Живаго – Георгий Победоносец

Об этой связи героя романа с героем легенды о доблестном рыцаре – победителе Дракона и освободителе Царевны (Любимой) – указывает стихотворение «Сказка». На это указывает и сходство имен: Юрий – это русский вариант греческого Георгий. Однако в отличие от канонической версии «конный» – герой стихотворения Ю.Живаго после боя попадает в странный сон, в такой же сон попадает и царевна:

То в избытке счастья / Слезы в три ручья, /То душа во власти / Сна и забытья. // … Но сердца их бьются./ То она, то он / Силятся очнуться / И впадают в сон. \\ Сомкнутые веки. / Выси. Облака. / Воды. Броды. Реки. / Годы и века.

Герой терпит поражение в бою с драконом, в бою таким же драконом, «змеем-искусителем» – адвокатом Комаровским терпит поражение и Живаго, отдавая ему Лару, предчувствуя, что навсегда.

 

Живаго – Стрельников (Паша Антипов)

Если Живаго – «слабый», пассивный перед судьбой герой, то Антипов – его противоположность. Преодолевая свою слабость, он женится на Ларе (из своей добродетельности), бросает Москву и уезжает на Урал, затем бросает семью и идет на войну, затем становится страшным красным командиром и берет себе соответствующий псевдоним Стрельников (за жестокость в народе его прозвали Расстрельников). В постоянной жажде самоутвердиться Стрельников доходит до сердечного бесчувствия и бомбардирует город, где скрываются его жена и дочка. С жестокостью воюет с другом детства Галиуллиным. Писатель показывает вначале «мальчиков», которые мечтали о переделке мира. Антипов от этой детской болезни, от ребячества не избавился. Мир для него является напоминанием о его собственной мнимой неполноценности и посредственности и поэтому подвергается насильственным изменениям. Так о нем говорила Лара – женщина, которая его любила и ушла бы к нему, если бы он ее позвал:

«Он пошел на войну, чего никто от него не требовал. Он это сделал, чтобы освободить нас от себя, от своего воображаемого гнета. С этого начались его безумства. С каким-то юношеским, ложно направленным самолюбием он разобиделся на что-то такое в жизни, на что не обижаются. Он стал дуться на ход событий, на историю. Пошли его размолвки с ней. Он ведь и по сей день сводит с ней счеты. Отсюда его вызывающие сумасбродства. Он идет к верной гибели из-за этой глупой амбиции. О если бы я могла спасти его!

– Как неимоверно чисто и сильно ты его любишь! Люби, люби его. Я не ревную тебя к нему, я не мешаю тебе».

И в этом заключается одно из коренных отличий между двумя антиподами: Живаго готов принять любое изменение жизни за Закон, за проявление ее Полноты, а Стрельников упрощает жизнь, искажает, изменяет при помощи насилия, чтобы подстроить ее под себя. Живаго видит игру природы и жизни, ощущает ее роковые последствия, а Стрельников остался «мальчиком», который еще «играет» (в жестокую и опасную игру) вопреки самой Жизни.

 

 

Образ Ларисы Антиповой («Россия» А.Блока)

Уподобление Ларисы Антиповой «девичьему» образу России из стихотворения Блока делает образ героини таким же непредсказуемым, милым и опасным, как и сама Жизнь.

«А чем является она для него, как он только что выразился? О, на этот вопрос ответ всегда готов у него.

Вот весенний вечер на дворе. Воздух весь размечен звуками. Голоса играющих детей разбросаны в местах разной дальности, как бы в знак того, что пространство все насквозь живое. И эта даль – Россия, его несравненная, за морями нашумевшая, знаменитая родительница, мученица, упрямица, сумасбродка, шалая, боготворимая, с вечно величественными и гибельными выходками, которых никогда нельзя предвидеть! О как сладко существовать! Как сладко жить на свете и любить жизнь! О как всегда тянет сказать спасибо самой жизни, самому существованию, сказать это им самим в лицо! Вот это-то и есть Лара. С ними нельзя разговаривать, а она их представительница, их выражение, дар слуха и слова, дарованный безгласным началом существования.

И неправда, тысячу раз неправда все, что он наговаривал тут о ней в минуту сомнения. Как именно совершенно и безупречно всё в ней!» (380).

 

А.Блок РОССИЯ

 

Опять, как в годы золотые,

Три стертых треплются шлеи,

И вязнут спицы росписные

В расхлябанные колеи...

 

Россия, нищая Россия,

Мне избы серые твои,

Твои мне песни ветровые -

Как слезы первые любви!

 

Тебя жалеть я не умею

И крест свой бережно несу...

Какому хочешь чародею

Отдай разбойную красу!

 

Пускай заманит и обманет, -

Не пропадешь, не сгинешь ты,

И лишь забота затуманит

Твои прекрасные черты...

 

Ну что ж? Одной заботой боле -

Одной слезой река шумней,

А ты всё та же - лес, да поле,

Да плат узорный до бровей...

 

И невозможное возможно,

Дорога долгая легка,

Когда блеснет в дали дорожной

Мгновенный взор из-под платка,

Когда звенит тоской острожной

Глухая песня ямщика!..

 

18 октября 1908

 

 

Природа – история

 

Поэтический язык прозы Пастернака наиболее чутко дает о себе знать в поразительных описаниях природы. По своей густоте и насыщенности смыслом образ природы может восприниматься как едва ли не самый главный Герой романа. Природа – символ естественности, которой ищет Живаго. Природа наполнена той жизнью, которая сродни человеческому существованию, и оттого рябина, где птицы склевывают ягоды, сравнивается с мамкой, что дает грудь ребенку. Природа – это и естественность, и чудо, волшебство. Она вырывается за круг привычного и обычного, как вешние воды, которые, прорываясь, затопляют равнины и лес. В ней сосредоточена тайна жизни, тайна Бога и человека. С природным, растительным миром Живаго сравнивает человеческую историю:

«Он снова думал, что историю, то, что называется ходом истории, он представляет себе совсем не так, как принято, и ему она рисуется наподобие жизни растительного царства. Зимою под снегом оголенные прутья лиственного леса тощи и жалки, как волоски на старческой бородавке. Весной в несколько дней лес преображается, подымается до облаков, в его покрытых листьями дебрях можно затеряться, спрятаться. Это превращение достигается движением, по стремительности превосходящим движения животных, потому что животное не растет так быстро, как растение, и которого никогда нельзя подсмотреть. Лес не передвигается, мы не можем его накрыть, подстеречь за переменою места. Мы всегда застаем его в неподвижности. И в такой же неподвижности застигаем мы вечно растущую, вечно меняющуюся, неуследимую в своих превращениях жизнь общества, историю.

Толстой не довел своей мысли до конца, когда отрицал роль зачинателей за Наполеоном, правителями, полководцами. Он думал именно то же самое, но не договорил этого со всею ясностью. Истории никто не делает, ее не видно, как нельзя увидать, как трава растет. Войны, революции, цари, Робеспьеры это ее органические возбудители, ее бродильные дрожжи. Революции производят люди действенные, односторонние фанатики, гении самоограничения. Они в несколько часов или дней опрокидывают старый порядок. Перевороты длятся недели, много годы, а потом десятилетиями, веками поклоняются духу ограниченности, приведшей к перевороту, как святыне».

 

Автохарактеристика стилистических поисков Юрия Живаго в романе: «Всю жизнь мечтал он об оригинальности сглаженной и приглушенной, внешне неузнаваемой и скрытой под покровом общеупотребительной и привычной формы, всю жизнь стремился к выработке того сдержанного, непритязательного слога, при котором читатель и слушатель овладевают содержанием, сами не замечая, каким способом они его усваивают. Всю жизнь он заботился о незаметном стиле, не привлекающем ничьего внимания, и приходил в ужас от того, как он еще далек от этого идеала».