Реалистическая теория международной политики

Целью данной книги является представление теории международ­ной политики. Оценка этой теории должна носить не априорный, а эм­пирический, прагматический характер. Другими словами, теория долж­на оцениваться не по каким-то абстрактным критериям, не имеющим отношения к реальности, а по ее назначению: внести некий порядок и смысл в массу рассматриваемых явлений, которые без этой теории оставались бы бессвязными и непонятными. Теория должна удовлетво­рять двум требованиям: эмпирическому и логическому. Соответствуют ли реальные факты их теоретической интерпретации, и вытекают ли те заключения, к которым приходит теория, из ее первоначальных посы­лок? Короче говоря, согласуется ли теория с фактами и является ли она последовательной?

Проблема, которую изучает эта теория, касается природы политики как таковой. История современной политической мысли — это история научной полемики между двумя школами, расходящимися в понимании природы человека, общества и политики. Представители одной из них считают, что может быть установлен рациональный и моральный поли­тический порядок, основанный на универсальных и абстрактных прин­ципах, Они верят в изначальную добродетельность человеческой при­роды и осуждают нынешний социальный порядок за его несовершенст­во. Свои надежды они возлагают на развитие образования, реформы и допускают лишь единичные случаи применения насилия для исключе­ния социальных недугов.

Последователи другой школы полагают, что мир несовершенен с ра­циональной точки зрения и является результатом действия тех сил, ко­торые заложены в человеческой природе. Для современного мира ха­рактерно наличие противоположных интересов и, как следствие, кон­фликтов между ними. Моральные принципы никогда не могут быть полностью соблюдены, но к ним можно приблизиться через баланс ин­тересов, который, тем не менее, всегда является временным. Эта школа видит в системе сдержек и противовесов универсальный прин­цип существования всех плюралистических обществ. Она апеллирует к историческим прецедентам, а не к абстрактным принципам; ее целью является поиск «меньшего зла», а не абсолютного добра.

Теория, представленная здесь, получила название реалистической из-за своего интереса к реальному положению вещей, реальной чело­веческой природе, реальным историческим процессам. Каковы прин­ципы политического реализма? Здесь не будет предпринято попытки полностью раскрывать философию политического реализма; она будет ограничена шестью основными принципами, суть которых часто пони­малась неправильно.

Шесть принципов политического реализма

1. С точки зрения политического реализма, политика, как и обще­ство в целом, подчинена объективным законам, которые коренятся в человеческой природе. Для того чтобы усовершенствовать общество, надо вначале постичь законы, по которым оно живет. Действие этих за­конов не зависит от нас; любая попытка их изменения будет заканчи­ваться неудачей.

Реализм, признавая объективность законов политики, также при­знает возможность создания рациональной теории, которая описывала бы, хотя и не полно, эти законы. Такая теория должна основываться на реальных фактах, а не на субъективных суждениях, не имеющих ничего общего с действительностью и продиктованных предрассудками и не­правильным пониманием политики.

Человеческая природа, в которой коренятся законы политики, не из­менилась со времен их открытия философами Китая, Индии и Греции. Поэтому какие-либо нововведения в политической теории нельзя рас­сматривать как ее достоинство, а древность этой теории — как ее недо­статок. Отклонять эту теорию лишь на том основании, что она была со­здана в далеком прошлом, значит опираться не на рациональные аргу­менты, а на модернистское предубеждение, признающее превосходство настоящего над прошлым. Рассматривать ее возрождение как моду или чью-то прихоть.равносильно признанию того, что в вопросах политики не может быть истины, а имеют место только субъективные мнения.

С точки зрения политического реализма, теория должна устанавли­вать факты и интерпретировать их. Предполагается, что характер внешней политики может быть понят только через анализ политичес­ких действий и их возможных последствий. Однако простого анализа фактов недостаточно. Для того чтобы придать значение и смысл факти­ческому материалу, мы должны иметь некую теоретическую модель. Другими словами, мы ставим себя на место государственного деятеля, который должен столкнуться с определенной внешнеполитической проблемой при определенных обстоятельствах, и спрашиваем себя, ка­кими рациональными способами он может решить эту проблему в дан­ных обстоятельствах (предполагая, что он всегда действует рациональ­но) и какой из этих способов он скорее всего выберет. Проверяя эти гипотезы, мы начинаем понимать смысл и значение явлений междуна­родной политики.

2. Ключевой категорией политического реализма является понятие интереса, определенного в терминах власти. Именно это понятие свя­зывает между собой разум исследователя и явления международной по­литики. Именно оно определяет специфичность политической сферы, ее отличие от других сфер жизни, таких, как экономика (понимаемая в категориях интереса, определенного как богатство), этика, эстетика или религия. Без такого понятия теория политики, внутренней или внешней, была бы невозможна, поскольку в этом случае мы не смогли бы отделить политические явления от неполитических и внести хоть какую-то упорядоченность в политическую среду.

Мы предполагаем, что политики думают и действуют с точки зрения интереса, определенного в терминах власти, и исторические примеры подтверждают это. Данное предположение позволяет нам предугадать и проследить действия политика. Мысля в терминах интереса, опреде­ленного как власть, мы рассуждаем так же, как и он, и как беспри­страстные наблюдатели понимаем смысл его действий, может быть, лучше, чем он сам.

Понятие интереса, определенного в терминах власти, налагает на исследователя обязанность быть аккуратным в своей работе, вносит упорядоченность в множество политических явлений и тем самым де­лает возможным теоретическое осмысление политики. Политику оно позволяет действовать рационально и способствует проведению цель­ной внешней политики, не зависящей от его мотивов, предпочтений, профессиональных и моральных качеств.

Точка зрения, согласно которой ключом к пониманию внешней по­литики являются исключительно мотивы государственного деятеля, ошибочна. Ибо мотивация — это психологический феномен, при ис­следовании которого возможны искажения вследствие заинтересован­ности или эмоций как со стороны политика, так и стороны исследова­ния. Действительно ли мы знаем, каковы наши мотивы? И что мы знаем о мотивах других людей?

Однако, даже если мы правильно понимаем мотивы государствен­ного деятеля, это вряд ли поможет нам при исследовании внешней по­литики. Знание его мотивов может быть одним из ключей к пониманию общего направления его внешней политики, но оно не может помочь нам в предсказании его конкретных шагов на международной арене. В истории не существует примеров жесткой связи между характером мо­тивов и характером внешней политики.

Нельзя утверждать, что хорошие намерения политика ведут к мо­ральной и успешной внешней политике. Анализируя его мотивы, мы можем сказать, что он не будет умышленно проводить аморальную по­литику, но мы не в состоянии определить вероятность ее успеха. Если мы действительно хотим понять моральные и политические особеннос­ти действий политика, то надо судить не по его мотивам, а по самим действиям.

Как часто политики хотели улучшить мир, но делали только хуже? И как часто, стремясь достичь одной цели, они достигали совер­шенно иной?

Политика умиротворения Невилла Чемберлена была продиктована, насколько можно судить, хорошими мотивами. Он не искал личной власти, пытался сохранить мир и удовлетворить все заинтересованные стороны. Тем не менее эта политика способствовала началу Второй ми­ровой войны. С другой стороны, мотивы Уинстона Черчилля не были такими благородными и были направлены на достижение личной влас­ти и силы нации, однако его внешняя политика была гораздо более мо­ральной и успешной, чем у его предшественника. Если судить по моти­вам, то Робеспьера можно назвать самым добродетельным человеком в истории. Однако утопический радикализм его добродетели, застав­лявший его убивать людей, в конце концов привел его на эшафот и по­кончил с революцией, лидером которой он был.

Хорошие мотивы предохраняют от намеренно «плохой» политики, но они не гарантируют нравственности и успешности политики, кото­рую инициируют. Если мы действительно хотим понять суть внешней политики, то нас должны интересовать не мотивы государственного де­ятеля, а его способность постичь основы внешней политики и претво­рить это в успешные политические действия. Если этика принимает во внимание нравственность мотивов человека, то политическую теорию должны интересовать ум, воля и практические действия политика.

Теория политического реализма избегает также другой частой ошиб­ки — выведения внешней политики из философских и политических взглядов лидеров государства. Конечно, политики, особенно в совре­менных условиях, могут пытаться представлять свою внешнюю полити­ку как проявление их мировоззренческих позиций в целях получения на­родной поддержки. При этом они будут всячески разграничивать свои «официальные обязанности», заключающиеся в отстаивании нацио­нальных интересов, и «личные интересы», направленные на распро­странение и навязывание их собственных моральных ценностей и поли­тических принципов. Политический реализм признает значимость по­литических идеалов и моральных принципов; но он требует четкого раз­граничения между желаемым и возможным: желаемым везде и во все времена и возможным в данных конкретных условиях места и времени.

Стоит сказать, что не всякая внешняя политика следует рациональ­ному, объективному курсу. Личные качества, предубеждения, субъек­тивные предпочтения могут вызвать отклонения от рационального курса. Это особенно проявляется при демократических режимах, где необходимость заручиться поддержкой избирателей может отрица­тельно повлиять на рациональность внешней политики. Однако теория политического реализма должна абстрагироваться от иррациональных элементов и попытаться раскрыть рациональную суть внешней поли­тики, не обращая внимания на случайные отклонения от нормы.

Отклонения от рациональности, не являющиеся результатом лич­ной прихоти или психопатологии политического деятеля, могут пока­заться случайными, но могут быть и элементами общей иррациональ­ной системы. Ведение Соединенными Штатами войны в Индокитае подтверждает такую возможность. Заслуживает внимания такой во­прос: способны ли психология и психиатрия дать нам инструментарий, который позволил бы создать некую теорию иррациональной политики, своего рода патологии международных отношений?

Опыт войны в Индокитае наводит на мысль, что такая теория долж­на включать пять моментов: упрощенную и априорную картину мира, основанную на субъективных взглядах; нежелание исправлять ее под влиянием обстоятельств; постоянство во внешней политике как ре­зультат неадекватного понимания реальности и стремление не адапти­ровать политику к реальной действительности, а объяснять реальность так, чтобы она соответствовала политике; эгоизм государственных де­ятелей, который увеличивает разрыв между политикой и реальностью; наконец, стремление ликвидировать этот разрыв путем неких действий, которые создают иллюзию власти над непокорной реальностью.

Различие между реальной внешней политикой и рациональной тео­рией такое же, как между фотографией и живописным портретом. Фо­тография отражает все, что доступно невооруженному глазу; на по­ртрете нет всего, что видит невооруженный глаз, но он показывает или, по крайней мере, должен показывать то, что не может видеть воору­женный глаз: сущность изображаемого.

Политический реализм содержит не только теоретические аспекты, но и нормативный элемент. Он признает, что случайность и иррацио­нальность присутствуют в политической реальности и оказывают вли­яние на внешнюю политику. Тем не менее, подобно любой другой со­циальной теории, политический реализм делает основной упор на ра­циональных элементах политической реальности, ибо именно эти ра­циональные элементы делают возможным ее теоретическое осмысле­ние. Политический реализм предлагает теоретическую модель рациональной внешней политики, которая, однако, никогда не может быть реализована на практике в полной мере.

В то же время политический реализм полагает, что рациональная внешняя политика является наилучшей, так как только такая политика способна минимизировать риски и принести максимальные выгоды. По­литический реализм стремится к тому, чтобы своего рода фотография политического мира как можно больше походила на его живописный по­ртрет. Он утверждает, что внешняя политика должна быть рациональ­ной с точки зрения своих моральных принципов и практических целей.

Конечно же, существуют аргументы против представленной здесь теории. Но надо учитывать, что целью данной работы является не опи­сание всей политической реальности, а представление рациональной теории международной политики. Не отрицая того факта, что, напри­мер, идеальный баланс сил едва ли существует в реальности, эта теория предполагает, что внешняя политика может лучше всего быть изучена и оценена через ее приближение к идеальной системе баланса сил.

3. Политический реализм полагает, что понятие интереса, опреде­ленного в терминах власти, является объективной категорией, хотя сам интерес может и меняться. Тем не менее понятие интереса раскрывает суть политики и не зависит от конкретных обстоятельств места и вре­мени. Согласно Фукидиду, «общность интересов является наиболее прочным связующим звеном как между государствами, так и между ин­дивидами». Эта мысль была поддержана в XIX в. лордом Солсбери, по мнению которого, «единственная прочная связь» между государства­ми — это «отсутствие всякого конфликта интересов». Данный прин­цип был положен в основу деятельности правительства Джорджа Ва­шингтона, утверждавшего следующее:

«Реальная жизнь убеждает нас в том, что большинство людей руко­водствуется в ней своими интересами. Мотивы общественной морали могут иногда побуждать людей совершать поступки, идущие вразрез с их интересами, но они не в состоянии заставить человека соблюдать все обязанности и предписания, принятые в обществе. Очень немногие способны долгое время приносить в жертву личные интересы ради об­щего блага. В этом смысле не следует обвинять человеческую природу в развращенности. Во все времена люди руководствовались прежде всего своими интересами, и если мы хотим изменить это, то вначале надо изменить саму природу человека. Ни одно общество не будет прочным и процветающим, если не будет учитывать этого факта».

Подобная точка зрения нашла отражение в работах Макса Вебера: «Интересы (как материальные, так и духовные), а не идеи определяют действия людей. Тем не менее «представления о мире», созданные этими идеями, очень часто могут влиять на направление развития интересов».

Однако тип интереса, определяющего политические действия в конкретный исторический период, зависит от политического и культурного контекста, в рамках которого формируется внешняя политика. Цели, преследуемые государством в его внешней политике, могут быть совершенно различными. То же самое относится и к понятию власти. Ее содержание и способ применения зависят от политической и культурной среды. Под властью понимается все то, что обеспечивает контроль одного человека над другим. Таким образом, она включает все виды социальных отношений, отвечающих этой цели, — от физического наси­лия до самых тонких психологических связей, позволяющих одному разуму контролировать другой.

Политический реализм не считает, что современная структура международных отношений, характеризующихся крайней нестабильностью, не может быть изменена. Баланс сил, например, является постоянным элементом плюралистических обществ и может действовать в условиях относительной стабильности и мирного конфликта, как в Соединенных Штатах. Если бы факторы, составляющие основу этих условий, можно было перенести на уровень международных отношений, то тем самым были бы созданы подобные условия для мира и стабильности между государствами, как это наблюдалось между некоторыми из них на протяжении длительных исторических периодов.

То, что справедливо для международных отношений в целом, справедливо и для отдельных государств как главных участников этих отношений. Главным критерием правильности внешней политики государства политический реализм считает отстаиванием им своих национальных интересов. В то же время связь между национальным интересом и его носителем — государством является продуктом истории и поэтому со временем может исчезнуть. Политический реализм не отрицает того, что со временем национальные государства могут быть заменены неки­ми образованиями принципиально иного характера, в большей степени отвечающими техническим возможностям и моральным требованиям будущего.

Для реалистического направления одним из важнейших вопросов изучения международной политики является вопрос о том, как может быть трансформирован современный мир. Реалисты убеждены, что по­добная трансформация может быть осуществлена только путем искус­ной манипуляции теми силами, которые влияют и будут влиять на по­литику. Но они не считают возможной трансформацию современного мирового порядка путем изменения политической реальности, функци­онирующей по своим законам, с помощью абстрактных идеалов, в ко­торых эти законы не учитываются.

4. Политический реализм признает моральное значение политичес­кого действия. Он также признает неизбежное несоответствие между моральным императивом и требованиями успешной политики. Неучет этого несоответствия мог бы внести путаницу в моральные и полити­ческие вопросы, представив политику более моральной, а моральный закон менее строгим, чем это есть на самом деле.

Реализм утверждает, что универсальные моральные принципы не могут быть приложимы к государственной деятельности в своей аб­страктной формулировке и должны быть пропущены через конкретные обстоятельства места и времени. Индивид может сказать: «Fiat justitia, pereat mundus (Пусть гибнет мир, но торжествует закон)», но государ­ство не имеет такого права. И индивид, и нация должны оценивать по­литические действия на основе универсальных моральных принципов, таких, как, например, свобода. Однако, если индивид обладает мораль­ным правом принести себя в жертву этим моральным принципам, то нация не вправе ставить мораль выше требований успешной политики, которая сама по себе основана на моральном принципе выживания нации. Благоразумие, понимаемое как учет последствий политических действий, является составной частью политической морали и высшей добродетелью в политике. Этика судит о действии по его соответствию моральному закону; политическая этика судит о действии по его поли­тическим последствиям.

5. Политический реализм отрицает тождество между моралью кон­кретной нации и универсальными моральными законами. Проводя раз­личие между истиной и мнением, он разделяет также истину и идолопо­клонство. Все нации испытывают соблазн — и лишь немногие могут противиться ему в течение долгого времени — представить свои соб­ственные цели и действия как проявление универсальных моральных принципов. Одно дело знать, что нации являются субъектом морально­го закона, другое — утверждать, что хорошо и что плохо в отношениях между нациями. Существует несоответствие между верой в то, что все подчиняется воле Бога, и убежденностью в том, что Бог всегда на чьей-либо стороне.

Отождествление политических действий конкретного государства с волей Провидения не может быть оправдано с моральной точки зрения, ибо это, по сути, проявление такого греха, как гордыня, против кото­рого греческие трагики и библейские пророки предупреждали как пра­вителей, так и управляемых. Такое отождествление опасно и с полити­ческой точки зрения, так как оно может вызвать искаженный взгляд на международную политику и в конечном счете привести к тому, что го­сударства будут стремиться полностью уничтожить друг друга якобы во имя моральных идеалов либо самого Господа.

С другой стороны, именно понятие интереса, определенного в тер­минах власти, не позволяет нам впадать как в указанные моральные крайности, так и в подобное политическое недомыслие. Действительно, если мы рассматриваем все нации, включая и свою, как политические образования, преследующие свои интересы., определенные в терминах власти, то мы способны отдать справедливость всем: во-первых, мы способны судить о других нациях так же, как мы судим о своей; во-вто­рых, исходя из этого, мы можем проводить такую политику, которая уважает интересы других наций и в то же время защищает и продвигает интересы нашей собственной нации. Умеренность в политике является отражением умеренности морального суждения.

6. Таким образом, существует огромная разница между политичес­ким реализмом и другими теоретическими школами. Однако сама тео­рия политического реализма часто понимается и интерпретируется не­правильно, хотя в ней нет противоречия между требованиями рацио­нальности, с одной стороны, и моралью — с другой.

Политический реалист утверждает специфичность политической сферы, подобно тому как это делает экономист, юрист, этик. Он мыслит в терминах интереса, определенного как власть, подобно тому как эко­номист мыслит в категориях интереса, определенного как богатство, юрист — в категориях соответствия действия юридическим нормам, этик — в категориях соответствия действия моральным принципам. Экономист спрашивает: «Как эта политика влияет на богатство обще­ства?». Юрист спрашивает: «Соответствует ли эта политика правилам закона?». Моралист спрашивает: «Соответствует ли эта политика нравственным принципам?». А политический реалист спрашивает: «Как эта политика влияет на мощь нации?» (или федерального прави­тельства, или Конгресса, или партии, или сельского хозяйства, — в за­висимости от обстоятельств.)

Политический реалист признает существование и важность неполи­тических феноменов, которые он, тем не менее, рассматривает с точки зрения политики. Он также признает, что и другие науки могут рассмат­ривать политику под своим углом зрения. [...]

Политический реалист говорит о специфичности политической сферы, но это не означает отрицания важности других сфер обществен­ной жизни. Политический реализм основывается на плюралистическом понимании природы человека. Реальный человек состоит из «экономи­ческого человека», «политического человека», «этического челове­ка», «религиозного человека» и т.д. Человек, являющийся только «по­литическим человеком», подобен животному, ибо он не ограничен ни­какими моральными рамками. Человек, являющийся только «мораль­ным человеком», подобен глупцу, ибо он лишен благоразумия. Чело­век, являющийся только «религиозным человеком», подобен святому, ибо он не испытывает никаких земных желаний.

Признавая существование различных аспектов человеческой приро­ды, политический реализм считает, что при изучении каждого из них не­обходим свой подход. Например, если мы хотим изучить религиозный аспект, нам необходимо использовать подходящий для религиозной сферы понятийный аппарат, при этом помня о существовании других сфер жизни и, следовательно, других стандартов мышления. То же самое касается и других аспектов человеческой природы и сфер жизни...

Естественно, что теория политики, основанная на таких принципах, не получит безоговорочного одобрения, как не получит ее и внешняя политика, базирующаяся на этой теории. Ибо и эта теория, и эта поли­тика противоречат двум тенденциям в нашей культуре. Одна из них — стремление умалить роль власти в обществе — основывается на гума­нистической философии XIX в. Другая — противостоящая гуманисти­ческой теории и практике политики, основывается на самой связи между человеческим разумом и политикой. По причинам, которые мы затронем позже, человеческое сознание не в состоянии объективно рассматривать явления политической реальности. Оно должно скры­вать, искажать и приукрашивать политическую реальность; и чем в большей степени человек вовлечен в политику, особенно международ­ную, тем в большей степени это проявляется. Ибо только вводя себя в заблуждение относительно природы политики и роли, которую он играет на политической сцене, человек способен получать удовольствие от политической деятельности. [...]

Печатается по: Моргентау Г. Политические отношения между на­циями. Борьба за власть и мир // Социально-политический журнал. 1997. № 2. С. 189—201.

С. ХАНТИНГТОН

Столкновение цивилизаций?

Модель грядущего конфликта

Мировая политика вступает в новую фазу, и интеллектуалы неза­медлительно обрушили на нас поток версий относительно ее будущего обличия: конец истории, возврат к традиционному соперничеству между нациями-государствами, упадок наций-государств под напором разнонаправленных тенденций — к трайбализму и глобализму —и др. Каждая из этих версий ухватывает отдельные аспекты нарождающейся реальности. Но при этом утрачивается самый существенный, осевой аспект проблемы.

Я полагаю, что в нарождающемся мире основным источником кон­фликтов будет уже не идеология и не экономика. Важнейшие границы, разделяющие человечество, и преобладающие источники конфликтов будут определяться культурой. Нация-государство останется главным действующим лицом в международных делах, но наиболее значимые конфликты глобальной политики будут разворачиваться между нация­ми и группами, принадлежащими к разным цивилизациям. Столкнове­ние цивилизаций станет доминирующим фактором мировой политики. Линии разлома между цивилизациями — это и есть линии будущих фронтов.

Грядущий конфликт между цивилизациями — завершающая фаза эволюции глобальных конфликтов в современном мире. На протяже­нии полутора веков после Вестфальского мира, оформившего совре­менную международную систему, в западном ареале конфликты разво­рачивались главным образом между государями — королями, импера­торами, абсолютными и конституционными монархами, стремившими­ся расширить свой бюрократический аппарат, увеличить армии, укре­пить экономическую мощь, а главное — присоединить новые земли к своим владениям. Этот процесс породил нации-государства, и, начиная с Великой Французской революции, основные линии конфликтов стали пролегать не столько между правителями, сколько между нациями. В 1793 г., говоря словами P.P. Палмера, «войны между королями пре­кратились, и начались войны между народами».

Данная модель сохранялась в течение всего XIX в. Конец ей поло­жила Первая мировая война. А затем, в результате русской революции и ответной реакции на нее, конфликт наций уступил место конфликту идеологий. Сторонами такого конфликта были вначале коммунизм, на­цизм и либеральная демократия, а затем — коммунизм и либеральная демократия. Во время холодной войны этот конфликт воплотился в борьбу двух сверхдержав, ни одна из которых не была нацией-государ­ством в классическом европейском смысле. Их самоидентификация формулировалась в идеологических категориях.

Конфликты между правителями, нациями-государствами и идеоло­гиями были главным образом конфликтами западной цивилизации. У. Линд назвал их «гражданскими войнами Запада». Это столь же справедливо в отношении холодной войны, как и в отношении мировых войн, а также войн XVII—XIX столетий. С окончанием холодной войны подходит к концу и западная фаза развития международной политики. В центр выдвигается взаимодействие между Западом и незападными цивилизациями. На этом новом этапе народы и правительства незапад­ных цивилизаций уже не выступают как объекты истории — мишень западной колониальной политики, а наряду с Западом начинают сами двигать и творить историю.

Природа цивилизаций

Во время холодной войны мир был поделен на «первый», «второй» и «третий». Но затем такое деление утратило смысл. Сейчас гораздо уместнее группировать страны, основываясь не на их политических или экономических системах, не по уровню экономического развития, а ис­ходя из культурных и цивилизационных критериев.

Что имеется в виду, когда речь идет о цивилизации? Цивилизация представляет собой некую культурную сущность. Деревни, регионы, этнические группы, народы, религиозные общины — все они обладают своей особой культурой, отражающей различные уровни культурной неоднородности. Деревня в Южной Италии по своей культуре может отличаться от такой же деревни в Северной Италии, но при этом они остаются именно итальянскими селами, их не спутаешь с немецкими. В свою очередь европейские страны имеют общие культурные черты, которые отличают их от китайского или арабского мира.

Тут мы доходим до сути дела. Ибо западный мир, арабский регион и Китай не являются частями более широкой культурной общности. Они представляют собой цивилизации. Мы можем определить цивилиза­цию как культурную общность наивысшего ранга, как самый широкий уровень культурной идентичности людей. Следующую ступень состав­ляет уже то, что отличает род человеческий от других видов живых су­ществ. Цивилизации определяются наличием общих черт объективного порядка, таких как язык, история, религия, обычаи, институты, — а также субъективной самоидентификацией людей. Есть различные уровни самоидентификации: так, житель Рима может характеризовать себя как римлянина, итальянца, католика, христианина, европейца, че­ловека западного мира. Цивилизация — это самый широкий уровень общности, с которой он себя соотносит. Культурная самоидентифика­ция людей может меняться, и в результате меняются состав и границы той или иной цивилизации.

Цивилизация может охватывать большую массу людей — напри­мер, Китай, о котором Л. Пай как-то сказал: «Это цивилизация, кото­рая выдает себя за страну».

Но она может быть и весьма малочисленной — как цивилизация англоязычных жителей островов Карибского бассейна. Цивилизация может включать в себя несколько наций-государств, как в случае с за­падной, латиноамериканской или арабской цивилизациями, либо одно-­единственное — как в случае с Японией. Очевидно, что цивилизации могут смешиваться, накладываться одна на другую, включать субциви­лизации. Западная цивилизация существует в двух основных вариантах: европейском и североамериканском, а исламская подразделяется на арабскую, турецкую и малайскую. Несмотря на все это, цивилизации представляют собой определенные целостности. Границы между ними редко бывают четкими, но они реальны. Цивилизации динамичны: у них бывает подъем и упадок, они распадаются и сливаются. И, как известно каждому студенту-историку, цивилизации исчезают, их затягивают пески времени.

На Западе принято считать, что нации-государства — главные дей­ствующие лица на международной арене. Но они выступают в этой роли лишь несколько столетий. Большая часть человеческой истории — это история цивилизаций; По подсчетам А. Тойнби, история человечества знала 21 цивилизацию. Только шесть из них существуют в современном мире.