочего, ему бы просто не поверили. Но в семьях служащих – верили: а как же иначе, ведь они очень хорошо знали, что спецраспределители существуют, что они безусловно функционируют, что это делается тайно и что об этом нельзя говорить.
Новый образ жизни принес множество новых свежих конфликтов. Спецраспредитель. Коммуналка. В былые века человек бродил с мечом по замку в поисках призрака. В наши времена человек бродит по коммунальной квартире с топором в руке, выискивая соседа, который не выключает свет в туалете. Вообразите роман тайн и ужасов новой эры. Вот мой герой, с топором в руке, угрожает зарубить неаккуратного соседа, если застанет его на месте преступления. Я чувствую, что недостаточно воспел ему хвалу, то есть не изобразил этого в полной мере.
Я теперь не отказываю себе в насмешках. Почему-то люди думают, что музыка должна говорить нам только о вершинах человеческого духа, или, по крайней мере, об очень романтичных злодеях. Но на свете очень немного героев и злодеев. Большинство людей – середнячки, ни черные, ни белые. Серые. Грязно-серые.
И главные конфликты нашей эпохи происходят именно на этом мутно-сером фоне. Все мы копошимся в одном огромном муравейнике. Наши судьбы в большинстве случаев – тяжелы. С нами обходятся грубо и безжалостно. А стоит кому-то заползти чуть выше других, он с готовностью начинает их терзать и унижать.
Мне кажется, эта ситуация требует изучения. Надо писать о большинстве людей и для большинства. И надо писать правду – тогда это можно назвать реалистическим искусством. Кому нужны трагедии? У Ильфа и Петрова есть рассказ о больном, который перед визитом к врачу вымыл одну ногу. А когда дошел, то заметил, что вымыл не ту ногу. Вот это – настоящая трагедия.
|