Любить может только тот, кто в смирении переносит страдания. Рассказ «пересечения» О. Александра Дьяченко, книга «плачущий ангел»

Автор: Священник Александр (Дьяченко) - создано: 16.03.11 Wed 19:39

 

В мире, где каждому есть дело только до самого себя,
православные не потеряли способность сострадать...
Любить может только тот, кто в смирении переносит страдания.
В благополучии человек способен на подачку, а в страдании вырастает до самопожертвования.
Иерей Александр Дьяченко

 

Пересечения

 

«Как поверите, если буду говорить вам о Небесном»? (Ин. 3:12)

Я никогда не ездил к старцам, хотя имена их слышал и знал людей, считавшим своим долгом побывать и благословиться у подвижников. А вот я не ездил. Мне один знакомый рассказывал, как он посетил покойного уже отца Бориса в Иваново, а тот ему и дал некое благословение. А вдобавок ещё и наказал: «Исполнить обязательно!»

Выслушал я моего знакомца и сделал для себя вывод: как хорошо, что я не мотаюсь без дела по старцам!

 

Старец схиархимандрит Илий (Ноздрин)

 

Но однажды в один солнечный осенний день на меня неожиданно обрушилось предложение стать диаконом. Вот тут-то я и завертелся волчком. Ладно бы если я этого хотел, так ведь нет, как раз-то наоборот! Только-только поступил в Свято-Тихоновский институт. Мне учиться нужно, а здесь такое...

Можно было бы, конечно, и мимо пройти. Но вдруг – это воля Божия? А я пройду мимо неё? Что делать? Ведь не жребий же тянуть, правда?

И приходит мне в голову замечательная мысль: такой сложный вопрос может разрешить только старец. А где его взять? К тем, о ком уже слышал, прорваться невозможно, а раз так, то к ним я и не поеду. Вот если укажут мне обстоятельства такого подвижника, к которому я смогу попасть, тогда я и отправлюсь в путь,а если нет – извините, мое рукоположение отменяется "по техническим причинам".

Никогда не забуду: весьма довольный собой, иду принимать ванну, а моя будущая матушка, тогда ещё ни о чем не подозревавшая "просто жена", в это время с кем-то разговаривает по телефону. Лежу в ванной, наслаждаюсь найденным решением и теплой водичкой. Входит супруга и говорит:
– Звонила Н., и представляешь, она побывала в Пафнутьево-Боровском монастыре. А в нём, оказывается, подвизается человек высокой духовной жизни, его имя схиархимандрит Власий, и многие почитают его за старца. Кстати, и попасть к нему несложно...

От неожиданности я чуть было не захлебнулся в воде. Пришёл в себя, отдышался. Ничего не поделаешь, надо ехать – адрес указан!

Имея в запасе два выходных дня после ночной смены, я поехал в Калужскую область. Не стану рассказывать как ехал, но в монастырь я оказался что-то около пяти часов вечера. Это сейчас у дверей старца нескончаемая очередь, а тогда было проще, ну человек двадцать от силы. А когда я приехал, – и вообще никого не было.

На двери кельи старца на гвоздике висел картонный треугольничек с надписью: «не заходить». Ладно, уселся рядышком на скамейку, достал акафист Пресвятой Богородице и принялся читать. Минуты через три дверь открывается и из-за неё выходит, как мне показалось, совсем еще нестарый человек в подряснике и унтах, и с интересом смотрит на меня.
– Что не заходишь?
– Да вот же, батюшка,.. – показываю на треугольник.
– Это не для тебя, радость моя, заходи!

Батюшка разговаривал со мной, и одновременно облачался в схиму. Оказалось, он спешил на вечернюю службу. Мой вопрос разрешился в течение минуты, но мне отчего-то так захотелось побеседовать ещё хоть немного, и я напросился к нему на следующее утро.

Пришли в храм (по-моему, святителя Митрофана), расположенный на втором этаже соседнего корпуса. На службе отец Власий почему-то не пошёл в алтарь, а молился вместе со всеми. Я стоял немного поодаль и краем глаза рассматривал старца. Я молился рядом с таким человеком, и мне было очень хорошо, просто от того, что он стоял поблизости.

После службы и вечернего правила подумал, а где же я буду спать? Оказалось, что свободных мест нет. Ничего, решил я, одежда у меня тёплая, могу и в коридоре где-нибудь на лавочке подремать, тем более, что накануне ночь у меня выдалась бессонная.

Неожиданно подходит ко мне старенький монах с необыкновенно таким добрющим лицом и говорит:
– Тебе негде спать? Пойдём ко мне в келью. Мой сосед уехал в Калугу, и у меня есть место.
Я поспешил за добрым монахом. Оказалось, что звали его отец Нил.

Вот если можно было бы воплотить в чём-то материальном такое эфирное духовное начало, как доброта, так вот отец Нил и был её живым воплощением.

Мы проговорили с ним до четырёх часов утра, а потом я просто упал и уснул. Как сейчас я жалею об этом! Мы лежали в своих кроватях и разговаривали, словно мальчишки в каком-нибудь пионерском лагере.
– Ты знаешь?..
– А ты знаешь?..

На мой вопрос, действительно ли отец Власий – старец, батюшка Нил ответил:
– Точно не знаю, но люди говорят, что да. Я ведь с ним раньше служил в одном храме, он был священником, а я – псаломщиком. Представляешь, он подарил мне как-то иконку Нила Столобенского, а ровно через 20 лет меня постригли в монашество в честь преподобного Нила. Так что я советую, – ты исполняй, что тебе батюшка Власий велит!

Он был так прост и по-детски доверчив, что я и не заметил, как в какой-то момент стал разговаривать с ним наставляющим тоном студента богословского института.Я со знающим видом поучал его каким-то тонкостям по Службе, а тот и взглядом не выдал, что все это ему хорошо известно.

Какой же я был глупец, целую ночь провёл рядом со старцем, и ничего не заподозрил! Всё хотел потом к нему приехать, посидеть с ним рядышком, да так и не собрался, а потом узнал, что отец Нил уже ушёл от нас. До слёз обидно, что уже не встречу его больше.

Когда на некоторое время отец Власий уходил в затвор, то ведь люди шли к Нилу, и он для них находил нужное слово. Как он умел посмотреть человеку в глаза, как он растворял человека в своём взоре!

В то утро перед Литургией он (отец Нил) зашёл в храм, обошёл всех паломников. Каждого о чём-то спрашивал, дотрагивался до рук, лица, благословлял. И смотрел, каждому пристально смотрел в глаза, словно хотел вглядеться человеку в душу и оставить ней частичку своей Любви.

Молимся на Литургии. Снова стою рядом с отцом Власием. И вдруг меня осеняет мысль: а ведь он слышит всё, о чём я думаю. Мама дорогая, как же я стал усердно молиться!

Во время службы старец (Власий) стоял со склонённой головой и ни на кого, казалось, не обращал внимания. Заходили в храм люди, ставили свечки, писали записки, а он стоит, как столбик. Заходит пожилая женщина в привычной "православной униформе": длинная юбка, бесформенная куртка тёмного цвета, башмаки на шнуровке и на высокой платформе, за плечами рюкзачок. Вдруг батюшка сходит со своего места, подходит к этой женщине, и, не говоря ни слова, разворачивает её за плечи и выводит из храма вон. Потом такая же участь постигла ещё одну старушку.
Смотрю, заходит девушка в коротенькой юбочке в туфельках на шпильках. Девушка идёт по храму, и цоканье её каблучков звонко разносится вокруг. Ну, думаю, милая, сейчас ты вылетишь птичкой со второго этажа. Но отец-схимник даже и глазом не повёл в её сторону.

Только лет через десять я снова попал в этот монастырь. Очередь к старцу (Власию) была уже фантастически огромна, но меня, как священника провели вперёд и поставили человек за десять до входа в его келью. Перед самой дверью старца люди снимают обувь, разулся и я. Думаю, а ведь сейчас батюшка посмотрит на меня своими глазами рентгенами и скажет: "Почему же ты так нерадиво живёшь, отец Александр? Что я тебе говорил тогда? Что ты мне обещал?" Да ещё и выгонит, как тех старушек.

И стало мне так страшно, что даже коленки затряслись. А потом и другая мысль:
"Это ты человека испугался, а как же ты будешь перед Христом стоять? Его, почему не боишься?"

К счастью батюшка меня не прогнал, и даже не укорил ни в чём. Меня он, правда, не вспомнил, но подарил иконочку Угличских святых. Долго я потом голову ломал, почему именно Углич? Но когда наша дочь привезла к нам с матушкой на смотрины молодого человека из Углича, я сразу понял, что перед нами – будущий зять.

Вообще, я заметил, что люди по-настоящему высокой духовной жизни никого не обличают, и требовательны только к себе, а о других – молятся. Таков закон Любви.

 

В третий и последний раз я ездил в монастырь вместе с нашей старостой Ниной и её внуком Санькой. Мальчик в 11 лет захворал непонятной болезнью. После того, как ребенка укусил домашний кот, у него стала внезапно и резко подниматься температура – свыше сорока градусов. Жар держался час-другой, а потом также неожиданно спадал. И так повторялось по нескольку раз в день. Врачи уже разложили мальчика на маленькие кусочки, всего просмотрели, изучили, но так, ни к какому выводу и не пришли. Санька проболел с полгода и дела его всё ухудшались. Нину я уже ни о чём не спрашивал. О состоянии внука говорили её печальные, заплаканные глаза.

– Слушай, – говорю, – а давай съездим к отцу Власию, попросим его молитв. На тебя уже смотреть невозможно!

Только не сообразили и поехали 8-го марта. И так к святому человеку не попасть, а нас угораздило собраться в монастырь в выходной день. Что делать? С такой температурой мальчишку здесь на несколько дней не оставишь. Подошёл к охраннику, попросил его помочь. Тот только развёл руками, смотри, мол, народу сколько, и каждый со своей бедой.
– Попроси людей, отче, может и пропустят.

Вышел я перед людьми, рассказал про мальчика и стал просить пропустить, решил, если нужно будет, то и на коленях просить буду. Только не понадобилось. Люди, что дожидались здесь уже по нескольку дней, пропустили. Сказали: раз батюшка просит, значит действительно надо...

В мире, где каждому есть дело только до самого себя, православные не потеряли способность сострадать. И снова во мне эта мысль: любить может только тот, кто в смирении переносит страдания. В благополучии человек способен на подачку, а в страдании вырастает до самопожертвования. Чтобы действительно сочувствовать, – нужно соучаствовать.

 

В келью Санька зашёл с родителями. Пока подходил к батюшке (Власию), тот посмотрел на него и сказал:
– Всё пройдёт, это возрастное.
Взял кисточку и помазал ребёнку маслом нужные места. На всё про всё – три минуты. Сам я к отцу Власию не пошёл, неудобно было отнимать у него время.

Возвращаемся назад, Нина говорит:
– Раз святой человек сказал, что болезнь пройдёт, значит так и будет. В этот день у мальчика температура не повышалась вообще. На следующий день один раз поднялась до 38°, и то только на полчаса. Через неделю приехали они к нам в храм и соборовались всей семьёй. С этого дня температурные волны полностью прекратились, а Санькины родители пришли в Церковь.

 

Настоящий подвижник никогда не трубит о себе. Народ сам его находит, а они люди скромные, и везде стараются быть последними и незаметными.

 

Помню, приехали мы как-то в Дивеево. Люблю приезжать туда в будние дни, когда людей поменьше. Подойдёшь к раке преподобного Серафима Саровского и застынешь возле его мощей. И так на душе хорошо, стоял бы и стоял.

Но, рано или поздно к тебе, как правило, подходит матушка-монашенка и просит помочь в алтаре. Идёшь вынимать просфоры. Монастырь-то женский и священников в нём мало, а просфор много, и даже очень много. Вот и поминаешь живых и усопших, а что делать? Кто-то же должен эту работу исполнять...

В боковом алтаре нас тогда собралось священников – человек шесть. Стоим, вынимаем частички. Имена записываются в большие общие тетради, и таких тетрадей там много. Просфоры подносят мешками, наподобие наволочек.

Ещё перед поездкой в монастырь хотел исповедоваться. Когда священник служит один на приходе, то исповедь для него становится проблемой. Причащаться можно и без исповеди, а душу-то всё равно чистить нужно. До принятия сана я ведь тоже с грехами воевал, если можно, конечно, так сказать. Думал, что многое уже в себе поборол, могу жить спокойно и пожинать заслуженные плоды. Да не тут-то было. Чем дальше в лес, тем больше дров. Став священником увидел, что те страсти, что считались мной окончательно разгромленными, неожиданно стали вырастать из тоненьких росточков в толстенные стволы эвкалиптов. И я понял, что борьба, на самом деле, ещё только начинается. Потому и исповедь нужна священнику, как воздух.

 

Думаю, кого бы из отцов попросить меня поисповедовать. Все так усердно молятся, неловко людей от дела отрывать.

Смотрю, заходит к нам в помощь старенький согбенный батюшка. Я подумал, что это кто-то из старичков, уже, будучи на покое, доживающих свой век здесь при монастыре. Встал он напротив меня, взял копие и тоже поминает. Только, поминал он медленно. Имя прочитает, вынет частичку, подумает, потом уже положит на тарелочку. Нет, думаю, отец, мы так с тобой каши не сварим, вон какие наволочки просфор подносят.

В этот момент к нам подошёл ещё один молодой батюшка и стал помогать. И вдруг, старичок обращается к нему и говорит:
– Накрой меня епитрахилью и прочитай разрешительную молитву.
– Батюшка, Вы хотите, чтобы я Вас исповедал?
– Нет, ты только прочитай надо мной молитву.

Пока молодой батюшка молился, я подумал:
– Попрошу я этого дедушку меня исповедать. Ему, наверное, даже приятно будет, что я к нему обращусь, а не к молодым отцам. Поэтому и говорю старенькому батюшке, так, слегка покровительственным тоном:
– Отец, поисповедуй меня. Тот в ответ, молча, кивнул головой, и принял привычную позу исповедующего. Я встал на колени и стал каяться.
– Вот такой грех, говорю, меня больше всего мучает. Согрешаю, батюшка, помолись обо мне. Он помолился, посмотрел на меня сверху вниз и сказал:
– А ты брат, больше не греши.

Отошёл я от него и думаю: "Действительно, как всё просто, не греши больше, и всё тут".

Вдруг, из главного алтаря к старчику спешит целая делегация из местных служащих отцов и матушек-алтарниц:
– Батюшка Илий! Батюшка Илий! Мы Вас потеряли. Матушка игуменья велела нам Вас найти и подобающим образом принять.

С видимым сожаление старенький священник отложил копие, и последовал за ними из алтаря. Но прежде чем положить копие, он поднял на меня глаза, и вновь повторил:
– Ты просто не греши, – вот и всё.

Я смотрю вслед уходящему старичку и спрашиваю молодого батюшку:
– Отец, кто это?
– Как?! Ты не узнал? Это же старец Илий Оптинский!

Уезжал я из Дивеева в приподнятом настроении. Ехал к преподобному Серафиму, хотел душу почистить, – и он, преподобный, свёл меня с отцом Илием.

Хорошее место Дивеево. Приезжаешь туда, и, кажется, вроде ничего не изменилось, хотя на самом деле, всё там другое, и вода, и земля, и воздух. И понимаешь это только когда уезжаешь. Переехал какую-то невидимую черту, и всё. Всё другое.

 

Как велик может быть человек! Через преображение его души преображается и весь окружающий мир. Прекрасна душа – радуется и природа. Когда это понимаешь, то перестаёшь удивляться, почему мы так загадили нашу землю.

 

Кстати, та страсть, в которой я тогда каялся перед отцом Илием, порой еще поднимает голову, но всякий раз на помощь приходит взгляд старца и его слова: «А ты, просто, не греши». И грех отступает.

Иерей Александр Дьяченко