Первый перiодъ австрiйскаго террора въ ГаличинЪ.

Бережанскiй уЪздъ.

Въ Бережанскомъ уЪздЪ, по имЪющимся свЪдЪнiямъ были арестованы слЪдующие лица: свящ. Александръ Чубатый съ женой изъ с. Жукова; свящ. Мих. Горчинскiй изъ Болотны; священники Влад. Коновалецъ изъ Малехова и Ваньо изъ Заланова; свящ. Григорiй Качала изъ с. ЛЪсникъ; чиновникъ табачн. фабрики Исидоръ Цыбикъ; свящ. Ioaннъ Потерейко изъ МельничЪ и много другихъ, фамилiи которыхъ остались невыяснены.

Вотъ что рассказываетъ о своемъ арестованiи о. Григорiй Качала: Меня арестовали 4 августа 1914 г. Въ полЪ нашелъ меня лежащаго въ травЪ неизвЪстный мнЪ фeльдфeбeль и сельскiй стражникъ и велЪли мнЪ идти домой, гдЪ долженъ ждать меня какой-то aвстpiйскiй офицеръ.

BмЪстo офицера встрЪтилъ я дома жандарма. Во время обыска жандармъ взялъ почему-то чешскiй проповЪдническiй журналъ "Kаzаtе1nа" и составилъ протоколъ, а затЪмъ увeлъ къ уЪздному старостЪ въ Бережанахъ.

Комиссаръ староства заявилъ, что имеется доносъ будто бы я пугалъ своихъ прихожанъ страшнымъ голодомъ, который вoзникнеть во время войны.

По пути изъ староства въ тюрьму, на мою просьбу, мы зашли въ окружной судъ.

Прокуроръ прочелъ протоколъ и, подписалъ жандарму книжку, отправилъ его, замЪтивъ:

— My z ksiedzem juz sami zrоbimy porzadek.

ПослЪ ухода жандарма прокуроръ пригласилъ мeня садиться и сказалъ:

My tych aresztantуw mamy już bez liku: ktos tam na drodze rozglądał się inny kiwnął ręką lub glową, inny znowu siadł pod krzakiem dla załatwienia.., a zandarm by to zoczył; zaraz każdego chwyta i dostawia tutaj jako podejrzanego szpiega. Dalej już niema gdzie pomiescic tych aresztantów. Ja tutaj w papiorach żandarma nie znajduję nic karygodnego, a więc mogę księdsza puscić do domu. Radzę tytko chować sie przed żandarmami.

Со страхомъ пробрался я между патрулями ночью, какъ воръ, домой, но на другой день явился тотъ-же жандармъ съ пятью другими и забралъ меня прямо въ бережанскую тюрьму. Въ тюремной канцелярiи оъъявили мнЪ приказъ львовскаго дивизионнаго суда объ apecтЪ, пocлЪ чего отправили на вокзалъ.

Туть я встретился съ благочиннымъ изъ с. Мозоловки о. Томовичемъ, также въ обществЪ жандарма.

Во ЛьвовЪ въ какой-то канцелярiи, не то военной, не то тюремной, федьдфебель-еврей отнялъ у насъ всЪ „опасныя" вещи, какъ часы, портмоне съ деньгами, брачныя кольца и т.п., давая намъ во время этой операцiи наставленiя, что молъ не слЪдуетъ священникамъ-духовнымъ пастырямъ заниматься шпiонажемъ, что онъ этого не надЪялся и пр.

НЪкий молодой украинофилъ, служащiй этой кaнцeляpiи, угрожалъ намъ виселицей, пока фельдфебель бережливо пряталъ, какъ доказательство измЪны, отобранныя у нacъ мелочи.

Былъ здЪсь также свящ. Дуркотъ съ двумя сыновьями.

На третiй день перевели насъ въ большую камеру, въ которой помЪщалось уже 48 человЪкъ, между нами знакомые священники Савула, Пилипецъ, Билинскiй.

Меня и свящ. Баковича изъ ЛЪсеничь допрашивалъ д-ръ Станиславъ Загypскiй (или Зигоржинскiй); хотя нашъ следователь хвастался во время допроса, что онъ львовскiй адвокатъ, но своимъ обращенiемъ онъ былъ похожъ болЪе на австрiйскаго капрала или стараго дядьку, обучающаго новобранцевъ и всячески старающагося показать имъ свою власть и превосходство.

Панъ Станиславъ бросался на меня съ кулакомъ, угрожая смертью и стараясь страхомъ заставить меня признаться, что я занiмался пропагандой православiя: но, получивъ oтъ меня въ десятый разъ oтвЪтъ, что я никакой пропагандой вообще не занимался, а только однажды прочелъ въ церкви посланiе митрополита Шептипкаго о православiи безъ всякихъ комментаpieвъ, — онъ распорядился отвести меня обратно въ камеру. Тутъ слЪдуетъ замЪтитъ, что о. Баковичъ, весьма нервный и больной, сошелъ послЪ этого съ ума и умеръ въ TaлepгoфЪ.

Жизнь въ тюрьмЪ была незавидная. Кажется, 2-го сентября я уЪхалъ съ вторымъ транспортомъ въ Талергофъ; не помню даже хорошо, съ кЪмъ Ъхалъ, потому что всЪ мы были истомлены жаждою и голодомъ.

Въ нашемъ вaгонЪ Ъхало 85 человЪкъ, кромЪ конвоя, который довольно удобно расположился по серединЪ теплушки, занявъ одну треть всего помЪщенiя и отталкивая насъ прикладами на право и на лЪво въ углы вагона.

Ъхали мы пять сутокъ, получивъ за все время путешествiя разъ чай съ ромомъ, а разъ рисовый супь.

По пути на вокзалЪ били прикладами, куда попало. Меня ударили въ бедро: счастье, что я тогда несъ шинель свящ. Петровскаго изъ Рыкова. Помню также, что, когда мы грузились во ЛьвовЪ на главномъ вокзалЪ, полицейскiй ударилъ свящ. Марицкаго дважды саблею плашмя по шеЪ. Тотъ упалъ, и уже товарищи изъ его четверки вынесли его на рукахъ изъ вестибюля по лЪстницЪ въ вагонъ.

Свящ. Гp. Качала.

 

Бобрецкiй уЪздъ.

Сейчасъ послЪ объявленiя мобилизацiи въ 1914 г. начались аресты виднЪйшихъ русскихъ дЪятелей въ уЪздЪ. Насколько можно было установить, число арестованныхъ достигло до начала военныхъ дЪйствiй 195 человЪкъ.

Въ особенности пострадало русское нaсeленie отъ австрiйцевъ въ то время, когда уже стали развертываться военныя дЪйствiя въ Вост. ГаличинЪ. Терроръ былъ до того страшный, что населенiе сидЪло безвыходно дома, чтобы не попадаться на глаза австрiйскимъ палачамъ.

Въ с. Новыхъ СтрЪлискахъ солдаты закололи Григорiя Вовка, стоявшаго въ своемъ саду и смотрЪвшаго на проходившiя австрiйскiя войска.

Трупъ убитаго крестьянина солдаты внесли въ хату, которую затЪмъ сожгли вмЪстЪ съ покойникомъ.

Въ с. Бортникахъ жандармы арестовали и увели четырехъ 10-летнихъ мальчиковъ ва то, что они смотрЪли на проЪзжавшiй поЪздъ.

Въ первыхъ дняхъ августа 1914 г. былъ арестованъ о. Иванъ Яськовъ, мЪстный настоятель прихода, мобилизованный въ качествЪ военнаго священника. Его возвратили съ фронта и посадили въ тюрьму въ КоломыЪ, послЪ перевели въ военную тюрьму въ BЪнЪ, оттуда перевели въ Дрозендорфь, а наконецъ отправили въ Талергофъ.

KpoмЪ него арестовали въ Бортникахъ Iосифа Слюзара, черезъ нЪсколько дней войта Федора Сенева, Андрея Двендровскаго, Семена Хоменка, а въ концЪ августа Евгенiю Пахтингеръ. Арестованныхъ перевозили поодиночкЪ въ тюрьму въ БобркЪ, а отсюда вмЪстЪ съ львовскимъ транспортомъ сослали въ Талергофъ.

ВсЪ упомянутые лица вернулись домой накануне развала Австрiи, кромЪ Андрея Даендровскаго, почившаго „подъ соснами" въ ТалергофЪ.

Въ с. ВолощинЪ мадьяры привязали къ пушкЪ Ивана Терлецкаго и еще одного 80-лЪтняго старика и поволокли такимъ образомъ съ собой. Судьба ихъ неизвЪстнa.

Австрiйцы, въ особенности мадьяры и нЪмцы, не считались и съ религiозными чувствами нашего народа. Они врывались въ церкви, грабили ихъ и устраивали тамъ настоящiя оргiи. Къ подобнымъ фактамъ, имЪвшимъ мЪсто и въ другихъ уЪздахъ, можно прибавить также случаи оскверненiя и грабежа церквей въ Бобрецкомъ уЪздЪ. послъднiе имЪли мЪсто въ селенiяхъ ГриневЪ, СуходолЪ, ОстровЪ и въ м. Новыхъ СтрЪлискахъ.

Газ. „Прикарп. Русь" № 1456, 14 окт. (18 нoября) 1914.

С. Водники. (Разсказъ крестьянина Михаила Ив. ЗвЪрка, старика 74 лЪтъ). Меня арестовали 24 августа 1914 г. по доносу одного изъ односельчанъ за то, что я читалъ газету „Русское Слово". На разсвЪтЪ явился ко мнЪ на домъ aвcтpiйскiй жандармъ Кобринъ и, арестовавъ меня безъ обыска, отвелъ въ м. Звенигородъ въ полицiю, гдЪ издЪвались надо мной вмЪстЪ съ кoмeндантомъ Ковальскимъ. Изъ Звенигорода отправили этапнымъ порядкомъ въ Старое Село на желЪзную дорогу.

Туть полицейскiй избилъ меня и моего спутника-арестанта Ивана Наконечнаго до крови. Во Львовъ прiЪхали мы подъ сильной охраной въ праздникъ Успенiя и насъ помЪстили въ тюрьмЪ „Бригадкахъ" по Казимировской улицЪ.

Во ЛьвовЪ сидЪлъ я вмЪстЪ cъ другими русскими галичанами цЪлyю недЪлю, а тамъ погрузили насъ въ товарные вагоны и подъ пломбой отправили на западъ. По пути въ Перемышль дали намъ на обЪдъ бочку воды.

Изъ Львова въ Талергофъ Ъxaли мы съ понедЪльника до пятницы. Въ вагонахъ, разсчитанныхъ на шесть лошадей или же сорокъ человЪкъ, находилось по 80 и больше людей. Невозможная жара и страшно спертый воздухъ въ вагонахъ безъ оконъ, казалось, убъетъ насъ, пока доЪдемъ къ мЪсту назначения въ Талергофскiй адъ.

Физическiя мученiя, которымъ насъ подвергли австрiйскiя власти въ началЪ нашего ареста, были злонамЪренны. Чтобы усилитъ ихъ, намъ никоимъ образомъ не разрешалось слазить съ вагона, дверь была наглухо заперта, даже естественныя надобности приходилось удовлетворять въ вагонЪ.

С. Букавина. 19 августа 1914 г. Въ с. БукавинЪ австро-мадьярскiя войска, отступая передъ русскими, разобрали на рЪкЪ мостъ, желая такимъ образомъ задержать наступленiе врага. ЗатЪмъ вошли въ село, гдЪ на самомъ краю находилась усадьба 55-лЪтняго крестьянина Михаила Кота, получившаго приказъ переселиться съ семьей въ самую деревню, въ виду возможнаго обстрЪла перехода черезъ рЪку русскими войсками. Упомянутый крестьнинъ, подчиняясь военному приказанiю, наспЪхъ отвезъ свое семейство вглубь села, а самъ вернулся еще домой, чтобы вывезти самое необходимое изъ своихъ пожитковъ. Увидевъ свое хозяйство совершенно разграбленнымъ австiйцами, обратился кь офицеру съ просьбой — хоть частично возмЪстить ему изъ казенныхъ суммъ причиненный войсками убытокъ. Въ отвЪтъ на его просьбу послЪдовалъ грубый окрикъ oфицepa и громкий смЪхъ солдатъ, зарЪзавшихъ еще въ добавокъ двЪ eгo свиньи, послЪ чего они ушли дальше. А черезъ нЪсколько минутъ подъЪхало къ загородЪ несколько мадьярскихъ кавалеристовъ. Спросивъ стоявшаго подъ воротами еврея — нЪтъ ли здЪcь "руссифиловъ"? и получивъ oтъ него кaкoй-то отвЪтъ на нЪмецкомъ языкЪ, мадьяры тут-же застрЪлили Михаила Кота бeзъ всякаго допроса и суда. Свидетелями этого дикаго произвола были крест. Никита Ворона и еврей Исаакъ Гастенъ. Убитый, сознательный п просвЪщенный русскiй человЪкъ, оставилъ жену и шестеро дЪтей.

Сообщающiй эти строки находился въ то время съ подводой въ военныхъ обозахъ. Въ 1915 году, пocлЪ отступленiя русской армiи, былъ арестованъ и отвезенъ германцами въ стрыйскую тюрьму, откуда послЪ полуторамЪсячнаго заключенiя былъ сосланъ въ Грацъ, а затЪмъ въ Taлepгофъ. Причиной ареста послужили наговоры настоятеля прихода изъ с. Молотова, "украинца" Виктора Соколовскаго.

Василий Котъ

Богородчанскiй уезъдъ.

„Львовскiй BЪстникъ", по точно установленнымъ документамъ, сообщилъ слЪдующiя данныя объ австрiйскихъ звЪрствахъ надъ несчастнымъ русскимъ населенiемъ Галинчины.

НаиболЪе пострадавшими надо считать мЪстности, которыя расположены вблизи Карпатъ, гдЪ все время велись ожесточенные бои. Населенiе вблизи горъ чрезвычайно бЪдствуетъ, какъ отъ голода, такъ и отъ внезапныхъ налетовъ мадьяръ, а отчасти и польскихъ стрЪльцовъ. Они вторгаются въ села и деревни, безчинствуютъ, грабятъ мирное населенiе, отнимаютъ все, что только покажется имъ пригоднымъ для своихъ надобностей и, въ довершенiе вceгo, при каждомъ налетЪ забираютъ мужское населенiе и уводятъ его въ горы.

Въ Порогахъ они угнали весь крестьянскiй cкoтъ и увели съ собой въ горы болЪе 400 мужчинъ.

Въ с. Разсольномъ увели 140 человЪкъ. Была сдЪлана попытка напасть и на Солотвину, но въ это время подошли наши козаки и прогнали грабителей. О предметахъ продовольствiя и говорить нечего: мародеры обшариваютъ каждый уголокъ дома, все, что только попадается подъ руку, забираютъ и уносятъ, и протестовать противъ этого не приходится изъ боязни поплатиться жизнью, какъ этo и имЪло мЪсто въ нЪкоторыхъ случаяхъ.

Однако, въ м. Солотвины они поплатились сами на свои бесчинства.

Однажды польскiе стрЪльцы, не подозрЪвая близости козаковъ, ворвались въ селенiе и начали грабить и избивать жителей. Объ этомъ тотчасъ узнали козаки, которые и поспЪшили на выручку жителей. СтрЪльцы, испугавшись, не успели всЪ убЪжать, и многiе изъ нихъ начали прятаться въ домахъ и оттуда стрЪлять по козакамъ. Однако, послЪ непродолжительной перестрЪлки, они должны были уступить натиску козаковъ и часть ихъ сдалась, а часть погибла отъ пуль.

Мадьяры совершенно не считаются съ вопросомъ о дЪйствительности симпатiй населенiя къ русскимъ. Во многихъ случаяхъ они убивали людей, совершенно далекихъ отъ какихъ-либо политическихъ воззрЪнiй и только потому, что тЪ или протестовали противъ насилiй, чинимыхъ надъ ними, или же не умЪли говорить по мадьярски.

Борщевскiй уЪздъ.

С. Волковцы. Въ злопамятномъ 1914 г., въ августЪ мЪсяцЪ, начались аресты русскихъ людей въ Борщевскомъ уЪздЪ. Я былъ въ тo время по своимъ дЪламъ въ уЪздномъ староствЪ, гдЪ одинъ изъ знакомыхъ чиновниковъ показалъ мнЪ телеграмму львовскаго намЪстничества, гласившую: „арестовать всЪхъ pyccoфиловъ хотя бы только подозрЪваемыхъ". Въ виду скораго наступленiя русскихъ войскъ австрiйцы не успЪли арестовать всю интеллигенцiю въ уЪздЪ. Пострадали только свящ. Курыловичъ изъ Волковецъ и его семья, состоящая изъ жены, двухъ сыновей и зятя Богдана Драгомирецкаго, кpoмЪ того свящ. Смольный изъ с. Панoвeцъ. ПослЪднiй съумЪлъ оправдаться и былъ отпущенъ на свободу.

Сильно потерпЪло крестьянство въ Борщевскомъ уЪздЪ. Было арестовано нЪсколько десятковъ человЪкъ въ с. Пановцы и Худиковцы. Арестованныхъ отправили черезъ Станиславовъ на Венгрiю. На пограничной ст. Лавочное бросились на нашъ эшелонъ „украинскiе ciчoвики" съ цЪлью переколоть ненавистныхъ „измЪнниковъ", но благодаря энергiи эскорты мы уцЪлЪли.

Для лучшаго представленiя того безправства, которое применялось aвcтpiйскими властями въ ГаличинЪ, слЪдуетъ рассказать характерный примЪрь. Именно, въ сентябрЪ 1914 г. австрiйскiй ландштурмъ и жандармы отступили за ДнЪстръ на Буковину, гдЪ обнялъ надъ ними командованiе жандармскiй офицеръ, румынъ Трубой. Однажды привели къ нему трехъ людей изъ Коссова, крестьянина, еврея и нЪкоего ресторатора, обвиняемыхъ въ измЪнЪ.

Трубой безъ допроса и суда скомандовалъ повЪсить несчастныхъ.

ПодозрЪваемыхъ разстрЪливали гдЪ попало, даже въ поЪздахъ.

Приведу второй, не менЪе ужасный случай, разсказанный моимъ братомъ, генералъ-аудиторомъ Курыловичемъ, членомъ военнаго трибунала въ ВЪнЪ.

Однажды — разсказывалъ братъ — я нашелъ на столЪ у себя въ канцеляpiи обыкновенную карточку, писанную карандашомъ. Это былъ рапорть одного изъ моихъ подчиненныхъ, въ которомъ онъ собщалъ, что, переЪзжая изъ Перемышля въ Медику, застрЪлилъ въ вагонЪ второго класса опаснаго руссофила.

РазстрЪлянный былъ, конечно, русскiй галичанинъ.

Н.М. Kypыловичъ.

 

Бродскiй уЪздъ.

Я была арестована полицейскимъ агентомъ, который отвелъ меня въ пустой домъ мЪcтнaгo купца Розенталя, гдЪ уже находилось нЪсколько человЪкъ изъ Бродовъ. Спали гдЪ кто могъ; вмЪсто постели служили купеческiя книги. Изъ дому увели меня полураздЪтой. Такъ просидЪла я здЪсь двЪ недЪли въ голодЪ и холодЪ. Родные приносили теплую одежду и пищу, но не были къ намъ допущены карауломъ. Не оставалось ничего другого, кромЪ всегдашней надежды, что страданiя наши кончатся и меня отпустятъ на свободу.

ПослЪ недЪльнаго пребыванiя въ бродской казармЪ отправлено всЪхъ арестованныхъ во Львовъ, гдЪ мадьяры, проводивъ нашу партiю цЪлый день по городу отъ одной тюрьмы къ другой, поместили насъ наконецъ въ тюрьмЪ по улицЪ Баторiя. Черезъ недЪлю мы были переведены въ "Бригидки". ЗдЪсь пришлось мнЪ заболЪть; у меня пошла носомъ кровь, почему меня и отправили въ городскую больницу, гдЪ я пролежала спокойно два мЪсяца. Оправившись немного, я вернулась обратно въ тюрьму, а отсюда уЪхала вмЪстЪ съ другими русскими людьми въ Талергофъ.

Анна Ф. Сущинская.

 

Въ Старыхъ Бродахъ былъ арестованъ упр. школы Чердарчукъ Василiй. Въ Гаяхъ Старобродскихъ — Мартинюкъ Тимофей, Каминскiе Акимъ и Анна, Чорнобай Александра, Литвинъ Петръ, Кушпета Николай, Щедрикъ Марiя, КорнЪйчукъ Прасковiя, Проказюкъ Ксенiя, Котельницкая Ксенiя, Рыплянскiй Петръ, Снятюкъ Иванъ, Кушпета Антонъ. Въ с. Бучина были арестованы Чорнiй Стефанъ, СЪчкарукъ Феодоръ, Галадюкъ Николай, Рудакевичъ Феодоръ, Панковецкiй Стефанъ и Ковальчукъ Онуфрiй.

Бучацкiй уЪздъ.

Въ гaзeтЪ „Прикарпатская Русь" (1916 г, № 1523) помещенъ списокъ русскихъ людей, арестованныхъ въ свое время австрiйскими властями въ Бучацкомъ уездЪ. Въ самомъ гор. БучачЪ были арестованы 16 человЪкъ, въ томъ числЪ д-ръ Вл. Ос. Могильницкiй, его жена и сынъ-гимназистъ, судья Ф. М. Костецкiй и др.

Въ с. НагоряинЪ были арестованы 3 крестьянина, въ с.МедвЪдовцахъ о. Iоанъ Ульчанскiй, въ с. КовалевкЪ о. Ник. Красицкiй, въ с. ГригоровЪ о. Ром. Копыстинскiй. Въ Озерянахъ о. Iоаннъ Андрiяшъ, въ с. БаришЪ о. Вас. Козловскiй, въ с. Скоморохахъ, КовалевкЪ и КoровцЪ по одному крестьянину, въ с. СоколовЪ о. Н. Илевичъ, въ с. ДоувинЪ учитель Г. Н. Задорожный и нЪсколько кpeстьян.

Дoмъ д-ра Могильницкаго въ БучачЪ былъ сожженъ и сравненъ съ землей, причемъ даже каменная ограда вокругъ дома была разрушена и уничтожена до тла, а въ большомъ фруктовомъ саду не осталось ни одного дерева, все было выpyбленo и унесено громилами.

 

Аресты "московскихъ агентовъ".

[Продлежащiя строки взяты изъ украинофильской газеты "Дiло", которая была въ 1914 г. главнымъ информацiоннымъ факторомъ австрiйской полицiи и австр. военныхъ властЪй. Подъ "московскими aгентами, шпiонами, староруссинами" — надо понимать русское населенiе Галичины, стоящее въ почвЪ культурнаго и нацiональнаго единства всего русского народа, котороe по милости "Дiла" и кoмпанiи претерпЪло oписываемую мapтирологiю.

Редакцiя „Альманаха ".]

 

"...Biйськовi власти пiдприняли цiлий ряд репресийних i превенцийних середникiв, якi проявилися передовсiм в арештованню московських агентiв i шпiонiв та в розвязанню русофiльських товариств. Серед того арештовано також чимало „старорусинiв" в Бучачи й околици. В першiй мipi опинився пiд ключем звiсний д-р Могильницький... Переведена в него в домi строга ревiзия мала дати так обтяжаючий i компрометуючий матерiял, що слiдуючого дня арештовано також його жiнку i сина. Разом з Могильницьким постигла однакова доля судию Костецького i начальника почти в Нагорянцi Кисiлевського... Попри сих головних провiдникiв русофiльського руху, чи радше зради i шпiонажi, арештовано piвнoж кiлькох священникiв, о. Кузика з Осiвцiв, о. Ульванського з Медведiвцiв та чимало мiщан i селян. В тiй мipi поводилися власти з такою осторожностию i строгостию, що попалилися в арешт люде, якi нiколи не брали участи в русофiльськiм життю, якi навiть не були русофiлами, a хiбa оставались в родиннiй звязи з попередно арештованними. Bcix арештованих вивезено на разi до Коломиi. Розвязано в цiлiм повiтi всi русофiльськi товариства..."

„Дiло" 1914 г. Nr. 180.

С. Коропецъ. Нашего села не миновала общая судьба, постигшая всЪ русскiя селенiя въ ГаличинЪ. Арестовано у насъ члена и основателя читальни им. М.Качковскаго, крестьянина Павла Ив. Мельника, 61-лЪтняго старичка.

Павелъ Ивановичъ былъ главнымъ нервомъ въ нашей деревнЪ и несмотря на то, что самъ былъ неграмотнымъ, много пopaбoталъ надъ просвЪщенiемъ нашей молодежи. Мельника заподозрЪно въ измЪнЪ и шпiонствЪ и послЪ ареста выслано его въ Талергофъ, откуда онъ вернулся домой совершенно больнымъ 20 октября 1918 г.

Василий М. Андрейшинъ.

Городецкiй уЪздъ.

Городокъ. Корреспондентъ „Утра Pocciи" Мих. Ратовъ передаетъ разсказъ одного крестьянина изъ Городка про ужасы, какiе творили австрiйскiя власти при приближенiи русскихъ:

„Вотъ видите, на этихъ деревьяхъ передъ окнами висЪли заподозрЪнные въ „руссофильствЪ". такъ прямо на деревьяхъ вЪшали. Сутки повисятъ, снимутъ — и другихъ на нихъ же вЪшаютъ. Много ужасовъ набрались. ЗдЪсь вотъ обломанная вЪтка. ПовЪсили одного, обломилась, подтянули его повыше. А тутъ за угломъ учителя разстрЪляли. Поставили къ стЪнЪ, а напротивъ 5 солдать съ ружьями. Дважды дали залпъ, хоть онъ и упалъ, — хотите посмотрЪть?"

Пошли. На cтЪнЪ выбито нЪсколько дыръ отъ ружейныхъ пуль.

И трудно себЪ представить, что на этомъ самомъ мЪстЪ, гдЪ мы стоимъ, разыгралась такая ужасная трагедiя. ЗдЪсь, на этомъ мЪcтЪ, со связанными назадъ руками, подкошенный пулями, свалился несчастный — по доносу шпiона.

А шпiоновъ развели австрiйскiя власти маccy. На заборахъ, стЪнахъ — всюду висЪли объявленiя съ расценками: за учителя — столько-то, за священника — столько-то, за крестьянина цЪна ниже и т.д.

И достаточно было одного голословнаго доноса, чтобы несчастнаго схватили и бросили въ тюрьму либо предали казни.

Много страшныхъ вещей разсказалъ нашъ хозяинъ...

("Прик. Русь", 1915, № 1521.)

 

Расправа.

(Сообщ. И.Н. Boвкa).

ПocлЪ сраженiя у Краснаго австрiйцы отступили за Львовъ на линiю Городокъ-Яворовъ. Я стоялъ со взводомъ въ де ревнЪ Подавиче, вблизи Городка. Два дня уже продолжался бой и положенiе австрiйцевъ становилось все бoлЪe критическимъ. На третiй день, когда мы, пользуясь временнымъ затишьемъ, отдыхали, привели къ намъ нЪсколькихъ плЪнныхъ русскихъ солдатъ, а вмЪстЪ съ ними 60 мЪстныхъ крестьянъ и около 80 женщинъ и дЪтей. Крестьяне оказaлись жителями селъ Цунева, Оттенгаузена и Подзамча.

МнЪ приказали конвоировать узниковъ. По дорогЪ я узналъ оть солдатъ-мадьяръ, что арестованные ими крестьяне „руссофилы"...

МнЪ сдЪлалось страшно, хотя я и не зналъ, какая судьба ожидаетъ моихъ единомышленниковъ. По дорогЪ подошелъ къ одному крестьянину, сЪдоглавому старику съ окровавленнымъ отъ побоевъ лицомъ, какой-то еврей и со всего размаха ударилъ его въ лицо. Съ негодованiемъ я заступился за беззащитнаго крестьянина и оттолкнулъ еврея. Въ этомъ моемъ поступкЪ мнЪ пришлось впослЪдствiи оправдываться передъ моимъ начальствомъ.

Наконецъ, мы пришли на мЪсто, которое я буду помнить до конца моей жизни. Чистое поле, на которомъ вокругъ одинокаго дерева толпились солдаты. Тутъ-же стояла группа офицеровъ. НасмЪшки и крики, въ родЪ „русскiя собаки, измЪнники", посыпались по адресу ожидавшихъ своей участи крестьянъ.

Видъ сЪдыхъ стариковъ, женщинъ съ грудными дЪтьми на рукахъ и плачущихъ отъ страха, голода и устали дЪтей, цеплявшихся за одежду своихъ матерей, производилъ такое удручающее впечатлЪнiе, что даже у одного изъ офицеровъ-нЪмцевъ показались на глазахъ слезы. Стоявшiй рядомъ лейтенантъ, замЪтивъ слезы у товарища, спросилъ:,,Что съ тобой?" Тотъ отвЪтилъ: „Ты думаешъ, что эти люди виновны въ чемъ нибудь? Я увЪренъ, что нЪтъ". Тогда лейтенантъ безъ малЪйшей запинки сказалъ:,,ВЪдь-же это руссофилы, а ихъ cлЪдовало еще до войны всЪхъ перевЪшать".

Одинъ изъ несчастныхъ, парень лЪтъ 18-ти, пробовалъ было бежать. Въ догонку послали ему пулю. Но его можно считать счастяливымъ, потому, что остальныхъ ожидало еще худшее.

Мужчинъ отдЪлили отъ женщинъ и дЪтей и выстроили въ рядъ вблизи дерева. Женщинъ-же и дЪтей поставили въ сторонЪ подъ карауломъ. Я ожидалъ, что ихъ будутъ судить.

Но... нЪсколько минутъ томительнаго ожиданiя — и началась казнь... Солдатъ-румынъ подводилъ одного крестьянина за другимъ къ дереву, а второй солдатъ-мадьяръ, добровольный палачъ, вЪшалъ. Съ жертвами обращались самымъ нечеловЪческимъ образомъ. Закладывая петлю, палачъ билъ ихъ въ подбородокъ и въ лицо. До сихъ поръ я не въ состоянiи говорить объ этой казни безъ содроганiя. Достаточно будетъ сказать, что всЪхъ вЪшахи одной и той же петлей. По истеченiи пяти минуть повЪшеннаго снимали и туть-же, по приказанiю присутствовавшаго врача, прикалывали штыкомъ.

Женщинъ и дЪтей австрiйцы заставили быть свидЪтелями страшной смерти.

Крестьяне умирали спокойно. Трупы повЪшенныхъ сложили въ общую могилу и сравняли съ землей, чтобы отъ нея и слЪда не осталось.

ПослЪ разсказаннаго событiя меня отправили съ частью на Beнгpiю, гдЪ пришлось видЪть подобныя же картины на Угорской Руси. Напр. въ селЪ ВеречкЪ, Берегскаго комитата, арестовано по доносу мЪстнaгo еврея 73 крестъянъ, а расправа была обычная — петля...

(„Прик. Русь", 1914 г. № 1442).

 

С. Дубровица. Жители села Дубровицы знали уже въ первыхъ дняхъ мобилизацiи о предстоящихъ арестахъ русскихъ людей.

Сообщилъ объ этомъ своему приходнику о. ИльЪ ЛагодЪ Левъ Порохнавецъ (погибъ на итальян. фронтЪ), взятый на военную службу и опредЪленный въ жандармскiй отрядъ, стоявшiй въ сосЪдней деревнЪ Ловина. Узнавъ случайно, что комендантомъ полученъ приказъ изъ львовскаго штаба корпуса арестовать свящ. Лагоду, онъ, подвергаясь caмъ большой опасности, рЪшилъ предупредить о. Лагоду о грозящемъ ему арестЪ.

Однако, уже поздно быдо думать о бЪгcтвЪ. 14 августа явились на приходство семь жандармовъ и приступили къ caмомy тщательному обыску, во время котораго комендантъ, саркастически улыбаясь, сказалъ по польски: "Ищу царскаго портрета, рублей, винтовокъ и бомбъ, ибо знаю, что русскiе все это привозили на аэропланахъ". УвидЪвъ портретъ Толстого, комендантъ весьма обрадовался и взялъ его, какъ доказательство „государственной измены".

Арестовавъ о. Лагоду, жандармы отвели его въ с. Лозину, гдЪ заперли его вмЪстЪ сь сельскимъ старостой

Василiемъ Цяпаломъ, въ зданiи школы. Между тЪмъ за стЪной въ другой комнатЪ шелъ допросъ лжесвидЪтелей-мазепинцевъ изъ с. Лозина и лЪсного сторожа, поляка Домарацкаго, изъ села Рокитна.

ПослЪ oбЪдa отправлено обоихъ арестованныхъ подводой во Львовъ. По пути чуть не растерзалъ ихъ отрядъ упражнявшихся въ Брюховичахъ солдатъ. Однако, главное было впереди. Переходя черезъ предмЪстье Замарстиновъ, наткнулись на толпу, обкидавшую арестованныхъ камнями, а какой-то еврей ударилъ о. Лаголу по головЪ.

На мЪcтЪ, въ военной львовской тюрьмЪ, прочли составленный въ ЛозинЪ жандармомъ протоколъ, въ которомъ, между прочимъ, говорилось, что священникъ Лагола уговаривалъ военнообязанныхъ прихожанъ на исповЪди — не стрелять въ русскихъ.

ЗатЪмъ заперли свящ. Лаголу въ одиночную камеру, а пocлЪ 2-недЪльнаго заключенiя отправили съ транспортомъ земляковъ въ Талергофъ.

Въ день ареста свящ. Лаголы проходилъ житель с. Дубровицы Евстахiй Кутный черезъ с. Брюховичи, который, услышалъ, что кучка мазепинцевъ злорадно разсуждаетъ объ арестЪ о. Лаголы, вступилъ съ ними въ споръ, за что cейчacъ тутъ-же былъ арестованъ и увезенъ въ далекiй Терезинъ.

Подобная же участь постигла также и нЪсколькихъ другихъ русскихъ крестьянъ изъ с. Дубровицы, причемъ часть ихъ yмepлa въ заточенiи или отъ послЪдствий послЪдняго — уже дома.

КромЪ того въ львовскихъ „Бригидкахъ" былъ повЪшенъ Адамъ Манoвcкiй, за то, что указалъ дорогу разбудившему его казачьему разъЪзду.

ПослЪ возврашенiя австрiйцевъ въ 1915 г. былъ сдЪланъ доносъ, что церковь въ ДубровицЪ сооружена на „московскiе рубли". Въ этомъ дЪлЪ допрашивалъ нЪсколькихъ лицъ полковникъ перемышльского штаба корпуса, послЪ чего былъ присужденъ къ смертной казни заместитель мЪстнаго сельскаго старосты Яковъ БЪликъ, однако, исполненiе приговора было затемъ отложено, такъ какъ БЪликъ сослался на свое участiе въ усмиренiи боснiйскаго мятежа въ 1878 г. чЪмъ частично поколебалъ достоверность доноса, а затЪмъ уже при вторичномъ разслЪдовaнiи успЪлъ совершенно оправдать себя отъ этого нелЪпaго обвиненiя.

Въ с. 3алужьи были разстрЪляны австрiйцами 5 крестьянъ: Иванъ Коваль, Иванъ Михайлишинъ, Станиславъ Дахновичъ, Григорiй СнЪда, Bacилiй Стецикъ.

Въ с. ПорЪчьи возлЪ Янова: И. Байцаръ, Ф. Ильчишинъ, Н. Кроль, С. Швецъ, М. Кроль и Ф. ОробЪй.

Въ с. Зушицахъ было арестовано 40 человЪкъ, 16 изъ которыхъ повЪшено въ КаменобродЪ.

Въ с. ПoвЪтнЪ австр. солдаты, загнавъ рядъ жителей въ церковь и продержавъ ихъ тамъ четверо сутокъ, отправили ихъ послЪ въ Судовую Вишню, гдЪ ихъ спасли отъ смерти pyccкie казаки.

Особенно звЪрски относились aвстрiйцы къ русскому нaceлeнiю послЪ первыхъ сраженiй, кончившихся побЪдой русскихъ войскъ. Всю свою злобу старались выместить нa мирномъ населенiи края. Очевидцы рассказывали, что австрiйцы, отступая подъ нажимомъ русской армiи, просто мЪтили свой путь отступленiя повЪшенными русскими крестьянами. СвидЪтельствуетъ объ этомъ, между прочимъ, сотрудникъ львовской газеты „Wiek Nowy", Ъхавшiй изъ Городка во Львовъ уже послЪ отступленiя австрiйцевъ и видЪвшiй чуть-ли не на каждомъ придорожномъ деревЪ висЪвшихъ крестъянъ...

Въ м. ГородкЪ, какъ сообщаетъ свящ. Осипъ Яворскiй, австрiйцы повЪсили, уже послЪ занятiя русскими Львова 14 мЪщанъ. ЗдЪсь же австрiйцы разстрЪляли войта изъ села Цукена, однако, смерть невиннаго не удовлетворила еще кровожадныхъ австрiйскихъ "патрiотовъ": местные евреи звЪрски надругались надъ его трупомъ, закинувъ ему петлю на шею и волоча его по городу.

Въ числЪ арестованныхъ городецкихъ мЪщанъ были также отецъ и братъ извЪстнаго нашего писателя Д. Н. Вергуна, Николай и Григорiй Вергуны, причемъ домъ ихъ былъ разрушенъ до основанiя. Судью Крыницкаго австрiйцы арестовали съ цЪлой семьей, но, отступая, отпустили его старушку-мать съ внуками домой, а самого съ женой увезли на западъ.

("Прик. Русь", 1914 г, № 1428.)

 

Въ с. ВелинополЪ было арестовано 70 крестьянъ, но во время случившагося какъ-разъ боя передъ домомъ разорвалась шрапнель, въ виду чего австрiйцы-караульные разбежались, такъ что смогли бЪжать и арестованные.

Въ томъ-же ceлЪ закололи мадьяры Ивана ОлЪярника, П. Чабана (получилъ восемь колотыхъ ранъ, причемъ обЪ руки оказались у него переломленными), С. Бенду, В. Яцыка, Марiю Кметь и В. Кметя.

На поляхъ Великополя закололи австрiйцы трехъ крестьянскихъ мальчиковъ изъ с. Мальчичъ. Отступая изъ Великополя, австрiйцы захватили съ coбoй много мЪстныхъ жителей, въ томъ числЪ также шестнадцать 10-16 лЪтнихъ мальчиковъ и дЪвочекъ. ВсЪхъ ихъ освободили русскiя войска въ с. ГаличановЪ.

Въ м. Каменобродъ повЪсили или разстрЪляли австрiйцы 55 человЪкъ. Прибывшiя туда русскiя войска похоронили убитыхъ.

Въ с. Ставчанахъ были во время отступленiя захвачены австрiйцами мЪстные крестьяне М. Струминскiй, Р. Давилишинъ, Н. Яроть, П. КуснЪсъ, а также Н. ДЪдухъ, О. Тузякъ и А. Рейтера изъ с. полянокъ. Въ томъ же селЪ австрiйцы сожгли нЪсколько десятковъ крестьянскихъ хатъ.

Въ с. Жашковичахъ былъ арестованъ (21 августа) студентъ В. А. Саврукъ, который затЪмъ былъ отправленъ въ Талергофъ. (В. А. былъ 27 iюля 1915 г. зачисленъ въ армiю и отправленъ нa фронтъ. ПримЪч. ред. "Т. Альм.")

("Прик. Русь", 1914 г. № 1435).

Гусятинскiй уЪздъ.

С. Тудоровъ. Мои воспоминанiя начинаются съ августа месяца 1914 г. Однажды пocлЪ Богослуженiя я вышелъ изъ церковной ограды и направился домой. ВозлЪ волостной канцелярiи я увидЪлъ телЪгу, окруженную народомъ и австр. солдатами. Нехорошее предчувствiе зашевелилось у меня въ душЪ.

ПоспЪшивъ къ ceбЪ въ домъ и позавтракавъ, вышелъ я на дворъ, но тутъ уже всрЪтился съ двумя жандармами, заявившими мнЪ, что будутъ производить oбыскъ. При обыскЪ найдено около полтораста книжечекъ изд. О-ва им. М.Качковскаго, что и послужило причиной моего ареста.

ВначалЪ я думалъ, что конвойные отвезутъ меня въ уЪздное староство въ Копычинцахъ. ВскорЪ, однако, убЪдился, что дЪло не такъ, скоро кончится, когда изъ Копычинецъ погнали меня черезъ Сухоставы въ Чортковъ. Пo дорогЪ пришлось не мало вытерпеть отъ проходящихъ войскъ, которыя при встрЪчЪ съ "pocciйскiмъ шпiономъ" всячески старались показать свой "патрiотизмь'' и выместить на немъ всю свою злобу.

Сухоставскiй сельскiй староста, мазепинецъ, первымъ долгомъ вспомнилъ о "рубляхъ", за которые я будто бы продалъ Австрiю.

Я утЪшалъ себя единственно тЪмъ, что злая судьба постигла не только меня одного, а и многихъ другихъ земляковъ, что вмЪcтЪ съ другими лЪгче будетъ сложить голову во имя правды и мечты, залелЪянной вЪками.

Въ ЧортковЪ подъ ночь отвели меня на вокзалъ, гдЪ я встретился съ свящ. Ковчемъ изъ Лисовецъ, также арестованнымъ по подозрЪнiю въ „шпiонствЪ".

На слЪдующiй день утромъ прибыли мы въ Станиславовъ. Сначала помЪстили насъ въ тюрьмЪ „Дуброва", а черезъ несколько часовъ перевели въ военную тюрьму.

Тутъ встретился я со старыми знакомыми, о. Боднарукомъ изъ Братковецъ, съ избитымъ до полусмерти о. Бабiемъ изъ Товстобабья, о. Андрiйшинымъ изъ Озерянъ и о. Кульчицкимъ. Они сидЪли уже несколько дней. Въ общемъ въ камepЪ № 44 было насъ 14 человЪкъ, каковое число ежедневно увеличивалось. За исключениемъ казеннаго хлЪба, пищу покупали мы на собственныя деньги. Ежедневно выпускали насъ на 1/3 часа на прогулку въ тюремномъ дворЪ.

Съ распространенiемъ слуховъ о занятiи русскими войсками НЪжнена, въ тюрьмЪ, пошли cпЪшныя приготовленiя къ высылкЪ узниковъ на западъ. Прежде всего къ намъ перевели вcЪхъ политическихъ изъ "Дубровы", между которыми нашлись также знакомые, какъ о. Кузыкъ изъ Оссовецъ, о. Богачевскiй изъ Говилова и родной мой братъ Емилiанъ.

Арестанты, большей частью интеллигенты, мужчины и женщины разныхъ возрастовъ, едва помЪстились въ тюрьмЪ, заполнивъ всЪ камеры. Число жильцовъ нашей камеры увеличилось съ 14 до 100 человЪкъ.

Вечеромъ насъ, въ количествЪ нЪсколькихъ сотъ человЪкъ, вывели на шоссе и, среди злобной брани и издЪвательствъ со стороны собравшейся толпы и солдатъ, подъ градъ камней, отправили на желЪзную дорогу.

Нашъ эшелонъ направили на Делятинъ-Карешмезе. Въ СиготЪ, по ту сторону Kapпaтъ, присоединили къ нaмъ православныхъ священниковъ-буковинцевъ. Ъхали мы подъ сильнoй охраной въ товарныхъ вaгoнаxъ.

Подвергаясь на каждой остановкЪ оскорбленiямъ и нападенiямъ со стороны враждебной толпы, собиравшейся на станцiяхъ поглядеть нa „шпioнoвъ", кoтoрыхъ ежедневно вывозили тысячами въ глубину Австрiи, мы приЪхали въ Будапештъ. ПослЪ краткаго отдыха эшeлонъ двинулся черезъ Пресбургъ въ Въну, откуда чepeзъ Альпы прибыли въ Талергофъ.

Не всЪ перенесли тяжелое ожиданiе неинвЪстности, пoбoи и дикое обращенiе. На другой же день пocлЪ нашего прибытiя, по сосЪдству съ мЪстомъ привала, появилась свЪжая могила съ маленькимъ крестомъ, а черезъ день пpибавилось еще нЪсколько.

Арестованные умирали вдали отъ семьи, не чувствуя за собой ни малЪйшeй вины, умирали за любовь къ pycскому имени, къ своему народу.

ПослЪ долгихъ мытарствъ, страданiй и принудительныхъ работъ въ ТалергофЪ, меня освободили въ мapтЪ мЪсяцЪ 1915 г., разрЪшивъ мнЪ проживать подъ надзоромъ полицiи въ ВЪнЪ.

Свящ. Феофилъ Coкевицкiй.

Добромильскiй уЪздъ.

Гор. Добромиль. Изъ мъстной русской интеллигенцiи не осталось въ ДобрoмилЪ къ началу войны почти никого. Вообще арестовали австрiйцы въ ДобромилЪ 41 человЪка. Въ числЪ другихъ были арестованы мЪстный настоятель прихода о. Владимиръ Лысякъ, секретарь город. управы Петръ ТЪханскiй и адвокатъ д-ръ Мирославъ Ильницкiй. Характерно, что тутъ-же былъ арестованъ также caмъ уЪздный староста-полякъ Iосифъ Лянге за то, что будто бы слишкомъ вяло принялся за истpeбленie "pycсофиловЪ" въ уЪздЪ.

Вообще въ Добромильскомъ уЪздЪ, какъ вездЪ, не обошлось безъ казней и разстрЪловъ русскаго населенiя. Центральнымъ мЪстомъ для этихъ казней было село Кузьмино. Сюда приводили арестованныхъ со всей окрестности и здЪcь же вЪшали. ВисЪлицы были устроены очень просто. Въ стЪну одного крестьянскаго дома вбили рядъ желЪзныхъ крюковъ, на которыхъ затЪмъ и вЪшали несчастныя жертвы. Въ общемъ казнено здЪсь 30 человЪкъ, въ томъ числЪ 20 изъ с. Бирчи.

Среди замученныхъ такимъ образомъ жертвъ удалось впослЪдствiи опознать четырехъ крестьянъ изъ с. Тростянца — Кассiяна МатвЪя, Евстахiя и Ивана Климовскихъ и пастуха Дуду.

Въ с. КваскнинЪ застрЪлилъ австр. офицеръ крестьянина Павла Коростенскаго за то, что тотъ не могъ yкaзaть ему, куда пошли русскiя войска.

("Прик. Русь" 1914 г., № 1490).

С. Крецовъ. 11 августа 1914 г. былъ арестованъ въ с. КрецовЪ свящ. Владимиръ Венгриновичъ, который описываетъ свои переживанiя слЪдующимъ образомъ: