Фрагмент из приложения К книге: fromm E. Escape From freedom. N. Y. , 1941

При изучении психологических реакций социальной группы мы имеем дело со структурой характера отдельных членов группы, т. е. индивидуальных лиц; однако нас интересуют не те особенно­сти, которыми эти лица отличаются друг от друга, а та часть структур их характеров, которая является общей для большинства членов группы. Эту общую для них часть мы можем назвать со­циальным характером. Социальный характер, естественно, менее специфичен, чем индивидуальный характер. При описании послед­него мы рассматриваем всю совокупность черт, которые в своей особой конфигурации образуют структуру личности того или иного индивида. Социальный же характер содержит лишь выборку черт, существенное ядро структуры характера большинства членов груп­пы, которое сложилось в результате основного опыта и способа жизни, общего для этой группы. Хотя здесь всегда будут «откло­няющиеся» индивиды с совершенно иной структурой характера, структура характера большинства членов группы представляет вариации этого ядра, возникающие благодаря случайным факторам рождения и жизненного опыта, различных у каждого отдельного индивида. Если мы хотим наиболее полно понять отдельного инди­вида, эти различающиеся элементы имеют важнейшее значение. Однако, если мы хотим понять, как энергия человека распределя­ется и действует в качестве продуктивной силы в данном социаль­ном устройстве, тогда нас главным образом должен интересовать социальный характер.

Понятие социального характера является ключевым для анали­за социального процесса. Характер в динамическом смысле ана­литической психологии — это специфическая форма, которую при­дает энергии человека динамическая адаптация его потребностей к определенному способу существования данного общества. Ха­рактер, в свою очередь, определяет мышление, эмоции и действия индивидов. Увидеть это довольно трудно, ибо мы обычно убежде­ны, что мышление является исключительно интеллектуальным ак­том и не зависит от психологической структуры личности. Это, од­нако, не так, и тем меньше соответствует действительности, чем больше наше мышление сталкивается с этическими, философскими, политическими, психологическими или социальными проблемами, а не просто с эмпирическими манипуляциями конкретными объек­тами. Такое мышление, помимо чисто логических элементов, во­влеченных в акт мышления, в значительной мере детерминировано личностной структурой того человека, который мыслит. В равной мере это относится как ко всякой доктрине и теоретической систе­ме, так и к отдельным понятиям: любовь, справедливость, равен­ство, самопожертвование и т. д. Каждое такое понятие, как и каждая доктрина, обладает эмоциональной насыщенностью, корни которой лежат в структуре характера индивида.

Мы устранили бы много путаницы, проанализировав психоло­гический смысл этих понятий, тогда как всякая попытка чисто ло­гической классификации заведомо обречена здесь на неудачу.

Тот факт, что идеи несут в себе эмоциональную насыщенность, чрезвычайно важен. Он является ключевым для понимания духа всякой культуры. Различные общества или классы внутри общест­ва обладают своим особым социальным характером, и на его осно­ве развиваются и приобретают силу определенные идеи. Так, на-

пример, представление о труде и успехе как основных целях жиз­ни обрело значимость и привлекательность для современного чело­века вследствие присущих его характеру постоянных сомнений и чувства одиночества. Тщетно было бы пытаться проповедовать эту идею непрерывных усилий и стремления к успеху индейцам Пуэбло или мексиканским крестьянам; понимая язык, они как лю­ди с другим типом структуры характера не понимали бы о чем собственно идет речь. Точно также Гитлер и та часть населения Германии, представители которой имеют² одинаковую с ним структуру характера, искренне убеждены, что настаивать на воз­можности устранения войн может либо законченный дурак, либо бессовестный лгун. Для людей с таким социальным характером одинаково непостижимы как жизнь без страданий и бедствий, так и представление о свободе и равенстве.

Идеи часто лишь сознательно принимаются определенными группами, которые в силу особенностей их социального характера в действительности не проникаются этими идеями. Такие идеи ос­таются в виде запаса сознательных убеждений, но люди оказыва­ются неспособными действовать согласно им в решающую минуту. Идеи могут стать реальными силами, но лишь в той мере, в какой они отвечают особым человеческим потребностям, свойст­венным данному социальному характеру.

Мы должны теперь выяснить вопрос о функции характера по отношению к индивиду и по отношению к обществу. Этот вопрос, как и предыдущий, не вызывает особых затруднений. Если харак­тер индивида не сильно отличается от социального характера, то основные мотивы личности человека побуждают его к тому, что необходимо и желательно с точки зрения данных социальных условий его культуры. Так, страсть человека к бережливости и отвращение к бесполезной трате денег может оказаться полезной, если мы возьмем мелкого лавочника, для которого экономия и бережливость — просто условия выживания. Помимо этой эконо­мической функции черты характера имеют также не менее важную психологическую функцию. Человеку, для которого бережливость, — это черта характера, экономия доставляет не только практическую пользу, но и глубокое психологическое удовлетворение. В этом лег­ко убедиться, наблюдая, например, за хозяйкой, которая радуется сэкономленным на рынке двум центам так, как другой человек, с другой структурой характера радовался бы чувственному наслаж­дению. Кроме того, человек испытывает психологическое удоволь­ствие, не только действуя сообразно требованиям, вытекающим из структуры его характера; но и воспринимая идеи, соответствующие ей. Для авторитарного характера очень привлекательна идеология, описывающая природу как могучую силу, которой мы должны под­чиняться. Восприятие таких идей вызывает у него психологическое удовольствие. ² Книга вышла в 1941 г. (Прим. ред.).

Итак, субъективная функция характера человека заключается, во-первых, в побуждении его к действиям, необходи­мым для него с практической точки зрения, и, во-вторых, в обес­печении ему психологического удовольствия от его действий.

Если взглянуть на социальный характер с точки зрения его функции в социальном процессе, то мы должны будем начать с положения, высказанного в отношении функций индивидуального характера, т. е. с утверждения, что, приспосабливаясь к социаль­ным условиям, человек развивает в себе те черты, которые застав­ляют его желать действовать так, как он должен действовать. Если характер большинства людей данного общества, т. е. социаль­ный характер, приспособлен к объективным задачам, которые ин­дивид должен решать в этом обществе, то человеческая энергия направляется по путям, на которых она становится продуктивной силой, необходимой для функционирования этого общества. Обра­тимся еще раз к примеру с трудом. Современная индустриальная система требует от нас отдачи большей части нашей энергии тру­ду. Когда люди работают только в силу внешней необходимости, возникает противоречие между тем, что они должны делать, и тем, что они хотели бы делать, и это снижает их продуктивность. Од­нако в результате динамической адаптации характера к социаль­ным требованиям человеческая энергия оформляется таким обра­зом, что это приводит к действиям, соответствующим определенным экономическим необходимостям. То усердие, с которым современ­ный человек трудится, не требуя особого принуждения, вытекает из его внутреннего стремления к труду, которое мы попытались проанализировать с точки зрения его психологического смысла, т. е. вместо внешней власти человек создал себе внутреннюю — совесть и чувство долга, которые контролируют его гораздо успеш­нее, чем это могла бы сделать любая внешняя власть. Таким об­разом, социальный характер интериоризует внешние требования и тем самым использует энергию человека для решения задач данной экономической и социальной системы.

Как мы видим, коль скоро определенные потребности появляют­ся в структуре характера, любое поведение, отвечающее им, одно­временно доставляет удовлетворение как с психологической, так и с практической точек зрения. До тех пор, пока общество обес­печивает индивиду возможность получать эти два удовлетворения одновременно, мы имеем дело с ситуацией, где психологические силы укрепляют социальную структуру. Однако рано или поздно между ними происходит разрыв. Старая структура характера про­должает существовать, хотя уже образовались новые экономиче­ские условия, для которых традиционные черты характера больше не годятся. В этой ситуации люди либо действуют в соответствии со своей структурой характера, и тогда эти действия оказываются помехами в их экономических занятиях, либо они не могут найти такую внешнюю позицию, которая позволяла бы им действовать согласно их внутренней «природе». Иллюстрацией такого положе­ния дел служит структура характера пожилой части представителей среднего класса, особенно в странах с жесткой классовой стратификацией, как например в Германии. Традиционные досто­инства этих людей — умеренность, бережливость, предусмотритель­ность — утрачивают свое значение в современной деловой жизни по сравнению с такими новыми качествами, как инициатива, готов­ность рисковать, агрессивность и т. д. Даже если эти старые до­стоинства и представляют еще некоторую ценность, например, для мелкого лавочника, то возможности соответствующих им действий настолько сужены, что лишь немногим из нового поколения сред­него класса эти черты характера приносят «пользу» в их экономи­ческих делах. Благодаря своему воспитанию они развили в себе черты характера, которые были когда-то приспособлены к социаль­ной ситуации их класса, однако развитие экономики опережает развитие характера. Этот разрыв между экономической и психо­логической эволюциями приводит к ситуации, в которой психоло­гические потребности не могут больше удовлетворяться обычными экономическими действиями. Тем не менее эти потребности сущест­вуют и вынуждены искать своего удовлетворения другим путем. Узкоэгоистическое стремление к своему собственному успеху, ха­рактерное для низших слоев среднего класса, распространилось с индивидуального уровня на уровень жизни. Садистические им­пульсы, использовавшиеся в конкурентной борьбе частных пред­принимателей, частично переместились на социальную и полити­ческую сцену, усилившись при этом фрустрацией. И теперь, осво­божденные от любых ограничений, они искали удовлетворения в актах политических преследований и в войне. Таким образом, в сочетании с возмущением, вызванным фрустрирующими факторами всей ситуации, психологические силы вместо укрепления сущест­вующего социального порядка превратились в динамит, попавший в руки групп, которые хотели уничтожить традиционную полити­ческую и экономическую структуру демократического общества. Мы пока не упоминали о роли обучения в формировании соци­ального характера, но ввиду тога обстоятельства, что многие пси­хологи считают причиной развития характера именно способ вос­питания и приемы обучения детей, особенно в раннем возрасте, нам кажется уместным сделать некоторые замечания по этому по­воду. В первую очередь мы должны задаться вопросом — что такое образование? Его можно определять по-разному. С точки зрения социальных процессов оно может рассматриваться следующим об­разом. Социальная функция образования заключается в подготов­ке индивида к той роли, которую он впоследствии будет играть в обществе, т. е. эта функция состоит в том, чтобы формировать его характер, стремясь приблизить его к социальному так, чтобы желания индивида совпадали с требованиями его социальной роли. Система образования любого общества определяется этой функцией. Поэтому мы не можем объяснять структуру общества или струк­туру личности его членов, исходя из образования, а наоборот, сис­тему образования мы должны объяснять из требований, вытекающих из социальной и экономической структуры данного общества. Одна­ко методы образования крайне важны, поскольку они являются механизмами, посредством которых индивид приобретает требуемые качества. Эти методы, таким образом, могут быть рассмотрены как средства превращения социальных требований в личностные ка­чества. Хотя образовательный процесс не является причиной опре­деленного социального характера, он составляет один из механиз­мов его формирования. В этом смысле знание и понимание мето­дов образования являются важной частью целостного анализа функ­ционирования общества.

Эти положения остаются в силе и для семьи как одной из час­тей всего образовательного процесса. Как можно представить, что ребенок (по крайней мере нашей культуры), имея настолько огра­ниченный контакт с жизнью общества, тем не менее формируется им? Дело не только в том, что родители, если отвлечься от опре­деленных индивидуальных вариаций, применяют образовательные приемы, принятые в данном обществе, но также и в том, что они сами как личности представляют социальный характер своего об­щества или класса. Они передают ребенку то, что можно назвать психологической атмосферой или духом общества уже в силу того, что они являются представителями этого общества. Семья, таким образом, может рассматриваться в качестве психологического аген­та общества.

Выдвигая положение о том, что социальный характер определя­ется способом существования данного общества, я хочу напомнить читателю о проблеме динамической адаптации. Хотя и верно, что человек формируется, приспосабливаясь к требованиям экономиче­ских и социальных структур, но его адаптивные возможности не­безграничны. Существуют не только определенные психологические потребности, настойчиво требующие своего удовлетворения, но и некоторые неотъемлемые психологические качества, невозможность реализовать которые приводит к определенным реакциям. Что это за качества? Наиболее важным из них является тенденция к росту, развитию и реализации потенций, выработанных человеком в про­цессе истории, таких, например, как способность к творчеству, к критическому мышлению, способность утонченно чувствовать. Каж­дая из этих потенций имеет свою динамику. Раз появившись в процессе эволюции, они постоянно стремятся реализовываться. Эти тенденции могут подавляться и фрустрироваться, но такое подавление приводит к особым реакциям, в частности к формиро­ванию деструктивных и симбиотических импульсов. Общая тенден­ция к росту, которая является психологическим эквивалентом иден­тичной биологической тенденции, выражается, в частности, в стремлении к свободе и в ненависти к угнетению, так как свобода является необходимым условием любого развития. В свою очередь, стремление к свободе может подавляться и в конце концов даже исчезнуть из сознания индивида, но даже тогда оно продолжает существовать как потенциальность, что проявляется в сознательной или бессознательной ненависти, всегда вызываемой таким по­давлением.

Есть основания предполагать, как уже говорилось, что стрем­ление к справедливости и истине является неотъемлемой чертой человеческой природы, хотя оно может подавляться и искажать­ся, так же как и стремление к свободе. Однако, предполагая это, мы,попадаем в опасное теоретическое поле. Здесь легко оказать­ся под властью известных религиозных и философских объяснений этих тенденций, т. е. объяснить их либо верой в то, что человек создан по образу и подобию божьему, либо, что эти потенциаль­ности существуют благодаря действию особого естественного зако­на. Мы, однако, не можем основывать наши доводы на таких объ­яснениях. По нашему мнению, единственным способом объяснения этих стремлений человека к справедливости и истине является анализ всей человеческой истории, как социальной, так и индиви­дуальной. В ней мы обнаруживаем, что для каждого бесправного идеи справедливости и истины — важнейшее средство в борьбе за свою свободу и развитие. Наряду с тем, что большая часть чело­вечества на протяжении его истории была вынуждена защищать себя от более сильных групп, которые подавляли и эксплуатирова­ли ее, каждый индивид и в детстве проходит через период бесси­лия. Мы, таким образом, приходим к следующему: характер не зафиксирован в биологической природе человека, его развитие определяется основными условиями жизни, но вместе с тем чело­веческая природа имеет свою собственную динамику, которая яв­ляется активным фактором социальной эволюции. Пусть мы и не в состоянии пока объяснить в психологических понятиях, что из себя представляет эта динамика, но все же мы должны признать ее существование. Пытаясь избежать ошибок биологических и ме­тафизических концепций, нам следует опасаться столь же серьез­ной ошибки — социологического релятивизма, который представляет человека не более, чем марионеткой, управляемой нитками социаль­ных обстоятельств. Неотъемлемые права человека на свободу и счастье заложены в присущих ему качествах: стремлении жить, развиваться, реализовать потенциальности, развившиеся в нем в процессе исторической эволюции.

Шпрангер (Spranger) Эдуард (27 ию­ня1882 — 17 сентября 1963) — не­мецкий философ-идеалист, психолог и педагог. Профессор в Лейпциге (с 1912) и Берлине (1920—1946). В 1944 г. подвергся аресту и заключе­нию в Моабитскую тюрьму. Ректор Берлинского университета (1945). Профессор в Тюбингене (с 1946). В работах Шпрангера получила даль­нейшую разработку и реализацию вос­ходящая к В. Дильтею программа по­строения особой, так называемой «описательной психологии», или «психологии как науки о духе». В противовес внешнему «рассудочному» объяснению естествознания именно в понимании или «интуитивном по­стижении» внутренней (телеологи­ческой) связи душевной жизни челове­ка видели В. Дильтей и Э. Шпрангер специфический метод гуманитарных наук, своеобразной методологией которых и должна была стать «пони­мающая психология». В своем основном сочинении — «Фор­мы жизни» (Lebensformen. Halle — Saale, 1914) Шпрангер выделил шесть основных идеальных типов людей со-

ответственно различиям в их ценност­ной ориентации. Эти основные типы людей трактуются Шпрангером как универсалии человеческой природы, независимые от места и времени, без учета конкретных исторических и со­циальных условий, т. е. абстрактно-метафизически.

Соч.: Psychologie des Jugendaltes. Lpz., 1924; Kultur and Erziehung, 4 aufl., Lpz, 1928; Die Magie der Seele, 2 Aufl., Tubingen, 1949; Kulturfragen der Gegenwart, 3 Aufl., Hdlb., 1961; Hdlb, 1962. В русском переводе: Эроти­ка и сексуальность (2-я гл. из «Психоло­гии юношеского возраста»). — В кн.: Педология юности. М., 1930; Две психологии (1-я глава из книги «Фор­мы жизни»). — В кн.: Хрестоматия по истории психологии (под ред. П. Я. Гальперина и А. Н. Ждан). М., 1980.

Лит.: Выготский Л. С. Основные течения современной психологии. — В кн.: Избранные психологические произведения. М., 1956; Ярошев-с к и й М. Г. История психологии. 2-е изд. М., 1978.

Э. Шпрангер ОСНОВНЫЕ ИДЕАЛЬНЫЕ ТИПЫ ИНДИВИ­ДУАЛЬНОСТИ¹

ТЕОРЕТИЧЕСКИЙ ЧЕЛОВЕК

¹ SprangerE. Lebensformen, 3 aufl. В., 1922.

 

Теоретическая установка является собственно лишь тенденцией, которая, так же как и все остальные установки, никогда не встре­чается у живого человека совершенно изолированно, в абсолютно

законченном ценностном соответствии. Чисто теоретический челот век — это всего лишь конструкция. В реальном мире его никогда не будет, хотя он обладает своей внутренней логикой, к которой может приближаться живой человек, а именно если у него с выра­женной односторонностью господствует познавательная установка. Какова же эта установка?

Теоретический человек, в чистом виде, знает лишь одну страсть: страсть к проблеме, к вопросу, которая ведет к объяснению, уста­новлению связей, теоретизированию. Его переживания оторваны от реальной жизни: он может отчаяться от невозможности познать, ликовать из-за чисто теоретического открытия, будь это даже то открытие, которое убивает его. Он изнуряет себя как психологи­ческое существо ради порождения чисто идеального мира законо­мерных связей. Для него имеет ценность лишь чистота методов познания — истина любой ценой. Мир для него — это бесконеч­ное производство сущностей и система отношений зависимости. С помощью этого представления он преодолевает зависимость от момента. Он живет в мире без времени, его взгляд проникает в далекое будущее, иногда охватывает целые эпохи; погружаясь в них, он связывает прошедшее и будущее в закономерный порядок, создаваемый его духом. Его Я причастно к вечности, светящейся в непреходящей ценности его истин. В практическое поведение он также вносит систему, которая отсутствует у существ, живущих моментом, руководимых инстинктами. В равной мере он соединяет в себе предметность, необходимость, всеобщую закономерность и логику. В наиболее естественном и чистом виде эта форма жизни воплощается в профессиональных ученых, которые, как правило, приходят к постановке своих жизненных задач в результате сво­бодного интереса. Но предварительные ступени такого рода духов­ной организации встречаются и независимо от профессиональной принадлежности, и, возможно, на них гораздо отчетливее выступают структурные особенности типа, чем у больших ученых, которые ча­сто являются очень сложными натурами.

ЭКОНОМИЧЕСКИЙ ЧЕЛОВЕК

Экономический человек — это необязательно человек, связан­ный с производством. Самое главное то, что основным мотивом, определяющим самые различные сферы личности и характер ее бытия, является мотив полезности.

Итак, в самом общем плане экономическим человеком является тот, кто во всех жизненных связях на первое место ставит полез­ность. Все для него становится средством поддержания жизни, борьбы за существование и наилучшего устройства своей жизни. Он экономит материал, силы, время — только бы извлечь из это­го максимальную пользу. Вернее было бы назвать его практичным человеком, так как с понятием экономики связана и вся область техники. Смысл же его действий не в самой деятельности, а в ее

полезном эффекте. Греки назвали бы его «делающим», но не дея­тельным.

ЭСТЕТИЧЕСКИЙ ЧЕЛОВЕК

Произведение искусства может родиться только в душе эстети­чески переживающей: лишь из внутреннего видения вырастает не­посредственно данный созерцанию предмет искусства, и лишь из внутреннего ритма души рождается музыка.

Чисто эстетическому поведению несвойственно вожделение. Непосредственное соприкосновение с миром всегда болезненно, связано с борьбой за существование. Но есть второй мир, где боль так же сладка, как и веселье, страдания так же одухотворены, как и радость: это мир фантазии. Мы знаем, что есть люди, окружаю­щие себя подобными фантазиями, сквозь которые они и восприни­мают действительность. Но если чувство удовлетворения от этих фантазий является единственным переживанием, то в этом не содержится ничего от поэтики, от эстетического. Только в том слу­чае, если душа выступает как формирующая сила, дающая цвет, форму, ритм, мы имеем тип эстетического человека. Суть его наи­более коротко можно сформулировать как стремление к оформлен­ному выражению своих впечатлений.

Эстетический человек обладает собственным органом миропо­нимания: особой способностью предвидения или проникающей интуицией. Для теоретика люди подобного сорта — мечтатели, ро­мантики. Для последнего природа представляет собой систему функ­циональных уравнений или комплекс понятийно определяемых энер­гий. Что касается экономических ценностей, то принцип полезности и эстетический взгляд противостоят друг другу. Приписывание по­лезности эстетическому разрушает его сущность. Эстетический человек, так же как и теоретический, беспомощен перед лицом экономических условий жизни.

При рассмотрении эстетического типа мы имеем в виду не столь­ко деятелей искусства, создающих материальные произведения, сколько людей, творящих самих себя, обладающих внутренней структурой эстетического типа.

Людей, относящихся к эстетическому типу, можно рассмотреть с точки зрения того, является ли для них наиболее важной красо­та души, или же их внутренняя жизнь сосредоточена на природе, или же, наконец, они чувствуют красоту только в завершенных формах конкретных произведений искусства.

Важным является различие между творящей эстетической нату­рой и натурой наслаждающейся.

СОЦИАЛЬНЫЙ ЧЕЛОВЕК

Аргументом против выделения социального человека как осо­бой формы жизни могло бы быть утверждение, что она не облада­ет никаким собственным содержанием. В самом деле, всякое об­ет

щество исповедует экономические или теоретические, эстетические или религиозные ценности или же все эти ценности одновременно. Мы, однако, в"идели в первой части, что для социального поведения характерен особый акт, а именно обращенность к чужой жизни и чувство себя в другом. Особая жизненная форма, которую мы назвали социальной, возникает, когда эта потребность в самоот­речении ради другого становится ведущей жизненной потребностью. Все духовные акты, имеющие отношение к прагматике, целиком исключаются, так как в них определяющим является не социальный момент, а какие-то другие, например экономические или политиче­ские. Только если социальная установка является организующим принципом душевной жизни, она становится предметом нашей ха­рактерологии.

Социальная направленность в своем высшем проявлении — это любовь. Она может быть основополагающим чувством, обращенным ко всей жизни. Но она может быть направлена и на отдельный предмет или круг предметов и при этом не терять характера веду­щей потребности, определяющей все индивидуальное бытие. От­дельный человек становится предметом любви как средоточие цен­ностей. Можно любить другого человека, потому что в нем откры­ваются ценность истины, или красоты, или святости. Сродни такой любви страстное стремление обрести ценности жизни, нам уже из­вестные. Но суть самой любви еще глубже: она остается чем-то в себе, обращенным к другой жизни ради ценностей, заключенных в этой жизни. Понятийно определяя то, что в конечном счете не поддается формулировке, можно сказать, что любовь открывает в другом человеке — в одном, нескольких или многих — потен­циальных носителей определенных ценностей и находит смысл своей собственной жизни в преданности этим людям.

5. ПОЛИТИЧЕСКИЙ ЧЕЛОВЕК

Власть представляется прежде всего общественной формой, в которой могут быть отражены четыре содержательные сферы цен­ностей. Один может подчинить другого или благодаря своему уму и знаниям, или экономическим и техническим средствам, имеющим­ся в его распоряжении, или благодаря внутреннему богатству и законченности своей личности, или, наконец, благодаря религиоз­ной вере, воспринимаемой другим как божья благодать. Власть всегда заключается в одной из этих форм. Особый случай, когда человек направлен не на одну из этих ценностей, а главным для него становится могущество само по себе. Власть можно опреде­лить как способность, а также стремление делать собственную цен­ностную направленность ведущим мотивом других людей. Здесь мы имеем тотальность мироощущения: самоутверждение, достиже­ние успеха, жизненная сила, энергия бытия. Наиболее ярко эта сторона жизни проявляется в организованной коллективной власти государства. Так как государство по своей идее представляет высшую власть, то все частные проявления власти как-то связаны с ним, посредством его реализуются, ограничиваются или же направ­ляются против нега. Поэтому все проявления отношений, основан­ные на власти, носят стиль, который можно было бы назвать политическим в широком смысле слова. В связи с этим людей, ве­дущей ценностью которых является власть, мы будем называть политическими, пусть даже отношения, в которые они включены, и не являются политическими в прямом смысле.

Как это ни парадоксально, можно говорить об активных и пас­сивных политических натурах. Одни стремятся к высокому социаль­ному статусу и только тогда, в качестве вождей, в лучах славы чувствуют себя на своем месте. Другие, напротив, не могут ори­ентироваться в жизни без руководства. Они несамостоятельны в своих вкусах, действиях, суждениях, мировоззрении. Особый тип эта форма жизни образует, когда потребность в опоре определяет бытие и выражается в служении и подражании другому.

В формах политического типа всегда играет роль еще один момент, связанный с происхождением власти и отношений зависи­мости. На одном полюсе находится чисто физическая власть, на другом — власть, опосредствованная духовно. Между ними обеими находится еще одна сила, которую нельзя назвать духовной, хотя она играет большую роль в политико-социологической сфере, — это сила привычки. Происхождение дает права. Вера в эту связую­щую власть характерна для политической натуры. Право господст­ва, основанное на происхождении, считается само собой разумею­щимся, пусть оно даже давно потеряло свой смысл и основания. Поэтому наряду с физическими и духовными политическими нату­рами мы выделили натуры, детерминируемые традициями.

РЕЛИГИОЗНЫЙ ЧЕЛОВЕК

Религиозный человек — это тот, чья духовная структура пос­тоянно и вся целиком направлена на достижение высшего пережи­вания ценностей. Из нашего определения сути религиозности сле­дует, что имеются три основные формы религиозного типа, третья из которых на самом деле находится между двумя остальными и имеет еще целый ряд более четких проявлений.

Различение проводится на основании того, в каком отношении находятся ценности, о которых мы уже говорили, к общему смыс­лу жизни: позитивном, негативном или смешанном (как позитив­ном, так и негативном). Если все жизненные ценности пережива­ются как стоящие в позитивном отношении к высшему смыслу жизни, мы имеем тип имманентного мистика; если же они ставят­ся в негативное отношение, то возникает тип трансцендентного мистика. Если же они оцениваются частью позитивно, частью не­гативно, то возникает дуалистическая религиозная натура.

2. ДИНАМИКА И ОРГАНИЗА­ЦИЯ ЛИЧНОСТИ

Джемс (James) Уильям (// января 1842 — 16 августа 1910) — американ­ский философ-идеалист и психолог, один из основателей прагматизма. Изучал медицину и естественные нау­ки в Гарвардском университете США и в Германии. С 1872 г.— ассистент, с 1885 г.— профессор философии, а с 1889 по 1907 г.— профессор в Гар­вардском университете. С 1878 по 1890 г. Джемс пишет свои «Принципы психологии», в которых отвергает атомизм немецкой психо­логии и выдвигает задачу изучения конкретных фактов и состояний со­знания. С точки зрения Джемса со­знание является функцией, которая «по всей вероятности, как и другие биологические функции, развилась потому, что она полезна». Исходя из такого приспособительного характера сознания он отводил важную роль инстинктам и эмоциям. Развитая в одной из глав «Психоло­гии», теория личности оказала решаю­щее влияние на формирование аме­риканской персонологии. Многие темы, намеченные здесь Джемсом, были под­хвачены научной психологией лично­сти и в настоящее время интенсивно разрабатываются в рамках иссле­дований «образа самого себя», «самооценки», «самосознания». Дру­гие же стали исходными точками в разработке таких аспектов личности, которые раскрываются со стороны ее собственного сознания. Эмоцио­нальная жизнь личности, ее смысловые образования, ее жизненные проблемы, перспективы и прочее стали важными проблемами психологических иссле­дований личности.

Джемс включает в личность, наряду с «чистым Я», также «эмпирическое Я», которое составляет не только то. что человек считает самим собой, но также и все то, что он может считать своим: свой дом, близких, свои дела, репутацию и т. п. По отношению ко всему этому человек испытывает те же чувства, что и по отношению к самому себе: потеря доброго имени пережива­ется как утрата части собственного Я. Самая логика обсуждаемых Джемсом вопросов заставляла его выходить за пределы индивидуального сознания человека. Понятно, однако, что в рам­ках традиционной психологии созна­ния поднимавшиеся Джемсом пробле­мы не могли получить адекватного решения.

Широкое распространение получила выдвинутая в 1884 г. теория эмоций Джемса. В 1892 г. Джемс совместно с Мюнстербеогом организовал первую в США лабораторию прикладной психологии при Гарвардском уни­верситете.

Соч.: Научные основы психологии. Спб., 1902; Беседы с учителями о пси­хологии. М., 1902; Прагматизм, 2-е изд. Спб., 1910; Многообразие религи­озного опыта. М., 1910; Вселенная с плюреалистической точки зрения. М., 1911; Существует ли сознание? — В сб.: Новые идеи в философии, вып. 4. Спб., 1913.

Лит.: Современная буржуазная фило­софия. М., 1972;

Perry R. В. The Thougth and Cha-ractor of William James. Boston, 1935, vol. 1—2.

У. Джемс личность'

«Личность» и Я. О чем бы я ни думал, я всегда в то же время более или менее сознаю самого себя, свое личное существование. Вместе с тем ведь это я сознаю, так что мое самосознание в его целом является как бы двойственным — частью познаваемым и частью познающим, частью объектом и частью субъектом: в нем надо различать две стороны, из которых для краткости одну мы будем на­зывать личностью, а другую — #. Я говорю «две стороны», а не «две обособленные сущности», так как признание тождества нашего Я и нашей «личности» даже в самом акте их различения представляет, быть может, самое неукоснительное требование здравого смысла, и мы не должны упускать из виду это требование с самого начала при установлении терминологии, к каким бы выводам относительно ее состоятельности мы ни пришли в конце нашего исследования. Итак, рассмотрим сначала познаваемый элемент в сознании личности, или, как иногда выражаются, наше эмпирическое Эго.

Эмпирическое Я, или «личность». В самом широком смысле личность человека составляет общая сумма всего того, что он мо­жет назвать своим: не только его физические и душевные качества, но также его платье, его дом, его жена, дети, предки и друзья, его репутация и труды, его имение, его лошади, его яхта и капиталы. Все это вызывает в нем аналогичные чувства. Если по отношению ко всему этому дело обстоит благополучно — он торжествует; если дела приходят в упадок — он огорчен; разумеется, каждый из пере­численных нами объектов влияет не в одинаковой степени на состоя­ние его духа, но все они оказывают более или менее сходное воз­действие на его самочувствие. Понимая слово «личность» в самом широком смысле, мы можем прежде всего подразделить анализ ее на три части в отношении:

а) ее составных элементов;

б) чувств и эмоций, вызываемых ими (самооценка);

в) поступков, вызываемых ими (заботы о самом себе и самосо­хранение).

(а) Составные элементы личности могут быть подразделены на три класса:

физическая личность, социальная личность и духовная личность.

Физическая личность. В каждом из нас телесная организация представляет существенную часть нашей физической личности, а некоторые части нашего тела могут быть названы нашими в тесней­шем смысле слова. За телесной организацией следует одежда. Джемс У. Психология. М., 1922.

Ста­рая поговорка, что человеческая личность состоит из трех частей:

души, тела и платья,— нечто большее, нежели простая шутка. Мы в такой степени присваиваем платье нашей личности, до того отож­дествляем одно с другим, что немногие из нас дадут, не колеблясь ни минуты, решительный ответ на вопрос, какую бы из двух альтер­натив они выбрали: иметь прекрасное тело, облеченное в вечно грязные и рваные лохмотья, или под вечно-новым костюмом с иголочки скрывать безобразное, уродливое тело. Затем ближайшей частью нас самих является наше семейство, наши отец и мать, жена и дети — плоть от плоти и кость от кости нашей. Когда они уми­рают, исчезает часть нас самих. Нам стыдно за их дурные поступ­ки. Если кто-нибудь обидел их, негодование вспыхивает в нас тот­час, как будто мы сами был