Как понравиться, или товароведа в себе — за шкирку

 

о Женском уме и секрете счастья

 

Светик, здравствуй! Я коллега В Л., твоя подруга из иной жизни. В последний раз мы виделись в твоем сне, ты забыла, и вот повод еще пообщаться… Ну, шутки в сторону? Хочешь, расскажу о себе? Девчонкой носила два прозвища: Елки-Палки и Сикось-Накось. Нескладная была, страшненькая, болезненная. Не нравилась себе до отчаянья. Перед зеркалом тайком плакала и молилась примерку но так: «Дай мне, Господи, чуть покороче нос, чуть постройнее ноги и попрямей позвоночник! Ну что тебе стоит!..

Дай брови тоненькие и кожу шелковую, как у Марьяшки, а волосы можно оставить какие есть, только чтобы ложились волной, как у нее, а не как у меня, сикось-накось».

А еще, как ты, умоляла: «Научи улыбаться — улыбка-то у меня вымученная, резиново-каменная, сикось-накось. А еще чуть побольше этого, поменьше того… В общем, сделай так, Господи, чтобы я нравилась ну хоть кому-нибудь, хоть бы только себе самой!.. А еще сделай так, чтобы с теми, кто нравится мне, я не была такой фантастической идиоткой…»

Такой я моментально делалась не только с мальчишками, но и с девчонками, если восхищена… Важнее всего было, как подруга Марьяшка ко мне относилась — а как она могла относиться к тихому крокодильчику, переполненному молчаливой завистью?

«Я завидую, да, Господи, я завидую, но я ее обожаю, я жизнь ей отдам, только вот зачем ей моя жизнь?.. Так люблю восхищаться, обожать — но почему же за это такое наказание?

Я ведь все-таки не идиотка, я просто дура, каких много, но почему я должна из-за этого так страдать?!

Сделай так, Господи, чтобы те, кто на меня обращает внимание, не превращали меня в сломанную заводную куклу, у которой дергается то рука, то нога, то глаз, чтобы с теми, кому я вдруг со страху понравлюсь или только подумаю, что — а вдруг?! — у меня не происходил в тот же миг этот провальный паралич всех естественных движений, всех чувств и мыслишек, не говоря уже об улыбке…»

В общем, тебе все ясно. С обострениями и рецидивами. Еще неделю назад, вылезая из тачки, поймала на себе взгляд молодой раскрашенной павианихи в игольчатых джинсах. Взгляд говорил: «Ну и уродина же ты кирпичная, ну и макака берложная. Напрасно тебя природа произвела». Денька два после этого не было аппетита жить.

…Шли меж тем времена. Дурой не перестала быть, нет, и не похорошела, но шло развитие… По счастью, не успела я слишком уж основательно влюбиться в свои переживания — отвело, вынесло…

Закончила мединститут, стала врачом и увидела очень многих других разнесчастных дур.

Не скажу, чтобы от себя совсем отнесло, нет, долго еще оставалась все той же вокругсебякой. (Этот мой научный термин примерно равен понятиям «эгоцентризм», «эгоизм», «ячество», «яйность». Можно принять, что мужчины яки и бяки, а женщины вокругсебяки. Разница в том, примерно, что женщина в каждой стенке зеркало видит и себя в нем, а мужчина в зеркале стенку не замечает, о которую и бьется вооруженной головой.)

Но обнаружила с облегчением неисключительность свою. Расширила кругозор судеб, характеров, способов жить и чувствовать.

Узнала чужие трагедии, а в собственных замечать стала смешное… Открылось, как смела и щедра жизнь в своих возможностях, как фантастична.

И как трусливо, подражательно и фальшиво живет наш женский полк (словцо моей бабушки), как мало и тускло видит, как неизобретателен и ограничен, как не умеет и не желает мыслить, как рожает и воспитывает себе под стать мужичков, отчего и воет.

Узнавала и редкие, но в высшей степени закономерные случаи, когда не имеющие, казалось бы, никаких шансов блистательно выигрывают поединки с судьбой. И обратные, очень частые, когда те, кому дано все и более, проигрывают в пух и прах.

Специальностью моей стали женские поединки. Акушерство и гинекология. Исток жизни и смерти, плодоносная тьма, таинство живорождения. Хотела действовать, помогать — и познать сокровеннейшее, самое слабое наше и самое сильное.

Сколько дежурств отстояла, сколько спасла, сколько потеряла — не счесть. Проклинала выбор свой не единожды. Теперь знаю — женский поединок один: против себя (мужской — тот же).

А сама продолжала хотеть нравиться и сейчас хочу. Нравиться, боже мой, почему же нет, если так хочет моя природа?.. Нравиться мужчинам, нравиться женщинам (так же и стократ важно, мужчины не верят и не поймут никогда), нравиться собакам, нравиться детям — нравиться себе чтобы — да, Светик, да!..

В этом жизнь женщины, и Земля вокруг Солнца вертится потому, что нравиться ему хочет. И вот потому именно хочу подсказать тебе то, что мне подсказано жизнью:

ХОЧЕШЬ НРАВИТЬСЯ — НАУЧИСЬ НЕ НРАВИТЬСЯ

«Что-что?.. Очередной бальзам для неудачниц?..»

Нет, Светик. Спасение.

Ты, наверное, знаешь: во многих странах выпускают специальные дамские журнальчики. Для девушек, для молодых жен, для матрон разных комплекций. Как правило, отменно бездарные, содержанием серые невпроворот, изданьица эти имеют повышенный спрос, не залеживаются. Потому что издатели худо-бедно знают своих потребительниц, и того более: созидают их, потребности культивируют. Практичность прежде всего.

Моды, кройка-шитье-вязание, чуть-чуть о мужчине, последние кулинарные рецепты, психология, нельзя нынче без науки такой, предпоследние новости о любви, интимные нравоучения, гигиена того-сего, из жизни артистов, косметика и массаж, стишочки…

Если всю эту бодягу свести к корню, к вопросу, кому пудрят мозги? — то ответ вот: тем, кто желает нравиться; тем, кто не потерял надежды; и кому не терпится, кому подавай.

Помнишь, в школе по русскому проходили наречия, оканчивающиеся на «ж» без мягкого знака?..

Дабы облегчить усвоение, придумала на уроке: Хотя и мало их не так уж, но ты запомнишь и поймешь: УЖ, ЗАМУЖ, НЕВТЕРПЕЖ, ОДНАКОЖ без мягких знаков пишут сплошь. Но так как «уж» употребили уже мы дважды, подытожь: чему бы девку ни учили, ОДНАКОЖ ЗАМУЖ НЕВТЕРПЕЖ.

Клиентуры этой никогда не убудет. Обязана нравиться сестра наша, чтобы счастливой быть, куда ж деться. И уж как для нас, бедолаг, стараются советчики опытные, как со всех сторон наставляют, подсказывают, разжевывают.

А уж насчет смайлов, улыбочек этих — тома, тома, глыбы улыбоведения. Все больше средств счастья, общедоступных, проверенных, на все случаи.

…Так вот, Светик, все это чушь. Парфюмерия бесполезна, косметика не помогает, прически бессмысленны, шмотье не спасает, интимные нравоучения усугубляют крах. Средств счастья нет и не может быть. Надежда — враг номер один. Коварнейший.

НЕ НРАВИТЬСЯ НАДО, ЧТОБЫ СЧАСТЛИВОЙ БЫТЬ, А НАОБОРОТ, СЧАСТЛИВОЙ БЫТЬ, ЧТОБЫ НРАВИТЬСЯ.

Вот и весь секрет. Быть счастливой. Да, сразу так, в точности по Пруткову — самоавансом. Как это, как это?.. Ни с того ни с сего?! Что я, псих?.. На каком основании?.. А вот безо всяких. Независимо ни от чего. Счастье никогда не имеет никаких оснований, даже самое обоснованное. Никаких, кроме себя. А несчастность — свойство не притягательное, можно и не доказывать, да?..

И притвориться счастливой нельзя никак, лучше и не пытаться. Слушай меня внимательно!

ХОЧЕШЬ НРАВИТЬСЯ — НАУЧИСЬ НЕ ХОТЕТЬ НРАВИТЬСЯ

Ты в недоумении. Не нравиться — не проблема, особенно если есть врожденное дарование, но как же это не хотеть нравиться? Что за чушь, а природа? И вообще, разве возможно?

Возможно, Светик. Возможно, притом что одновременно и хочешь нравиться, и прежде всего себе. Разве редкость — противоположность желаний в единый миг?.. Не знаю, как у мужчин, а у нас — норма.

Так ли редки положения, когда это действительно необходимо — не хотеть нравиться?

Представь, что ты вынуждена иметь дело с мужеобразными роботами-козлами, и у них при нажатии красной кнопки срабатывает опасный рефлекс приставания к женщине. Старайся не нажимать эту кнопку, старайся им не нравиться!..

Упомянутая Марьяшка, школьная моя богиня, жила под любовной бомбежкой с пятого класса. Красавица, умница, существо диковинной чистоты, гениально пела в одиночестве (я подслушала один раз). Не могла я представить себе тогда, что это чудо женственности обречено на страдания и что вместо нее счастливым станет чудовище по имени я.

Мне было известно больше, чем другим; но и я лишь много лет спустя поняла, какой страшной и одинокой была ее жизнь при этой потрясающей внешней завидности. Обступали без продыху, домогались разные-всякие, и прежде всех, конечно же, наглецы, убежденные, что конфетка эта обязана пожелать, чтобы ее обсосали.

А она не желала — и чем дальше, тем возмущеннее. Возвела броню недотроги. Соблазняли, молили, пытались насиловать; поносили и клеветали всячески; шантажировали, в том числе и угрозами самоубийства. Один несчастный привел угрозу в исполнение, оставив сентиментально-пакостную записку. Сама еще до того дважды была на грани, но выдержала…

Страстно, всей глубиной существа желала не нравиться — но никто не верил. Видели обложку ее красоты, а Ее не видели.

Стриглась два раза наголо, не помогало… В двадцать пять лет — кризис, больница… К сорока — жизнь и облик монашенки в миру, все еще прекрасной, все еще нравящейся, но уже на почтительном расстоянии — броня стала зримой.

Никого не осуждает, всем помогает.

Она так и осталась девственницей. Противоположное желание?.. Наверное, было, но куда ушло, в какие подземные или небесные тайники… Не ждала принца, отрезала эту блажь лет с тринадцати…

Итак, понравиться — не проблема, будь ты и страшней водородной бомбы. Не проблема, если есть у тебя женский ум.

Женский ум?.. Это какой такой?..

А вот тот самый, который против логики. Подсказывающий всегда правильно, всегда своевременно: чему быть, какой быть, что и как делать. Всегда точно, всегда гениально, если только слушаешь-ся без помех. Ум природы, которого не хватает нашим ученым мужам, а с прогрессом образования и нам, дурам…

Душевный ум — против всякой очевидности.

Ум судьбы — можно и так.

У девчонки каждой, у всякой жеенщины — хоть крупицей. Ясновидением, искусством непостижимым являет себя, но не каждый день… В минуты отчаянные спасает. Но и минут пяти нашей жизни вполне хватить может, чтобы замуроваться навек. Как вернуть?..

Добросовестно дойти до отчаяния, до настоящего, когда нет больше ни слез, ни жалоб, когда нет никого, ни поддержки, ни надежды. Принять одиночество — и в бездонность свою — подняться…

Ум женский до бесконечности прост: весь в тебе.

Сама знаешь: природа наша живучая такова, что и на смертном одре поймать себя на желании нравиться — не проблема, не так ли?.. Вот и я ловила себя на нем сто раз на дню, как и ты. Ловила и старалась переставать суетиться. Прислушивалась…

И однажды… Что ты думаешь?.. Смех услышала. Смех! И не чей-нибудь, а свой собственный, детский, девчоночий смех — самый утренний, свежий…

Вспомнила, что совсем маленькая была счастлива, пока не узнала, что должна нравиться.

И вот начала… Позволять себе не более и не менее как смеяться и улыбаться. Не заставлять, не стараться, а позволять, разрешать.

Обнаружила, что имею право на жизнь такой, какая есть, могу смотреть на себя своим взглядом, а не прилавочным. Товароведа в себе — за шкирку!..

Причин моей веселости не ведал никто, но я не могла не заметить, что многим от нее делается хорошо: большинству-то своей не хватает, почти каждый бедняк, взаймы просит…

И вдруг детская моя мольба ненароком сбылась. И вдруг стала нравиться, при всех сикось-накосях, нравиться до одурения, нравиться слишком многим. Никто ничего не понимал, а я меньше всех, только смеялась (смех — это, между прочим, и есть встреча противоположных желаний, знак их приветствия).

А однажды, ближе к вечеру, возник Он и сказал: «Елки-палки, я ведь с ума сошел. Такой, как ты, не бывает, просто не может быть, это нечестно. Ты обаятельна, как удав. Извини, что я опоздал…»

 

 

Свечение, оно же Излучение