Въ тюрьмЪ, въ армiи и на свободЪ.

(Расазъ б. "ландштурмиста".)

Пока я попалъ въ ряды арміи, успЪлъ побывать въ пяти тюрьмахъ въ ГаличинЪ и Венгріи, былъ подъ военнымъ судомъ, судился какъ „измЪнникъ", и только послЪ погнали меня на фронтъ.

ПослЪ объявленія мобилизаціи, жандармы, а даже акцизные стражники арестовали всЪхъ, кого подозрЪвали въ „руссофильствЪ". Въ с. ГородницЪ, славившемся своей "неблагонадежностью", было арестовано 6 человЪкъ, въ томъ числЪ я и сынъ мЪстнаго священника, канд. адвокатуры И. В. Козоровскій. ВсЪхъ „руссофиловъ", въ томъ числЪ гусятынскаго бургомистра, еврея Кавалка (вскорЪ, впрочемъ, отпущеннаго на свободу) и уЪзднаго инженера - поляка, держали сначала въ гусятынскомъ арестномъ домЪ, а затЪмъ, подъ конвоемъ акцизныхъ стражниковъ, отправили въ Коломыю. Коломыйская тюрьма была биткомъ набита русскими галичанами. Въ числЪ узниковъ были судья А.О. Гулла изъ Коссова, свящ. А. Гелитовичъ изъ Коссова, его сынь, судья А. Гелитовичъ, свящ. Николай Семеновъ изъ Коломыи, свящ. М. Левицкій изъ ВербЪжа, б. членъ апстрійскаго парламента д-ръ Н. Н. ГлЪбовицкій, его отецъ свящ. Павелъ Глебовицкій и др. Число арестантовъ все увеличивалось. Привели страшно иэбитыхъ, изуродованныхъ — учителя изъ Хоросткова Кенса съ сыномъ Амвросіемъ, которыхъ избила еврейско-мазепинская толпа, сначала въ ХоростковЪ, а затЪмъ въ Копычинцахъ, когда ихъ везли изъ суда на вокзалъ, такъ какъ конвоировавшiе ихъ жандармы приказали нарочно извозчику Ъхать медленно, чтобы толпа могла выместить на нихъ свою злобу, причемъ старикъ Кенсъ потерялъ даже сознаніе отъ побоевъ. Кстати сказать, оба Кенса были въ кандалахъ, такъ что не могли парировать наносимыхъ имъ ударовъ.

Въ КоломыЪ держали насъ около мЪсяца, а когда русскія войска стали приближаться, насъ увезли въ Шатмаръ-Немети въ Венгріи, причемъ на всЪхъ станціяхъ насъ обкидывали камнями. Когда мы на вокзалЪ въ Шатмаръ-Немети вышли изъ вагоновъ, на насъ бросилась толпа съ кусками каменнаго угля. Били, какъ звЪрей, посыпалась отборная ругань. Особенно досталось священникамъ Левицкому (80 лЪтъ) изъ ВербЪжа и Семенову изъ Коломыи.

Мы были ошеломлены этой встрЪчей и особенно тЪмъ, что всЪ эти насильники, здЪсь, въ глубокой Венгріи, говорили по польски. Секретъ вскорЪ выяснился. Банда громилъ, около ста человЪкъ, были поляки, почти исключительно интеллигенты: чиновники, желЪзнодорожники, учителя, бЪжавшіе передъ,,москалями" изъ Восточной Галичины. Для нихъ была устроена въ Шатмаръ колонія. Узнавъ заблаговременно о нашемъ пріЪздЪ, они собрались на вокзалЪ, чтобы встрЪтить насъ должнымъ образомъ.

Въ ШатмарЪ держали насъ четверо сутокъ взаперти, въ совершенно темномъ магазинЪ какой-то мЪльницы. Спали мы на сырой, голой землЪ. Затемъ насъ отправили въ Мискольчъ, въ военную тюрьму. Тамъ было уже около 600 человЪкъ галичанъ, въ томъ числЪ до 200 человЪкъ интеллигентовъ; были тоже чехи (двое изъ нихъ — запасные офицеры) и нЪсколько словаковъ. Отношенія были довольно сносныя, благодаря чехамъ и словакамъ, смотрЪвшимъ за порядкомъ. Но все-таки случались тяжелыя, гнусныя сцены. Напр., тюремный унтеръ-офицеръ, вЪнскій еврей, приставалъ ко всЪмъ молодымъ крестьянкамъ, а особенно къ одной красивой гуцулкЪ. Гуцулка съ отвращеніемъ отклоняла его гнусныя предложенія, однако, еврей не унимался, а даже, случайно захвативъ ее наединЪ, изнасиловалъ ее.

Солдаты нЪмцы и мадьяры крали пищу, присваивали себЪ деньги узниковъ и т.п.

ВсЪхъ узниковъ привлекли къ военному суду станиславовской дивизіи, пребывавшему въ то время въ МискольчЪ. Конкретной вины не доказали никому. Все сводилось къ вопросу: „что такое „руссофилы" и „украинцы" и почему первые не желаютъ называть себя „украинцами"? Военные судьи совершенно не понимали причинъ, которыя ставились въ вину узникамъ, но, несмотря на это было рЪшено задержать всЪхъ арестованныхъ въ тюрьмЪ до конца войны. КромЪ того, двое крестьянъ были приговорены къ 10 годамъ тюремнаго заключенiя, одинъ за отказъ дать солдатамъ подводу, другой-же за разборку телЪги, когда солдаты хотЪли реквизировать ее для отступающихъ войскъ. ВсЪ обязанные къ воинской повинности были „амнистированы" и призваны на военную службу, а съ ними и я былъ отправленъ въ Кошицы, а оттуда въ Левочу, въ 95 п. полкъ. Въ ЛевочЪ была образована изъ арестованныхъ особая часть и отправлена на фронтъ въ Галичину, гдЪ я и попалъ къ русскимъ въ плЪнъ.

("Прик. Русь", 1914 г., № 1482-4.)

Львовскiй уЪздъ.

ДвЪ мобилизаціи.

Находясь на положеніи пасынка, русскій народь въ Австріи старался собственными силами поддерживать въ своей средЪ просвЪщеніе и развивать экономическую силу въ народныхъ массах. Лишенный собственной національной школы, принужденный воспитывать свою молодежь въ австрійско-польско-„украинскихъ" школахъ, гдЪ ради политическихъ цЪлей извращались научныя истины, а цЪлыя страницы исторіи, въ частности - русской, представлялись въ ложномъ свЪтЪ, единственно съ тЪмъ преднамЪреніемъ, чтобы удержать русскій народъ въ ГаличинЪ, если ужъ не въ полной темнотЪ, такъ по крайней мЪрЪ подальше отъ исторической правды, — онъ долженъ былъ, естественно, искать своей подлинной правды, своихъ собственныхъ культурно-національныхъ путей. Близость русскаго кордона, этнографическое и вЪроисповЪдное единство народа, живущего по обЪ стороны б. австро-русской границы, а кромЪ того напряженная и стремительная жажда проложить себЪ удобный путь на востокъ, подсказывали австро-нЪмцу дЪйствовать именно такъ, а не иначе, то есть, душить всякое проявленіе русскаго духа въ народЪ, съ одной стороны, а воспитывать себЪ приверженцевъ и заодно ярыхъ враговъ русскаго міра въ нашей-же русской средЪ, съ другой. И, хотя часть мЪстнаго русскаго населенія и совратилась на ложный и предательскій путь, указанный австро-нЪмецкой агитаціей, то все-таки большинство, въ частности же-сЪрыя народныя массы не послушались и не убоялись тЪхъ злонамЪренныхъ наущеній, которыми австрійская администрацiя, жандармы и школа старались вызвать въ умахъ галицко-русскаго народа ненависть и презрЪніе къ главному его національному ядру, къ закордонному русскому народу. Эти массы сохранили идею національнаго и культурнаго единства и подъ этимъ угломъ шла у насъ въ ГаличинЪ, за нЪсколько десятковъ лЪтъ до войны, вся народно-просвЪтительная работа.

Неразработанность природныхъ богатствъ края, скудость и безпомощность мЪстнаго сельскаго хозяйства, экономическое порабощеніе и экслуатація населенія, состоящаго почти исключительно изъ крестьянъ и весьма немногочисленной мірской и духовной средней интеллигенцiи, заставляло нЪкоторыя болЪе энергичныя и вдумчивыя единицы обратить свое вниманіе на экономическое укрЪпленіе народа и работать для народа въ этомъ направленіи.

СлЪдовательно, вся наша общественная жизнь, не въ примЪръ другимъ народамъ, шла въ двухъ параллельныхъ направлЪніяхъ: созданiя собственныхъ русскихъ бурсъ, являвшихся единственно возможнымъ въ данныхъ условіяхъ суррогатомъ русской школы, и весьма медленнаго, но упорнаго распространенiя среди народа кооперативныхъ началъ для товарообмЪна деревни съ городомъ. Работа, требовавшая упорнаго труда, исключавшая уже по своей природЪ всякаго рода политику, — однако-же стоившая въ дни разразившейся въ 1914 г. міровой войны многихъ тысячей жизней русскихъ галичанъ...

Какъ для австрійскихъ властей, такъ и для нашей культурной и общественной жизни, городъ Львовъ являлся центромъ, откуда исходила вся просвЪтительная и экономическая дЪятельность русской организацiи и распространялась по цЪлой ГаличинЪ, путемъ ли печатнаго слова, или же путемъ устройства разнаго рода курсовъ, а также командировки въ уЪзды инструкторовъ для учрежденія на мЪстахъ читалЪнъ и кооперативовъ.

Поэтому неудивительно, что въ приснопамятный 1914 годъ львовскія тюрьмы скорЪе и больше всЪхъ наполнились нашими людьми.

Не бездЪйствовали наши передовые люди передъ войной, не покладая рукъ помогали они народу двигаться на высшую ступень культурнаго развитія, но одновременно не дремали и тЪ, кто считалъ насъ своими врагами, въ особенности же работали и старались втихомолку, прельщенные австрійцами, доморощенные наши „украинцы". Заблаговременно составлялись списки - сначала виднЪйшихъ русскихъ народныхъ дЪятелей, а затЪмъ ужъ и всЪхъ, кто только писалъ свою фамилію этимологически или читалъ хотя-бы самую безобидную русскую газету или книжку.

Наступили дни военной мобилизаціи для защиты Австріи отъ внЪшняго врага - Россіи...

А вмЪстЪ съ военной мобилизаціей началась не менЪе грозная и повсемЪстная у насъ въ ГаличинЪ тюремная мобилизація русскихъ людей, заподозрЪнныхъ не въ содЪянномъ преступленіи a исключительно только въ томъ, что они могутъ въ будущемъ это прЪступленіе совершить. И въ извувЪрскомъ предвидЪніи этого, только предполагаемаго еще, могущаго въ будущемъ совершиться преступленія, полилась невинная кровь, заработали висЪлицы, наполнились тюрьмы до краю. Ясно и откровенно сказано объ этомъ въ позднЪйшемъ манифестЪ императора Карла, которымъ онъ распорядился въ 1917 г. отпустить нашихъ узниковъ на свободу; „Zur Motivirung dieses Vorganges weist k. u. k. Regierung darauf hin, dass die zum Kriegsbeginn als Vorsichtsnahme veranlasste Interternierung von unverlasslichen eigenen Staatsangehorigen nur fur kurze Zeit zur Hintanthaltung der Storung der Mobilisirung gedacht war". [„Въ объясненiе этой мЪры ц. и к. правительство указываетъ на то, что произвЪденная въ началЪ войны интернировка собственныхъ сомнительныхъ гражданъ только на непродолжительное время для предупрежденiя попытокъ помЪшать мобилизацiи". И можно безъ преувеличенія сказать, что, если-бы австрійскія тюрьмы были попросторнЪе, да были 6ы ихъ побольше, тогда ревнители австрійской государственности 6ыли-бы заперли въ нихъ весь галицко-русскій народъ. Какъ доказательство, приводимъ текстъ одной изъ телеграммъ галицкаго намЪстника къ провинціальнымъ властямъ, извлЪченный изъ архива б. намЪстничества, который въ русскомъ переводЪ гласитъ:

"ВсЪхъ арестованныхъ политичЪски заподозрЪнныхъ, неблагонадежныхъ руссофиловъ и т. п., поскольку они еще не преданы военному суду, выслать немедленно въ львовскую тюрьму; арестовать всЪхъ, кто только подозрителенъ. [Подлин. по польски: „Wszystkich aresztowanych politycznie podejrzanych, niepewnych rusofilow i t. p., o ile nie oddano ich juz sadom wojskowym, odeslac zaraz do wiezenia we Lwowe; aresztowac, co tylko podejrzane".]

И дЪйствительно арестовывалось все, поголовно, безъ разбора. Старики, женщины, дЪти, здоровые и больные, разумные и юродивые, люди съ положеніемъ и бездомные нищіе, — a o результатахъ этого патріотическаго рвенія, столь тяжелымъ бременемъ свалившагося на насъ, свидЪтельствуетъ другая телеграмма того-жЪ намЪстинка на имя предсЪдателя краковской судейной палаты. СодЪржаніе ея слЪдующее: „Ланцутскій староста сообщаетъ, что y него не имЪется больше мЪста для политическихъ узниковъ; прошу поручить начальнику суда въ ЛанцутЪ принимать арестантовъ въ тюрьму, даже въ томъ случаЪ, если бы она временно была переполнена, o принятыхъ же мЪрахъ немедленно мнЪ донести. Принимаются мЪры къ переводу этихъ арестантовъ въ Ряшевъ или въ другіе края". [Подлин. по польски: "Starosta Lancuta donosi, ze nie ma gdzie pomiescic aresztantow politychnych; prosze polecic naczelnikowi sadu w Lancucie przyjmowac aresztantow do aresztow sadowych, gdyby chwilowo nawet bylo wielkie praepelnienie, i o zarzadzeniu mnie zaraz doniesc. Pszenieszenie tych aresztantow do Rzeszowa albo do innych krajow w toku".]

НаравнЪ съ ланцутской тюрьмой были переполнены такжЪ и тюрьмы всЪхъ другихъ галицкихъ городовъ и мЪстечекъ. Невозможно перечесть всЪхъ пострадавшихъ, такъ какъ одно собираніе матеріаловъ, въ виду ужасающихъ размЪровъ этихъ сплошныхъ арестовъ, продлилось бы на цЪлые годы. A приведенныя здЪсь данныя являются лишь яркой и характерной частицей того отношенія и тЪхъ неразбирающихся въ средcтвахъ пріемовъ, которые примЪнялись Австріей къ галицко-русскому народу, чтобы вконецъ уничтожить eгo національное самосознаніе, имя и даже самое его бытіе...