Глава 9. Церковь как служанка государства

С внешней стороны, наиболее яркой чертой Православия является красотаего искусства и обряда. Даже после столетий разрушения сохранившиеся вРоссии церкви и монастыри выделяются как самое привлекательное произведениерук человеческих посреди в остальных отношениях однообразного пейзажа. Этокасается величественных соборов Новгорода, Владимира и московского Кремля,но не в меньшей степени и более скромных каменных церквей, возведенных насредства князей, бояр и купцов, и деревянных церквушек, выстроенных самимикрестьянами. Мало что осталось от их первоначального убранства, однакосохранившиеся в музеях лучшие из средневековых икон (частью безусловногреческого происхождения) выполнены в манере, изобличающей самый изысканныйвкус. Русская литургическая музыка в XVIII в., к несчастью, подвергласьсильному итальянскому влиянию. И тем не менее, даже в своей искаженнойформе, она почти всегда производит глубочайшее впечатление, особенно наПасху, когда православная служба достигает вершин великолепия. Если такоесочетание зрительных и звуковых эффектов способно ослепить современногочеловека, нетрудно себе представить, какое ошеломительное действие онооказывало на русского крестьянина. Для понимания той роли, которуюПравославная церковь отводит чувственным восприятиям, важно иметь в виду,что, как сообщает Повесть Временных лет, решающим соображением в крещенииРуси было впечатление, произведенное на киевских посланцевконстантинопольской Святой Софией. Основным элементом православной догматики является отрешение.Православие смотрит на земное существование с отвращением и предпочитаетуход от жизни активному участию в ней. Оно всегда жадно воспринималоприходящие с Востока течения, проповедующие уход от мира, в том числе идоктрины затворников и исихастов, стремящихся к полному отрешению от суетнойдействительности. В XVIII и XIX вв., когда религиозные вожаки Запада, необуреваемые больше страстью и энтузиазмом, пеклись о том, как бы совместитьверу с наукой и общественными потребностями, россияне испытывали личныерелигиозные превращения, идущие в совершенно противоположную сторону, ксамоотречению, мистицизму, гипнозу и экстазу. В этот рационалистический вексреди русских крестьян распространялись сектантские движения такой крайнейиррациональности, каковой Западная Европа не видывала со времен Реформации. Одной стороной этого отрешения является смирение и боязнь гордыни. Поутверждениям православных богословов, их церковь сохранила больше верностиучению Христа и раннехристианским обычаям, чем католическая ипротестантская, попавшие под пагубное влияние классической цивилизации иначавшие придавать слишком большое значение аналитическому мышлению. Такаяуступка неумолимо повлекла их к греховному высокомерию. Православиепроповедует покорность судьбе и молчаливое страстотерпие. Первыеканонизированные святые русской церкви, средневековые князья Борис и Глеб,были признаны святыми по той причине, что безропотно дали убить себя. Если бы мы занимались исследованием восточного христианства какрелигии, естественно было бы разобрать его этику и эстетику. Однако насинтересует здесь политическое поведение русской церкви и особенно ее роль вовзаимоотношениях между государством и обществом, а не проповеди идеятельность лучших религиозных умов; нас интересует деятельность церкви каксоциального института. А как только исследование переносится на эту почву,быстро обнаруживается, что, несмотря на всю свою крайнюю потусторонность,православие в России было необычайно озабочено вполне посюсторонним деломборьбы за выживание. В действительной жизни оно оказалось куда бездуховнее,чем религии типа иудаизма и протестантизма, которые учат, что участие вмирских делах является неотъемлемым атрибутом религиозного служения. Когдаразмышляешь о судьбе православия, на память приходит высказывание Монтеня,который находил связь между сверхнабожными помыслами и весьма приземленнымповедением. Вряд ли может быть по-иному, поскольку у человека, отвергшегоучастие в мирской жизни, нет принципов, которые освещали бы ему путь, еслижизнь понудит его заняться мирскими делами. Русская церковь не выработалаправил практического поведения и не умела поэтому приноравливаться кобстоятельствам и хранить, пусть и в ущемленной, несовершенной форме, своиосновополагающие духовные ценности. Вследствие этого она послушней, чемлюбая другая церковь, отдала себя в распоряжение государства и помогала емуэксплуатировать и подавлять. В конце концов она перестала быть полнокровнымсамостоятельным учреждением и позволила превратить себя в обыкновенныйотросток государственной бюрократии. Все это сделало ее необыкновенноуязвимой перед лицом перемен в расстановке политических сил и- направленияхобщественного мнения. В отличие от других церквей, она не смогла отгородитьдля себя автономной сферы деятельности. У нее не было ничего своего, и онадо такой степени отождествила себя с монархией, что, когда последняярухнула, церковь пала вместе с нею. Относительная легкость, с которойкоммунистам удалось исключить церковь из русской общественной жизни,выглядит красноречивым контрастом рядом с тем сопротивлением, на которое онинатолкнулись в католической Восточной Европе, где попытались сделать то жесамое, успеха не добились и в конце концов вынуждены были смириться ссуществованием церкви как независимого учреждения. Если не считать венгров, россияне были обращены в христианствопоследними в Европе. Официальное обращение произошло в 987 г. (а не в988-989 гг., как сообщают летописи), когда князь Владимир со своим двором, аза ними и вся дружина, получили крещение от греческих священнослужителей.Славянское население в целом обращалось медленно и нередко из-под палки.Много столетий спустя оно все еще сохраняло языческие обычаи. Выборправославия в качестве религии Киевской Руси был вполне естественен, еслипринять во внимание богатство Византии в X в., превосходство ее культуры надримской, а также важность торговых отношений с нею для Киева. Тот факт, что Россия переняла христианство у Византии, а не у Запада,имел далеко идущие последствия для всего хода исторического развития страны.Наряду с обсуждаемыми в первой главе книги географическими обстоятельствами,он, пожалуй, явился наиболее судьбоносным фактором российской истории.Приняв восточный вариант христианства, Россия отгородилась от столбовойдороги христианской цивилизации, которая вела на Запад. После обращения РусиВизантия пришла в упадок, а Рим пошел в гору. Вскоре. Византийскую империюосадили турки, которые отрезали от нее кусок за куском, пока, наконец, незахватили ее столицу. В XVI в. Московия была единственным крупным царством вмире, все еще исповедующим восточный вариант христианства. Чем больше онаподвергалась нападкам со стороны католичества и ислама, тем большезамыкалась в себе и делалась все нетерпимее. Таким образом, принятиехристианства, вместо того, чтобы сблизить Россию с христианским миром,привело к изоляции ее от соседей. Православная церковь, состоящая из самостоятельных национальныхединиц, по самой природе своей сильно децентрализована. У нее нет папства,чтобы придать ей единство, и составные ее части автокефальны. Важнейшиедогматические и административные вопросы решаются соборами, которые в особозначительных случаях приобретают характер международных церковных съездов.Такая практика также более верно отражает дух раннего христианства, однакоослабляет способность православия идти наперекор светской власти.Структурная децентрализация его усугубляется тем, что составляющие егонациональные церкви имеют право пользоваться местным языком в литургии ибогословских сочинениях. Такой обычай по замыслу должен был приблизитьцерковь к народу, однако он еще пуще разобщил православный мир. Управославия не было языка наподобие латыни, который бы вселил в егопоследователей сознание единства, переходящего государственные границы.Например, русское духовенство было не сильно в греческом и вынуждено былопривозить монахов с Балкан всякий раз, когда возникала нужда справиться свизантийскими книгами. Всю тенденцию православия можно охарактеризовать как центробежную -от экуменизма к регионализму. Эта тенденция, в свою очередь, вела ксмазыванию разделительной черты между церковью, государством и народом. Управославной церкви никогда не доставало силы и единства, чтобы отстоятьсвои интересы от покушений светской власти. Она дробилась на многочисленныенациональные ответвления, каждое из которых было отгорожено от остальныхграницами и языковым барьером и возглавлялось своей собственной иерархией, ипоэтому ей ничего не оставалось, кроме как приспосабливаться к существующейсветской власти. Еще в 1889 г., задолго до того, как революцияпродемонстрировала крайнюю зависимость русской церкви от изменчивых ветровполитики, проницательный французский автор писал об этом: В восточном православии церковное устройство имеет склонность братьсебе за образец устройство политическое, а границы церквей, как правило,совпадают с границами государства. Эти два взаимосвязанные обстоятельстваприсущи национальной форме православных церквей. Заключенные вгосударственные границы, лишенные единого главы и центра за границей,независимые, друг от друга, эти церкви более подвержены влиянию светскойвласти, более уязвимы перед лицом ударов со стороны революций в мирскомобществе. Православные церкви со своей идентичной иерархией идентичныхсвященников и епископов, в зависимости от места и времени, приспосабливаютсяк самым разнородным режимам: в конечном итоге структура их внутреннегоуправления приходит в гармоническое соответствие со структурой политическойорганизации.*1 *1 Anatole Leroy-Beaulieu, L'Empire des Tsars et les Russes (Paris1889) III, стр. 167 Характерное для восточного христианства тесное, почти симбиотическоеотождествление церкви и государства прочно коренится в исторических идогматических обстоятельствах. Начнем с исторических. Восточной церкви повезло в том, что она ссамого своего зарождения пользовалась покровительством римских императоров,которые после обращения перенесли свою столицу в Константинополь. В Византииглавой церкви был император, а церковь находилась "внутри государства и...являлась частью государственной организации". По выражению императораЮстиниана, между светскими и духовными властями существовали "гармонические"отношения, а на практике это означало, что император принимал участие вважнейших церковных делах, в том числе в формулировании канонического права,созыве общецерковных соборов и назначении епископов. В обмен на этогосударство использовало свою власть для поддержки решений соборов исоблюдения религиозной ортодоксии на своей территории.*2 Для византийскихмыслителей представлялось аксиомой, что церковь не может существовать безгосударственной защиты. Такой взгляд был ясно высказан в письме патриархаКонстантинопольского, направленном московскому князю Василию I около 1393 г.Патриарх выразил несогласие с Василием, по слухам утверждавшим, что на Русиесть церковь, но нет царя, и напомнил ему, что созыв соборов, поддержкацерковных правил и борьба с ересями являются царской обязанностью. Отсюда"невозможно христианам иметь Церковь, а царя не иметь. Царство и Церковьимеют между собою тесное единение и общение, и невозможно отделять одно отдругого"*3. *2 Wilhelm Ensslin в Norman H. Baynes and H. St. L. B. Moss.Byzantium (Oxford 1949), p. 274. *3 Митрополит Московский Maкарий, История русской церкви, СПб., 1886,V, кн. II, стр. 480-81. На Западе не было условий, делавших такое тесное сотрудничествонеобходимым. После переноса императорской столицы в Константинополь Римоказался в политическом вакууме, который немедленно заполнили его епископы.Западной церкви долгое время не приходилось соперничать с монархией, и у неесложились сильные светские интересы. Вследствие этого, когда на Западепоявилась независимая светская власть, дело пошло к столкновению. Западнаяцерковь взялась за утверждение своего превосходства без всякой робости. Ужепапа Григорий Великий (590- 604 гг.) смело провозгласил главенство церквинад государством. Восточная церковь выдвигала куда более скромные притязанияименно потому, что развилась в более благоприятных политическихобстоятельствах. Затем с падением Византии она сделалась еще более зависимаот физической защиты и финансовой поддержки светской власти, тогда какпапство все богатело, набирало силу и имело еще меньше оснований, чемкогда-либо, признавать светскую власть себе ровней. Догматические обстоятельства, толкавшие православную церковь вобъятия государства, связаны с присущим ей консерватизмом. Она считает себяхранительницей Богооткровенных вечных истин; миссия ее состоит в охраненииэтих истин от искажения и выхолащивания. Она придает огромное значениечистоте вероучения и обряда. Реформаторские движения в православии, какправило, стремились изгнать из него элементы, которые представлялись имновшествами, а не возвратиться к христианству Св. Писания или приспособитьсвою веру к современным условиям. В глазах православия конечным верховнымавторитетом пользуются не Евангелия, а церковная традиция (Св. Писание быловпервые полностью переведено и напечатано в России только в 1860-1870-хгг.). Поскольку православная церковь придавала большое значение внешнимсторонам веры, ее магическим элементам, она всегда живо противиласьизменениям в обрядности, иконографии и любых других традициях. В Византиивсе еще случались конфликты по вопросам догматики, однако к X в., когда Русьбыла обращена в христианство, они уже были в большей степени разрешены, такчто она получила веру в ее законченной и, как считалось, совершенной форме.Это обстоятельство сделало церковную иерархию даже консервативнее породившейее церкви. Присущий православию консерватизм вызывал у него желание иметь насвоей стороне сильную светскую власть. Страну должно было держать чистой и"святой", незапятнанной ложными вероучениями. Нельзя относиться терпимо котклонениям от традиции. Как говорил византийский патриарх Фотий, "дажесамомалейшее небрежение традицией влечет за собою полное неуважение кдогмату"; иными словами, любое отклонение есть первый шаг квероотступничеству. Это и прочие обстоятельства, связанные с жесткимтолкованием Богооткровенной истины, толкали православие в сторону теократии,которая, в силу сопутствующих ее развитию исторических условий, на практикеозначала опору на светскую власть. Золотой Век православия в России совпал с монгольским владычеством.Монголы освободили все находившееся под их властью духовенство отповинностей, которыми облагали порабощенное население. "Яса Чингисхана"предоставляла православной церкви защиту и освобождение от дани и податей вобмен на обещание молиться за хана и его семейство. Такая привилегия явиласьогромным благодеянием для церкви, и в то время, как остальная Русь страдалаот поборов и насилий, церковное богатство росло с головокружительнойскоростью. Больше всегo выиграли от монгольских милостей монастыри. В XIV в.русские монахи рьяно взялись за колонизацию и выстроили до истечения этогостолетия столько же новых монастырей, сколько было создано в стране зачетыре века, прошедших со времени ее обращения в христианство. Около 1550 г.на Руси было примерно двести монастырей, причем некоторые из них достигалиогромного размера. Среди последних был Троице-Сергиевский,КириллоБелозерский и Соловецкий монастыри. Большая часть монастырской землидавалась московскими князьями в благодарность за оказываемые им церковьюуслуги, в особенности за поддержку их притязаний на единодержавную исамодержавную власть. Дарили землю и бояре, которые по обычаю частоупоминали монастыри в своих духовных грамотах. Получаемое церковьюоставалось в ее руках навсегда, поскольку, в отличие от светскихземлевладельцев, у нее была организационная преемственность, и, разумеется,она не занималась дроблением своей земли. По мере роста монастырских владений монахи не могли больше пахатьсвою землю сами и принуждены были использовать труд арендаторов. Монастырибыли в числе первых землевладельцев, попросивших монархию о грамотах,прикрепляющих крестьян к земле. Крупнейшие монастыри превратились в огромныехозяйства, почти неотличимые от боярских вотчин. На вершине своего расцветаТроице-Сергиевский монастырь имел 100 тысяч крестьянских душ, обрабатывавшихземлю в принадлежавших ему поместьях, которые были разбросаны по пятнадцатигуберниям. В середине XVII в. во владениях одной патриархии было около 35тысяч крепостных. Иноземные путешественники XVI в. согласны в том, что всобственности русского духовенства находилась треть всей земли, и хотя такоеединодушие ставит эту оценку под некоторое сомнение, она в общем и целомпринимается современными историками. Следует подчеркнуть, однако, что термин"собственность" можно употребить здесь лишь с большими оговорками. Церковь имонастыри были "собственниками" эксплуатируемой ими земли не больше, чемслужилое сословие, а держали ее на правах условного владения. Московскоеправительство неизменно контролировало церковные земли весьма плотно и несобиралось уступать права собственности на них; как выразился Ключевский, "вМоскве церковная земля была специализированным видом казеннойсобственности."*4 Далее, в связи с децентрализованной структуройправославия, земли эти не принадлежали "церкви" в целом. Как и боярскаяземля, церковное имущество было расчленено на рассеянные крупные, средние имелкие вотчины. Землевладельцами были в действительности патриархи,епископы, церкви, монастыри и приходы (хотя и верно, что патриархия собиралаподати со всех этих владений). Во многих случаях имуществом, номинальнопринадлежавшим монастырю, владели отдельные монахи, которые вели хозяйствоточно так же, как любой помещик или купец. Большой разрыв между доходаминемногочисленных богачей и основной массы, отмечавшийся, когда речь шла осветских землевладельцах и купечестве, существовал и в церковном мире. Наодном конце спектра стояли крупные лавры, владения которых не уступалисостоянию богатейших бояр, а на другом приходские церкви, чьи священникикормились обработкой своих участков наподобие составлявших их паствукрестьян. Право на церковные владения должно было вновь подтверждатьсякаждым новым ханом или, позднее, великим князем точно так же, как и насветские поместья. Собранное русской церковью богатство ставило ее вдвусмысленное положение по отношению к светской власти, поскольку еслимонахи и священники в своей церковной ипостаси были ответственны передархиепископом, то в своей роли землевладельцев они подпадали под юрисдикциюместного князя. Короче говоря, церковная земля в России была абсолютно также раздроблена и зависима от светской власти, как и владения мирян, а посемупорождала такое же политическое бессилие. *4 В. Ключевский. "Чья земля под городскими рядами на КраснойПлощади?" Русские ведомости. Э 125, 9 мая 1887 У монастырского, или "черного", духовенства большая часть времениуходила на заботу о своих имуществах Оно тяготело к мирскому даже больше,чем монашество Запад ной Европы позднего средневековья. В XIV XV вв русскиемонахи жили, как правило, не за монастырскими стенами, а в принадлежащих им.городах и деревнях, где надзирали за земледелием, торговлей и промысламисвоего братства. Большинство русских монахов в то время не были дажерукоположены в сан. Русское духовенство погрязало в мирском, и положение тут толькоусугублялось его невежеством. Церковь в России пользовалась старославянским.Не будучи тождественен русскому, он все же был достаточно ему близок, чтобыему можно было выучиться при элементарной образованности. В русскихмонастырях не преподавали ни греческого, ни латыни, и, не считая кое-какоголетописания и составления житий святых, там производилось немноголитературной работы. Русское духовенство отличалось невероятным невежеством.Если не исходить из предположения, что все посещавшие Московию иноземцыразом сговорились лгать, то из данных ими изображений религиозной жизнивырисовывается неприглядная картина: Иностранцы утверждают, что простые миряне не знали ни евангельскойистории, ни символа веры, ни главнейших молитв, в том числе даже "Отче наш"и "Богородице дево", и наивно объясняли свое невежество тем, что "это оченьвысокая наука, пригодная только царям да патриарху и вообще господам идуховным лицам, у которых нет работы". Но те же иностранцы выдают самоеуничтожающее свидетельство и тем, у кого был досуг, и даже специальныйдосуг, для приобретения таких познаний. Олеарий... пишет, что в его времяедва один [русский] монах из десяти знал "Отче наш"; в конце XVII в. Вармундупоминает о монахе, просившем милостыню именем четвертого лица св. Троицы,каковым оказался св. Николай; после этого неудивительно уже читать уФлетчера,...что вологодский епископ не сумел ему объяснить, из какой книгисвященного писания он по просьбе Флетчера только что читал вслух, и сколькоевангелистов, а у Олеария и Викгардта (XVII в.), - что современные импатриархи в делах веры были крайне несведущи и не могли вести богословскихспоров с иностранцами*5. *5 H. M. Никольский, История русской церкви, М., 1931, стр. 62. ДабыНикольского, чья книга вышла под эгидой "Общества воинствующих безбожниковСССР", не заподозрили в перебарщивании, можно добавить, что авторитетныедореволюционные историки, симпатизировавшие церкви, приходили к сходнымвыводам: Л. П, Рущинский, Религиозный быт русских по сведениям иностранныхписателей XVI - XVII веков, М., 1871, и С. Трегубое, Религиозный быт русскихи состояние духовенства в XVIII в. по мемуарам иностранцев, Киев, 1884. В XIV-XV вв. русская церковь настолько глубоко ушла в светские дела,что продолжала следовать христианству лишь в самом примитивноммагико-обрядовом смысле. Но даже и здесь ей было нелегко удержаться отсоблазна пойти путем наименьшего сопротивления. Так, например, чтобыукоротить бесконечную службу, русские церкви и монастыри ввели обычай"многогласия", при котором несколько священников или монахов разом пели ичитали следующие один за другим куски литургии, создавая этим настоящийбедлам. Такая суетность вызвала в свое время неизбежную реакцию, котораяимела поверхностное сходство с западной Реформацией, но была явлением suigeneris и привела к совершенно иным последствиям. Русские границы никогда не были запечатаны настолько герметически,насколько хотелось правительству, и в позднее средневековье иноземнымреформаторским движениям удалось проникнуть в Московию. Одно, ересьстригольников, в середине XIV в. распространилось в Новгороде, который извсех русских городов имел теснейшие контакты с Западом. Об этом движениимало достоверных свидетельств, поскольку последователей его в конечном итогеистребили, а писания их сожгли, но оно представляется типичнойпротореформаторской ересью, сходной с учением альбигойцев. В своих уличныхпроповедях стригольники клеймили рукоположенных священнослужителей и монаховза их развращенность и суетность, отрицали большинство Таинств и требоваливозврата к "апостольской" церкви. В 1470-х гг. в Новгороде появиласьродственная ересь жидовствующих. Ее последователи также поносили церковь запристрастие к мамоне, особенно за владение огромными земельными богатствами,и звали к опрощенной, более духовной вере. Ересь жидовствующих сталапредставлять для господствующей церкви немалую опасность, посколькупривлекла сторонников среди священников, близких к царю, и даже среди егоблизких родственников. Однако самая серьезная угроза для правящей церкви зародилась в еесобственных рядах, среди людей, чья догматическая и обрядовая ортодоксиябыла вне всяких подозрений. В конце XV в. среди монахов, живших на гореАфон, центре православного иночества, пошли разговоры о неминуемом концесвета. Некоторые монахи ушли из монастырей и приняли схиму. Они жили вбольшой простоте, молились, читали и предавались созерцанию. Это движениеисихастов было ввезено в России монахом Нилом Сорским, побывавшим наАфонской горе. Около 1480 г Нил ушел из своего монастыря и выкопал себекелейку в болотистой лесной чаще в верхнем течении Волги, где стал жить водиночестве, молитвах и изучении Св. Писания и святоотеческих книг. Егопримеру последовали другие монахи и стали селиться поблизости от его обителиили дальше к северу. Поначалу "заволжские старцы", казалось, не представлялиугрозы для правящей церкви, поскольку проповедуемая ими жизнь была слишкомсурова, чтобы привлечь многочисленных приверженцев. Однако со временем НилСорский ввязался в полемику о принципе монастырского землевладения, ицерковь после этого поразил кризис. <<страница 302>> К концу XV в. притязания московской монархии на самодержавноевладычество были вполне удовлетворены, и она уже не так остро нуждалась вмирских услугах церкви. Она даже стала плотоядно поглядывать на церковныевладения, - умножению которых сама немало способствовала,- поскольку они неприносили ни податей, ни службы и могли бы быть использованы куда лучше,если б их можно было поделить на части и раздать в поместья. Иван IIIдостаточно ясно выразил свое отношение к церковным имуществам, забравбольшую их часть в покоренном Новгороде себе. Теплый прием, оказанный приего дворе жидовствующим, возможно, объяснялся отчасти активными нападкамиереси на монастырские богатства. Сын Ивана Василий III стал придирчивонадзирать за монастырскими доходами и, бывало, запускал в них руку. Он, повсей видимости, издал какой-то указ, запрещающий монастырям прикупать землюбез царского разрешения, поскольку данное в начале царствования Ивана IV(1535 г.) распоряжение на этот счет ссылалось на некий предыдущий закон.Многие бояре также симпатизировали идее церквибессеребренницы, отчасти чтоботвлечь внимание монархии от своих собственных владений, отчасти чтоб помочьей обзавестись новой землей для раздачи служилым людям Есть подозрение, чтолибо царь, либо близкие ко двору бояре убедили пр. Нила покинуть свою леснуюобитель и выступить с резким осуждением монастырского землевладения. Этослучилось в 1503 г., когда пр. Нил неожиданно появился на соборе и призвалцерковь отказаться от своих богатств и жить подаянием. Призыв его привелсобравшихся в панику; синод единогласно отверг его предложение и в своемрешении вновь подтвердил неделимость и святость церковных имуществ. Однакотак легко от этого вопроса избавиться не удалось. Речь пр. Нила была лишьпервым выстрелом в протянувшейся до середины XVI в. войне между двумяцерковными партиями, окрещенными позднее нестяжателями и любостяжателями. Тяжба эта развернулась в первую очередь не из-за политики; вопросстоял о различных взглядах на церковь. Пр. Нил и другие заволжские старцыискали идеальной церкви, необремененной мирскими заботами и служащейдуховным и нравственным путеводным огнем для темного и греховного мира.Одной из ведущих фигур в партии Нила Сорского был уроженец Корфу МихаилТриволис, известный на Руси под именем Максима Грека, учившийся в Италии,где он попал под влияние Савонаролы. Он приехал в Россию, чтобы помочь впереводе греческих книг, и пришел в ужас от падения нравов среди русскогодуховенства. Почему нет на Руси Самуилов, чтобы выступить против Саула, иНафанов, чтобы высказать правду заблудшему Давиду, вопрошал он. И ответ,данный Курбским (а если не им, то тем, кто был автором посланий,приписываемых Курбскому Иваном IV), гласил: потому, что русское духовенствонастолько поглощено своим мирским богатством, что "лежит неподвижно,ласкаясь всячески ко властям и угождая им, чтобы сохранить свое и приобрестиеще большее"*6. В этом доводе слышалось недвусмысленное политическоезаявление, а именно что только бедная церковь способна не склонить головыперед государем и послужить совестью народной. Консервативная партиялюбостяжателей, напротив, желала, чтобы церковь тесно сотрудничала смонархией и вместе с нею пеклась о сохранении в царстве истиннохристианского духа. Для этого церкви нужны источники дохода, ибо лишьфинансовая независимость даст духовенству простор для занятий мирскимиделами. Каждая партия могла сослаться на исторический прецедент; перваяуказывала на обычаи раннего христианства, а вторая кивала на византийскуютрадицию. Монархия занимала в этом споре двусмысленную позицию. Онабезусловно желала вновь заполучить церковные земли и с этой целью поначалупоощряла первую группу - нестяжателей. Однако она предпочитала политическуюфилософию второй партии, согласно которой церковь является сотрудницейгосударства. Ссылки на Нафана и Самуила никак не могли прийтись по вкусугосударямвотчинникам, которые не хотели в своем царстве никаких независимыхучреждений, а тем паче церкви, возомнившей себя совестью народной. Вконечном итоге монархия умудрилась путем искусных маневров использовать обепартии: поначалу она поддерживала любостяжателей, а затем, избавившись с ихпомощью от сторонников независимой, духовной церкви, переменила курс и,приняв рекомендации поверженной партии нестяжателей, приняласьсеквестрировать церковные земли. *6 Цит. в А. Павлов, Исторический очерк секуляризации церковныхземель в России. Одесса, 1871, ч. I, стр. 84 сн. - 85 сн. Вожаком и главным идеологом консерваторов был настоятельВолоколамского монастыря Иосиф. Монастырь его был весьма необычен и сильноотличался от всех подобных учреждений, существовавших тогда на Руси. Жизнь внем строилась на принципе коммуны, в которой монахам не позволялось иметьчастной собственности. Всем имуществом владел монастырь в целом. Братьямполагалось жить в монастыре и подчиняться строгому уставу, составленномунастоятелем. Монастырь в Волоколамске владел собственностью и тем не менеене погряз в суете. Нововведения Иосифа показали, что можно совместитьземлевладение с предписываемыми церковью аскетическими привычками, и, чтобогатство не обязательно ведет к забвению нравственного долга, какутверждали заволжские старцы. Именно поэтому покоробленное ниловской речьюдуховенство обратилось к Иосифу в надежде, что он возглавит ответноенаступление на Нила Сорского. В своей защите принципа монастырскогоземлевладения Иосиф располагал одним мощным доводом. Согласно православномуканоническому праву, приходским священникам полагается жениться, но епископуследует оставаться безбрачным, и это правило заставляет церковь назначатьепископов из монашеской среды. Ссылаясь на это правило, Иосиф доказывал, чтонеразумно было бы требовать от монахов проводить все свое время в заработкехлеба насущного, ибо тогда у них не осталось бы времени на приобретениезнаний и опыта, которые понадобятся им, если их призовут возглавить епархию.Такая практика была бы вредна еще и потому, что лучшие люди, а именно бояре,которых церковь широко использовала для управления монастырями и епархиями,стали бы обходить монастыри, если бы их заставили заниматься физическимтрудом. Довод этот носил практический, почти бюрократический характер.Однако Иосиф не остановился на этом и поставил под сомнение движущие мотивызаволжских старцев. Он был ярым врагом жидовствующих ив своих проповедяхпризывал искоренить их огнем и мечом, даже не дав им покаяться. Нил Сорскийсо своими приверженцами ни в коей мере не симпатизировали этой ереси, нопредпочитали отлучение от церкви смертному приговору. Иосиф использовал этоболее терпимое отношение нестяжателей, чтобы усомниться в их правоверности.В главном своем сочинении (сборнике произведений, составленном его ученикамии неудачно озаглавленном "Просветитель") он громоздил друг на друга цитатыиз Св. Писания и свято-отеческих книг в доказательство своих положений,перемежая аргументы фйлиппиками против жидовствующих и всех, кто относился кним хоть с долей терпимости. По его мнению, русская церковь в своемтогдашнем виде была чистейшей и совершеннейшей на свете ("русская земля нынеблагочестием всех одоле"*7). Из этого взгляда следовало, что любая реформананесет ущерб религиозному облику страны и уменьшит шансы ее жителей навечное спасение. *7 Цит. в Н. Ф. Каптерев, Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович,Сергиев посад, 1909, I, стр. 34. Иосиф подкреплял свои доводы безжалостными интригами при дворе,рассчитанными на то, чтоб восстановить царя против реформаторов и ихсторонников среди придворных и бояр. Он был проповедником "воинствующейцеркви" и в начале своего пути иногда ссорился с монархией, однако теперь,когда церковные владения оказались под угрозой, он сделался безудержнымапологетом царского абсолютизма. Иосиф первым в России высказал идею обожественном происхождении царской власти и в своих доказательствах этогоссылался на авторитет Агапета, византийского писателя VI в., у которогопозаимствовал центральный тезис своей политической теории: "Хотя Император всвоем физическом бытии подобен другим людям, во власти [или должности] своейон подобен Богу"*8. Чтобы заслужить царскую милость, он сделал в 1505 или1506 г. шаг, которому не было прецедента в русской истории, - отказался сосвоим монастырем от покровительства местного удельного князя (который, междупрочим, был его щедрым благодетелем), младшего брата Ивана III, и стал подличное попечительство Великого Князя. Так, искусно сочетая нападки на ересьс панегириками абсолютизму и постоянно напоминая монархии, насколько полезнадля нее церковь, Иосиф сумел взять верх над заволжскими старцами. Небольшаягруппа пустынножителей, ратовавшая за духовную церковь, не могла тягаться схитроумным настоятелем. После смерти Иосифа Волоцкого (1515 г.) главнейшиецерковные должности были заняты членами его партии, и множество русскихмонастырей было реорганизовано по образцу обители в Волоколамске. Решающеесобытие в этом конфликте произошло в 1525 г., когда один из учеников Иосифамитрополит Даниил в нарушение канонического права позволил Василию IIIразойтись с бесплодной женой и снова вступить в брак и предложил взятьцарский грех, коли то вообще был грех, на свою совесть. С тех порблагодарный царь безоговорочно поддерживал иосифлян - до такой степени, чтодавал им сажать в темницу своих противников, в том числе и Максима Грека.Апогея своего влияния иосифлянская партия достигла при митрополите Макарии.Именно этот церковный деятель подал Ивану IV мысль венчаться на царство. *8 Ihor Sevcenko, "A Neglected Byzantine Source of MuscovitePolitical Ideology", Harvard Slavic Studies (1954), II, pp. 141-79. Опасения за свои имущества были, разумеется, не единственным мотивом,по которому русская церковь усиливалась создать мощную, неограниченнуюмонархию. Были и другие сооображения: нужда в государственной поддержке дляискоренения ересей, защиты православных, находившихся под мусульманским икатолическим владычеством, и отобрания польско-литовских земель, некогдавходивших в состав "Святой Руси". Угроза секуляризации была лишь наиболеенасущным фактором, делавшим сотрудничество со светской властью особеннонеобходимым. Русская православная церковь традиционно склонялась в пользусильной царской власти и в первой половине XVI в. поставила весь свойавторитет на сторону московской монархии, внушая ей амбиции, до которых тане могла додуматься сама. Вся идеология русского самодержавия былавыработана священниками, по мнению которых интересам религии и церкви лучшевсего смогла бы послужить монархия с неограниченной властью. Эта идеологияскладывалась из следующих главных компонентов: 1. Идея Третьего Рима. Рим Петра и Константина пал в наказание заересь; Москва сделалась Третьим Римом и как таковая будет стоять вечно, ибочетвертому не бывать. Идея эта была сформулирована где-то в первой половинеXVI в. псковским монахом Филофеем и стала неотъемлемой частью официальнойполитической теории Московской Руси. С нею было связано убеждение, что Русьесть безупречнейшее и благочестивейшее христианское царство на. свете; 2. Идея империи. Московские государи являются наследникамиимператорской линии, ведущей в глубину веков к императору Августу. Ихдинастия является древнейшей и потому досточтимейшей на свете.Укладывающаяся в эту схему генеалогия была разработана духовными лицами,трудившимися по