Проблема познания и познаваемости мира в истории философии (западноевропейской)

Содержание

Введение Проблема познания и познаваемости Проблема источника познания Уровни развития знания Некоторые общие аспекты научного знания Что такое научное знание? Критика ``концепции деятельности'' Абсолютность и относительность знания Структура научного знания Эмпирический уровень научного познания Историческая справка Теоретический уровень научного знания Теория Структура теории Функции теории в научном познании Проблема статуса теоретических объектов Взаимоотношения эмпирического и теоретического уровней О документе...

Введение

Вопрос о том, что такое философия, чем она должна быть -- является постоянным при изучении философии, в особенности студентами и аспирантами нефилософских специальностей. Само существование этого вопроса связано с исключительной многозначностью термина ``философия''.

Эта многозначность существует и в обыденном языке -- мне, например, вспоминается выражение ``философия Рейгана'', мелькавшее в оные годы на страницах газет. В Японии (и не только в Японии) многие предприятия имеют свои ``философии''.

Но термин ``философия'' многозначен не только в обыденном языке, но и в самой философии -- разные философские направления по-разному интерпретируют содержание понятия ``философия''. Причем то, что одно направление считает философией, другое направление отказывается считать таковым. Предлагаемый курс лекций не составляет исключения. Я тоже имею свое представление о том, что такое философия и постараюсь его обосновать.

Если не иметь в виду ``философию Рейгана'' или ``философию Мак-Дональдса'', то даже при учете различия трактовок содержания понятия ``философия'', все таки есть некоторая инвариантная компонента. Я считаю, что эта инвариантная компонента состоит в утверждении (тезисе):

Это утверждение является следствием самих претензий философии. Действительно, любое философское учение явно или неявно претендует на то, чтобы быть знанием.

Мне известно только одно учение, которое не претендует на то, чтобы быть знанием. Это учение некоего Боконона. Оно начинается словами: все учения ложны, в том числе и данные. Но Боконон -- это персонаж книги Курта Ваннегута ``Колыбель для кошки''. А Курт Ваннегут -- это американский писатель-фантаст с очень сильным оттенком черного юмора. А в реальности, если философское учение откажется от претензии быть знанием, она подпишет себе смертный приговор.

Итак: философия должна быть знанием. В общем, это выглядит довольно тривиально. Но я утверждаю, что это далеко не тривиально. Дело в том, что требование ``быть знанием'' накладывает на сами философские учения очень серьезные ограничения.

Первое из них состоит в том, что для того, чтобы быть знанием, философское учение должно содержать в себе развитую теорию познания, т.е. должно быть подробно развито -- что является источником знания (оттуда оно берется), как именно получается знание (каков метод познания), как знание обосновывается и проверяется. Если это требование не выполнено, если в структуре учения отсутствует развитая теория познания, то я откажу такому учению в праве называться философией. Его можно назвать философствованием, беллетристикой, моралистикой, публицистикой, фантастикой -- чем угодно, но не философией.

Нужно, конечно, сделать существенную оговорку: если какой-либо автор явно использует уже разработанную кем-то другим (или другими) теорию познания, то он, конечно, имеет право решать какие-то специальные проблемы, не занимаясь специально теорией познания, а лишь ссылаясь на эту уже разработанную гносеологию.

Но если этого нет, то я еще раз подчеркиваю: я отказываю такому учению в праве носить высокое название философии, и не намерен считаться с тем, что кто-то другой (даже если этот кто-то -- весь мир) называет это учение философией.

Я явно направляю свое положение против таких авторов, как Ницше, Бердяев и многих (имя им -- легион) других. Это все - беллетристика и, главным образом, фантастика, того же типа как, скажем, фантастика Толкиена или Роджера Желязны. Но если Толкиен или Желязны явно пишут фантастику, как жанр литературы, то Ницше, Бердяев, Мартин Хайдеггер и им подобные занимаются мошенничеством (шарлатанством), пытаясь убедить читателя, что они пишут ``философию''.

Особенно интересно это проявляется у Н.А.Бердяева. В его книге ``Смысл истории'' на первых 45 страницах 35 раз повторяется ``поистине то-то и то-то''. Автор, видимо, чувствует исключительную необоснованность своих положений и стремится заменить обоснование заклинаниями ``поистине''.

Иногда такую фантастику стремятся оправдать ссылками на персональную интуицию. Что же, интуиция вещь хорошая, но ссылка на интуицию никак не может быть обоснованием выдвигаемого положения. Чем интуиция некоего Х лучше моей интуиции, и моя интуиция говорит, что Х-шарлатан, или что Х-больной человек. Я не отрицаю возможности прийти к некоторому утверждению интуитивным путем, не прослеживая всей цепи связей и рассуждений в сознании, но я утверждаю, что положение, к которому некто (Коши, Пуанкаре, Адамар или кто-нибудь другой) пришел путем интуиции, должно быть обосновано и проверено без ссылок на эту интуицию. Собственно говоря, все математики (и естествоиспытатели) знают это очень давно -- со времен Гаусса.

Итак, можно еще раз сформулировать первое требование: для того, чтобы иметь право называться философией, быть философией философское учение должно включать развитую теорию познания -- гносеологию (эпистемологию), причем ссылки на интуицию, как источник знания исключаются.

Однако, этого требования мало. Есть и второе требование.

Дело в том, что познанием Мира занимается отнюдь не только философия. Познанием Мира занимается Наука (я намеренно подчеркиваю -- Наука, а не науки, я считаю, что нет наук, а есть единая Наука, которая делится на отдельные дисциплины в составе Науки). В свое время, где-то в XVIII веке Наука ``отпочковалась'' от философии, обрела самостоятельность и в конце XVIII -- начале XIX века доказала свое право называться познанием мира. Но, сколь скоро Наука является познанием, толь скоро философия, чтобы иметь право называться познанием, должна очень принципиально соотноситься с результатами научного познания -- не противоречить этим результатам, принципиально учитывать их, основываться на них.

И далеко не всякое учение удовлетворяет этому принципу. В качестве классического примера можно привести ``философию'' Гегеля. Его ``Философия природы'' представляет собой разительный контраст науке и ее результатам XVIII -- начала XIX века. Я бы назвал ее энциклопедией воинствующего невежества или произведением фантаста с параноидальным мышлением, который уверовал, что реальный мир именно таков, какова его (фантаста) фантастика. Можно привести ``вагон и маленькую тележку'' цитат, но лучше, если вы посмотрите сами. Только не советую читать Гегеля с настроением искать в нем ``великий таинственный смысл'' или даже ``рациональное зерно''- это именно негативная иллюстрация.

И, конечно же, этому второму требованию не удовлетворяют учения, которые не удовлетворяют первому требованию, вроде тех, о которых речь шла ранее.

Итак, окончательно, можно сформулировать два условия, которым должно удовлетворять учение для того, чтобы иметь право называться знанием:

1. В структуре учения должна содержаться развитая теория познания, без каких либо ссылок на интуицию.

2. Учение должно быть очень принципиально связанным с конкретным научным знанием.

Необходимо отметить, что сформулированные критерии необходимо применять исторически (с учетом конкретного времени рассмотрения). Так, второй критерий, совершенно очевидно не применим ни к античной, ни к средневековой философии, ни даже к философии Нового времени XVII-XVIII веков по той простой причине, что в эти эпохи науки еще просто не было. Т.е. этот критерий можно применять только к эпохе, начиная с первой половины XIX века.

Несколько другая ситуация с первым критерием. Его нельзя применять, например, к раннему периоду античной философии, поскольку в то время теоретико-познавательные проблемы еще даже не возникли в философии. Само возникновение их относится ко второй половине V-IV веку до н.э., к эпохе Протагора, Демокрита, Сократа, Платона, Аристотеля. Однако, в это время теоретико-познавательные проблемы ставились несколько абстрактно, скорее вообще, чем применительно к реальному познанию. И поэтому применять первый критерий и к античной философии и к философии средних веков нужно с некоторой (и даже очень сильной) снисходительностью.

В полной мере он применим только начиная с XVII века, когда была полностью осознана принципиальная важность гносеологической проблематики, т.е. со времени великих основателей философии Нового времени Ф.Бэкона и Р.Декарта.

Но, если теперь обратиться к обоим критериям, то, как уже было сказано, их можно применять только начиная с XIX века.

Собственно говоря, XIX и XX веке было только два философских направления, которые связывали себя с конкретным научным знанием -- это философский материализм и позитивизм. В какой-то мере такая связь есть у неокантианства (философского направления, получившего определенное развитие и распространение в последней четверти XIX -- начале XX века) и в постпозитивизме, начиная с 60-х годов нашего века. Однако, наиболее принципиальной эта связь была все-таки у материализма и позитивизма.

Причем в материализме эта связь иногда была даже слишком жесткой. Так, материализм XIX века чрезмерно жестко был связан не просто с научным познанием, но с конкретным механическим пониманием мира. Материализм XIX века был именно механическим (если не считать нескольких материалистов с гегельянским оттенком) и в именно в качестве механического он был мировоззренческим основанием науки на протяжении двух третей XIX века. Я думаю, что не стоит говорить какое важное место занимают эти две последние трети XIX века в истории науки. И уже одно это полностью оправдывает существование механического материализма и обеспечивает ему почетное место в истории развития мышления.

Но в конце XIX -- начале ХХ века физики начали осознавать немеханическую природу электромагнитных явлений. Это привело в начале ХХ века к кризису механического материализма, который многими стал восприниматься как кризис материализма вообще. К сожалению, на русском языке нет хороших произведений (я не знаю, есть ли такие хорошие произведения в зарубежной литературе), в которых был бы дан разносторонний историко-научный и историко-философский анализ этого кризиса. Лучшей работой остается книга В.И.Ленина ``Материализм и эмпириокритицизм" (хотя в ней больше политической полемики, нежели хорошего историко-философского анализа, но все равно эта книга лучше других).

В ХХ веке можно отметить две разновидности материализма -- диалектический материализм в Советском Союзе, который, хотя и продолжил некоторые ценные традиции материализма XIX века, но оказался чрезмерно идеологизированным и в силу этого утратил ряд важных принципиальных черт и, в конечном итоге, потерпел крушение.

За границей в конце 20-х -- начале 30-х годов сформировался (отделившись от позитивизма) естественнонаучный или критический материализм, который уже не так тесно привязывал свою судьбу к конкретной картине мира, как это делал механический материализм. Он получил довольно большое распространение как мировоззрение естествоиспытателей, хотя в философском плане как-то всегда оставался ``в тени'' более влиятельных философских направлений (позитивизма), а иногда более модных (в отрицательном значении этого слова) направлений. Я сам принадлежу именно к этому направлению и в дальнейшем буду выступать ``от имени естественнонаучного материализма.

Вторым направлением в европейской философии, которое связывало свою судьбу с конкретным научным знанием, был позитивизм.

Позитивизм, как философское направление возник (примерно) в 40-ые годы XIX века. И в его истории было три ``волны", которые так обычно и называют - первый позитивизм (или просто, позитивизм), второй позитивизм (эмпириокритицизм) и третий позитивизм (неопозитивизм) ХХ века.

Следует отметить, что взаимоотношения позитивизма и материализма были не всегда одинаковыми и однозначными. Так, первый позитивизм очень неплохо уживался с механическим материализмом. Материализм относился к позитивизму как к неполному, не доведенному до конца материализму, а позитивизм считал механический материализм научным мировоззрением, но несколько превысившим свои возможности и ``полномочия".

В период второго позитивизма возникла резкая конфронтация между ним и материализмом. Причем резкость была обоюдная. Обе стороны не очень стеснялись в использовании достаточно резких, ``непарламентских'' выражений в адрес противника (поэтому, в общем, не следует удивляться резким выражениям в книге Ленина, если, конечно, не принимать во внимание политические компоненты этой книги).

В период неопозитивизма отношения, скорее, напоминают отношения первого периода (несколько более холодные) -- это в самой западной философии. При этом не следует забывать, что естественнонаучный материализм отпочковался от неопозитивизма. Со стороны же диалектического материализма идеологизированность последнего вызвала очень резкую (и часто неоправданную) полемику.

Но обязательно нужно отметить достаточно сильное влияние неопозитивизма на естественнонаучный материализм (и на меня тоже).

И поэтому все последующее изложение теории познания и методологии научного познания будет вестись с позиций естественнонаучного материализма, но при этом результаты, достижения и недостатки позитивизма всегда будут учитываться, обсуждаться и анализироваться в нашем курсе.

Что такое научное знание?

Когда мы говорим о Науке, как о знании, то один из первых вопросов, который возникает при этом, это вопрос: ``о чем это знание?'' Ответ тривиален и всем известен -- это знание о Мире. Но эта тривиальность лишь кажущаяся, поскольку существуют довольно сильно различающиеся представления о самом мире и отношении нашего знания к этому миру.

В классическом философском материализме научное познание понимается как ``ДИАЛОГ'' ПОЗНАЮЩЕГО СУБЪЕКТА С МИРОМ (субъекта -- не в смысле отдельной личности, а обобщенно). В Мире существуют объекты, характеризуемые присущими им свойствами и законами и мы (как Колумбы) открываем эти свойства и законы, вступая с изучаемыми объектами во взаимодействие -- диалог, позволяющий нам уточнять и корректировать свое знание. Эта ДИАЛОГИчЕСКАя КОНЦЕПЦИя в общем-то является стандартной моделью науки.

Но, наряду с таким пониманием, существует концепция, которую я буду обобщенно называть КОНЦЕПЦИЕЙ ДЕяТЕЛЬНОСТИ, хотя, строго говоря это название относится только специальному подвиду нескольких не совсем одинаковых позиций, противостоящих диалогической концепции. Основанием для употребления по отношению к этим разным концепциям единого названия является то обстоятельство, что все они имеют очень существенные общие черты. Причем в силу того, что таких концепций несколько, можно сказать, что в той или иной степени их придерживается большинство авторов, занимающихся философией науки. По не очень достоверным оценкам таких авторов до 80%. Я принадлежу к меньшинству, т.е. к тем 20%, которые ни в какой мере не разделяют точек зрения, характерных для концепции деятельности.

В ``чистом виде'' концепции деятельности придерживается очень небольшое число людей. Собственно, в этом самом ``чистом виде'' основателем этой концепции является Щедровицкий (старший). Другим, очень известным представителем этого направления (возможно, даже его философским лидером) был не очень давно умерший И.С.Алексеев, который в течение ряда лет работал на кафедре философии Физтеха. Я очень много с ним общался и, можно сказать, знаю эту концепцию из ``первых рук'', а не по наслышке.

Суть концепции деятельности, если не брать ее самые крайние варианты, состоит в том, что мир, в котором мы существуем, ``Мир Сам по себе'' не обладает никакими характеристиками, кроме существования вне нашего сознания. А любые конкретные характеристики, любая качественная определенность создается нашей деятельностью. Мир таков, какова наша деятельность. При этом концепция деятельности принципиально не различает существования и знания о существовании, точнее, отождествляет существование и знание о существовании. Если мы о чем-то не знаем, то это что-то и не существует (правда, сторонники концепции деятельности добавляют -- не существует для нас, но я утверждаю, что это лишь словесная оговорка). И, наоборот, если что-то существует как реальность в наших представлениях, то это действительно существует реально и входит в нашу деятельность, причем, если деятельность изменится, то данный элемент реальности перестанет существовать.

Так, например, (это почти цитата из печатной работы) эфир существовал вполне реально, когда он входил в наши физические представления, перестал существовать, когда выпал из физики. Другой пример (это уже не из опубликованной работы, но из вполне публичной дискуссии на конференции по философским проблемам физики в Дубне) -- это постановка вопроса: а существовали ли элементарные частицы в эпоху динозавров? Ответ сторонников концепции деятельности -- нет не существовали, т.к. они (частицы) не были объектом деятельности, они стали существовать только тогда, когда стали объектом нашей деятельности, т.е. когда мы их стали изучать.

И вообще, для субъектов с разным типом деятельности мир будет разным. Например, для субъекта с ``негеоцентрическим'' (негеоцентрический -- означает нечеловеческий) типом деятельности мир будем совсем другим, чем для нас. Если мы рассмотрим существо с размерами 10¹⁰⁰ см (наша Вселенная имеет размер 10⁴⁰ см, но философия не должна смущаться такими идеализациями), то для него не будут существовать не только атомы, но и Луна и Солнце и вообще, вся наша галактика - они будут слишком мелкими для его деятельности (это опять почти цитата).

Это -- почти самое крайнее выражение концепции деятельности. Не столь резкое ее выражение и ориентированное специально на научное познание состоит в том, что ученый сначала создает в своем сознании некоторую идеальную схему, а затем начинает конструировать реальность, такую, которая будет отвечать этой схеме (подтверждать ее). Так, по мнению представителей этой концепции, поступал Галилей и так же создавалась квантовая механика.

Критика ``концепции деятельности''

Я являюсь решительным и бескомпромиссным противником этой концепции. Причем, я считаю, что последнее выражение ее дает наиболее удобный материал, позволяющий квалифицировать ее как неправильную. Дело в том, что согласно этой концепции ученый-экспериментатор, ставящий опыт на основе некоторых теоретических представлений должен был бы ``сконструировать" именно такую реальность, которая соответствует этой идеальной схеме, т.е. получить ее подтверждение. Тогда совершенно непонятно, каким образом получаются опровергающие результаты. Напомню, что Генрих Герц ставил свои знаменитые опыты не для того, чтобы обнаружить электромагнитные волны, а для того, чтобы их не обнаружить. Он хотел опровергнуть электродинамику Максвелла и подтвердить электродинамику Вебера-Неймана, основанную на использовании дальнодействия, зависящего от скорости, в которой, естественно, никаких электромагнитных волн быть не может. Что получилось, вы знаете сами.

Другим примером является опыт Майкельсона. Майкельсон ставил его именно для того, чтобы измерить скорость эфирного ветра и когда получил нулевой результат, считал, что опыт оказался неудачным.

Я полагаю, что таких примеров можно найти сколько угодно в истории науки, и именно они показывают, что не мы конструируем реальность, чтобы подтвердить те или иные схемы, а природа в процессе ``диалога'' с ней заставляет нас отказываться от одних схем и принимать другие.

Кстати, даже само создание новых схем существенно основывается на мощном массиве опытных данных. Так, созданию схемы полуклассической квантовой теории атома Бора предшествовали: обнаружение дискретности спектров и чисто эмпирический подбор Бальмером, Ритцом и Ридбергом довольно простых формул для спектральных серий; появление идеи квантования излучения при исследовании Планком спектра абсолютно черного тела, причем именно на основе подбора удачной формулы; обнаружение положительного ядра атома в опытах Резерфорда. И только после этого появилась идеальная боровская схема. Сейчас этого достаточно, но, вообще, к этой проблеме мы еще будем обращаться.

Если же взять концепцию деятельности в тех выражениях, какие она имела в начале нашего изложения, то я хотел бы задать несколько вопросов (иронических, разумеется). Если элементарные частицы не существовали в эпоху динозавров, то существовали ли сами динозавры в эпоху динозавров? Ведь в нашу деятельность (если не считать ``мультиков'', ``ужастиков'' и макетов в разных парках) входят только какие-то камни странной формы, из которых мы строим в музеях конструкции, напоминающие модернистские скульптуры (хотя, может быть и наоборот, модернистские скульптуры имеют прототипом эти музейные конструкции).

Далее, если знание о существовании и само существование тождественны, то давайте рассмотрим такую ситуацию (кстати, намного более реальную, чем существо размером 10¹⁰⁰ см). В океане есть остров, на котором живут люди, и ближайший другой остров находится в 100 км. Люди живут и живут. И вот, строгая какое-то дерево (скажем -- вырезая себе очередного бога), они замечают, что щепка, брошенная в воду -- плывет. Бросают большой кусок дерева -- плывет. Бросают отрезок бревна -- плывет. На обрубок залезает ребенок -- плывет, взрослый человек -- плывет. Эти люди связывают несколько бревен (плот) и плывут и доплывают до другого острова. Несколько упрощая ситуацию, допустим, что весь процесс занимает один год. Итак, они доплыли до другого острова, когда он ``стал существовать''? Когда они доплыли? или когда построили плот (средство для плавания)? или когда заметили, что щепка плывет? Представители концепции деятельности, с которыми я говорил так, отвечали мне: а вдруг этот остров ``всплыл'' из-под воды в результате геотектонического процесса (извержения подводного вулкана) именно в то время, когда они плыли? Но! На острове живут 90-летние старики и растут 300-летние пальмы. Я думаю, что говорить о том, что остров стал существовать в результате плавательной деятельности людей просто несерьезно.

И, наконец, если реальность зависит от нашей деятельности и меняется в результате изменения этой деятельности (вспомним элементарные частицы, которые стали существовать, и эфир, который перестал существовать!), так что мешает нам изменить нашу деятельность так, чтобы стал существовать вечный двигатель I рода из палочек и веревочек? Я не говорю о гипотетически мыслимой ситуации, что в космологических масштабах закон сохранения энергии может оказаться неверным (как, например, считает Козырев), я говорю именно о вечном двигателе из палочек и веревочек. Если же говорить о том, что в нашем сознании присутствует закон сохранения энергии, так давайте откажемся от него. Это не так уж сложно. Мне приходилось иметь дело с людьми, в сознании которых не было закона сохранения энергии.

Но те представители концепции деятельности с которыми мне приходилось иметь дело, на практике никогда не соглашались заняться вечным двигателем, хотя однажды я услышал этакое псевдосогласие -- ну, если очень мощная конструирующая способность...Но на практике все же никто не стал этим заниматься, несмотря на очевидную актуальность этой задачи и столь же очевидные почести тому, кто ее разрешит. Это говорит о том, что убежденность сторонников концепции деятельности в ее правильности носит абстрактно-"теоретический", а не практический характер.

Во время дискуссий со сторонниками концепции деятельности мне приходилось часто слышать по поводу контрпримеров с островом и вечным двигателем квалификации ``фу, как грубо!'' Согласен, грубо. Но грубо -- еще не значит неверно. Кстати и сама "грубость'' представляет собой весьма распространенный в научном познании прием -- тривиализацию ситуации. Мы очень часто рассматриваем в научном познании не реальные ситуации, а очень упрощенные, упрощенные до тривиальности. Например, в квантовой механике рассматривается диффракция электронов на двух щелях. Ясно, что создать реальную конструкцию из двух щелей, чтобы наблюдать диффракцию электронов просто невозможно. Но именно на таком тривиальном примере обнаруживаются принципиальные эффекты квантового поведения. Так что я еще раз хочу отметить тенденцию сторонников концепции деятельности решать вопросы на уровне "диалектических'' тонкостей, не доводя их до реальной практики.

В общем аспекте классификации философских учений можно отметить два различающихся между собой оттенка (варианта) концепции деятельности. Один вариант -- более радикальный -- восходит по своему содержанию к субъективному идеализму, но не в том смысле, который обычно приписывается Дж.Беркли, а в духе близком к учению И.Г.Фихте. А именно в смысле, что субъект -- ``Я" порождает объект -- ``Не-Я'', причем субъект и объект в итоге оказываются взаимно согласованными. Это -- так сказать, ``классическая'' форма концепции деятельности. Второй вариант - менее радикальный -- по своему смыслу близок к учению И.Канта. Общий смысл его состоит в том, что мир таковой, каким он существует ``сам по себе'' радикально отличен от того, каким он ``является'' нам. Именно способ данности (явленности) мира нам определяется нашей деятельностью и только.

Если подойти к этой проблеме с позиций гносеологии, то в чем-то (на самом деле очень немногом) с концепцией деятельности можно и согласиться. Мы знаем о мире только то, что мы смогли получить в процессе познания. А сам процесс познания действительно теснейшим образом связан с нашей деятельностью. Но вот вопрос: наша деятельность определяет сам мир или то что мы знаем? Ответ, по-моему, вполне очевиден. Наша деятельность определяет именно наше знание, а не сам мир. Более того, наша деятельность ограничена законами и характеристиками мира, которых мы сейчас может быть и не знаем, но открываем, сталкиваясь с невозможностью сделать что-то, что нам хотелось бы (вспомним пример с вечным двигателем или с опытами Г.Герца), или наоборот- с теми возможностями, о которых мы и не подозревали ранее.

Поэтому в дальнейшем я буду исходить из объективистской концепции, состоящей в признании объективного существования мира, независимого от нашей деятельности. Эта позиция в настоящее время в зарубежной литературе носит название реалистической. По сути дела -- это классический философский материализм, но в зарубежной литературе термин материализм употребляется редко. Это обстоятельство связано с тем, что слово "материализм", помимо общего философского значения, имеет и еще одно значение житейски-обыденное, носящее оценочно-этический характер. В этом обыденном жаргоне слово ``материалист" обозначает грубого, жадного эгоиста, не заинтересованного ни в чем, кроме собственного преуспевания, причем любой ценой, включая любые аморальные действия.

Следует отметить, что эта клевета на философский материализм весьма часто фигурирует в писаниях идеалистов. Конечно, не все идеалисты опускаются до такой клеветы. Многие просто этого не касаются. Но, когда такие ``высокие'' идеалисты с одобрением цитируют и ссылаются на клевещущих авторов, то они как бы присоединяются к этой клевете, хотя и предпочитают об этом умалчивать.

Я знаю только одного идеалиста, который возразил против этой клеветы, -- это русский идеалист Семен Франк.

Структура научного знания

Ранее я говорил о том, что существуют два основных уровня развития познания- - обыденное познание и научное. Причем научное познание представляет собой именно развитие от обыденного, его естественное продолжение, связанное с осознание и развитием методов познавательной деятельности, с созданием Научного Метода.

Именно с того периода, когда было достаточно полно осознано значение и содержание Научного Метода начинается именно Наука (по моим представлениям таким периодом является конец XVIII -- начало XIX веков).

При этом одним из существенных моментов, отделяющих обыденное знание от научного, является его (обыденного знания) бессистемность, случайность, обрывочность. Или, иначе говоря, бесструктурность.

Научное знание является значительно более упорядоченным -- структурированным. В структуре научного знания можно четко выделить два структурных уровня -- эмпирический и теоретический.

И здесь мы сталкиваемся с одной из дискуссионных проблем философии науки. Существует весьма распространенная точка зрения, согласно которой разделение эмпирического и теоретического уровней некорректно, их нужно рассматривать в единстве.

Эта позиция имеет ряд оттенков, каждый из которых имеет разную основу. Причем некоторые из таких оттенков могут рассматриваться весьма серьезно, тогда как другие являются, скорее, экстравагантными.

Но обратимся к нашему знанию о науке. Все мы так или иначе соприкасались с практикой научной деятельности. И каждый из них легко различим ``кто из ху'' - кто является экспериментатором, а кто -- теоретиком. И даже если эти обе стороны научной деятельности соединяются в одном ученом, как например, Энрико Ферми, то и тогда мы очень легко различаем -- когда он экспериментатор, а когда теоретик. Иначе говоря, мы интуитивно очень легко различаем эмпирический и теоретический уровни научного познания. Но! Интуиция -- дело хорошее, однако ее явно недостаточно и нужно найти более четкий содержательный критерий различия эмпирического и теоретического уровней. Таким критерием может быть различие в характере содержания знания, получаемого на эмпирическом и теоретическом уровнях и, соответственно, в функциях выполняемых эмпирическим и теоретическим уровнями во всей структуре научного познания.

Эмпирический уровень научного познания и понятие ``факт''

Задачей (функцией) эмпирического уровня научного познания является получение фактов.

В действительности задача эмпирического уровня несколько более сложная. В задачу эмпирического уровня научного познания входит получение простейших (элементарных) фактов, их первичная обработка (главным образом - статистическая) и обобщение -- получение обобщенныхфактов. Наиболее важным классом обобщенных фактов являются эмпирические закономерности, хотя могут быть и другие.

И здесь мы подходим к важнейшему понятию эмпирического уровня -- понятию факта. Что же такое факт? Мы очень часто, почти каждый день, употребляем это слово. Но хорошо ли мы осознаем его содержание? Я думаю, что не очень.

Мы часто говорим ``факт -- вещь упрямая'' и при этом мы подразумеваем, что факт -- это то, что существует в действительности. Но мы столь же часто говорим ``искажать факты'', а как можно искажать действительность? Но искажение фактов все же существует.

Значит в содержании понятия факта есть что-то жесткое, упрямое, от нас не зависящее, но есть и что-то, что позволяет факты искажать. Для того, чтобы выявить это содержание обратимся к какому-нибудь примеру. Допустим, что под атмосферой Венеры или Юпитера находится -- существует нечто такое, о чем мы не знаем. Можем ли мы этим пользоваться как фактом? Очевидно нельзя! Это значит, что для того, чтобы нечто стало фактом мы должны об этом знать.

Иначе говоря, в понятии факта содержаться два аспекта -- аспект действительного существования и аспект знания об этом существовании. Аспект существования в действительности создает жесткость и упрямость фактов. А аспект знания возможность их искажения. То, что знание можно искажать это мы хорошо знаем.

Я хочу предложить вашему вниманию следующее определение:

факт -- это элемент реальности, ставший достоянием нашего знания,

или иначе

факт -- это знание настолько достоверное, что мы можем отнести его к самой реальности. Обе эти формулировки эквивалентны, но в первом случае мы идем от реальности к знанию, а во втором -- от знания к реальности.

Я думаю, что именно в этом смысле ученые-естествоиспытатели употребляют это важнейшее понятие.

И вот здесь мы встречаемся с очень дискуссионной проблемой философии науки.

Я имею в виду концепцию теоретической нагруженности эмпирических фактов. Эта концепция исключительно широко распространена в философии науки. Она существует в разных формах -- от довольно умеренных до крайних, и в той или иной степени ее придерживается большинство философов науки. Сразу скажу, что я принадлежу к меньшинству, составляющему оппозицию этой концепции.

Я буду рассматривать эту концепцию в ее крайней форме.

Суть концепции теоретической нагруженности эмпирических фактов состоит в том, что не существует фактов, не зависящих от теории (чистых фактов), и любой факт включает в себя некоторую теорию, он неотделим от теории.

Сделаем предварительное замечание. Мы говорим о включенности в факт теоретических представлений, не сказав о том, что такое теория. Дело в том, что термин ``теория'' очень многозначен (не меньше, чем термин ``философия''). Но мы сейчас не можем рассматривать содержание понятия ``теория'', поскольку это тема следующего раздела науки. А сейчас я буду апеллировать к вашему практически -- интуитивному пониманию этого термина, поскольку в курсах общей и теоретической физики мы очень часто имели дело с теориями.

Но вернемся к концепции теоретической нагруженности эмпирических фактов.

Рассмотрим эту концепцию на примере, который очень часто используется в философии науки в качестве обоснования этой концепции.

Рассмотрим факт отсутствия эфирного ветра, удостоверяемый опытом Майкельсона. Схема опыта хорошо известна:

РИСУНОК № 1

В этом опыте лучи 1 и 2 дают на экране интерференционную картину.

Если установка движется через эфир (имеет место эфирный ветер), то при повороте установки на 90^о по часовой стрелке должно произойти смещение интерференционных полос на некоторую расчитанную величину.

В опыте Майкельсона интерференционные линии не сместились на экране.

Строго говоря, нужно говорить не об отсутствии смещения, а о смещении ``не больше чем на...'' Причем это ``не больше чем на...''становится все меньше, по мере улучшения качества установки. В современных опытах это ``не больше чем на...'' соответствует максимально возможной скорости эфирного ветра 0,1 см/сек. Поэтому мы в дальнейшем будем говорить об отсутствии смещения.

Итак, отсутствие смещения интерференционных полос удостоверяет факт отсутствия эфирного ветра.

Теперь обратите внимание, что в этот факт входит очень мощная теоретическая составляющая. Во-первых, темные и светлые полосы на экране интерпретируются как результат интерференции световых волн. То есть используется волновая теория света. И во-вторых, используются определенные представления о характере распространения света в пространстве между прозрачной пластинкой и зеркалами.

Таким образом, факт отсутствия эфирного ветра действительно является теоретически нагруженным, причем очень сильно.

Можно привести огромное множество подобных примеров из физики, особенно физики микромира.

Все эти ситуации и являются основанием для концепции теоретической нагруженности эмпирических фактов.

Историческая справка

Концепция теоретической нагруженности эмпирических фактов зародилась и получила развитие в работах философов и методологов науки, составлявших оппозицию ортодоксальной позитивистской (или даже, скорее, неопозитив