Святой праведный Священник Иоанн Кронштадский

 

Не удалось мне посмотреть интронизацию Святейшего (патриарха Кирилла), поскольку она проходила, утром в воскресный день. В это время у нас, как и во всех храмах нашей Церкви, шло служение Божественной Литургии. Только вечером по информационной программе увидел маленький кусочек. Смотришь со стороны, – вроде простое дело, – ну подумаешь, подошли к патриаршему месту, трижды подняли и посадили на престол человека, и объявили новым предстоятелем Церкви. Но ведь до этих действий человека именовали Избранным и Нареченным, а только уже после них – патриархом. Значит за этим нехитрым обрядом стоит что-то большее, что-то с ним сопрягаемое, и то, что мы не можем увидеть?

Кто-то может подумать, вот так просто вручается в руки человека огромная духовная власть. Но, оглядываясь на нашу историю, понимаешь, что Русские патриархи не только принимают власть, но и одновременно восходят на Крест. Таково их Служение. И не человек его выбирает, а его самого выбирает Небо.

 

Смею вас уверить, что каждый священник, наблюдая за чином поставления в ту или иную степень священства, вспоминает конечно же и собственное рукоположение. Не помню, чтобы кто-то из священства писал об этом, а жаль. Рискну немножко приоткрыть завесу таинственности.

Начну с того, что я не собирался быть священником, и, честно говоря, не хотел. Принял сан по послушанию. Куда больше меня привлекала научная деятельность (в русле богословия), ведь я заканчивал Московский Свято-Тихоновский богословский институт. Учился хорошо, моя светская работа меня вполне устраивала и не мешала мне заниматься любимым делом.

Когда я стал диаконом, то испросил у владыки благословение на продолжение моей учебы, я заканчивал пятый курс, и работы в прежней должности. А самое главное, мне нужно было привыкнуть к моему новому положению в Церкви, поскольку сан диакона был предложен мне неожиданно. Владыка понял тогда мое внутреннее состояние, и не стал настаивать на моей священнической хиротонии (за что я ему сегодня крайне благодарен).

Но пришло время становиться священником, отказаться от всех своих прежних планов и окунуться (уже далеко не мальчиком), в совершенно новое для меня делание. До этого я 10 лет подвизался на клиросе, ходил к заключенным, вел школу для взрослых прихожан, но не предполагал себя в роли пастыря.

Скажу честно, ехал на хиротонию (рукоположение), как на казнь, малодушествовал и унывал. Как мне хотелось, чтобы автобус, который вез меня в область, вдруг остановился и шофер объявил, что дорогу размыло внезапным паводком, или началось неожиданное извержение вулкана. Но, вулканов у нас отродясь не было, а паводка в 27-ми градусный мороз ожидать было глупо. Ехал один, жалко было брать с собой матушку в такой холод (матушками, по обычаю, называют жен священников).

На вечернем служении стоял и молился в алтаре. Помню как Владыка сочувственно, посмотрев на меня, сказал: «Не волнуйся, все будет хорошо».

Ночевал я в пустынном помещении семинарии, все учащиеся были тогда на каникулах. Мне постелили в гардеробной, что оказалось очень удобно, поскольку я смог развесить все свои вещи на множестве крючков для одежды.

До сих пор не могу понять: удалось ли мне тогда заснуть, или нет? Скорее я дремал, чем спал, поминутно приходил в себя, смотрел на часы, и снова проваливался в неглубокий сон.

Как сейчас вижу: дверь в гардеробную резко отворилась, и в комнату вбежал маленький, отвратительного вида карлик. Таких карликов-шутов часто держали при дворах средневековых государей. На его уродливой голове с огромным носом была рогатая шапка с колокольчиками. Он прыгал вокруг меня, а мне становилось все хуже и хуже.

Внезапно в комнату вошел монах с длинной белой бородой. Лица я его не видел. Раньше на месте семинарии был монастырь, а гардеробная, как и все другие помещения, построенные, еще в 17 веке, служили монашескими кельями.

Монах посмотрел на меня, указал на карлика и сказал: «Это бес уныния, это он мучает тебя. Отгоняй его крестом», и показал мне как это делать.

Я проснулся, в комнате никого не было. «Привиделось», – подумал я, – и снова задремал. И вновь тот же карлик, и вновь его прыжки, и эти бубенчики. И снова я увидел монаха, который повторил мне свою фразу:
«Запомни. Отгоняй его крестом».

 

Утром на службе я, конечно же, волновался. Все улыбались, старались приободрить, но в тот момент я чувствовал себя очень одиноко. Настал мой час, я вышел из алтаря, в сам храм, под руки меня держали двое протоиереев.

Мой взгляд скользнул по лицам прихожан, и я неожиданно увидел свою матушку, и она улыбалась мне. Кто бы только знал, как я тогда был ей благодарен! Почти в тридцатиградусный мороз она приехала за столько километров, чтобы поддержать меня. Я увидел родные глаза, и мое напряжение сразу же улетучилось.

 

И когда прозвучали возгласы: «Повелите. Повели», и священство повело меня в алтарь, я шел уже куда спокойнее.

Затем хождение трижды вокруг престола, прикладывание к нему и целование богослужебных одежд владыки. Потом я встал на колени и прижал голову к престолу, а епископ, возложив на меня руки, читал молитвы. Но перед чтением молитв произошло то, чего я никак не ожидал. Владыка наклонился ко мне и вдруг тихо-тихо назвал меня так, как называла меня в детстве моя мама. Никто, даже самый близкий мне человек, моя жена, никогда не называл меня этим именем, – только мама.

Потом, так же тихо, он произнес: «А теперь молись, как только можешь». Он повел молитву, а я мог только просить о милости Божьей. Потом меня подняли на ноги, и я почувствовал всем своим разумом и каждой клеточкой своего тела, что стал священником. Непоколебимая уверенность в этом и покой разлились по всей моей сущности.

Я стал священником из-под руки моего владыки, и обрел второго отца. Мой первый отец подарил мне жизнь и научил меня быть человеком, а второй – дал право служить у Престола.

 

Могу добавить только то, что на следующий день, проснувшись рано утром, я увидел мой священнический крест, висящий в гардеробе на вешалке, и, вспомнив события вчерашнего дня, по привычке было загрустил. Но внезапно, словно кто-то в слух напомнил мне: «Отгоняй его крестом»! Я, еще лежа в постели, перекрестился, и уныние (скорее – печаль) покинуло меня. И до сегодняшнего дня, свидетельствую это, уныние меня не посещает.

 

Через несколько дней служения [в главном соборе епархии], я стал чувствовать неудобство и боли в области сердца. Сначала относил их на счет одного священника кафедрального собора, который, как я считал, постоянно придирался ко мне, делал замечания. Сегодня я понимаю, что это он так учил меня, а тогда я скорбел. Через многие годы в разговоре с одним из батюшек услышал, что по рукоположению он по первости не мог служить Литургию: «Только начинаю службу, а у меня сердце схватывает». Он даже к врачу ходил в больницу, в которую обращаются многие священники. Врач, улыбаясь, узнав, что батюшка еще только начинает служить, сказал ему: «Не волнуйтесь, батюшка, боль скоро пройдет. Это Благодать обустраивает в вашем сердце место для себя».

Когда Дух Божий посещает подвижников, то он входит в уже очищенное место. Входя в нас, священников, Он совершает это не по чистоте наших сердец, а для того, чтобы дать нам силу для исполнения предназначенного Служения. Дух вынужден Сам обустраивать себе место, отсюда и боль.

 

Шла интронизация Святейшего патриарха. Рядом с ним стояли все епископы и множество священников. Патриарх совершал действия чина спокойно, внешне не проявляя никакого волнения. Но священство знало, что в это время происходит в сердце патриарха, можно сказать, ощущало его бешеное биение. И молилось, о том, чтобы это сердце отныне было способно вместить в себя все радости и скорби своего народа, смогло безошибочно услышать волю Господню и провести Церковь как хрупкий корабль единственно правильным путем сквозь мели и рифы искушений и бури всяческих соблазнов, к тому единственному маяку, имя которому – Христос.

Иерей Александр Дьяченко