Мы поможем в написании ваших работ!
ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?
|
Война принесла много нового горя и много новых разрушений, но Я не забыл ужасных довоенных лет. Именно об этом – все мои симфонии, начиная с четвертой и включая седьмую и восьмую.
Содержание книги
- И долгие-долгие годы гамлет не появлялся на советской сцене. Все знали о вопросе сталина, заданном художественному театру, и никто не хотел рисковать. Все боялись.
- Эта тема – не для комедии. Я имею в виду: не для насмешек или хохмочек. Это – тема для сатиры. Но художественный театр поставил на эту тему комедию. Они решили
- В меру своих сил Я пытался писать об этих людях, об их очень средних, банальных мечтах и надеждах и об их необъяснимой тяге к убийству.
- Теперь вы видите, почему невозможно ответить на вопрос, был ли Я расстроен. Конечно, был.
- Но тогда нам было не до анекдотов. Тухачевский знал сталина несравненно лучше, чем Я. Он знал, что сталин
- Тухачевский всегда оставался профессионалом, всюду, в любой ситуации. Он хотел быть покровителем искусств, но в его уме крутились военные проблемы. Иногда о кое-каких из них он говорил и со мной.
- Война стала ужасной трагедией для всех. Я немало видел и пережил, но война была, вероятно, самым тяжелым испытанием. Не для меня лично, А для народа в целом. Как
- Ния. Мы ввели сцену в полицейском участке и исключили убийство племянника Екатерины Львовны.
- Тый акт слишком традиционен. Но в моем сознании, поскольку речь шла о преступниках, родился именно такой финал.
- Николай васильевич смолич (1888-1968), оперный режиссер-авангардист, осуществивший первые постановки «носа» и «леди макбетмценского уезда».
- Начиная с того момента на мне остается клеймо «враг народа», и нечего объяснять, чтo это клеймо означало в те дни. Все еще помнят это.
- Я не говорю сейчас о его трагической литературной судьбе или о том, что со временем он писал все слабее, так что Я не могу читать его последние работы без чувства горечи и разочарования.
- Массовое предательство касалось не меня лично. Я сумел отделить себя от других людей, и в тот период это было для меня спасением.
- Графии, потому что, если кто-то доносил, что ты хранишь изображение врага народа, это означало верную смерть.
- Так впервые Я услышал о садистских развлечениях скуратова, хотя и до того немало знал о нем. И впервые Я ус-
- Прежде всего, никто ни разу не смог мне точно сказать, на каком съезде было такое, чтобы он завершился бетховеном. Все называют разные номера.
- Оба приняли слишком близко к сердцу кое-какие уроки, полученные на западе, уроки, которые, возможно, вообще не следовало усваивать. Но, выиграв в популярности, они потеряли нечто не менее ценное.
- Тел поработать над оперой, что он «много размышлял о синтетическом искусстве» и сумел перенести некоторые из своих идей – хотя, конечно не все – на сцену большого.
- Когда внезапно все это кончилось. Вот когда Я спрятал многие важные работы в ящике стола, где они и лежат уже очень долго.
- Война все еще продолжалась, и союзники были все еще товарищами по оружию, Как их назвали официально. Но волкодавы уже знали, что это ничего не значит, и готовились к репрессиям.
- Должен сказать, изображать благодетелей человечества в музыке, оценивать их через музыку – нелегкая работа. Вот бетховену, с точки зрения музыки, это удалось. Хотя с точки зрения истории он ошибся.
- В сталинские годы миллионам советских людей были знакомы звуки лезгинки, грузинского народного танца, так же Как мелодия «сулико», любимой грузинской народной песни сталина.
- Когда Я играл на рояле скерцо из своей пятой симфонии, в мэдисон-сквер-гарден набилось тридцать тысяч человек, А Я думал: «ну вот, Я последний раз играю перед такой аудиторией».
- Ким – коммунистический интернационал молодежи, молодежноеподразделение коминтерна.
- В последние годы жизни шостакович страдал от сердечных болезней, ломкости костей и проблем с правой рукой.
- Война принесла много нового горя и много новых разрушений, но Я не забыл ужасных довоенных лет. Именно об этом – все мои симфонии, начиная с четвертой и включая седьмую и восьмую.
- Тогда молодой продавец сказал что-то вроде: «гражданка, если вам здесь не нравится, почему бы вам не уехать в израиль. Там нет очередей и, наверно, вы сможете купить горошек не хуже нашего».
- Я хочу сказать, что «свежей и крепкой» может оказаться вовсе не Музыка, и даже не творчество, А нечто другое, какая-то более неожиданная и прозаическая вещь, скажем,
- После блестящего дебюта перед глазуновым вполне заслуженно открылись весьма светлые перспективы. Он жил
- Иногда Я люблю эту молитву, иногда – ненавижу. Жизнь заканчивается, А Я не приобрел ни силы, ни мудрости.
- Это – профессиональная болезнь, тяга к нотам. Мозг находит хлеб насущный в любой комбинации звуков. Он постоянно работает, проделывая различные сочинительские операции.
- Мир может кричать, что человек – подлец и подонок, А он будет себе жить и процветать. И не колыхнется ни волосок в его усах, если, конечно, У него есть усы.
- Тиняков стал счастливым человеком, ему больше не надо было притворяться. Он говорил то, что думал, и делал то, что говорил. Он стал хищником и не стыдился этого.
- У чехова были замечательные мысли о конце жизни. Он считал бессмертие, жизнь после смерти в любой форме ерундой, потому что это суеверие. Он говорил, что надо
- Поднимаешься, шатаясь, и маршируешь, бормоча: «наше дело – радоваться, наше дело – радоваться».
- Лась работа. Услаждать эго автора. Тешить его гордость. Чтобы он мог считать себя лучом света в темном царстве.
- Имеется в виду Александр Исаевич Солженицын (р. 1918).
- Один из верховных иерархов Русской православной церкви.
- С юдиной ничего не случилось. Говорят, когда вождя и учителя нашли на даче мертвыми, на проигрывателе стояла ее запись моцарта. Это – последнее, что он слышал.
- Бессмысленно говорить с глухими, и Я обращаюсь только к тем, кто слышит, и только с ними Я готов разговаривать, только с теми, для которых Музыка важнее слов.
- Ироническое название одной из глав романа ильфа и петрова «золотой теленок».
- Как-то, будучи в хорошем настроении, Немирович-Данченко заговорил со мной о голливудской версии «Анны
- Талоны на питание в руках плодят друзей на всех материках.
- Толку, мы справились сами. Это – к вопросу о влиянии больших мастеров.
- Это – слишком жестоко, и, самое главное, не соответствует музыке.
- Джамбула нашли, и в москву отослали от его имени наспех сляпанную песню, восхвалявшую сталина. Ода сталину понравилась, это было главное. Так началась новая жизнь джамбула джабаева.
- Нинграда, чтобы избежать возможного ареста. Порой бегство в захолустье спасало. Человек менял адрес, и о нем забывали. Я знаю несколько таких случаев.
- Главный персонаж, естественно, был героем без страха и упрека. И непременно имелся предатель, это было необходимо, так Как призывало к усилению бдительности. Что
- Решение, принятое по этим вопросам, было неопределенным и свергуманно мудрым. Главный удар пришелся по буржуазному национализму, с «дискуссиями» и собраниями
- В 1978 г. «Игроки» были впервые поставлены в Ленинграде в концертном исполнении под руководством Геннадия Рождественского.
На самом деле, я не имею ничего против того чтобы называть Седьмую симфонию «Ленинградской», но она не о блокадном Ленинграде, она – о Ленинграде, который разрушил Сталин, а Гитлер всего лишь добил.
Большинство моих симфоний – надгробные памятники. Слишком много наших людей погибло, и где они похоронены, никто не знает, даже родственники. Это случилось со многими моими друзьями. Где воздвигнуть памятники Мейерхольду или Тухачевскому? Это можно сделать только в музыке. Я хотел бы написать произведение, посвященное каждой из этих жертв, но это невозможно, и поэтому я посвящаю свою музыку всем им.
Я постоянно думаю об этих людях, и почти в каждом важном для себя произведении пытаюсь напомнить о них. Условия военных лет способствовали этому, потому что власть была не особенно придирчива к музыке и не беспокоилась, не слишком ли она мрачная. А потом все страдания были списаны на войну, как будто только во время войны людей мучили и убивали. Так что в определенном смысле Седьмая и Восьмая – действительно «военные» симфонии.
Это – хорошо укоренившаяся традиция. Когда я написал свой Восьмой квартет, его также вписали в графу «Обличение фашизма». Для этого надо быть слепым и глухим, ведь в квартете все ясно, как дважды два. Я цитирую «Леди Макбет», Первую и Пятую симфонии. Какое отношение к ним имеет фашизм? Восьмой квартет – автобиографический, он цитирует песню, известную каждому русскому, – «Замучен тяжелой неволей».
В этом квартете есть и еврейская тема из Фортепьянного трио. Думаю, что, если говорить о музыкальных впечатлениях, то самое сильное произвела на меня еврейская народная музыка. Я не устаю восхищаться ею, ее многогранностью: она может казаться радостной, будучи трагичной. Почти всегда в ней – смех сквозь слезы.
Это качество еврейской народной музыки близко моему пониманию того, какой должна быть музыка вообще. В ней всегда должны присутствовать два слоя. Евреев мучили так долго, что они научились скрывать свое отчаяние. Они выражают свое отчаяние танцевальной музыкой.
Вся народная музыка прекрасна, но могу сказать, что еврейская – уникальна. Много композиторов впитывали ее, в том числе русские композиторы, например, Мусоргский. Он тщательно записывал еврейские народные песни. Многие из моих вещей отражают впечатления от еврейской музыки.
Это не чисто музыкальная, но также и моральная проблема. Я часто проверяю человека по его отношению к евреям. В наше время ни один человек с претензией на порядочность не имеет права быть антисемитом. Все это кажется настолько очевидным, что не нуждается в доказательствах, но я вынужден был отстаивать эту точку зрения по крайней мере в течение тридцати лет.
Однажды, после войны, я проходил мимо книжного магазина и увидел томик с еврейскими песнями. Я всегда интересовался еврейским фольклором и подумал, что в книге будут мелодии, но она содержала только текст. Я подумал, что можно было бы рассказать о судьбе еврейского народа, выбрав несколько песен и положив их на музыку. Это показалось мне важным, потому что я видел, как разрастается вокруг меня антисемитизм. Но я не мог исполнить цикл в то
Время, его впервые исполнили гораздо позже, и гораздо позже я сделал оркестровую версию этой вещи.
Мои родители считали антисемитизм постыдным пережитком, и в этом смысле мне было дано исключительное воспитание. В юности я столкнулся с антисемитизмом среди сверстников, которые считали, что евреи получают некие преимущества. Они не помнили о погромах, гетто или процентной норме. В те времена насмехаться над евреями считалось почти что хорошим тоном. Это была своего рода оппозиция властям.
Я никогда не потакал антисемитскому тону, даже тогда, не пересказывал антисемитских анекдотов, которые были в ходу в то те годы. Но все же я был гораздо снисходительней к этому гадкому явлению, чем теперь. Позже я порывал отношения даже с близкими друзьями, если замечал у них проявление каких-то антисемитских взглядов.
Уже перед войной отношение к евреям решительно изменилось. Оказалось, что нам до братства еще очень далеко. Евреи оказались самым преследуемым и беззащитным народом Европы. Это был возврат к Средневековью. Евреи стали для меня своего рода символом. В них сосредоточилась вся беззащитность человечества. После войны я пытался передать это чувство музыкой. Для евреев это было тяжкое время. Хотя, по правде сказать, для них любое время – тяжкое.
Несмотря на то, что множество евреев погибли в лагерях, все, что я слышал, было: «Жиды воевали в Ташкенте». И если видели еврея с военными наградами, то ему вслед кричали: «Жид, где купил медали?» В тот момент я и написал Концерт для скрипки, «Еврейский цикл» и Четвертый квартет.
Ни одна из этих вещей в то время не была исполнена. Их услышали только после смерти Сталина. Я все еще не могу привыкнуть к этому. Четвертую симфонию исполнили спустя двадцать пять лет после того, как я ее написал! Есть вещи, которые до сих пор так и не исполнены, и никто не знает, когда их можно будет услышать.
Меня очень воодушевляет то, как молодежь откликается на мои чувства по еврейскому вопросу. Я вижу, что русская интеллигенция упорно остается в оппозиции к антисемитизму и что многолетние попытки навязать его сверху не дали видимых результатов. Это относится и к простому народу. Недавно я поехал на станцию Репино купить лимонаду. Там есть небольшой магазинчик, скорее даже ларек, в котором продается всякая всячина. Была очередь, в ней стояла женщина с ярко выраженной еврейскую внешностью и акцентом, она начала громко возмущаться: почему такая большая очередь, почему зеленый горошек продается только в нагрузку к чему-то еще, и так далее.
|