Самборскій и Старосамборскiй уЪзды.

Награды за выдачу „москвофиловъ".

Приводимъ полный текстъ оффиціальнаго австрійскаго „Воззванія къ полякамъ, украинцамъ и евреямъ", изданнаго въ началЪ мобилизацiи военнымъ комендантомъ г. Самбора на польскомъ и украинскомъ языкахъ и расклееннаго повсемЪстно, какъ въ самомъ городЪ, такъ и въ другихъ, болЪе значительныхъ мЪстностяхъ самборскаго уЪзда:

Odezwa

do polakow, ukraincow i zydow.

Nieprzyjaciel wyzyskuje ten powazny stan wojenny, w ktorym znajduje sie teraz wasz kochany i piekny kraj, w tym celu, aby pewne podejrzane elementa neprzyjacelskiego panstwa pomiedzy was sie wslizgnely, celem uzycia tutaj zamieszkalych moskalofilow do zdradzania nieprzyjacielowi ruchow wojskowych i naszego polozenia.

Wyprуbowany patryotyzm i niezachwiane oddanie sie naszemu Najwyzszemu Domowi, ktory do swoich wiernych poddanych zawsze pieczolowicie i po ludzku sie odnosil, nie dopusci, aby patryotycznie usposobiony polak, ukrainiec i zyd scierpial kolo siebia takie indywidua.

Przeciwnie, jest obowiazkiem podobne osoby uczynic nieszkodliwemi, to znaczy, skoro ktos powezmie wiadomosci o takich osobach, nalezy donisc je najblizszej cywilnej Iub wojskowej wladzy. Dostawlenie osoby, ktorej dowiedzionem zostanie szpiegostwo lub propagnda moskalofilstwa, wynadgrodzonem bedzie kwota 50-500 kor.

C. i k. komendant stacyjny.

То-же въ руcскомъ переводЪ:

Воззваніе

къ полякамъ, украинцамъ и евреямъ.

Непріятель пользуется серьезнымъ военнымъ положеніемъ, въ какомъ сейчасъ находится вашъ любимый и прекрасный край, съ той цЪлью, чтобы извЪстные подозрительные элементы непріятельскаго государства могли проскользнуть въ вашу среду для использованія живущихъ здЪсь москвофиловъ съ цЪлью выдачи непріятелю свЪдЪній о движеніяхъ нашихъ войскъ и о нашемъ положеніи.

Испытанный патріотизмъ и непоколебимая преданность нашему Высочайшему Дому, который всегда заботливо и человЪчно относился къ своимъ вЪрнымъ подданнымъ, не допустятъ, чтобы патріотически настроенный полякъ, украинецъ и еврей могъ терпЪть такого рода субъектовъ рядомъ съ собою.

Напротивъ, является обязанностью обезвреживать подобныхъ лицъ, т. е. какъ тольно кто-нибудь получитъ свЪдЪнія о такого рода личностяхъ, слЪдуеть донести о нихъ ближайшей гражданской или военной власти. Доставленiе лица, которое будетъ уличено въ въ шпіонствЪ или пропагандЪ москвофильства, будетъ вознаграждаться суммой 50 — 500 кронъ.

Ц. и к. комендантъ города.

С. Корничи.

(Сообщеніе Евгеніи Степ. Береской).

Покойный мой отецъ, Степанъ Андреевичъ Берескiй (рожд. 1861 г.), состоялъ настоятелемъ прихода Корничи, Cамборскаго уЪзда.

Въ 1914 г., сейчасъ послЪ объявленія войны, начались преслЪдованія и обыски. Отца пока не трогали. Мы думали, что его минуетъ судьба, постигшая всЪхъ виднЪйшихъ русскихъ галичанъ. Толъко 13 сентября явились ночью представители военныхъ властей и арестовали отца, вслЪдствіе доносовъ и происковъ мЪстнаго учттеля, украинофила Евстахія Коблянскаго. Арестованіе состоялось въ отсутствіе домашнихъ. Арестовавшіе обращались съ отцомъ очень грубо и не разрЪшили ему взять съ собой ни бЪлья, ни денегъ, въ виду чего ему пришлось провести нЪсколько мЪсяцевъ въ страшной нуждЪ. Со времени арестованія судьба отца была намъ неизвЪстна, такъ какъ русскiя войска заняли нашу мЪстность черезъ два дня послЪ этого событія, въ виду чего мы были совершенно отЪзаны отъ австро-венгерскаго міра.

Жизнь отца въ тюрьмахъ и его путешествіе въ Талергофъ сообщаю въ выдержкахъ изъ его дневника:

„13 сентября явился ко мнЪ офицеръ въ сопровожденіи конвоя и, арестовавъ меня, примЪстилъ врЪменно въ зданіи мЪстной школы. На слЪдующій день, погнали меня пЪшкомъ въ с. Вялковичи, а въ с. ВолькЪ подали подводу и отвезли въ с. Быличи. Проходящія мимо военныя части посылали по моему адресу всяческія ругательства, а офіцеры кричали: "Verrater aufhangen!" Въ Быличахъ дали мнЪ обЪдъ, состоявшій изъ сомнительнаго качества супа и куска хлЪба; супъ я отдалъ солдатамъ, а хлЪбъ хотЪлъ было спрятать, но тутъ набросился на меня солдатъ и вырвалъ хгЪбъ. Не знаю, что руководило имъ - голодъ или злоба, а только наблюдавшій эту сцену капралъ наказалъ его пощечиной и велЪлъ отдать хлЪбъ. Изъ Быличъ пріЪхали мы въ Новое МЪсто, гдЪ меня заперли на ночь въ помЪщичьемъ хлЪву, на слЪдующiй же день отвезли въ Добромиль, гдЪ меня присоединили къ партіи, состоявшей изъ 23-хъ человЪкъ, и вмЪстЪ съ нею отвезли въ Перемышль. Въ ПеремышлЪ повторились обычныя ругательства и издЪвательства со стороны мЪстнаго населенія и проЪзжихъ военныхъ частей. ПослЪ получасовой передышки въ ПеремышлЪ, отбылъ нашъ эшелонъ, въ составЪ 102 человЪкъ, въ Краковъ. ПроЪздомъ мимо Радымна слышно было выстрЪлы русскихъ орудій и видно было разрывающіеся шрапнели. Отступающіе австрійцы тянулись со всЪхъ сторонъ къ крЪпости.

16 сентября проЪхали мы черезъ Краковъ, а на следующій день пополудни прибыли въ Преровъ. Тутъ стоялъ уже другой транспортъ арестованныхъ, Около 10 часовъ вечера направили насъ въ „Рабочій Домъ". ПослЪ ужина отвели семи свящЪнникамъ кровати, а крестьянъ размЪстили на полу. Обращеніе было человЪческое, даже въ городЪ было разрЪшено выходить безъ всякой охраны.

16 сентября утромъ выЪхали мы изъ ПрЪрова подъ конвоемъ двухъ жандармовъ, въ закрытыхъ, безъ оконъ, вагонахъ. Въ виду недостатка воздуха, крестьяне подЪлали отверстія въ полу и стЪнахъ вагона.

19 сентября пріЪхали мы въ ВЪну и остановились на сЪверномъ вокзалЪ. ЗдЪсь приняли насъ мЪстные граждане, не исключая интеллигенцiи, съ такой ненавистью и злобой, что жандармы,— ставъ въ нашу защиту и опасаясь кровопролитія, ибо многіе изъ вЪнцевъ были вооружены, — пригрозили наступающей толпЪ оружіемъ въ случаЪ безчинствъ съ ея стороны. Между тЪмъ, закрыли вагоны на засовы и поЪздъ, проЪхавъ нЪкоторое пространство, остановился на почтительномъ разстояніи отъ вокзала.

СлЪдуетъ замЪтить, что не лучшій прiемъ оказало намъ также польское населеніе во время проЪзда черезъ Краковъ. Каждый изъ находившихся на вокзалЪ, мужчина ли или женщина, считали своимъ патріотическимъ долгомъ кричать: „измЪнники, собаки" и т. п.

 

С. Вел. ЛЪнина.

(Сообщеніе о. Д. КуцЪя).

Въ старосамборскомъ уЪздЪ было арестовано 7 священниковъ, много крестьянъ и мЪщанъ изъ Стараго Самбора и Старой Соли. Изъ священниковъ были арестованы: Северинъ Ясеницкій съ женою изъ Турья, Александръ Полонскій изъ Головецка Вышняго, Григорій БЪлинскій изъ Вольшиновой, Владиміръ Горницкій изъ Гор. Быличъ, Евгеній Козаневичъ изъ Страшевичъ, Несторъ Полонскій съ женою (находившийся въ то время у своего тестя въ Грозевой) и я съ сыномъ Николаемъ. Немного спустя арестовали также второго моего сына, Льва, дочь Ярославу и жену.

Когда мадьяры пришли въ. Вел. ЛЪнину, арестовали семь крестьянъ, изъ которыхъ пять, послЪ страшнЪйшихъ издЪвательствъ надъ ними, разстрЪляли, а двоихъ малолЪтнихъ высЪкли до крови и отпустили на волю. Одного 20-лЪтняго парня поймали въ поле и разстрЪляли на мЪстЪ.

Въ Старомъ СамборЪ были арестованы: судья Григорій ГлЪбовицкій, и студенты Iосифъ Шемердякъ, Левъ Шемердякъ, Сковронъ и Хризостомъ Гмитрикъ.

Первоначально арестовано въ Вел. ЛЪнинЪ 12 крестьянъ, въ ТурьЪ около 30, въ сосЪднихъ селахъ по нЪскольку человЪкъ.

Въ старосамборской тюрьмЪ сидЪли мы двЪ недЪли. Когда русская армія приближалась къ Карпатамъ, эвакуировали насъ, около 120 чел., изъ старосамборской тюрьмы и направили въ глубь Австріи. Наше путешествіе представляло сплошной крестный путь. Уже въ СамборЪ плевала намъ толпа въ лицо, ругала измЪнниками, въ ЗагорьЪ бросала камнями въ вагоны, а въ ЛупковЪ ворвался въ вагонъ австрійскій прапорщикъ-полякъ и, стегая насъ нагайкой, совершенно растрепалъ его о наши спины, причемъ больше всехъ досталось старику - священнику Ясеницкому, студентамъ Сковрону, Шемердяку и Николаю КуцЪю.

Вечеромъ пріЪхали мы въ Межилаборецъ въ Венгріи. ЗдЪсь приказано намъ вылЪзать изъ вагоновъ, будто-бы къ ужину, а подходившіе мадьярскіе солдаты били чЪмъ и куда попало. Одинъ сержантъ билъ арестованныхъ свящЪннииковъ какимъ-то коломъ до тЪхъ поръ, пока тотъ не сломался. Въ ЖивцЪ обступили насъ фабричные изъ княжескаго пивовареннаго завода и пробовали повторить побои, но проЪзжавшій жандармскій майоръ запретилъ имъ издЪваться надъ нами и даже сопровождалъ насъ нЪсколько пролетовъ для нашей защиты.

Свящ. Дан. КуцЪй.

С. Гуменецъ.

По доносу украинофиловъ Степана и Ивана Шубаковъ были 20 августа 1914 г. арестованы въ Гуменцахъ мЪстные настоятель прихода, благочинный о. Іоаннъ Шемердякъ и крест. Иванъ Андріечко, причемъ производившіе арестъ жандармы не разрЪшили имъ даже взять съ собой какія-нибудь вещи и пищу.

Арестованныхъ отвезли вечеромъ въ Самборъ. Въ самборскихъ арестахъ находилось уже порядочное число арестованныхъ изъ города и уЪзда. По истеченіи недЪли отправили о. I. Шемердяка в И. Авдріечка въ Перемышль. По пути пришлось имъ вынести не мало оскорбленій и побоевъ отъ разныхъ проходимцевъ, наибольше же пострадали оба арестованные въ ХировЪ, гдЪ ихъ помЪстили нЪкоторое время въ вестибюлЪ вокзала.Подъ вечеръ присоединили обоихъ арестованныхъ къ партіи арестованныхъ изъ Турки и въ кандалахъ размЪстили въ товарныхъ вагонахъ. ПроЪздъ изъ Хирова въ Перемышль былъ весьма тяжелый. На станціяхъ бросали въ вагоны камнями, а на нЪкоторыхъ станціяхъ толпа прямо приступомъ пыталась ворваться въ вагоны, причемъ можно было наблюдать, что въ большинствЪ случаевъ происходило это по наущенію представителей австрійскихъ властей и желЪзнодорожной администраціи.

Въ ПеремышлЪ помЪстили часть арестованныхъ, 10 человЪкъ, въ томъ числЪ о. Шемердяка, въ казармахъ на предмЪстьи Бакунчицы. ЗдЪсь провели они ночь срЪди насЪкомыхъ и невообразимой грязи, а на слЪдующій день утромъ отставлено о. Шемердяка и И. Андріечка въ гарнизонную тюрьму, переполненную уже арестованными русскими людьми изъ интеллигенціи и крЪстьянъ.

Между тЪмъ, военные караулы смЪнила львовская полиція. Это убЪдило узниковъ, что Львовъ находится уже въ русскихъ рукахъ, но въ то-же время эта смЪна принесла имъ много лишнихъ страданій, такъ какъ откормленные столичные полицейскiе стали всячески вымещать на нихъ сдачу Львова. Приклады и кулаки работали во всю. Дошло до того, что многіЪ изъ заключенныхъ, въ особенности же интеллигенція и духовенство, отказались отъ ежедневной прогулки въ корридорахъ, предпочитая затхлую атмосферу камеръ. Тюремная администрація вызывала ежедневно по нЪскольку человЪкъ и куда-то уводила. Охрана говорила, что это — осужденные къ смертной казни, а приговоры приводились въ исполненіе за Перемышлемъ, на такь наз. „гицлевской горЪ".

Настроеніе узниковъ было крайне тяжелое. Гнетущая неизвЪстность, пальба изъ орудій, доносившаяся со стороны Городка, и каждую ночь повторявшаяся тревога не давали имъ минуты покоя.

Но, должно быть, русская армія сильно нажимала, ибо 16 сентября всЪ заключенные были выведены во дворъ и провЪрены по спискамъ. При этомъ замЪшкавшихся узниковъ били чЪмъ и куда попало. Священники I. Шемердякъ, Ст. Сапрунъ и Марк. Раставецкій получили пощечины, а Л. О. Спольскій изъ Коломыи былъ тяжело избитъ.

Подъ вечеръ 16 сентября запломбировали арестантовъ въ товарные вагоны и направили въ Талергофъ.

Г. Самборъ.

(Сообщеніе А. О. Бачинскаго).

Въ виду смерти моего отца, Іосифа Бачинскаго, отставного служащаго финансовой стражи въ СамборЪ, считаю своей обязанностью предать памяти его незаслуженныя мученія, которыя онъ испыталъ отъ австрійскихъ палачей.

Отца арестовали утромъ 15 мая 19І5 г., по доносу еврея Мейера Габлера, въ минуту, когда австрійскія войска вновь входили въ Самборъ. Габлеръ донесъ, что будто-бы мой отецъ стрЪлялъ въ австрійскiй аэропланъ и что его два сына, а мои братья, бЪжали въ Россію. Первое обвиненіе, было, конечно, глупой и гнусной клеветой, продиктованной личной злобой.

Отецъ былъ арестованъ вахмистромъ уланскаго разъЪзда, въЪхавшаго подъ эту пору въ городъ. Вокругъ арестованнаго собралась громадная толпа, большей частью изъ евреевъ, неистово крича: „на крюкъ съ нимъ", бросая камни и плевая на него. Такимъ образомъ отвели отца въ полицейское управленіе, а послЪ въ гостинницу „Рояль", гдЪ находились квартиры высшихъ авсірійскихъ офицеровъ. Туда отвелъ его вахмистръ, приложивъ ему къ головЪ револьверъ и угрожая разстрЪломъ въ случаЪ попытки къ бЪгству.

КакЪ раньше, такъ и теперь за отцомъ слЪдовала безчинствующая толпа, бросая въ него камни и нанося ему пощечины, а конвоирующій его чинъ совершенно спокойно относился къ этимъ безчинствамъ.

Въ гостинницЪ офицеръ списалъ съ отцомъ протоколъ и заявилъ стоявшимъ тутъ-же евреямъ, удостовЪрившимъ, что отецъ стрЪлялъ въ аэропланъ: „der wird bald aufgehangt werden".

ПослЪ допроса отца присоединили къ партiи русскихъ военно-плЪнныхъ и вмЪстЪ съ ними повели въ направленіи Стараго Самбора. Опасаясь самосуда проходящихъ въ направленiи Самбора мадьярскихъ войскъ, отецъ прятался все время между военно - плЪнными. Но настоящія мученія начались только въ Старомъ СамборЪ. Конвоирующій уланъ отвелъ его въ этапную команду. Одинъ изъ находившихся тамъ офицеровъ, познакомившись съ содержаніемъ составленнаго въ СамборЪ протокола, сообщилъ отцу, что черезъ нЪсколько минутъ его повЪсятъ, послЪ чего офицеры оставили помЪщеніе команды, а явившіеся вооруженные солдаты связали отцу веревкой руки и повели его черезъ городъ въ мЪсто расположенія воинской части. Руки были до того сильно связаны, что долго еще были замЪтяны слЪды въЪвшейся въ тЪло веревки и плохо зажившiя раны.

Солдаты, приведя отца въ какой-то домъ, стали уговаривать его сознаться въ содЪянномъ преступленіи, обЪщая сейчась-же отпустить его на свободу. Не добившись ничего, одинъ изъ нихъ взялъ конецъ веревки, которой отецъ былъ связанъ, и сталъ обводить его по погребамъ, находившимся въ этомъ домЪ, какъ-будто выбирая болЪе удобное мЪсто для разстрЪла, причемъ все время билъ его прикладомъ или нацЪливался штыкомъ въ его грудь. Повидимому, солдатамъ было приказано вынудить отъ отца сознаніе хотя-бы путемъ физической и нравственной пытки...

ПослЪ этого солдаты вывели отца изъ погреба на площадь и привязали его, со связанными сзади руками, къ дереву, въ которое тутъ - же вбили надъ его головою крюкъ. Такъ продержали его всю ночь.

На слЪдующій день мученія продолжались. Къ привяванному отцу все подходили какіе-то люди, главнымъ образомъ — евреи, которые злорадно ивдЪвались надъ нимъ и пугали его предстоящей казнью. Въ такомъ положеніи простоялъ отецъ, привязанный къ дереву и голодный, цЪлыя сутки. Вечеромъ явился офицеръ съ шестью солдатами и, поставивъ одного возлЪ отца, отошелъ съ остальными въ сторону и давалъ имъ какія-то инструкціи. Полагая, что сейчасъ его разстрЪляютъ, отецъ попросилъ разрЪшенія закурить папироску, но въ этомъ ему было отказано.

Поздно вечеромъ отца отвязали отъ дерева и отвели въ ближайшее помЪщеніе, занимаемое солдатами. Тутъ разрЪшили ему присЪсть, а какая-то женщина подала ему бутылку молока. Это была первая пища послЪ ареста.

17 мая утромъ дали отцу казенный обЪдъ. Солдаты - чехи, занимавшіе квартиру и обращавшіеся съ отцомъ по человЪчески, сообщили ему, что, въ виду отсутствія достовЪрныхъ уликъ его вины, смертной казни ему нечего бояться.

Въ тотъ-же день привели и помЪстили вмЪстЪ съ отцомъ много арестованныхъ изъ окрестностей Стараго Самбора, въ томъ числЪ Андрея Янева (его вскорЪ повЪсили), Николая и Василія Бачинскихъ (сосланныхъ затЪмъ въ Талергофъ) — всЪхъ троихъ изъ Бачины — и войта Пенишкевича изъ с. Торчиновичъ. Вечеромъ пришлось отцу видЪть, какъ жандармъ нечеловЪчески издЪвался надъ поименованными лицами и билъ ихъ тростью по лицу. Отъ изнеможенія и пережитыхъ волненій, а также отъ вида этой дикой сцены, отецъ потерялъ сознанiе.

На слЪдующій день отправили отца на подводЪ обратно въ Самборъ для производства дальнЪйшаго слЪдствія. ПомЪстили его съ другими арестованными въ зданіи почты, продержавъ здЪсь до 2 іюня. Теперь положеніе отца улучшилось настолько, что прекратились издЪвательства и побои и можно было сообщаться съ семьей. Произведенное слЪдствіе показало всю нелЪпость обвиненія, однако, доносъ все-таки имЪлъ для отца, кромЪ перенесенныхъ страданій и томленій, то послЪдствіе, что, по административному распоряженію уЪзднаго старосты Лемпковскаго, онъ былъ сосланъ, какъ политическій „неблагонадежный", въ Талергофъ. Передъ отправкой далъ еще отцу жандармъ Штернъ, безъ всякой причины, нЪсколько пощечинъ и копнулъ его въ животъ, вслЪдствіе чего у него образовалась грыжа.

Наконецъ, 2 іюня, не получивъ разрЪшенія даже проститься съ семьей, былъ отецъ, вмЪстЪ съ эшелономъ въ 40 человЪкъ, отправленъ пЪшкомъ, несмотря на правильное желЪзнодорожное сообщеніе, къ венгерской границЪ.

Мы совершенно случайно узнали объ этомъ, и сестра, собравъ наспЪхъ самыя необходимыя вещи и немного продуктовъ, догнала отца на извозчикЪ и простилась съ нимъ отъ имени семьи.

На границЪ, въ Сянкахъ, заявилъ отецъ (65 лЪтъ) и еще одинъ 75-лЪтній старикъ начальнику конвоя, что, въ виду переутомленія и образовавшихся на ногахъ пузырей, они дальше пЪшкомъ идти не могутъ, однако, вмЪсто подводы, оба старика получили т. наз. „анбинденъ", т. е. наказаніе, употреблявшееся въ австро-венгерской арміи и заключавшееся въ подвЪшиваніи наказуемаго за руки, связанныя сзади веревкой.

По ту сторону Карпатъ, въ УжгородЪ, присоединили отца къ другому транспорту, вмЪстЪ съ которымъ и направили его уже по желЪзной дорогЪ въ,долину смерти" — Талергофъ.

Антонъ Бачинскій.

Скалатскiй уЪздъ.

Въ Скалатскомъ уЪздЪ австрійскія власти не успЪли арестовать многихъ русскихъ людей благодаря неожиданному и скорому наступленію русскихъ войскъ; изъ нихъ они успЪли вывезти только около 100 человЪкъ. Больше всего пострадали жители селъ: Малая Лука, Саджавка, Кривое, КолодЪевка, Сороки, Кокошинцы, Раштовцы, Дубковцы, Калагаровка, Козина, Толстое, Толстовскій Кутъ, ЗаднЪшовка, Магдаловка и самъ гор. Скалатъ.

Когда жандармы вели арестованныхъ крестьянъ въ кандалахъ черезъ Скалатъ, то на арестованныхъ бросались евреи и мазепинцы, плевали на нихъ и бросали камнями. УсерднЪе другихъ издЪвался надъ несчастными мазепинецъ Василiй Кивелюкъ изъ Скалата, братъ б. члена краевой земской управы.

(„Прикарп. Русь", 1914 г, №1451).

Скольскій уЪздъ.

С. Синеводско-Выжнее. Въ с. СиневодскЪ-Выжнемъ мадьярскіе солдаты, по доносу мЪстныхъ евреевъ повЪсили въ октябрЪ 1914 года одиннадцать русскихъ крестьянъ, послЪ чего бросили тЪла нЪсчастныхъ жертвъ въ болото, запретивъ ихъ семьямъ, подъ угрозой новой подобной-же расправы при слЪдующемъ своемъ возвращеніи, предавать таковыя христіанскому погребенію. Такъ они и пролежали въ болотЪ, въ виду крайней запуганности населенія, не посмЪвшаго ослушаться приказанія палачей, всю зиму.

Только 26 марта 1915 г., стараніями стрыйскаго русскаго уЪзднаго начальника С. Н. Андреева, состоялось торжественное погребеніе несчастныхъ жертвъ. ТЪла были солдатами бережно вынуты изъ болота, причемъ веревки, оставшіяся на ихъ шеяхъ, были сняты, и затЪмъ они были положены въ деревянные гробы и погребены на самомъ почетномъ мЪстЪ — возлЪ церкви.

Въ похоронахъ приняло участіе, кромЪ мЪстныхъ жителей и солдатъ, также множество народа изъ окрестныхъ деревень. Прибыли также многіе члены читальни имени М. Качковскаго изъ Стрыя.

Гробы несли солдаты и родственники невинно погибшихъ. Нельзя было безъ глубокаго волненія смотрЪть на длинный рядъ осиротЪвшихъ отцовъ и матерей, женъ и дЪтей, нельзя было слушать безъ слезъ ихъ горестныхъ причитаній и трогательныхъ прощальныхъ молитвъ надъ братской могилой родныхъ мучениковъ, на которую былъ возложенъ въ заключеніе самодЪльный терновый вЪнецъ.

(„Прик. Русь", 1914 г. н-ръ 1610.)

С. Козевая.

(Сообщеніе Юрія Волкуновича).

ПослЪ объявленія мобилизаціи во всемъ Скольскомъ уЪздЪ начались массовые аресты русскихъ крестьянъ и интЪллигенціи. Народъ, спасаясь отъ бЪды, убЪгалъ въ горы и скрывался по лЪсамъ. Такимъ-же образомъ скрылся и я, а когда русскія войска заняли окрестности, я вернулся домой и узналъ, что въ Козевой было арестовано 20 человЪкъ. Черезъ нЪкоторое время русскіе оставили Скольскій уЪздъ. Это случилось такъ неожиданно, что мы не успЪли бЪжать съ ними. Меня арестовали австрійцы. Въ тюрьмЪ въ Скольемъ я засталъ уже до 300 арестованныхъ, мужчинъ, женщинъ и дЪтей. Въ тюрьмЪ держали узниковъ четверо сутокъ безъ воды и куска хлЪба. На 5-й день нЪкоторыхъ освободили, въ особенности женщинъ и дЪтей, прочіе же просидЪли еще три недЪли, получая разъ въ день супъ и по одному хлЪбу на четырехъ.

Подъ конецъ третьей недЪли мнЪ и еще одному изъ узниковъ было приказано построить висЪлицу, на которой повЪсили 2 крестьянъ. Первымъ былъ повЪшенъ замЪститель войта с. Синеводска. Призванный на мЪсто казни польскій ксендзъ напутствовалъ крестьянина, а затемъ солдатъ принялся за работу. Солдату не везло. Веревка оказалась тонкой, вслЪдствіе чего повЪшенный трижды обрывался. Подъ конецъ его задушили руками, а затемъ повЪсили на перекладинЪ. Другой повЪшенный былъ также изъ Синеводска.

На слЪдующій день загремЪли русскія орудія, узниковъ начали спЪшно эвакуировать въ Лавочное. НЪкоторыхъ, въ томъ числЪ и меня, отпустили домой. ПослЪ возвращенія домой я засталъ дверь своего дома взломанной и все имушество разграбленнымъ. На меня донесли австрійцамъ, что я братался съ козаками, м меня туть-же вторично арестовали и повели къ офицеру.

Офицеръ оказался евреемъ. ПослЪ допроса онъ распорядился "всыпать" мнЪ сто палокъ и пригрозилъ висЪлицею. Конвоировавшіе меня солдаты били меня по пути, сверхъ положеннаго, сколько попало, и только отданныя имъ последнія пять коронъ умЪрили немного ихъ „патріотическій" пылъ.

Меня отвели въ с. Плавье, гдЪ стояла австрійская бригада. Когда меня поставили передъ командиромъ, я, обезсилЪвъ отъ пройденнаго тяжелаго пути и волненія, лишился чувствъ. На другой день былъ назначенъ военный судъ. Потребовали свидЪтелей. Я со своей стороны назвалъ фамиліи нЪсколькихъ русскихъ крестьянъ, однако, командиръ потребовалъ еврейскихъ свидЪтельскихъ показаній. Тогда я назвалъ Давида Ротфельда, корчмаря изъ Козевой. Ротфельда скоро привели и онъ далъ въ судЪ благопріятныя для меня показанія. Меня оправдали, но не освободили, а препроводили обратно въ Козевую, гдЪ меня окончательно освободили вновь явившіяся русскія войска. Возвратясь домой, я заболЪлъ и пролежалъ цЪлый мЪсяцъ въ постели.

Изъ разсказовъ знакомыхъ я могу указать еще на слЪдующіе факты:

Въ с. Лавочномъ повЪсили австрійцы двухъ крестьянъ, Мих. Жолобовича изъ Козевой и нищаго изъ Оравы Фед. Коростевича.

Всего изъ Скольскаго уЪзда вывезли въ Венгрію около трехъ тысячъ человЪкъ. Большинство было отправлено въ Мукачево и въ находящуюся по сосЪдству тюрьму Варпалянку. НЪкоторыхъ изъ нихъ впослЪдствіи освободили; возвратясь домой, они разсказывали объ ужасахъ, чинимыхъ надъ арестованными. Въ МукачевЪ ежедневно судилось военнымъ судомъ по 25 человЪкъ. Достаточно было голословныхъ показаній какого - нибудь еврея, чтобы быть приговореннымъ къ смертной казни. Другие свидЪтели, кромЪ евреевъ, не допускались. Приговоренныхъ уводили для разстрЪла за городъ, гдЪ были уже заготовлены широкіе рвы, куда сваливались разстрЪлянные. Стонущихъ еще обливали известью и засыпали землею. НЪсколько человЪкъ повЪсили, причемъ роль палачей исполняли цыгане или солдаты-евреи.

Въ МукачевЪ въ числЪ арестованныхъ, находились также свящ. I. Дикiй изъ Козевой и его псаломщикъ МацЪевичъ.

Ю. Волкуновичъ.

Въ с. СлавскЪ австрійцы разстрЪляли за симпатіи къ русскимъ приведеннаго изъ с. Головецка Владиміра Ив. Яськова и крестьянина изъ с. Грабовца Демьянова.

Въ с. РыковЪ были арестованы псаломщикъ Антоній Набитовичъ и Андрей Кермошъ. Въ с. ТухлЪ — Федоръ Дудовъ и Семенъ Суроновичъ. Въ селЪ ГоловецкЪ — Александръ, Федоръ и Іосифъ Набитовичи, Николай Морочканичъ и Григорій Голицъ. Больше всего арестовано въ с. КозевЪ. ВсЪхъ арестованныхъ изъ выше указанныхъ селъ при ужасныхъ побояхъ препроводили въ Скольское староство, а оттуда въ Венгрію и Талергофъ, гдЪ половина изъ нихъ сейчасъ послЪ пріЪзда, отъ полученныхъ побоевъ почила „подъ соснами".

Въ с. Лавочномъ арестовали Ивана Крука съ дочерьй Антониной, Григорія РЪжнева и еще 10 человЪкъ. На сооруженной висЪлицЪ, снимокъ съ которой здЪсь помЪшаемъ, перевЪшано свыше десятка человЪкъ изъ разныхъ селъ, фамилій которыхъ не удалосъ узнать.

 

ВисЪлица въ Лавочномъ

На ФонЪ Карпатъ.

А. Кисловскій, въ своихъ впечатлЪніяхъ изъ поЪздки въ Карпаты, напечатанныхъ въ „ Прикарпатской Руси" подъ заглавіемъ "На ФонЪ Карпатъ", между прочимъ, говоритъ:

Шагая по глубокому снЪгу еле намЪчавшейся дорожки, я внезапно остановился, пораженный необычайной, — нЪтъ, просто — жуткой, ужасной, адской картиной, которая, какъ болЪзненный кошмаръ, стоитъ передъ моими глазами.

На высокомъ холмЪ, возвышающемся надъ всей долиной, по которой вилась дорога, торчала... висЪлица. Черная на фонЪ чистаго снЪга, она до боли рЪзала глазъ своимъ уродливымъ контрастомъ.

И эта висЪлица, несмотря на все видЪнное мною раньше, никакъ не умЪщалась въ моемъ сознаніи: зачЪмъ она тутъ, кто ее поставилъ, для какой цЪли? Да, можетъ быть, это вовсе и не висЪлица? Во всякомъ случаЪ — не для людей?..

Я шелъ къ ней и не могъ оторваться отъ нея, не могъ перевести глазъ на что-либо другое.

НавстрЪчу мнЪ шла крестьянка.

— Слава Іисусу Христу!

— Слава во вЪки! Слухайте, чи вы не знаете, для чого тутъ та шибениця?

Изъ ея отвЪта я узналъ, что здЪсь были повЪшены нЪсколько мЪстныхъ русскихъ крестьянъ изъ с. Козевой и Синеводска. Изъ ближайшаго мЪстечка и окрЪстныхъ селъ собрались жители, но только евреи, смотрЪть на экзекуцiю. Русскіе крестьяне боялись идти смотрЪть, какъ вЪшаютъ „москвофиловъ", потому что евреи грозили перевЪшать всЪхъ. Казнь была произведена въ присутствіи огромнаго количества мадьярскихъ солдатъ. Вотъ все, что знали въ деревнЪ объ этой висЪлицЪ.

ВисЪлица эта настолько поразила меня, что я нЪсколько разъ ходилъ на нее смотрЪть. Однажды я засталъ возлЪ нея крестьянина, который долго неподвижно стоялъ у холма съ опущенной головой. ЗамЪтивъ меня, онъ выпрямился, направился въ мою сторону и хотЪлъ пройти мимо, но я остановилъ его обычнымъ привЪтствіемъ „Слава Іисусу" и спросилъ про висЪлицу.

Лицо его передернулось, онъ испуганно вскинулъ на меня глаза и потупился. Я кратко передалъ ему все, что слышалъ раньше, и спросилъ - вЪрно ли это?

Крестьянинъ во время моего разсказа какъ-то неестЪственно мялся и, наконець, зарыдалъ. Признаться, я этого не ожидалъ. Но мое недоумЪнiе разрЪшилось очень скоро.

— Пане! — заговорилъ онъ смЪло и отрывисто, почти-что закричалъ. — ВЪдь это, пане, я самъ эту проклятую шибеницу дЪлалъ. Самъ крючки забивалъ. Бигме, пане!

И онъ началъ клясться и божиться въ порывЪ раскаянія, стараясь, повидимому, заставить меня почувствовать, какой онъ великiй грЪшникъ... И въ этихъ безсвязныхъ клятвахъ признанія слышались нотки безумія...

— Они пришли, мадьяры, когда россійскія войска посунулись къ Стрыю, и всюду хватали насъ, крестьянъ. Достаточно было, чтобы еврей показалъ на кого - нибудь пальцемъ и сказалъ: „это москалефилъ", и его сейчасъ хватали и уводили изъ села. А у насъ всЪ „москалефилы". Изъ каждаго села позабрали болЪе, чЪмъ по 10 человЪкъ.

— Говорили, что казнить ихъ будуть въ нашемъ уЪздномъ городЪ. Но потомъ, когда русскіе снова стали наступать, то бЪжавшіе мадьяры привели арестованныхъ въ нашу деревню. Ихъ тогда было 162 человЪка. НЪсколькихъ нашихъ крестіянъ, въ томъ числЪ и меня, схватили и велЪли построить висЪлицы, такъ какъ всЪхъ арестованныхъ предполагалось повЪсить въ одинъ день. Мы сдЪлали двЪ висЪлицы, но когда намъ приказали поставить ихъ посреди главной площади, то всЪ наши крестьяне отправились къ полковнику и доктору, прося ихъ избавить село отъ этого ужаса. Въ концЪ концовъ, послЪ долгихъ просьбъ и крупнаго денежнаго подарка, они согласились, и висЪлицы были поставлены вотъ на этомъ холмЪ.

— Пока дЪлали висЪлицы, перетаскивали и устанавливали ихъ, прошелъ весь день, и поэтому вечеромъ успЪли повЪсить только двухъ крестьянъ, а ночью подступили къ нашей деревнЪ русскіе, и мадьяры двинулись дальше, уведя съ собою остальныхъ полтораста человЪкъ.

— Ахъ, пане, пане, если бъ вы видЪли этихъ людей тамъ на шибеницЪ! Они висЪли рядомъ, — ахъ, если-бъ вы видЪли!

— Русскіе солдаты ихъ сняли и похоронили. Одну висЪлицу уже свалили въ снЪгь, а эта, проклятая, все еще стоитъ. И всЪ мЪня тянетъ къ ней, всЪ я на нее смотрю... ВЪдь я ее дЪлалъ своими руками... Ахъ, панЪ, если-бъ вы ихъ видЪли!

И онъ весь трясся отъ волнЪнія и напухшими, мокрыми глазами безсмысленно, безумно глядЪлъ на черный силуэтъ висЪлицы, рЪзко выдЪлявшейся на дивной, чистой панорамЪ Карпатъ... [Крюкъ съ этой висЪлицы былъ въ свое время доставленъ А. И. Кисловскимъ Ю. А. Яворскому, у котораго онъ и хранится въ его собранiи памятниковъ войны въ КіевЪ.]

А. Кисловскій.

("Прик. Русь", 1915 г. № 1527).

Въ Скольскихъ горахъ.

Въ путевыхъ заъ?ткахъ изъ поЪздки А. Брынскаго по Галиціи, напечатанныхъ въ „Кіевской Мысли", между прочимъ, сообщается слЪдущее:

Русскимъ крестьянамъ при оттупленіи австрійцевъ пришлось испить горькую чашу.

Бывало такъ, что села переходили по нЪсколько разъ то къ намъ, то къ венграмъ.

И при вторичномъ наступленіи венгры творили жестокую расправу. У кого находили русскія деньги, или припасы, или вещи, — казнили.

Если о комъ-нибудь говорили, что онъ принималъ на постой русскихъ, — казнили.

И, бросая убогое хозяйство, бЪжалъ крЪстьянинъ безъ оглядки въ горы, лишь-бы спасти жизнь.

Въ с. Лавочномъ, вблизи перевала, недалеко отъ венгЪрской границы, былъ такой случай:

Работавшіе въ питательно-перевязочномъ отрядЪ предложили крестьянамъ вагонъ сухарей. Изъ окрестныхъ селъ собралось много народа съ торбами и быстро разобрали хлЪбь. И затЪмъ въ теченіе нЪсколькихъ дней все еще подходили къ открытому, но уже пустому вагону и руками сгребали на полу смЪшанныя съ землей и соломой крошки. Черезъ недЪлю снова былъ доставленъ вагонъ съ мукою. Снова оповЪстили крестьянъ. Но, къ всеобщему удивленію, никто не явился. Буквально — никто. Хоть-бы одинъ человЪкъ. Потому, что прошелъ какой-то тревожный слухъ...

 

Подожженныя мадьярами крестьянскiя хаты въ Скольскихъ горахъ.

 

Стали потомъ разспрашивать крестьянъ, почему не брали муки. И изъ уклончивыхъ отвЪтовъ выяснилось, что боятся мести со стороны венгровъ.

— А вдругъ еще придутъ и узнаютъ, что бралъ русскую муку? ПовЪсятъ... Потому, что уже былъ такой случай: 14 человЪкъ въ Лавочномъ повЪсили...

И населеніе страшно запугано, до того, что предпочитаетъ голодную смерть...

Когда наши войска заняли Карпаты, кавалерійскіе разъЪзды, обслЪдуя лЪса и проходы въ ущельяхъ, находили тамъ семьи умиравшихъ отъ голода русскихъ. УбЪжавъ изъ разоренныхъ селъ и деревень, они прятались въ густыхъ хвойныхъ заросляхъ, въ норахъ на недостуныхъ горныхъ кряжахъ. Выберутъ лощинку или выроютъ ямку. Сверху нЪсколько жердей, на нихъ навалена куча вЪтвей, сбоку оставлена норка — пролЪзть человЪку. И тамъ ютилось по нЪсколько семействъ — въ рубищЪ, безъ пищи. Для многихъ наши разъЪзды явились иэбавителями отъ мукъ голодной смерти. Но во многихъ землянкахъ находили уже окоченЪвшіе трупы. Тутъ были и старики, и дЪти, и мужчины, и женщины. Масса простуженныхъ, больныхъ...

Умершихъ наши солдаты хоронили по склонамъ горъ, а оставшихся въ живыхъ откармливали, отогрЪвали и отправляли въ городъ...

А. Брынскій.

("Прик. Русь", 1915 г. № 1518).

Снятынскій уЪздъ.

Г. Снятынъ.

Сейчасъ послЪ объявленія войны были арестованы въ г. СнятынЪ мЪщанинъ Н. С. СтрЪльчукъ и чиновникъ магистрата Н. М. Виноградникъ, которые сначала въ СнятынЪ, а потомъ въ Черновцахъ подверглись жестокому избіенію со стороны озвЪрЪвшей толпы. Позже, по доносу еврея Цуккермана, были арестованы два русскихъ мЪщанина — И. М. Виноградникъ и Притула, а вмЪстЪ съ ними чиновникъ ЛЪсковацкій. ВсЪхъ троихъ солдаты повели въ с. Залучье и тамъ повЪсили. СлЪдуетъ замЪтить, что Виноградникъ и ЛЪсковацкій — вдовцы, причемъ первый изъ нихъ оставилъ 7, другой-же 2 маленькихъ дЪтей, которыя остались безъ всякаго присмотра и, скитаясь по городу, были предметомъ издЪвательствъ со стороны толпы, не знающей состраданія даже къ маленькимъ дЪтямъ.

Были арестованы также Д. К. Виноградникъ, Д. М. Танащукъ, Чайковскій, Гречко и др.

Въ СнятынЪ былъ повЪшенъ также крестьянинъ изъ с. Задубровецъ, фамилія котораго осталась неизвЪстной. КромЪ того, въ Задубровцахъ были арестованы и увезены свящ. И. В. СЪнгалевичъ и 4 крестьянина.

Настоящій погромъ устроили австрійцы въ с. ЗалучъЪ, которое нЪсколько лЪтъ тому назадъ приняло православіе и играло роковую роль въ процессЪ Бендасюка и товарищей. ЗдЪсь было арестовано почти все русское населеніе, безъ различія пола и возраста, и частью повЪшено тутъ же въ селЪ, частью - же увезено неизвЪстно куда. Изъ этого большого села не осталось на мЪстЪ буквально никого.

Въ селахъ КарловЪ, РуссовЪ и Красноставахъ было арестовано и вывезено также свыше 20 человЪкъ.

(„Прик. Русь", 1915, н-ръ 1545).

С. Залучье. Задолго еще до войны село ЗалучьЪ подверглось жестокимъ преслЪдованіямъ со стороны австро-венгерскаго правительства за то, что его жители перешли изъ греко-кат. вЪроисповЪданія въ православную вЪру. Хотя уЪздное старосство старалось всячески воспрепятствовать этому, но его старанія не имЪли успЪха. Жители стояли сознательно и крЪпко при своихъ убЪжденіяхъ и вЪрованіяхъ.

Въ село вошло войско и, послЪ тщательныхъ обысковъ, продолжавшихся цЪлую недЪлю, арестовало 86 человЪкъ виднЪйшихъ крестьянъ. Арестованные судились въ окружномъ судЪ въ КоломыЪ, причемъ 12 человЪкъ получили по 6-ти мЪсяцевъ заключенія, а остальные были освобождены.

Въ связи съ этимъ уЪздное староство устранило законное сельское правленіе, избранное народомъ, а назначило своего комиссара въ лицЪ Михаила Воеводки, а его помощниками еврея Янкеля Шофора, Іосифа Воеводку и Дмитрія Гояна. Назначенные комиссары получили чуть-ли не диктаторскія полномочія для искорененія въ селЪ православія и сознанія единства русскаго народа, По крайней мЪрЪ, уЪздное староство смотрЪло на всЪ ихъ продЪлки сквозь пальцы. КромЪ того, въ помощь этому новому правленію, назначенному уЪздными административными властями, былъ особо выписанъ изъ Львова спеціалистъ по искорененію „руссофильства", жандармъ Яковъ Пушкарь, совершенно не стЪснявшійся при этомъ въ средствахъ и мЪрахъ воздействiя. Народъ, не убоялся преслЪдованій и, что-бы довершить начатое дЪло и доказать властямъ его правоту, избралъ комитетъ для постройки въ селЪ православнаго храма, въ который вошли: изъ мЪстныхъ людей - Николай Матейчукъ, Михаилъ Нагорнякъ и д-ръ И. В. Оробецъ, а также свящ. д-ръ К. Д. Богатырецъ и д-ръ А. Ю. Геровскій изъ Черновецъ.

РазрЪшенія на постройку храма не было получено, несмотря на протесты въ ВЪну. Власти опечатали временную часовенку, помЪщавшуюся въ домЪ М. Нагорняка, а православнаго священника И. Ф. Гудиму арестовали, какъ подстрекателя и шпіона. ПреслЪдованія жителей не прекращались. Если кто пошелъ въ православную церковь въ с. Вашковцы, а шпіоны объ этомъ узнали, то староство наказывало его высокимъ штрафомъ, заключеніемъ въ тюрьму, а то въ придачу и пощечинами.

Такъ продолжалось дЪло до 1914 г. 16 августа ворвались въ домъ Оробцовъ жандармы съ членами сельскаго правленія и, послЪ тщательнаго обыска, забрали библіотеку и арестовали Прасковью Оробецъ, которую, однако, послЪ недЪльнаго ареста въ СнятынЪ, отпустили на свободу. Немного спустя явилось въ село опять 26 человЪкъ жандармовъ, которые, совмЪстно съ сельскимъ правленіемъ, снова арестовали 30 человЪкъ и заперли ихъ въ сельской канцеляріи, гдЪ трижды ежедневно каждый изъ арест