Мы поможем в написании ваших работ!



ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?

Острова (продолжение «Душехранителя»)

Поиск

 

Не умею сочинять, так что все события здесь реальны.
Старца всю его жизнь гнали и пытались убить...
Он же не только не имеет злой памяти, но ещё и любит тех, кто его гнал, и даже страдает за них.
Путь Христов, явленный в человеке...

Разозлились мы на старую мать, выгнали ее из дому.
И давай все вокруг ломать, чтобы было все по-другому.
Наломали не мало дров, привечая врага и тать.
Те не промах, войдя под кров, привели с собой целую рать.
А когда получили власть, разом скинули все личины.
Обнажили бесовскую масть. Ах, какие же мы дурачины.
Свято место в нашей душе заселили гадкие бесы....
И осталось нам лишь вздыхать, вспоминая старую мать.
Александр Зимин
Иерей Александр Дьяченко: Спасибо Вам за стихи,
Вы так быстро умеете войти в единый тон с настроением моей души

 

 

Мой друг, отец Виктор, лет десять назад опекавший в подмосковном Королёве отца Никиту, как-то рассказал мне об одном забавном случае, связанном со старцем.

Однажды батюшка, обращаясь к своему помощнику, тогда ещё просто Виктору, попросил:
– Витенька, хочется мне старику в баню съездить, в парилке попариться, – давно уж в настоящей баньке не был.
– Да без проблем, – отвечаю.

Выбрал время, когда в одной известной мне бане людей бывает немного, и повёз туда старика. В бане действительно было малолюдно, и в основном пенсионеры. В отличие от остальных, отец Никита полностью не раздевался. Завернулся в простыню и направился в парилку.

В самой парилке на нижнем полке сидело несколько крепких молодых парней. Я намётанным глазом сразу определил, что это, скорее всего, «братки». Сидели они раскрасневшиеся от пара, в парилке было весьма жарко. Я думал, что батюшка последует примеру молодых и тоже немного посидит внизу, а минут через пять выйдет, но не тут-то было!

Отец Никита, не смотря на свой весьма почтенный возраст, забрался на самый верхний полок. Лежит и просит меня:
– Витенька, дружочек, плесни на камушки, добавь парку, а то мне старику зябко, – и улыбается!
Всем жарко, а ему зябко...
– Ладно, – думаю, – добавим.
Раз добавил, два добавил. Жара стоит невозможная, братва шапки понадевала, рукавицы, а всё равно не выдержали и, как пробки, повылетали из парилки.
А я то входил, – то выходил, – глотнуть свежего воздуха.
Ребята смотрят на меня с удивлением: «Что за дед такой»?

Я ещё забыл сказать, у старца на шее на простой верёвке куча крестиков висела и образков, много, килограмма на два весом. Видимо, как кто-то дарил ему крест на молитвенную память, так он и надевал его на себя и носил, словно вериги. Мало того, что в парилке жарко, так ещё и такая «цепь» на шее. Ведь металл разогревается, и начинает тело жечь!

Наконец, оставшись надолго в парной в одиночестве, старец с видимым удовольствием надышавшись горячим воздухом, наконец вышел к нам. Восхищённая молодёжь, не зная, кто мы, принесли нам по кружке пива в знак «глубокого уважения». Правда, батюшка пиво пить не стал, а я, как лицо к нему приближенное, «испил чашу славы» за нас обоих.

Уже как домой ехать, спрашиваю:
– Дед, как ты такую жару терпишь? Мы вон, молодые, а из парилки все убежали.
– Опыт, Витенька, даже отрицательный опыт, – приводит к навыку...

Много лет назад, когда я был таким, как ты, отбывал срок в одном из лагерей недалеко от Магадана. Охраняли нас солдаты. Представь, какая у них была служба, охранять народ от его врагов, и в первую очередь от нас, людей верующих. Почему-то отношение к нам со стороны охраны было самое отрицательное, а вот к ворам и убийцам они относились гораздо человечнее.

И как бывало, напьются солдатики, хочется им как-то поразвлечься. А что придумаешь – кругом вечная мерзлота, никаких селений и сплошная тундра!
Вот и придумали они нас, священников да монахов, в бане парить. Набьют нами парную, как селёдок в банку, и греют её. Хорошая была парная, разогревалась наверно градусов под 150, а то и больше, благо угля хватало. А сами ждут, под дверью, когда мы кричать начнём. Хочешь выйти, выпустят. Кричи, что Бога нет, и иди. Так они сперва всех сердечников убили, потом стариков укатали, больных и слабых, а вот мы, молодёжь, выжили. Так что научили меня, Витенька, париться. На всю оставшуюся жизнь, научили...


Слушал я рассказ отца Виктора и вспоминал поездку в Бутово, на известный расстрельный полигон. Там в ноябре 1937-го были казнены наши священники (клир храма, где сейчас служу), а потом ещё одиннадцать отцов из соседних с нами храмов...

Досталась мне на память о поездке книга о тех, кто погиб на Бутовском полигоне. В ней множество фотографий из расстрельных дел. Смотришь на этих людей, и насмотреться не можешь, какие глаза, какой в них ум. Сегодня такие лица редко встретишь. Особенно запомнились фотографии священников и аристократов. Вот две категории людей, не терявших человеческого облика даже перед лицом смерти. Одних поддерживала Вера, других удерживал долг чести.

Но больше всего меня поразили лица и судьбы палачей. Оказывается Москву и область в течение практически 30 лет «обслуживала» расстрельная команда всего из 12 стрелков. По приблизительным подсчётам получается, что за каждым из них, как минимум, жизни десяти тысяч человек! Легендарные личности, такие как знаменитый латыш Магго. Он наловчился убивать ещё в гражданскую. Обычно угрюмый и пьяный, он неестественно оживлялся в ночь перед «работой», по его возбуждённому виду и потиранию рук, заключённые понимали, что ночью предстоят расстрелы.

Массовые расстрелы были организованы, как хорошо отлаженный конвейер. Людей из тюрем свозили "автозаками" на полигон и загоняли в одиноко стоящий барак. Сначала заключённых проверяли на предмет их соответствия фотографиям в личных делах. Затем по одному выводили из барака. К каждому приговорённому тут же подходил палач и отводил человека ко рву. Убивали выстрелом из пистолета в затылок.

В день, а вернее в ночь, редко казнили меньше ста человек, а было, расстреливали и по 500, и даже больше. Интересные подробности: во время расстрела палачам выставляли ведро водки, можно было подходить и черпать сколько угодно, а рядом стояла ёмкость с одеколоном. После работы они им чуть ли не обливались, но от них всё равно несло кровью и смертью, да так, что даже встречные собаки за квартал шарахались.

В дни особо массовых расстрелов в помощь приглашались сотрудники и руководство органов. «Пострелять», – как на охоту. То-то было весело. Кстати, многие из них, через какое-то время, там же получали и свою пулю.

Почти никто из постоянных палачей не дожил до старости. Кто стрелялся, кто вешался, сходили с ума, спивались. Понятно дело – работа нервная. Бывало, что сорвётся кто-нибудь, начинает дома постоянно буянить и с соседями, совсем неуправляемым становится. Так порой и его самого, от греха подальше, "под шумок" укладывали на дно рва вместе с жертвами.

Вот генерал КГБ В. Блохин, тогда капитан. По отзывам сослуживцев – человек простой в общении, отзывчивый и всеми любимый за постоянную готовность помочь подчиненным в их бытовых затруднениях. В 36 лет поступил во второй институт, Московский архитектурный (МАРХИ). Грамотный, интеллектуал, в отличие от остальной «бригады» (им в личных делах даже писали рекомендации типа: «товарищ сильно нуждается хоть в каком-нибудь развитии»).
В то же время, частенько надевал на себя резиновый коричневый фартук, такие же сапоги и краги. И убивал приговоренных. Хотя это и не входило в его служебные обязанности. Любил людей в затылок по-стрелять. Прожил долгую жизнь, наверно считал – счастливую. Вся грудь в орденах... Кстати, у расстрельщиков боевых орденов, – что у тех же лётчиков военных лет.

И вот вопрос. Откуда у нас в столь короткий срок появилось столько палачей, людей готовых убивать, и убивать с удовольствием? Ведь в дореволюционной России порой на всю империю оставался один единственный палач, которого вынуждены были возить с места на место. Не шёл никто в палачи.

Не думаю, что палачи советского времени имели за свою работу многие жизненные блага, жили как все, но с готовностью убивали. Не скажешь, что это были люди идеи, скорее, они отличались чудовищным невежеством, хотя среди них встречались и такие, как Блохин.

А сколько было всяких охранников, начальников отрядов, зон, тюрем. Все они причастны к массовым казням и издевательствам над людьми. А сколько трудилось по стране этих «троек», приговаривавших ни за что людей к расстрелу или былинным срокам заключения. И ведь никто не понёс никакого наказания. (Ну как же, батюшка, не понесли – кто-то не понес, а кто-то и сам попал "в оборот". И это лишь по-видимости, а внутри что происходило?.. – Прим. Паломника)


Когда немцев разгромили в 1945-ом, то встал вопрос, что делать со всем этим множеством бывших охранников и прочих сотрудников нацистских концентрационных лагерей, как их судить? Нужен был критерий оценки их преступления. Да, они убивали, но это были их функциональные обязанности. Люди-то они подневольные. За что же их тогда судить, в чём их вина?
Я читал, что разбирались с ними следующим образом. Искали свидетельства на тех, кто любил, именно любил, позверствовать, кто убивал вне своих функциональных обязанностей или добровольно сверх уже «отработанных» часов. Через такие разбирательства и суды прошли очень многие бывшие эсэсовцы (кто был в "элитных" частях «СС»). За решётку тогда попало множество людей, а кого-то и казнили.


А у нас? Мы вышли победителями, и поэтому тех, кто глумился над своими согражданами, всех этих следователей и доносчиков никто не призвал к ответу. В этом их счастье, и в этом их великая беда. Есть суд человеческий, а есть суд Божий. Когда человек отвечает за свои злодеяния здесь на земле, когда ещё здесь его делам даётся оценка, и он действительно осознаёт себя виновным, да ещё и раскаивается, то он уже и там будет судим совсем другим судом.

Что чувствует палач невинных жертв перед концом своей жизни?

Один человек рассказал мне о своём отце, – тот был одним из наших первых десантников. В годы Отечественной Войны они забрасывались на парашютах за линию фронта и проводили рейды по тылам противника. В один из ночных рейдов с ним десантировались молодые необстрелянные ещё ребята, только недавно прибывшие в часть. Один из них никак не мог решиться на прыжок, так он просто вытолкнул этого парня в темноту люка. Что с тем потом стало, он не знает, раскрылся ли у него парашют, нет ли? Всю жизнь мучился человек этим вопросом...

 

А как же убивать людей множеством, убивать в затылок, загонять вот в такие убийственные парилки. Ведь потом, после 1953-го, началась реабилитация. Тогда (в конце уже 1950-х) ведь все узнали, что стали соучастниками массовых преступлений над невинными людьми. Что чувствовали и переживали эти люди?


Отец Виктор снова рассказывал...

Как-то обедали они со старцем Никитой, и вспоминал тот про своё заключение в лагере, о тех, с кем сидел, и о тех, кто их охранял. Потом вздохнул глубоко и сказал:
– Как людей жалко!
– Кого, батюшка, тех, кто сидел, или тех, кто охранял?
– Всех Витенька жалко, а особенно тех, кто по той стороне колючки ходил.

Все мы срок отбывали, и по ту сторону, и по эту. Но мы многие знали, за что страдали, многие тогда же и мученический венец приняли. А они, палачи наши? Они-то, за что души свои положили, кому служили?

Страшно становится, на какие муки люди себя обрекли, и в этой жизни, и в будущей. Хотя, по правде сказать, страдать способна не каждая такая душа, а только та, в которой ещё уцелело что-то человеческое, та, что ещё не совсем умерла. Способность души испытывать муки совести – есть признак её жизни. А выжить им было тогда, ох, как трудно...


Однажды приехал в Королёв к старцу один уже пожилой мужчина с внучкой. Девочка оказалась бесноватой, и дед просил старца почитать над ней молитвы. Отец Никита внимательно стал всматриваться в лицо старика, а потом вдруг назвал его по имени и спрашивает:
– Ты меня помнишь? Нет? Постарайся, напряги память, мы же с тобой в одном лагере были, ты же ещё всё убить меня обещал...

Причём говорит он ему, а в голосе никакой злобы, никакого осуждения. Словно хотел напомнить человеку про какую-нибудь пирушку, или забавное приключение, в котором они вместе принимали участие.

Оказывается, приехавший старик был начальником лагеря, в котором когда-то сидел отец Никита. Не знаю, узнал он старца или нет, только упал перед ним на колени и заплакал в голос. Обхватил его ноги обеими руками и кричит:
– Прости меня, отец Никита, прости! Я ведь к Вере пришёл, всю жизнь свою передумал. Камнем она у меня на душе лежит моя жизнь, а ведь я уже старый, мне умирать скоро, как же мне умирать? Как я Ему в глаза смотреть буду, какой ответ дам? Что мне загубленные мною души скажут? Прости меня, отец, за всех прости!

Обнял его старец, прижал к себе голову бывшего своего палача, видно было, что молится, и тихонько покачивает его из стороны в сторону, словно отец малое дитя баюкает. А тот, успокаиваясь, всхлипывает...

И так завершает эти воспоминания мой друг:
– Через несколько лет уже после смерти отца Никиты, смотрел фильм «Остров» и поражался, не с моего ли старчика списали этот сюжет, а потом понял, что их жизнь, жизнь того поколения, – это безконечные «острова», сплошные «архипелаги»... Порой размышляю над всем этим, и боюсь, как бы нам не наоткрывать своих уже «островов»...

Иерей Александр Дьяченко

 

«За жизнь»

 



«Остановитесь и познайте, что Я Бог» (Пс.45.11)

Порой болезнь приходит внезапно,
и совсем не обязательно, что она посылается тебе в наказание.
Нет, это может быть и предложением человеку остановиться в потоке суеты и задуматься о Вечном.
Болезнь заставляет человека осознать, что он смертен, и ему возможно уже недолго осталось,
и что в последние месяцы, или годы жизни, ещё нужно постараться
успеть сделать Самое Главное, ради чего и пришёл в это мир.
И блажен, кто обретает Веру и приходит в храм…

Иерей Александр Дьяченко

 

 

Принято у нас, священников, служащих в храмах, особенно настоятелей,называть «ангелами». Это нормальное явление, тем более, что имеет основание в Священном Писании. А нашему храму, повезло, у нас не один, положенный по штату «ангел», в моём лице, а целых два. И под вторым ангелом мы понимаем нашу старосту Нину...

Помните, в том смешном фильме про стройку, на которой происходили забавные приключения Шурика и хулигана Феди? Как в конце фильма Федя на все предложения потрудиться, всё время выходит вперёд, и кричит: «Я»!

Вот это про нашу Нину. Нужно в храме подежурить: «Я»! Нужно посидеть у постели больного после операции: «Я»!. Помочь похороны организовать одинокого старичка, и ещё во множестве других подобных ситуаций, это постоянное и неизменное: «Я»!

Человеку уже под 60, а она не признаёт выходных, ей не нужна зарплата. Летом, где Нина? На куполе где-нибудь со строителями.

Как-то к нам с Волги приехали двое рубщиков, они у нас церковный дом рубили. Здоровые такие мужики, степенные, окают. Слышу, кричат испуганно: «Батюшка! Ты посмотри, куда Нина забралась». А она на одном из малых куполов, это всего-то метров 17, работу у жестянщиков принимает.


А ведь когда-то и мыслей у неё о Боге не было. Всегда была душой коллектива, членом профкома, солисткой самодетельного хора. И так до тех пор, пока Господь однажды не посетил тяжелейшей болезнью. Когда человек слышит о таком страшном диагнозе, то он воспринимает его как приговор.

- Хирург, - говорит она, - перед тем как оперировать, размечая предстоящее операционное поле, произнёс: «Жалко такую грудь резать, но по-другому нельзя».

Вспоминает дни послеоперационной терапии, как тяжело было. Однажды подняла голову с подушки, а все волосы на ней и остались: «Лежу вся в слезах, надежды никакой».

В этот самый момент заходит заведующая отделением к ним в палату и говорит:

«Девочки, поверьте моему опыту, если хотите жить, идите в церковь, молитесь, просите Бога. За жизнь бороться нужно».


- Я тогда пришла в наш кафедральный собор, - рассказывает, - а никого не знаю, ни одного святого. Смотрю на фрески. Кому молиться, как? Ни одна молитва на ум не приходит. Подхожу к одной иконе, на ней изображён пустынник. Теперь-то я Иоанна Крестителя ни с кем не спутаю. А тогда увидела, что уж больно истощённый у него вид, ноги совсем тонкие. И говорю ему:

«Святой человек, у тебя такие тоненькие ножки, ты наверно настоящий святой, помолись обо мне, я жить хочу. Только сейчас понимать стала, что такое жизнь, и как она мне ещё нужна. Оглянулась на прожитое, а вспомнить нечего. Я теперь по-другому жить буду. Обещаю тебе, помоги мне, святой человек».

Через какое-то время молитва, безхитросная, но такая, какой можно молиться только в самые тяжёлые минуты жизни, захватила её. Женщина полностью растворилась в ней. Помнит, что от долгого стояния стали натирать туфли. Тогда она их скинула и стояла на железных плитах босиком, не чувствуя холода.

Вдруг слышит: «Владыка, благословите попросить её уйти»?

Только тогда она, придя в себя, огляделась вокруг глазами полными слёз. Она и не заметила, как началась и уже достаточно долго идёт вечерняя служба, что Владыка стоит практически рядом с ней, а священники окружают её. Святитель ответил:

«Не трогайте её, вы же видите, человек молится. А мы ради этого сюда и приходим».


Оказалось, что из всех, кто тогда лежал с Ниной в палате, она одна единственная услышала слова врача и пошла в церковь. Остальные, кто стал нетрадиционными методами лечиться, кто по экстрасенсам и колдунам поехал.

Чуть ли не в первый же день по возвращении из больницы домой, Нина пришла в наш храм. Тогда он был ещё совершенно другим. Только недавно срубили берёзки с крыши, и закрыли деревянными заплатками проломанные полы. Она подошла к Распятию, встала перед Ним на колени и сказала:
«Господи, я не выйду отсюда, только оставь мне жизнь. Я обещаю, что буду служить Тебе до конца».

И, буквально, месяца через три, Нину, ещё совсем больного человека, выбирают старостой.


Как трудно восстанавливать храм, особенно если этот храм стоит в селе. Как трудно ходить по кабинетам и постоянно просить о помощи, а когда ты ещё сам продолжаешь проходить химиотерапию, это тяжелее втройне. Рассказывает:

- Пришла в одно строительное управление, прошу знакомого мастера: «Гена, помоги. Батюшка служит, а с потолка осколки кирпича чуть ли не в чашу падают, оштукатурьте нам хотя бы алтарь, чтобы служить можно было. Деньги будем со служб собирать, и постепенно расплатимся».

Отказал мне мастер, хоть и хороший знакомый:
«Нина, у меня заказчики серьёзные, хорошие деньги платят, не буду я за копейки по мелочам людей распылять».

Прошло месяцев семь, ну не больше. Поехала в область к своему врачу. Иду по коридору, смотрю: мужчина, лицо вроде знакомое, только очень уж изможденное болезнью. Подхожу к нему, Гена!

«Дорогой ты мой, что ты здесь делаешь»!?
Обнялись, поплакали вместе.

«Нина, я всё тебя вспоминаю, как ты ко мне приходила. А я, дурак, отказался. Эх, была бы возможность повернуть время назад, поверишь, сам бы своими руками всё в храме сделал, никому бы не доверил».

Вот только за одни эти слова мы его и поминаем, за это покаяние в конце жизни. Помните как у Иоанна Златоустаго на Пасху: «Бог и намерения целует».

 

Порой болезнь приходит внезапно, и совсем не обязательно, что она посылается тебе в наказание. Нет, это может быть и предложением человеку остановиться в потоке суеты и задуматься о вечном. Болезнь заставляет человека осознать, что он смертен, и ему возможно уже недолго осталось, и что в последние месяцы, или годы жизни, ещё нужно постараться успеть сделать самое главное, ради чего и пришёл в это мир. И тогда кто-то обретает веру и спешит в храм, а кто-то, увы, напротив - бросается во все тяжкие.


Удивительные истории порой случаются с людьми, которых присылают к нам на работу. Как-то трудилась у нас бригада каменщиков. Среди них был один пожилой рабочий, звали его Виктор. Когда они уже заканчивали кладку, он неожиданно отказался от денег. Мне об этом мастер сказал, так, мол, и так, отказывается человек от заработанного. Я с ним тогда разговаривал, не стесняйтесь, мол, возьмите деньги, всякий труд должен быть оплачен. А он: «не возьму, и точка».

Через полгода у Виктора прихватило сердечко, и он скоропостижно скончался. Наша староста, хорошо зная покойного, не смогла вспомнить ничего такого из его жизни, что можно было бы на весах высшего правосудия положить в чашу добрых дел. И вот привёл же Господь человека незадолго до кончины потрудиться в храме и подвигнул его на поступок, пожертвовать ради Христа зарплатой. В чём застану, в том и сужу. Обязал нас Виктор молиться о нём, вот такой «хитрец».


Нет случайностей в жизни. Как-то понадобилось мне дома на кухне плитку положить. Пригласил специалиста, познакомились у нас же, он часовню строил. Работал у меня дня три, сделал, как сделал, можно было бы и лучше, но и за то спасибо. Пересекались мы с ним потом, разговаривали, как-то он меня домой на машине подвёз. А через год, наверное, узнал я, что угорел Серёжка в гараже по пьяному делу. И вот думаю, дал ему Господь в конце земного пути встретиться со священником. Не может такого быть, чтобы не задумывался он о своей жизни, пускай до храма не дошёл, но какой-то разговор с Ним наверняка у него был. Мы не знаем, Бог знает. Бываю на кладбище, захожу на могилку к Серёже, молюсь о нём. А так, кто бы его вообще вспомнил?


Подарил нам один богатый человек пол в летний храм. Купил всё необходимое и нанял рабочих. Работали у нас двое плиточников, настоящие профессионалы, мужчина и женщина, оба средних лет. И вот, месяца через три, как закончили полы, подходит ко мне в храме женщина, глаза большие карие и полные слёз. Она ещё не плачет, но ещё секунда другая и плотина прорвётся. Смотрю и понимаю, что знаю эту женщину, но никак не вспомню, откуда я её знаю? И только потом понял, что это Галина, та самая плиточница, что работала у нас, просто я больше привык видеть её в рабочем комбинезоне.

Ей поставили страшный диагноз, и человек пришёл к нам. Случись бы это раньше, она не стала бы искать поддержки в храме, но ей было дано целый месяц работать в церкви, общаться с верующими и со священником. Поэтому, когда грянула беда, женщина пришла к нам. Она ещё не знала, чем мы ей сможем помочь, но она пришла. Её боль, как свою собственную, приняли десятки людей, её поддержали, успокоили. Человек впервые пришёл на исповедь, стал молиться и причащаться.

Став на грани между жизнью и смертью, Галина понимала, что может уйти в ближайшие месяцы, но она перестала бояться смерти, потому, что обрела веру. И вера вывела её из отчаяния, помогла женщине начать бороться за жизнь.

Вспоминаю, какой её привозили к нам в храм после очередной химеотерапии. Сама она идти не могла, её постоянно кто-нибудь вёл. Всякий раз она причащалась, и буквально на наших глазах в неё вновь вливалась жизнь. Мы молились о ней почти год, каждый из нас, и каждый день. На Светлой пасхальной неделе мы увидели её радостной и полной сил: «Думаю выходить на работу, хватит болеть».

Вы себе представить не можете, какой это был для нас всех пасхальный подарок.

 

Мне известно немало случаев, когда человек исцелялся от самых страшных болезней через одно единственное лекарство, через веру, которая вселяет надежду.


Иногда, приглашая меня к неизлечимо больному, родные предупреждают:
«Батюшка, он умирает, только, ради Бога, ничего ему не говорите. Мы не хотим его травмировать».

Всякий раз, когда я слышу эти слова, всё внутри у меня начинает протестовать. А зачем тогда меня приглашать? Как можно человека не предупредить, что ему остались последние месяцы, или даже недели жизни. Какое мы, вообще, имеем право молчать? Ведь он должен подвести итог и принять решение. И, если человек всё ещё не знает Бога, то помочь ему определиться, со Христом или в одиночку он уйдёт в вечность. Иначе страдания его теряют всякий смысл, и сама жизнь превращается в безсмыслицу.


Нина на днях рассказывала. Каждый год ездит она в область к своему лечащему врачу, к той самой, которая когда-то подсказала ей дорогу в храм. Назначенный день приёма Нина уже пропустила, а всё не ехала. Закрутилась.

- Приезжаю, - говорит,- почти через месяц, захожу в кабинет. Увидела меня мой врач, вскочила со стула, подбежала ко мне, обняла и заплакала от радости, и шлёпает меня ладошкой по спине, несильно так, как ребёнка:

«Что же ты так долго не приезжала? Я уж всё передумала. Ведь из всех, кто тогда с тобой в палате лежал, уже давно никого нет. Ты единственная и осталась».



Поделиться:


Последнее изменение этой страницы: 2016-12-10; просмотров: 196; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы!

infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 3.144.103.238 (0.015 с.)