Размышления о гражданском обществе и консолидации демократии

I. Наличие гражданского общества (вернее, наличие граждан­ского общества определенного уровня, дистрибуции и типа) спо­собствует консолидации (а затем — и сохранению) демокра­тии.

1. Гражданское общество содействует консолидации демократии, но не является ее непосредственной причиной. Само по себе оно не может породить демократию или обеспечить существование уже возникших демократических институтов и норм. Ergo, в демократическом процессе гражданское общество действует наряду с другими институтами, про­цессами и мотивациями.

2. Под «гражданским обществом» (далее — ГО) здесь понимается совокупность или система самоорганизующих медиаторных (посредни­ческих) групп, которые:

— относительно независимы как от органов государственной власти, так и от внегосударственных единиц производства и воспроизводства, т.е. от фирм и семей;

— способны планировать и осуществлять коллективные акции по защите /достижению своих интересов или устремлений;

— не стремятся при этом подменить собой ни государственные структуры, ни частных (вос)производителей или же принять на себя функции по управлению политией в целом;

— но согласны действовать в рамках уже сложившихся «граждан­ских» или правовых норм.

Таким образом, ГО предполагает наличие четырех условий или критериев:

а) двоякого рода автономии;

б) коллективного действия;

в) неузурпации чужих прерогатив;

г) гражданственности (civility).

Этими нормами должны руководствоваться посреднические едини­цы внутри ГО, но их должны соблюдать и органы государственной власти и частные (вос)производители. Сами по себе медиаторные организации — необходимое, но недостаточное свидетельство существования ГО, ибо подобными организационными структурами могут манипули­ровать государственные или частные акторы или же они могут оказаться не более чем фасадом, прикрывающим деятельность социальных групп, стремящихся узурпировать власть легитимных государственных органов или «негражданскими» средствами осуществлять господство над другими социальными группами.

3. «Консолидацию демократии» можно определить как процесс, когда эпизодические соглашения, половинчатые нормы и случайные решения периода перехода от авторитаризма трансформируются в от­ношения сотрудничества и конкуренции, прочно усвоенные, постоянно действующие и добровольно принимаемые теми лицами и коллектива­ми (т.е. политиками и гражданами), которые участвуют в демократическом управлении. При консолидации демократического режима проис­ходит институционализация неопределенности некоторых ролей и областей политической жизни, но одновременно граждане получают уверенность, что борьба за государственные посты и/или влияние будет честной и не выйдет за пределы предсказуемого набора вариантов. Современная, представительная, политическая демократия покоится на такой «ограниченной неопределенности» (bounded uncertainty) и условном согласии (contingent consent) акторов принимать порождаемые ею результаты.

Таким образом, суть дилеммы консолидации связана с формированием институциональной структуры, с которой могли бы согласиться политики и которую готовы поддержать граждане. Добиться ее устойчивого разрешения, особенно в атмосфере завышенных ожиданий, которыми обычно характеризуется переходный период, весьма непросто. Мало того, что существующие варианты решений внутренне конфликтны (поскольку каждая конкретная группа политиков отдает предпочтение тем нормам, которые обеспечат ей переизбрание или потенциальный доступ к власти, а всевозможные группы граждан хотели бы усиления ответственности своих «штатных» доверенных лиц), выбор того или иного варианта влечет за собой серьезные внешние последствия. Как только посредством механизмов электоральной не­определенности избранные нормы переносятся на уровень прави­тельств, вырабатывающих политический курс государства, они начина­ют влиять на темпы экономического роста, инвестиционную актив­ность, конкурентоспособность страны на внешних рынках, распределе­ние доходов и богатств, доступность образования, степень распростра­ненности чувства культурной ущемленности, расовое равновесие и даже сказывается на национальной идентичности. В какой-то мере на­личие такого рода проблем осознается акторами и учитывается при за­ключении компромиссов относительно [демократических] процедур. Тем не менее места для ошибок и непредвиденных последствий остает­ся более чем достаточно. В краткосрочном плане консолидация демо­кратии зависит от способности политиков и граждан найти пути разрешения существующих между ними внутренних конфликтов по поводу норм; в плане же долгосрочном она зависит от того внешнего воздей­ствия, которое основанный на избранных нормах политический курс будет оказывать на различные группы общества, подающего надежды стать гражданским.

4. Говоря об «уровне» гражданского общества, я исхожу из того, что ГО никогда полностью не вбирает в себя все формы взаимодействия между индивидами/фирмами, с одной стороны, и государством — с другой, но действует параллельно их прямым контактам, разделяя на от­дельные фракции разнородные усилия по оказанию влияния на полити­ку государства. Чем больше подобных усилий преобразуют, пропуская через себя посреднические организации, тем выше уровень ГО и тем легче — при прочих равных — консолидировать демократию.

5. Введение такого параметра, как «дистрибуции», предполагает, что для выражения одних категорий интересов/устремлений механизмы ГО более приспособлены, чем для выражения Других. Обычно основное внимание уделяется медиаторной роли групп, образуемых по линиям функциональных расколов общества, — классов, секторов, профес­сий — и желательности разрешения через каналы ГО тех наиболее бро­сающихся в глаза конфликтов, которые возникают между такого рода группами. Но поскольку основы конфликтов в каждом отдельно взятом обществе меняются, со временем может встать не менее острая необ­ходимость в использовании аналогичных механизмов для представления и «других» разновидностей интересов или даже устремлений.

6. Категория «тип» предполагает, что принципы автономии, коллективного действия, неузурпации и гражданственности могут сочетаться абсолютно по-разному, создавая различающиеся по своим общим очертаниям гражданские общества или особые «системы посредничества». Среди таких «систем» наибольшим вниманием исследователей пользу­ются плюрализм и корпоратизм, точнее, их идеал — типические раз­личия. Предполагается также, что обе названные «системы» (равно как и некоторые промежуточные варианты) вполне совместимы с консоли­дацией демократии, но от того, какая именно из них наличествует, во многом зависят технические характеристики и «качество» формирую­щейся демократии, а также распределение приносимых ею благ.

II. Существование гражданского общества не является необ­ходимым предварительным условием крушения автократии, равно как и перехода к демократии. Лишь крайне редко подобное изменение режима осуществляется силами самих акторов ГО.

1. И все же переход к демократии практически всегда сопровожда­ется «воскрешением» ГО (даже там, где прежде его, возможно, и не было). Как правило, это происходит после, а не до начала процесса перехода.

Чаще всего исходные побудительные импульсы к переходу выража­ются в форме относительно спонтанных движений, но с объявлением первых выборов внимание, как правило, переключается на политичес­кие партии. И лишь после «учредительных выборов», по мере того как полития осваивается с существованием конфликтов, а те, в свою оче­редь, приобретают рутинный характер, обычно выявляется роль ассо­циаций интересов.

Такая последовательность событий может вызвать определенную путаницу в понимании природы ГО в неодемократиях, ибо сразу же воз­никает соблазн определять его наличие или силу через спонтанность социальных движений и энтузиазм участвующих в них масс. Это недо­пустимо, поскольку:

— само установление демократии снимает некоторые из наиболее «пылких» оправданий существования подобных спонтанных социаль­ных движений;

— процесс консолидации подталкивает индивидов и социальные группы к отстаиванию более «своекорыстных» интересов и «наживе» за счет других;

— механизмы современной демократии, как правило, более благо­приятствуют выражению территориально и функционально обуслов-ленных интересов (а следовательно — политическим партиям и ассо­циациям интересов), нежели мероприятиям тематической направлен­ности (т.е. «однопроблемным» [«singl-issued»] движениям).

Важно помнить, что гражданское общество составляют медиаторные организации не одного, а многих типов; под влиянием изменений в существе и интенсивности конфликта, а также в зависимости от стадии демократизации их соотношение несомненно будет меняться.

III. Наличие реально действующей партийной системы (любо­го типа) отнюдь не является, бесспорным свидетельством суще­ствования ГО, ибо политические партии вряд ли способны пол­ностью взять на себя функции организованного посредничества между частными лицами / фирмами и государственной властью.

1. Наличие гражданского общества несомненно окажет благотвор­ное влияние на функционирование жизнеспособной, состязательной партийной системы, но едва ли можно ожидать, что сама эта система в состоянии отразить весь спектр интересов и устремлений ГО, особенно в периоды (нередко долгие) между выборами. Партии попытаются про­никнуть в стержневые институты гражданского общества, т.е. в ассо­циации и движения, и даже подчинить их себе, однако есть основания думать, что ныне они уже в значительной мере утратили былую способ­ность выражать в своих программах, платформах и идеологиях его ин­тересы и устремления.

В прочно укоренившихся западных демократиях природа и роль пар­тий претерпели за прошедшее время существенные изменения, и было бы анахронизмом думать, что партиям нынешних неодемократий пред­стоит повторить все стадии развития своих предшественниц, выполняя при этом всеих функции. Даже в политиях, которые долго находились под властью авторитарных режимов и не имели в прошлом гражданско­го общества, граждане проявляют сегодня совсем иные организацион­ные склонности: они менее охотно солидаризуются с узкопартийными символами и идеологией и отстаивают значительно более широкий набор интересов. К тому же новые режимы возникают в международ­ном окружении, буквально напичканном всевозможными моделями эффективной организации коллективных действий. Все это не мешает партиям играть роль главного представителя гражданского общества, но вместе с тем предполагает, Что в лице социальных движений и ассо­циаций интересов они столкнутся с конкурентами, куда более серьез­ными, чем те, которые были у их предшественниц, а нам, соответствен­но, придется пересмотреть свои представления о демократизации.

2. Современная демократия — это сложнейшая сеть институтов с многообразными каналами представительства и центрами властного принятия решений. Ее главнейшая составляющая — гражданство (citizenship) — не сводится лишь к периодическому голосованию на выбо­рах. Гражданство может выражаться и во влиянии на подбор кандида­тов, и в участии в ассоциациях или движениях, и в обращении к властям, и в «нешаблонных». («unconventional») акциях протеста и т.д. Точно так же и ответственность властей обеспечивается не только традиционны­ми механизмами территориальных избирательных округов и законода­тельными процедурами. Она может реализовываться и в обход их, не­посредственно фокусируясь — через функциональные каналы либо по­средством процессов торга — на выборных или назначенных долж­ностных лицах внутри государственного аппарата.

3. По этим причинам современную демократию следует рассматривать не как «режим», а как совокупность «частных (partial) режимов», каждый из которых институционализирован вокруг своего особого участка общества для представления той или иной социальной группы и разрешения свойственных ей конфликтов. В рамках такого рода част­ных режимов и происходит конкуренция и объединение партий, ассо­циаций, движений, территорий и всевозможных клиентел в их борьбе за государственные посты и влияние на политический курс страны. Властные органы, отличающиеся друг от друга по своим функциям и уровням, взаимодействуют с их представителями и имеют законные ос­нования заявлять о своей ответственности перед особыми группами интересов (и устремлений) граждан.

Конечно, конституции в каком-то смысле являются попыткой уста­новить единую всеохватную систему «метаправил» («meta-rules»), которая связала бы эти частные режимы воедино, закрепив за каждым из них особые задачи и принудив их к определенной иерархии взаимоотно­шений, однако подобные формальные документы редко достигают же­лаемого результата в плане упорядочения всех этих отношений и контроля над ними. Хотя созыв конституционного собрания для разработки приемлемого проекта Основного закона и ратификация такого проекта путем парламентского голосования и/или плебисцита, несомненно, есть важный момент в процессе демократической консолидации, боль­шинство частных режимов не получает при этом правового оформления. Ибо как раз по отношению к пограничным ситуациям, когда сталкива­ются разные типы представительства внутри гражданского общества, конституционные нормы особенно расплывчаты и неконкретны. Попы- тайтесь, например, смоделировать — исходя из самой что ни на есть детализированной конституции (а они становятся все более детализи­рованными), — как будут взаимодействовать партии, ассоциации и дви­жения, чтобы повлиять на политический курс. Или же попробуйте рас­познать, как на основе подобных метаправил будет проходить торг между трудом и капиталом относительно долей доходов.

Если демократия представляет собой не режим, а совокупность ре­жимов, наиболее подходящим методом изучения взаимосвязи демокра­тической консолидации и гражданского общества будет, по всей веро­ятности, расщепление (disaggregation). Оно уместно и желательно не только в теоретическом плане — помимо прочего, оно сделает попытку анализа более выполнимой и в практическом отношении.

4. В связи с теми возможностями (и опасностями), которые несет с собой демократизация, отдельным ассоциациям, как правило, прихо­дится серьезным образом менять свою внутреннюю структуру и повсе­дневную практику. Некоторые ассоциации будут изо всех сил стремить­ся сохранить те организационные преимущества, которыми обладали прежде в условиях автократии; другие воспользуются появившимся шансом, чтобы установить новые отношения со своими членами и вклю­читься в качестве самостоятельных единиц в политический процесс. Ирония, однако, состоит в том, что именно тем группам ГО, которые более всего нуждаются в коллективных действиях и которые потенци­ально должны были бы вобрать в себя многочисленную категорию ра­зобщенных и относительно обнищавших индивидов, похоже, сложнее всего вербовать членов на принципах рациональности и добровольнос­ти. У маленьких, сплоченных и привилегированных групп в условиях де­мократии будет гораздо меньше трудностей с привлечением ресурсов. Во-первых, такие группы не столь остро нуждаются в оных (так как их члены чаще всего имеют достаточно средств, чтобы действовать само­стоятельно), а во-вторых, они обычно были привилегированными парт­нерами и бенефициариями прежнего автократического режима. Если предоставить событиям развиваться естественным образом, то вновь появившиеся «либеральные» возможности создания ассоциаций могут обернуться систематической гипертрофией представительства наибо­лее влиятельных классовых, секторальных и профессиональных инте­ресов. Конечно, обретая возможность выбора между соперничающими партиями, менее значительные группы получают новое средство борьбы за достижение своих самых общих интересов, однако, когда приходит время отстаивать какие-то более специфические интересы, для того чтобы эффективно участвовать в демократической игре, им приходится полагаться на одобрение, санкционирование и финансовую поддержку со стороны государства, типичные для прежнего режима. Иными сло­нами, практические соблазны неокорпоративизма могут перевесить идеологическую привлекательностью плюрализма.

5. Обратимся прежде всего к некоторым особенностям (тем, которые в состоянии измениться с приходом демократии) организаций с индивидуальным прямым членством, представляющих интересы бизнеса, труда и сельского хозяйства.

а) Численность. Теоретически, при достижении двух свобод — ас­социаций и петиций, она должна быть неограниченной. Известная плю­ралистическая формула Джеймса Мэдисона была нацелена на увели­чение потенциального числа организаций посредством умножения властных уровней, вокруг которых они могли бы формироваться, не со­здавая вместе с тем преград для их бесконечного дробления. Все же су­ществует несколько факторов, способных сделать порог образования ассоциаций для тех или иных социальных групп более высоким или же ограничить доступ к сферам, где осуществляется процесс торга, тем, кому уже удалось организоваться. Решающую роль здесь, по всей ви­димости, будет играть политический курс государства, унаследованный от прежнего режима или сформировавшийся при новом, демократичес­ком. Одновременно может иметь значение и то, являются ли рассмат­риваемые ассоциации действительно новыми или же это простая пере­лицовка ране существовавших; возникли они спонтанно или же были спонсированы (и если да, то кем); на каком этапе переходного процесса они стали образовываться.

б) Плотность членства (member density). Согласно либерально-демократической теории, соотношение тех, кто потенциально готов присоединиться [к организациям с индивидуальным прямым членством] и участвовать в коллективных действиях, и тех, кто действительно это делает, зависит исключительно от рационального и независимого рас­чета отдельных индивидов. На практике же обычные социальные и эко­номические «фильтры» часто дополняются продуманными государственными и внегосударственными акциями. Здесь мы вступаем в темную сферу внешнего спонсирования со стороны политических партий, уза­коненного косвенного принуждения со стороны государственных орга­нов (вспомним хотя бы систему палат для промышленников и аграриев или закрытые магазины и профсоюзные ставки для рабочих), а также утонченных форм налоговой дискриминации, предоставления лицензий и экспортных сертификатов, кредитных услуг и прямого насилия — т.е. всего того, что способно привязать различные социальные и экономи­ческие категории к соответствующим организациям, причем такими средствами, которые не выбираются ими свободно, но считаются со­вместимыми с демократической практиков.

в) Сфера представительства (representational domain). Согласно устоявшиеся канонам демократии, ассоциации интересов (старые или новые) должны иметь возможность самостоятельно определять, кого именно они хотели бы представлять. Они очерчивают круг лиц, среди которых рекрутируют своих членов, и обозначают предметы, о которых намерены вести речь. На деле, однако, такое случается редко. В усло­виях госкорпоратистского покровительства — обычного наследия ав­торитарного правления — подобные вопросы определялись законом или административным регулированием. Интересам надлежало орга­низовываться по секторам экономики или профессиям, принимать за­данные территориальные сочетания, ограничиваться определенным уровнем взаимодействия и выполнять предписанный набор задач. И на­против, некоторые сферы и виды деятельности находились под запре­тов, как, скажем, были запрещены определенные типы политических, идеологических и культурных объединений. Это стало своего рода ор­ганизационной «привычкой», которая изживается крайне медленно даже после отмены прежних ограничений.

6. Очевидно, что независимо от наследия и инерции, модели разгра­ничения сфер интересов, принятые в той или иной стране, весьма от­личаются друг от друга. Для будущего демократии особенно важными представляются два параметра:

— степень специализации в функциональной (например, отрасль производства, сектор, класс) и территориальной (например, местный, региональный или национальный уровни) сферах, а также в области задач (например, объединения наемных работников vs. объединений нанимателей; союзы, ориентированные на борьбу, vs. союзов, ориен­тированных на предоставление услуг);

¾ степень дискриминации в зависимости от таких характеристик отдельных членов, как размер фирмы, уровень мастерства, государст­венный или частный статус, конфессиональная, национальная, партий­ная принадлежность и т.п.

При сведении воедино «букета» характеристик, касающихся от­дельных ассоциаций, выявляются два качества (их можно назвать «стратегической компетентностью» [strategic capacity] и «ем­- костью» [encompassingness]), которые могут решающим образом сказаться на процессе демократизации. Какой именно тип демократии сложится в ходе консолидации, будет во многом зависеть от того, на­сколько ассоциации ГО обладают данными качествами:

— достаточно ли вновь образованные или недавно перестроенные организации изобретательны и автономны, чтобы наметить и длитель­ное время проводить курс, который не был бы связан лишь с сиюми­нутными предпочтениями их членов и при этом был бы независим от политики внешних по отношению к этим организациям партий и учреж­дений;

— и если да, то сколь широкий круг выраженных интересов может быть охвачен каждой конкретной организацией или же скоординирован головными в рамках существующей иерархии ассоциациями.

В политиях, где классовые, секторальные или профессиональ­ные ассоциации стратегически компетентны и обладают до­статочной емкостью, такого рода единицы ГО играют в консолидационных процессах более заметную роль, чем в политиях со множеством узкоспециализированных и дублирующих друг друга организаций, в значительной мере зависимых от своих членов и (или) партнеров. Иначе говоря, плюралистские ассоциации ос­лабляют значение посредничества в выражении интересов, кор-поративистские — усиливают. Оттого, какой тип ассоциаций сло­жился, зависит также вероятность появления устойчивых частных ре­жимов, а следовательно — и тип демократии. Например, возможность создания жизнеспособных концертативных, или согласованных, ре­жимов (concertation regimes), связывающих ассоциации непосредственно друг с другом и/или с государственными структурами, по-види­мому, определяется уровнем стратегической компетентности и емкос­ти. И наоборот, начавшееся согласование (концентрация) обычно уси­ливает стремление «ассоциаций-участников» к еще большей автоно­мии от своих собственных членов и партийных партнеров и к расшире­нию сферы охвата с тем, чтобы поставить под свой контроль все более широкие категории интересов. При развитии ситуации до ее логичес­кого предела, неодемократия может оказаться полем деятельности для череды правительств, отстаивающих «частные интересы» во всех чув­ствительных политических сферах, что будет иметь далеко идущие пос­ледствия для политических партий, местных клиентел, законодательно­го процесса, а также скажется на общей управляемости государства.

7. Второй ряд выявленных свойств имеет отношение к тому, что для краткости может быть обозначено как. система посредничества в выражении интересов. Воздействие организованных интересов ГО на тип демократии нельзя изменить путем простого суммирования ас­социаций и движений, существующих в данной политии; необходимо учитывать еще и те свойства, которые возникают в результате конку­ренции и сотрудничества данных ассоциаций и движений. Чтобы не те­рять из виду главного, сосредоточимся вновь на трех наиболее важных параметрах:

а) Первый из них — охват. Какие социальные группы организуют­ся в более широкую сеть коллективного действия, какие действуют ис­ключительно сами по себе, а какие полностью остаются вне организа­ционных рамок? Предпочтение обычно отдается классовым, секто­ральным и профессиональным группам, что связано с предвзятым мне­нием, будто среди всего разнообразия групп интересов внутри ГО именно такого рода группы в наибольшей мере способны принимать важнейшие решения, влияющие на консолидацию частных режимов и в конечном счете — на тип демократии. Если подходить к проблеме в ее узком понимании, то вопрос в том, действительно ли идентифици­руемые сегменты и фракции подобных групп интересов (или, говоря языком плюралистов, — «потенциальные группы») не могут органи­зоваться, — или же они прилагают в этом направлении явно меньше усилий, чем, по всей видимости, могли бы. Следствие ли это продолжи­тельных репрессивных мер (например, запрета создавать профсоюзы государственных служащих или низовые организации рабочего пред­ставительства) либо стратегического расчета, основанного на предпо­ложении, что для достижения/защиты своих интересов лучше исполь­зовать иные формы коллективного действия (например, политические партии, закулисные соглашения, неформальные связи), либо же струк­турной неспособности действовать в новых условиях добровольности и конкуренции? Конечно, не имея фактических данных, трудно распо­знать наличие в обществе таких категорий интересов, которые «суще­ствуют, но не действуют», равно как и реконструировать логику, кото­рой руководствуются сознательные и активные группы, отдавая пред­почтение тому, а не иному способу представительства, однако взвешен­ная оценка сферы действия складывающихся систем интересов требует предпринять в этом направлении, по крайней мере, некоторые уси­лия, — хотя бы ввиду выдвижения гипотезы, предполагающей, что де­мократии, устраняющие (или попросту игнорирующие) потенциально активные социальные группы, могут столкнуться с серьезными пробле­мами легитимности и управляемости.

Проблема приобретает еще большую остроту, едва ее фокус пере­межается с узкоклассового и секторального аспекта к значительно более широкому вопросу об охвате других категорий интересов (не го­воря уже об устремлениях) — интересов бедных; престарелых; боль­ных; безработных; неграмотных; обитателей трущоб; иностранцев, оказавшихся в положении людей второго сорта, или коренных жите­лей — жертв этнической, языковой или сексуальной дискриминации; людей, обеспокоенных ухудшением окружающей среды, озабоченных проблемой сохранения мира на Земле или правами животных и т.п. Здесь изначально не может быть никакой уверенности, что коллектив­ные действия непременно примут форму ограниченной и специализи­рованной ассоциативности. Гораздо вероятнее, что названные катего­рии граждан будут адресовать свои требования политическим партиям (если они обладают правом голоса), религиозным организациям (если они верующие), местным властям (если они проживают компактной массой) или государственным органам (если они находятся на социаль­ном обеспечении). Они могут также сформировать свои собственные социальные движения, чьи программы и способы действий, вероятно, будут несовместимы с куда более жестко ограниченными целями и ме­тодами организаций по интересам.

б) Второй выявленный параметр — монополизация. Приход демо­кратии должен подхлестнуть борьбу между группами ГО за членов, за ресурсы, за признание властью, равно как и за доступ к ней. Впрочем, это вовсе не императив или неизбежность. Принято считать, что преж­ний авторитарный режим если не подавлял полностью ассоциативную активность определенных групп, то, во всяком случае, принуждал их действовать в рамках какой-то одной монополистской организации, су­ществующей с одобрения государства и чаще всего им же контролируе­мой. Сохранится ли такая ситуация после того, как авторитарный режим пал, зависит, видимо, от тех политических факторов, которые вступают в действие во время переходного периода и влияние которых может ощущаться довольно долго. Больше всего бросается в глаза (особенно когда речь идет о тред-юнионах) значение изменившейся специфики конкурентной борьбы среди политических партий. Сопер­ничество идеологических «лагерей»: коммунистов, социалистов, а порой и христианских демократов за влияние на рабочих часто предше­ствует краху авторитарного правления, но лишь только после того, как

 

возобновятся реальные выборы, оно может стать столь явным, чтобы расколоть более или менее единое рабочее движение. Предпринима­тельские ассоциации, равно как и объединения лиц свободных профес­сий, всегда были организационно меньше подвержены расколам по идейным соображениям (даже если их члены отдавали свои голоса про­тивоборствующим партиям), хотя порой они дробились из-за языковых или религиозных различий. Куда более сильным фактором раскола ока­зывается для них столкновение интересов мелких, средних и крупных предприятий — преодолеть такого рода разногласия столь же трудно, как удержать «белые и синие воротнички» в рамках единой рабочей ас­социации или выработать «пакт о ненападении» между союзами рабо­чих разного уровня квалификации. Толчком к борьбе — причем неред­ко отнюдь не «гражданскими» методами — за членов или за доступ к власти могут также дать регионализм и «микронационализм».

Как бы то ни было, в формирующейся поставторитарной системе всегда будет присутствовать та или иная степень «монополизации» представительства интересов, и это окажет решающее воздействие на формирование частных режимов. Весьма часто, однако, оценить уро­вень такой монополизации бывает крайне сложно, — по той простой причине, что ассоциации могут формально разграничить сферы своего охвата, так что создается видимость конкуренции между ними, тогда как на практике существуют скрытые договоренности, согласно которым ассоциации обязуются не переманивать друг у друга членов, делиться важнейшими ресурсами и даже лидерами, а также принимать участие в труднораспознаваемом «разделении труда» между потенциальными партнерами. Так, например, предприниматели стран Северной и Цент­ральной Европы организованы в особые иерархии отраслевых и пред­принимательских союзов, которые, на первый взгляд, конкурируют между собой за доступ к политической власти и лояльность членов. При ближайшем же рассмотрении (и несмотря на былые конфликты между отдельными организациями) эта конкуренция оказывается вполне ус­тойчивым «разделением труда», обеспечивающим данному классу зна­чительную гибкость и «дополнительные возможности» в защите своих интересов.

в) Третий системный параметр — координация. Зона действия от­дельных ассоциаций обычно ограничена, ограничена и их способность выражать существующее многообразие интересов. Рабочие так и не смогли осуществить свою давнюю мечту и создать «один большой союз», хотя предпринимателям и фермерам несколько раз удавалось приблизиться к достижению подобной цели. Как правило, для того, чтобы представлять более широкий круг интересов, чем может охватить единичная ассоциация, образуются «ассоциации ассоциаций». Такие надорганизации (Spitzenverbande — это дословно не переводи­мое немецкое выражение обозначает «головное предприятие») могут пытаться координировать поведение субъектов в рамках единого сектора (например, всей химической промышленности), целой отрасли производства (например, всей тяжелой промышленности) или класса в целом (всех предпринимателей, рабочих или фермеров независимо от отрасли или сектора). Они способны действовать в масштабах какой-то определенной местности, провинции, региона, страны или даже надна­ционального объединения, подобного Европейскому сообществу. Не­одинакова и их эффективность в плане объединения всех причастных групп и привлечения их к совместным действиям — это могут быть как весьма несовершенные свободные конфедерации, члены которых со­храняют финансовую и политическую автономию и включаются в кол­лективные акции лишь после уговоров или благодаря личному авторитету лидеров, так и сверхцентрализованные и иерархически структурированные образования, располагающие огромными ресурсами, а то и способностью приструнить любые классовые или секторальные интересы, отказывающиеся следовать согласованной политической линии.

Столь высокий уровень координации возникает не без борьбы или, как минимум, не без наличия серьезной угрозы тем интересам, которые предстоит координировать. Разумеется, достичь его легче тогда, когда речь идёт о сугубо локальных масштабах и о сравнительно узком секторе общества, ибо здесь одновременно проявляются преимущества небольшой численности и тесного социального взаимодействия. Чтобы добиться чего-то подобного в масштабах страны или класса, требуется куда больше усилий. Как правило, до этого доходит дело лишь после формирования первичных блоков, т.е. когда уже созданы местные и секторальные ассоциации с прямым членством, однако данное обстоя­тельство чаще всего осложняет задачу последующего подчинения ассо­циаций. В некоторых случаях облегчить ее решение может централизаторский опыт, унаследованный от прежнего госкорпоративизма.

8. Если стратегическая компетентность и емкость представ­ляют собой два наиболее существенных из выявленных свойств единич­ных ассоциаций ГО, то природу межорганизационных систем посред­ничества в выражении интересов лучше всего определяют такие свой- ства, как классоуправление (class governance) и конгруэнтность (congruence).

а) Классоуправление — это способность подвигнуть некую широ­кую социальную категорию в целом (например, всех собственников средств производства, рабочих всех отраслей, всех работающих не по найму во всех сферах хозяйства) на действия в рамках единого долгос­рочного курса и добиться, чтобы те, кого затрагивает такая политика, действительно следовали ей. Теоретически взять на себя решение этой задачи могли бы политические партии, однако логика продолжительной электоральной борьбы, как правило, лишает их возможности выпол­нять подобную функцию по отношению к работникам физического труда, — а по отношению к предпринимателям они в сущности никогда ее и не выполняли. Если классоуправлению суждено стать свойством гражданского общества и политического строя, то в современных ус­ловиях взять на себя практическую его реализацию придется сети ас­социаций интересов (или даже единой надассоциации).

б) Конгруэнтность показывает, в какой мере охват, степень моно­полизации и координаторские способности одного класса, сектора или профессии ГО схожи с названными свойствами других его классов, сек­торов и профессий. Здесь можно постулировать, что общей тенденцией в развитии ассоциаций — особенно кластеров ассоциаций, представ­ляющих противостоящие интересы, — является усиление конгруэн­тности. Тем не менее, если посмотреть на проблему в историческом разрезе, некоторые ассоциации могут выступать инициаторами исполь­зования новых форм самоорганизации (иногда заимствованных из-за рубежа), которые впоследствии перенимаются их соперниками и под­ражателями. Учитывая, что для переходного периода в принципе харак­терна крайняя неопределенность, нормальным для него состоянием будет, по-видимому, неконгруэнтность, и вопрос в том, будет ли она со­кращаться в ходе демократической консолидации.

IV. Наличие гражданского общества способствует консолида­ции демократии следующим образом:

1. Оно стабилизирует ожидания внутри социальных групп, вследст­вие чего власть получает более обобщенную, достоверную и пригодную для практического применения, информацию, на которую может опе­реться в процессе управления.

2. Оно прививает гражданские представления об интересе и граж­данские нормы поведения, т.е. те, в которых учитывается существование общества в целом и признается демократический процесс.

3. Оно обеспечивает такие каналы самовыражения и идентифика­ции, которые наиболее близки людям и фирмам и которы<