Г. Генезис образа самого себя

Прежде всего возникает гипотеза, что образ самого себя и са­мооценка в значительной мере зависят от уровня достижений, от­ношения родителей и от ряда других переживаний детства. Про­верке этой гипотезы было посвящено много исследований. Хелпер (1955) получил с помощью списков черт описания того, как 50 юношей и девушек воспринимают самих себя и свой идеальный образ, а также описания того, как их родители воспринимают са­мих себя, друг друга, своих детей и какими они хотели бы их ви­деть. Результаты, однако, лишь частично подтвердили исходную гипотезу, и влияние отношения родителей не было продемонстри­ровано достаточно четко. Более благоприятными на первый взгляд кажутся результаты Журара и Реми (1955). Эти авторы измеряли степень удовлетворенности своих испытуемых физическими аспек­тами своей личности и своим субъективным образом в целом; их просили при этом сообщить то, что, по их мнению, думают об этом их родители. Эксперимент показал: 1) что удовлетворенность фи­зическим обликом личности имеет высокую корреляцию с удовлет­воренностью психическими качествами (0,68 — у мужчин; 0,84 — у женщин) и 2) что оценки испытуемых коррелируют с оценками, которые, по их мнению, дали бы им их родители (от 0,56 до 0,77). Эти результаты указывают, видимо, на то, что испытуемые моде­лируют свой образ в соответствии с предполагаемым мнением о них их родителей.

Особенно важную роль в генезисе образа Я играют, согласно некоторым теоретическим концепциям, пережитые успехи и неуда­чи. Влияние их, однако, не удавалось продемонстрировать сколько-нибудь отчетливо. В опыте Куперсмита (1959) испытуемые (дети в возрасте 10—12 лет), склонные давать себе более низкую оценку по сравнению с тем, как их оценивает преподаватель (самооценка осуществлялась на основании вопросника), добивались лучших ре­зультатов в тестах, моделирующих учебную деятельность, и они чаще выбирались другими детьми в качестве друзей, чем те испы­туемые, для которых была характерна противоположная тенденция (т. е. которые склонны оценивать себя выше, чем учитель). Эти результаты, таким образом, противоречат общепринятой гипотезе. Однако она подтверждается при сравнении детей, которые, как по их собственным оценкам, так и по оценке преподавателя, были невысокого мнения о самих себе; результаты учебной деятельности этих детей были низкими, равно как и их социометрические пози­ции. Эти результаты свидетельствуют, таким образом, о том, что успех или неудача необязательно отражаются на самооценке и что возможны случаи, когда, несмотря на положительный опыт, имеет место ускользающая от глаз преподавателя недооценка са­мого себя. Итак, характер влияния успеха или неудачи зависит от индивида; можно высказать гипотезу, что это влияние опреде­ляется оценкой самого себя, что означает обратную причинную зависимость.

УРОВЕНЬ ПРИТЯЗАНИЙ И УРОВЕНЬ ОЖИ­ДАНИЯ

Образ самого себя и идеальный образ должны проявляться в поведении в плане требований, предъявляемых индивидом к самому себе. Основываясь на концепциях Левина, его ученик Хоппе (1930) экспериментально изучал реакции испытуемого на успех и неудачи.

Чтобы оценивать эти реакции, он ввел новое понятие — «уровень притязаний», связывающее реальность с теми аспектами Я, о ко­торых мы только что говорили. Франк (1938) и сам Левин с со­трудниками (1944) продемонстрировали значение этой переменной. Работы Нюттена (1953) и Робайе (1956) являются обзорами боль­шого числа исследований, посвященных этой проблеме, особенно в США. В результате своих экспериментов Робайе пришел к выво­ду, что нужно различать уровень притязаний и уровень ожиданий. Последний определяется целью, на достижение которой рассчиты­вает индивид, и именно этот уровень, а не уровень.притязаний измеряется в тех экспериментах, когда испытуемый должен указать степень ожидаемого им успеха. Уровень ожиданий зависит от веры индивида в свои способности в соответствующей области, а также и от общей веры в себя. Он, таким образом, очевидно, связан с теми мерами самооценки, о которых мы уже говорили. Напротив, уровень притязаний, согласно Робайе, относится к той деятельно­сти, в которой индивид чувствует личную заинтересованность; мож­но сказать, пользуясь терминологией Джемса, что уровень притя­заний относится к объектам, составляющим часть МОЕ. В ином плане можно сказать, что уровень притязаний относится к идеалу Я, поскольку он связан с целями, достичь которые стремится ин­дивид, чтобы испытать чувство удовлетворения самим собой.

Данные Робайе относительно зависимости уровней притязаний и ожиданий от положения в семье также проливают некоторый свет на генезис оценки самого себя и идеального Я. Робайе спе­циально изучил в этих целях 30 девушек в возрасте 18—20 лет, учениц школы молодых хозяек. Он разбил их на две группы в со­ответствии с их уровнями притязаний и ожиданий и не обнаружил (как это можно увидеть на табл. 2) никакой корреляции между этими уровнями.

В результате анализа биографий и применения прожективных тестов автор пришел к следующим выводам.

«Ребенок, не испытывающий фрустраций, любимый, воспитыва­ющийся в атмосфере терпимости и равномерно развивающийся, должен иметь высокий уровень ожиданий и умеренный уровень притязаний».

«Излишне опекаемый ребенок, любимый, но лишенный ощущения независимости, будет иметь низкий уровень ожиданий и уме­ренный уровень притязаний».

«Ребенок вырастающий в строгости, недостаточно любимый, воспитываемый по методу наказаний и вознаграждений, может переориентировать свои побуждения на замещающие объекты и будет иметь высокие уровни ожиданий и притязаний».

«Ребенок рано испытавший фрустрацию и капризный, будет иметь низкий уровень ожиданий и высокий, чаще всего нереализу­емый уровень притязаний».

Мы видим, таким образом, что влияние семьи может не только способствовать гармоничному формированию этих двух уровней, но и вызывать их диссоциацию, повышая один и понижая другой. В своей работе автор почти не учитывал возможности влияния конституциональных переменных, которые, вероятно, тоже играют известную роль. Хотя выводы Робайе нельзя считать окончатель­ными, они являются тем не менее наиболее последовательной точ­кой зрения, касающейся связи между двумя уровнями — и, стало быть, между образом самого себя и идеалом Я — и характером их зависимости от предшествующих влияний.

ИДЕАЛЬНЫЙ ОБРАЗ И «СВЕРХ-Я»

В психоаналитической теории «сверх-Я» - это инстанция, «не­осознаваемое действие которой побуждает Я избегать виновности, защищаться от инстинктивных импульсов, исходящих от ОНО» (Pieron 1958) Поскольку очень трудно дать операциональное оп­ределение «сверх-Я», оно почти не было объектом эксперименталь­ных исследований. В качестве более или менее приемлемого заме­нителя его выступает идеальный образ, поскольку последний, оче­видно легче выявить, и он, как и «сверх-Я», считается инстанцией, осуществляющей регулирующую функцию, ответственной за отбор поступков Согласно психоаналитикам, в основе генезиса идеаль­ного образа лежит отождествление с родителями; однако, как мы уже видели выше, эта гипотеза была подтверждена лишь частич­но Однако было бы ошибочным, конечно, смешивать два понятия и забывать о том, что между ними есть важные различия. Зтот столь дорогой каждому и более или менее нереальный идеальный образ слишком далек от того тирана, которым порой является «сверх-Я». «Сверх-Я» выполняет репрессивные функции, и оно ле­жит в основе чувства вины, тогда как посредством идеального ob-раза осуществляется относительная оценка различных действии; возможно, что идеальный образ влияет на намерения, а не на дей­ствия, а, как известно, добрыми намерениями вымощена дорога в ад Можно соотнести это понятие идеального образа с тем, что Адлер называет целью или планом жизни. В настоящее время еще невозможно рассмотреть все эти проблемы на экспериментальной основе и те несколько замечаний, которые мы предлагаем здесь читателю, должны лишь предостеречь его от слишком поспешного отождествления этих двух понятий.

Р. Мейли ЧЕРТЫ ЛИЧНОСТИ'

ВАЖНОСТЬ ПОНЯТИЯ «ЧЕРТА»

¹ Экспериментальная психология. Под ред. П. Фресса и Ж. Пиаже. Вып. V М., 1975.

Непосредственно наблюдаемая черта выступала вплоть до наших дней в качестве первичного материала психологии личности. На непосредственное выявление черт личности рассчитаны нее вопрос­ники и анкеты, предназначенные для изучения личности; к опреде­лению черт неизменно приходит исследователь, наблюдая поведе­ние испытуемого или анализируя результаты выполнения какого-то теста.

Язык предоставляет в наше распоряжение обилие слов, с по­мощью которых можно охарактеризовать личность или поведение. Олпорт и Одберт (1936) обнаружили в английском языке около 17 000 таких слов, из которых 4505 являются названиями черт как таковых; Клагес насчитал 4000 таких слов в немецком языке, а Баумгартен, выбравший более строгие критерии, — 1093. Этому множеству слов соответствует, очевидно, еще большее разнооб­разие различных проявлений человека. Однако большинство этих терминов используется в самых разных смыслах и относится, как правило, то к одному аспекту личности, то к другому, причем ав­тор нередко не отдает себе в этом отчета. Робость, например, мо­жет обозначать манеру поведения по отношению к другим лицам; это же самое.может относиться к черте (свойству) личности, объ­ясняющей, почему человек ведет себя так робко. В этом случае можно на основании ряда наблюдений прийти к выводу, что чело­век должен обладать такой чертой. Можно еще более отдалиться от первоначального значения этого термина, превратив эту черту в некоторое измерение личности, что означает; что каждый инди­вид занимает определенное место на шкале, охватывающей все степени робости от минимальной до максимальной, и что этим по­ложением определяется значительное число поступков или черт менее общего характера, которые как будто бы вообще не имеют никакой связи с робостью в первоначальном смысле этого слова. Наконец, черта может служить указателем типа, примером этого является употребление слова «экстраверсия». В самом общем виде следует признать, что один и тот же термин может употребляться на самых различных уровнях обобщения.

ПЕРВИЧНАЯ ЧЕРТА

Под первичной чертой следует понимать результат непосред­ственного восприятия того или иного аспекта личности. Мерфи (1947) рассказывает, что Вертгеймер любил проигрывать на фор­тепиано небольшие музыкальные пьесы, характеризующие присут­ствующих людей, а затем просил своих помощников определить их.

Число угадываний значительно превышало уровень случайности. Вот пример глобального восприятия личности, тогда как при восприятии черт выделяется только один ее частный аспект.

В своем первоначальном смысле черты — это гештальты выс­шего порядка, предшествующие рефлексии и психологическому ана­лизу и представляющие собой материал научной работы. Этот не­посредственный опыт тем не менее не всегда имеет чистую перцеп­тивную природу, и необходимо различать разные степени его сложности в зависимости от того, является ли черта выражением того, что воспринимается в данный момент, или же в основе ее лежитпродолжительный опыт. Так, у нас может сложиться непосредственное впечатление об отношении к нам какого-либо человека сразу же, как только мы с ним встретимся, или мы можем заметить, что человек боится, сконфужен, печален, весел, колеблется и т. д. Во всех этих случаях мы схватываем одномоментные черты поведения. Когда же в других случаях мы говорим, что некто робок, боязлив, нерешителен, недоверчив, эмоционален и т. д., мы выражаем резуль­тат совокупности наблюдений, конденсирующихся в одно целост­ное впечатление.

Мы, безусловно, не можем обойтись беа первичных черт, не­смотря на всю их субъективность. Очень часто они незаметно для нас проникают в наши рассуждения. В целях анализа структуры личности часто прибегают к помощи объективных тестов, как это делали Кэттел и Айзенк, или же пользуются так называемыми про-жективными тестами. Чтобы интерпретировать результаты этих тестов, создаются новые понятия, не связанные с непосредственно наблюдаемыми чертами. Так, например, в случае теста Роршаха таворят об «интимном резонансе> или «типе апперцепции». В дру­гих случаях из общей психологии заимствуются такие понятия, как персеверация, фрустрация, уровень притязаний и т. д.

Однако в конечном счете оказывается необходимым обращение к чертам в первичном значении этого слова. Невозможно удер­жаться от того, чтобы не попытаться узнать, чему же в реальном поведении человека соответствуют результаты, полученные в тесте, как соотносятся они с личностью в том виде, в каком она пред­стает перед нами и какую мы описываем с помощью черт. Важность, которая придается обнаружению таких корреляций, настолько ве­лика, что ценность теста определяется тем, в какой мере с его помощью удается их выявить. Действительно, валидность теста обычно определяется тем, насколько полученные благодаря ему результаты согласуются с нашими знаниями об этой личности.

Пониманию черты как явления восприятия противостоит по­нимание черты как переменной.

 

ЧЕРТЫ КАК ПЕРЕМЕННЫЕ

Как только исследование личности приобретает научный харак­тер, сразу же появляется потребность в том, чтобы заменить субъ­ективное восприятие объективными данными. В результате черта начинает определяться посредством реакций или поступков, на­блюдаемых в определенных ситуациях. В вопросниках перечисляют­ся ситуации, в которых должна проявиться эта черта.

В вопроснике Нигневитского, о котором сообщает Бренгельман (1960), мы находим, например, следующие утверждения, соответ­ствующие черте, называемой ригидностью:

Вы никогда не позволяете Вашим друзьям беспокоить Вас во время работы.

Перед тем как отправиться в путешествие, Вы всегда заранее составляете план и точный маршрут, отклонения от которого всегда для Вас болезненны.

Вы всегда предпочитаете знакомые и безопасные ситуации новым и неиз­веданным возможностям.

Вас всегда чрезвычайно раздражает, если непрошеные посетители прони­кают в Вашу частную жизнь.

В других случаях можно оценить степень выраженности ка­кой-нибудь черты (пунктуальности, например, или стремления к порядку) с помощью оценочных шкал, в которых определенным степеням выраженности черты соответствуют конкретные поступки. В случае пунктуальности на одном полюсе шкалы находится педан­тичность или чрезмерная скрупулезность, а на другом — небреж­ность или бесцеремонность.

В этих примерах, число которых можно при желании умножить, выделяются два факта: 1) понимание черты в первичном и субъ­ективном смысле этого слова и стремление отыскать посредством интуиции или собственного опыта такие поступки, с помощью ко­торых можно было бы проиллюстрировать ее; 2) для того чтобы не приписывать черте слишком специфическое значение, обычно подбираются различные ее проявления.

Такая методика приводит к тому, что подлежащая определению черта превращается в переменную личности (или свойство), кото­рая проявляется в той или иной степени в некоторых поступках или детерминирует их.

Измерить переменную — это значит не только констатировать ее присутствие, но и определить ее количественно. В случае перемен­ных поведения, которые нас в данном случае интересуют, обычно прибегают к следующим двум способам: либо в вопросниках ко­личество ответов, указывающих на присутствие соответствующего качества, рассматривается как показатель его интенсивности, либо степень выраженности переменной определяется непосредственно с помощью шкалы оценок. Однако эти два метода искажают весь­ма характерным образом ту черту, для выявления степени прояв­ления которой они созданы. В вопроснике число значимых ответов указывает скорее на количество случаев, в которых проявилась искомая черта у индивида, чем на ее «интенсивность». Система­тическое изучение того, согласуются ли между собой результаты измерения черты, полученные с помощью этих двух методов, не проводилось, однако из практики известно, что человек может быть очень смелым (или ригидным) в одних ситуациях и совсем несмелым — в других. Мы еще будем говорить ниже об этой весь­ма противоречивой проблеме генерализованности черт; здесь же достаточно сказать, что с помощью вопросников можно непосред­ственно измерить только вероятность проявления черты, что совер­шенно необязательно связано с ее «интенсивностью».

Измерение по шкале оценок влечет за собой другую трансфор­мацию черты. Часто оказывается очень трудным определить на вербальном уровне различные степени таких черт, как храбрость, робость, мягкость и т. д. В этом случае мы также имеем дело с вероятностью проявления черты или же с указанием различных по­ступков или ситуаций, характерных для каждой ее степени, не имея, однако, никаких доказательств того, что они обусловлива­ются одной и той же переменной.

Учитывая все сказанное, не приходится удивляться, что очень часто «измеренная» черта мало соответствует черте, полученной на основании глобальной оценки. Можно считать все это резуль­татом субъективности и, стало быть, недостоверности оценок, но, очевидно, более правильным было бы сделать вывод, что перемен­ная и черта являются просто различными реальностями. Черта — это воспринятый гештальт, а переменная — это измеримый аспект поведения. Исследователь, учитывающий это различие, может из­бавить себя от излишней работы.

Специальным методом, позволяющим объективно выявлять фун­даментальные переменные личности, является факторный анализ, речь о котором пойдет в следующем разделе. Чтобы отличить эти переменные от других, выявляемых с помощью иных методов ана­лиза, их принято называть факторами. По Кэттелу, как мы позд­нее увидим, факторы — это «глубинные черты», лежащие в осно­ве «поверхностных черт». Таким образом, мы снова приходим к различению понятий «первичная черта» и «переменная».