Много шума из-за маленького динго

Как-то в пасмурный день 1939 года мне позвонил мойблизкий друг, профессор Антониус, директор Шенбруннскогозоопарка.- Вы говорили, что хотели бы дать вашей собаке навоспитание маленького динго. Шесть дней назад одна из нашихдинго ощенилась; приезжайте немедленно и выберите какогохотите...Услышав эту ошеломляющую новость, я тотчас же бросилсяв зоопарк, хотя у меня было какое-то важное дело. Я легкозаманим совсем ручную и очень добродушную мать-динго всмежное помещение, а сам выбрал из копошившихся в ящикерыжевато-коричневых меховых клубочков единственногокобелька, на котором не было никаких меток,свидетельствовавших о том, что его предки были когда-тоспутниками человека.Динго - это очень интересное животное, это единственноекрупное млекопитающее, не принадлежащее к подклассусумчатых, которое было обнаружено на Австралийскомконтиненте, когда он был открыт. Помимо динго, высшиемлекопитающие были представлены там только несколькимивидами летучих мышей, каким-то образом перебравшихся вАвстралию. Прочие же млекопитающие - обитатели этогоконтинента, с очень давних пор пребывали в географическойизоляции, принадлежали исключительно к сумчатым, во многомеще очень примитивным. Кроме того, там жили еще и люди -темнокожие аборигены, находившиеся на первобытном уровне:они не обрабатывали землю, не имели домашних животных и,видимо, по культурному и духовному развитию стояли заметнониже своих предков, когда-то поселившихся там. Эти предкибыли такими же хорошими мореходами, как нынешние обитателиНовой Гвинеи. Такой регресс аборигенов, возможно, связан стем, что добывание пищи было для аборигенов сравнительнопростой задачей - многие сумчатые глупы, и охота на них нетребует большой изобретательности.Вопрос, является ли динго настоящей дикой собакой илион происходит от домашней собаки, попавшей в Австралиювместе с первыми поселенцами, вызвал много споров. Сам ятвердо убежден в правильности второй версии. Всякий, ктохорошо знаком с физическими признаками одомашнивания, ни намгновение не усомнится в том, что динго - домашнееживотное, одичавшее вторично. Утверждение Брема, будтопробежка динго - это пробежка "настоящей дикой собаки, ненаблюдающаяся ни у одной домашней собаки", в корненеверно; эскимосские собаки гораздо больше, чем динго,напоминают своими движениями волков и шакалов. К тому жедля динго характерны белые "чулки" или звездочки, а кончикхвоста у них почти всегда белый, причем у разных особейэти метки распределяются по-разному - особенность, никогдане наблюдающаяся у диких животных, но постоянновстречающаяся у всех домашних пород. Я не сомневаюсь, что вАвстралию динго привез человек и что динго обособлялся отнего по мере того, как культура австралийцев регрессировала.Тот же самый фактор, который, возможно, вызвал этотрегресс, - медлительность большинства сумчатых и легкостьохоты на них - вероятно, способствовал и полному одичаниюавстралийской собаки.Мне хотелось составить собственное мнение о сущностинатуры динго и о его поведении с домашними собаками, апотому я решил вырастить щенка-динго у себя дома. Удобныйслучай представился, когда Сента, мать Стаси, и самка-дингов Шенбруннском зоопарке забеременели одновременно.Я как раз засунул моего динго в портфель, когдаАнтониус внезапно взглянул на часы и воскликнул:- Боже мой! Мне пора. Я должен быть на похоронахстарика Вернера! А вы разве не идете?- Конечно, иду! - Тут я вдруг сообразил, что именно этоважное дело маячило все время где-то у меня в памяти.Профессор Фриц Вернер был моим учителем, и я питал к немуглубочайшее уважение - в наши дни трудно найти человека,который знал бы животных так, как он. Его узкойспециальностью была герпетология, то есть он занималсяамфибиями и рептилиями, но в то же время он был выдающимсязоологом широкого профиля и принадлежал к тому ныне почтиисчезнувшему типу ученых, которые способны с одного взглядаузнать любое ползающее или летающее существо. Его эрудициябыла огромна и охватывала буквально все классы животногомира. Ходить с ним на экскурсии было столь же интересно,сколь и поучительно, потому что он почти без колебанийсразу же называл практически любое живое существо. Те, ктобывал с ним в его многочисленных экспедициях в СевернойАфрике и на Ближнем Востоке, рассказывали мне, что фаунуэтих областей он знал не худе, чем фауну своей роднойстраны. Вдобавок профессор Вернер с большим успехомразводил животных в неволе, и я получил от него массусведений о том, как нужно содержать террариумы.И вот теперь я оказался в весьма затруднительномположении: я хотел отдать последний дог моему глубокопочитаемому учителю, но в то же время мне нужно было какможно скорее доставить динго к его приемной матери вАльтенберг. Однако я был уверен, что щенок будет спокойноспать в теплом гнезде, которое я устроил для него у себя впортфеле, а потому мы отправились из Шенбрунна прямо накладбище. Я надеялся затеряться где-нибудь в концепроцессии, но профессор Вернер был холостяком и почти неимел родственников, и мы с Антониусом, как ученикипокойного, которых он всегда отличал, вынуждены были идтиза гробом в первых рядах. И вот, когда мы, полныеискреннего горя, стояли перед открытой могилой старогозоолога, из глубины моего портфеля внезапно раздалсятонкий, пронзительный вопль - вопль щенка, призывающегомать. Я расстегнул портфель и сунул в него руку, чтобыутихомирить маленького динго, но он только завизжал ещепронзительнее. Мне оставалось одно - поскорее скрыться. Яосторожно пробрался сквозь густую толпу, а Антониус, какнастоящий друг, последовал за мной. Подавив смех, онсказал:- Это оскорбило чувства всех, кто там присутствовал...кроме старика Вернера. - И на глазах у него показалисьслезы.И как знать? Возможно, из всех, кто стоял у могилы,ближе всех старому профессору были мы с маленьким динго впортфеле. Приехав в Альтенберг с моим портфелей, я сразу жепрошел на террасу, которая на время была отдана враспоряжение Сенты, и преподнес ей австралийскогокукушонка. Динго тем временем успел отчаянно проголодатьсяи теперь непрерывно скулил и повизгивал. Сента услышала егоеще издали и направилась мне навстречу, тревожно навостривуши. Собаки видят довольно плохо, да Сента была и ненастолько умна, чтобы сообразить, что ее малыши на месте.Жалобные вопли, доносившиеся из портфеля, разбудили в нейматеринские инстинкты, и она уже считала невидимого щенкасвоим.Я извлек динго на свет и положил посреди террасы,надеясь, что она сама унесет его к себе в ящик. Если выхотите, чтобы млекопитающая мать приняла чужого малыша,лучше всего подложить его ей перед логовом и в наиболеебеспомощном виде. В этом случае копошащееся существостимулирует материнский инстинкт гораздо сильнее, иприемная мать скорее всего осторожно унесет к себе сироту,подброшенного снаружи; если же она обнаружит его средисвоих малышей, то воспримет как чужака и съест. Вопределенной мере такое поведение понятно и с человеческойточки зрения.Но хотя малыш и унесен в логово, это еще не означаетусыновления. У низших млекопитающих, вроде крыс и мышей,чужой детеныш, лежащий у гнезда, нередко вызывает реакциюперетаскивания, по позже, в гнезде, он опознается как чужаки безжалостно пожирается. Еще более элементарно -рефлекторной и, с точки зрения человека, еще менеепоследовательной представляется та форма материнскойреакции прихода на помощь, которая существует у многихптиц. Предположим для примера, что пеганка, ведущаявыводок, увидит в руках экспериментатора надрывно пищащегоутенка кряквы. Пеганка немедленно с удивительным мужествомбросится на человека и буквально вырвет утенка из егопальцев. Однако такое противоречивое поведение оченьпросто: призывный крик утенка кряквы почти не отличаетсяот писка молодых пеганок, и он чисто рефлекторно вызывает уматери-пеганки стремление прийти утенку на помощь. Однакопушок птенцов кряквы заметно отличается от пушка пеганок, апотому спасенный было утенок воспринимается рядом с еесобственными утятами как чужак, и его вид побуждает в нейреакцию защиты выводка - также чисто рефлекторную. Ималенькая кряквы из птенца, которого надо спасти, внезапнопревращается во врага, которого необходимо прогнать. Даже устоль высокоразвитого в психическом отношениимлекопитающего, как собака, легко может возникнуть такой жевнутренний конфликт, вызванный противоположнымипобуждениями рефлекторного порядка.Маленький динго поскуливал, и Сента кинулась к нему,явно намереваясь унести его в ящик. Она даже неостановилась обнюхать его, чтобы убедиться, что перед нейдействительно ее собственный щенок. Вместо этого она сразуже нагнулась над плачущим малышом и широко открыла пасть,готовясь ухватить его для переноса: собаки в этих случаяхзабирают щенка так глубоко в пасть, что он оказываетсяпозади клыков, которые могли бы его поранить. И в этотмомент в ноздри Сенты ударил чужой дикий запах, которыйдинго привез с собой из зоопарка. Она в ужасе отпрянула ипри этом выдохнула воздух с каким-то кошачьим шипением - нидо, ни после мне не приходилось слышать, чтобы собакииспускали подобный звук. Однако затем она снованаправилась к щенку, осторожно принюхиваясь. Прошло неменьше минуты, прежде чем она коснулась его носом. Но послеэтого Сента внезапно принялась ожесточенно вылизывать егошкурку - мне были хорошо знакомы эти продолжительныеподсасывающие движения ее языка: при обычныхобстоятельствах собака слизывает таким образом сноворожденного щенка оболочку плодного пузыря.Для того чтобы объяснить ее поведение, я должен будунесколько отвлечься. В тех случаях, когда млекопитающиематери поедают своих новорожденных детенышей (это явлениенаблюдается у домашних животных, например у свиней икроликов, а иногда и в питомниках, где разводят пушныхзверей), причина обычно заключается в каком-то дефекте техреакций, которые приводят к удалению плодной оболочки, атакже плаценты и к перегрызанию пуповины. Едва детенышродится, как мать начинает подсасывающими, лижущимидвижениями подцеплять складку плодной оболочки такимобразом, чтобы захватить ее резцами и аккуратно прокусить.(При этом нос ее сморщивается, а резцы оскаливаются примернотак же, как при "выкусывании" насекомых, когда собака,пытаясь избавиться от паразитов, жует собственную кожу внадежде прихватить при этом одного из своих мучителей).После того как плодная оболочка таким образом вскрывается,мать все глубже и глубже всасывает ее в пасть и постепеннозаглатывает; дальше наступает через плаценты и соединенной сней части пуповины. На этом этапе покусывание и всасываниезамедляются и становятся более осторожными, пока, наконец,свободный конец пуповины не открутится, как кончик сосиски,и не будет высосан досуха. Тут, конечно, операция должнапрекратится. К несчастью, у домашних животных процесс частона этом не останавливается. В таком случае не толькопроглатывается пуповина, но и распарывается брюшконоворожденного в области пупка.У меня была крольчиха, которая продолжала вылизываниедо тех пор, пока не съедала печень своего детеныша. Фермерыи кролиководы знают, что свиноматке или крольчихе, котораяимеет обыкновение съедать свой приплод, можно в этомвоспрепятствовать, если сразу же забрать у нееноворожденных детенышей и подложить их ей очищенными исухими несколько часов спустя, когда у нее угаснетпотребность поедать плодную оболочку и плаценту. Ясно, чтоэти животные, несмотря на подобное отклонение, обладаютабсолютно нормальными материнскими инстинктами. Другиесамки см вполне нормальным поведением, принадлежащие ксамым разнообразным видам млекопитающих, избавляются отмертвых или больных новорожденных, поедая их. Движения,которые они проделывают, точно совпадают с теми, к какимони прибегают, поедая плодную оболочку и плаценту, иначинают они, естественно, с пупка.Мне как-то довелось наблюдать чрезвычайно яркий примертакого поведения в Шенбруннском зоопарке, где жила четаягуаров - оранжево-желтый самец и великолепная чернаясамка, которая чуть ли не ежегодно приносила прекрасныхздоровых котят, таких же черных, как она сама. В том году,о котором идет речь, у нее родился только один котенок,хилый заморыш. Тем не менее он дотянул до двух месяцев.Как раз в то время я заглянул к профессору Антониусу, икогда мы, прогуливаясь по зоопарку, подошли к клеткамс крупными хищниками, он сказал мне, что ягуаренок впоследнее время начал хиреть и вряд ли выживет. В этуминуту мать как раз "умывала" его, то есть вылизывала сголовы до ног. Возле клетки стояла художница, постояннаяпосетительница зоопарка, очень любившая животных. Онасказала, что ее очень трогает заботливость, с какой этабольшая кошка ухаживает за своим больным малышом. НоАнтониус печально покачал головой и повернулся ко мне:- Вопрос на экзамене специалисту по поведению животных:что происходит сейчас с самкой ягуара?Я сразу понял, на что он намекал. В вылизываниичувствовалась нервная торопливость, и в нем проскальзывалатенденция к подсасыванию; кроме того, я заметил, как матьдважды подсовывала нос под брюхо детеныша, метясь языком впупок. Поэтому я ответил:- Начинается конфликт между реакцией ухода за пометом истремлением сожрать мертвого детеныша.Добросердечная художника отказалась этому поверить, номой друг согласно кивнул, и, к несчастью, я оказался прав:наутро маленький ягуар исчез бесследно. Мать съела его.Вот о чем я вспомнил, глядя, как Сента вылизываетмаленького динго, и не ошибся в своем заключении. Черезминуту-другую она подсунула нос под щенка и перекатила егона спину. Затем она принялась тщательно вылизывать егопупок и вскоре уже начала прихватывать зубами кожу брюшка.Динго взвизгнул и громко заскулил. Снова Сента в ужасеотпрянула, словно подумав: "Я сделала малышу больно!" Былоясно, что реакция ухода за пометом, "жалость", вызваннаявизгом, вновь взяла верх. Сента решительно потянулась кголове щенка, словно намереваясь унести его в ящик, нокогда открыла пасть, чтобы взять его, она вновь ощутиластранный, незнакомый запах и опять принялась торопливо, совсем большим жаром вылизывать динго, пока вновь неущипнула его за живот. Он опять взвизгнул от боли, и онаопять отскочила в ужасе. Потом вновь подошла к нему, нодвижения ее стали еще торопливее, язык работал ещеотчаяннее, а противоположные побуждения сменялись еще чаще- она никак не могла решить, унести ли ей сироту к себе илисъесть его, как нежеланного и "неправильно пахнущего"подкидыша. Легко было заметить, какие внутренние мученияиспытывает Сента, и вскоре она не выдержала: присев переддинго на задние лапы, она подняла нос к небу и излила своесмятение в долгом волчьем вое. Тут я забрал не толькодинго, но и всех щенят Сенты, посадил в картонную коробкувозле кухонной плиты и оставил там на ночь, чтобы онихорошенько потерлись друг о друга, перемешав все запахи.Когда на следующее утро я отнес Сенте щенят, она приняла ихс некоторым сомнением и пришла в сильное возбуждение. Новскоре она перетаскала их в конуру, захватив и маленькогодинго, причем не первым и не последним, а среди прочих.Однако позже она распознала в нем чужака и, хотя не выгналаи даже вскармливала вместе со своими детьми, как-то укусилаего за ухо с такой свирепостью, что ухо это навсегдаосталось искалеченным и жалобно свисало набок.