Исследование сказок представителями различных научных школ. Сравнительно-исторический анализ

Исследование сказок можно вести с XVIII в., когда, собственно, и возник научный интерес к ним. Одним из первых учёных, кто понял ценность сказок, был историк В.Н. Татищев, который увидел в них отражение истории и быта русского народа. Интерес к сказкам проявили многие писатели XVIII в., но только в начале XIX века увидели в них выражение «души русского народа», как говорил декабрист А.А. Бестужев-Марлинский. Он не только находил в них отголоски старины, но и понимал их жизненное значение. Белинский оценил историческое значение сказок. Особенно высоко он ставил сатирические сказки. По его мнению, сказки весьма важны для изучения народных понятий, взглядов и языка. А сказки «О Шемякином суде» и «О Ерше Ершовиче» он считал «драгоценными историческими документами». С 50-х годов XIX в. в России стали формироваться первые научные школы в области изучения фольклора. Они уделяли много внимания сказкам. В среде русских литературоведов и исследователей фольклора назревает интерес именно к подлинным русским сказкам – как к произведениям, могущим стать фундаментом для изучения так называемого «настоящего» русского народа, его поэтического творчества, а значит и могущим способствовать формированию русского литературоведения. В то время считалось, что формирование национальной литературной школы возможно только в условиях существования литературы «подлинно народной», для этого, собственно, и нужно было разобраться, что же за истоки у русской духовности, у русского национального характера.

Таким образом, в середине XIX века возникли предпосылки для формирования в русском литературоведении мифологической школы, которая ставила своей целью исследование истоков национальной самобытности русского народа на материале фольклора. Последователи мифологической школы в своих изысканиях опирались в первую очередь на учение выдающихся немецких учёных – братьев Вильгельма и Якоба Гриммов. Основной мыслью этого учения, сформулированной в книге «Немецкая мифология», была мысль о том, что мифы – это не что иное, как способ первобытного мышления. Мифы, как считали братья Гримм – это бессознательное, естественное отражение мира человеком.

В мифологическом учении того времени главенствовали две теории – «солярная» теория английского филолога М. Мюллера и «метеорологическая» теория немецкого ученого А. Куна. Принципиально они различались лишь тем, что, как полагали ученые, обожествлялось первобытным человеком – солнце и звезды или явления природы. Отмечалось, что, хотя все эти природные факторы: солнце, звёзды, ветер, буря, молнии, гром и т.д., характерны для всей планеты Земля, однако, в каждом её уголке эти явления проявляют себя по-разному. Это различие и было положено в основу теории о причинах возникновения национальных особенностей разных народов, проявляющихся в их воззрениях на природу и окружающий мир.

Произведения древнерусской словесности, но главным образом фольклор, стали основным объектом исследования учёных, составивших мифологическую школу в русском литературоведении.

Крупнейшим представителем русской мифологической школы был Фёдор Иванович Буслаев. Основной идеей Буслаева была идея неразрывности языка и мифа, языка и народного предания. Процесс художественного развития каждого народа Буслаев делит на несколько стадий:

- на первой стадии мифология подавляла и подчиняла себе любую индивидуальную фантазию: «поэтическое воодушевление принадлежало всем и каждому»; этому периоду соответствует расцвет мифологического эпоса;

- тот этап в развитии человечества, когда каждый человек начинает осознавать себя как творца, наравне с неведомыми силами творящего предметы, события, поступки и т.д., соответствует возникновению преданий, основанных на событиях из жизни самих людей; этому периоду соответствует героический эпос в народном творчестве;

- сознание своего могущества в подчинении сил природы, приводит к тому, что человек перестает нуждаться во многих мифологических существах и богах – этот процесс нашёл своё отражение в мифологических сказаниях;

- дальнейший процесс художественного развития народа привел к распадению героического эпоса и выделению из него сказки, как отдельного эпизода народного эпоса.

Обусловленность народного сознания мифологией является, с точки зрения Буслаева, основой мировоззрения народа, определяя его национальное своеобразие и самобытность. Такой подход к изучению фольклора, однако, не учитывал факторов заимствования литературой одного народа идей, образов, сюжетов из литературы другого народа. Поэтому вскоре появились научные труды, в которых именно фактору заимствования отводилась заметная роль в формировании национальных литератур. Из мифологической школы, считавшей основной проблемой проблему происхождения фольклора, таким образом, выросла теория заимствования, теория странствующих, бродячих сюжетов, задававшаяся вопросом о его исторических судьбах. Мифологическое учение пополнилось также за счёт теории эвфемизма, согласно которой мифологические божества возникли в результате обожествления человеком не различных сил и явлений природы, а самих людей, прославившихся в своём народе.

Обобщая материал, накопленный в результате изучения фольклора разных народов земного шара, учёные пришли к выводу, что общие всему человечеству законы логики и психологии, общие явления в быту и в семье, общие пути развития культуры, должны были предельно одинаково отразиться в народном творчестве – такая теория получила название теории самозарождения сюжетов или антропологической.

Многообразие теорий внутри одной школы привело к тому, что потребовался метод, который мог бы использовать и объединить все эти теории. Таким методом стал принцип сравнительно-исторического изучения фольклорных произведений, первоначально использовавшийся в лингвистике. Ученые, использовавшие сравнительно-исторический метод в изучении фольклорных произведений сформировали школу сравнительной мифологии.

Вопросами, интересовавшими представителей этой школы, были:

- сущность мифа и его исторические судьбы;

- происхождение мифа и методы его изучения;

- сущность древних мифологических представлений.

Виднейшим представителем этой школы был А.Н. Афанасьев, который считал, что, являясь универсальной формой познания и объяснения окружающей человека действительности в доисторический период его жизни, мифы использовались человеком для осознания и объяснения реальных исторических событий. В результате миф и история сливаются, порождая гипертрофированные поэтические образы: «На древние мифические сказания и у славян, как и у всех других народов, историческая жизнь накладывает своё клеймо. Хранимое в памяти народа, передаваемое из поколения в поколение, эпическое предание необходимо заимствует частные, отдельные черты из действительного быта и сливает их со стародавним содержанием. Вместо обычных духов фантазия заставляет своих богатырей сражаться с полчищами татар и других кочевников, и самого богатыря, представителя весенних гроз, представляет каким-нибудь прославленным витязем или героем из казацкой вольности» (7). Афанасьев отмечал, что «изучение эпических песней, так называемых былин тогда только приведёт к прочным выводам, когда исследователи будут держаться сравнительного метода, когда путём обстоятельного сличения различных вариантов с родственными памятниками и преданиями других народов они определят позднейшие отмены, сымут исторические наросты и восстановят древнейший текст сказания» (7). Но именно такой подход, к сожалению, можно считать и одним из существенных недостатков в подходе представителей сравнительно-исторического метода, так как они во что бы то ни стало стремились найти «мифический» аналог любому явлению, сюжету, герою того или иного повествования, которые встречались в произведениях народной поэзии. Но, тем не менее, можно с полной уверенностью утверждать, что мифологическая школа вызвала к жизни огромные пласты русского народнопоэтического творчества, дала толчок для формирования других литературоведческих школ.

Культурно-историческая школа была основана на методе известного французского ученого Ипполита Тэна, который считал литературой только те произведения, которые отражали развитие народа, его характер. Важнейшим положением культурно-исторической школы было понимание литературы как отражения исторической жизни и развития народов.

Виднейшим представителем русской культурно-исторической школы был Александр Николаевич Пыпин. Он написал огромное количество научных работ по истории русской литературы, методологии литературоведения, славянским литературам, палеографии, этнографии, фольклористике, русской истории. В своих трудах А.Н. Пыпин особенно подчёркивал мысль о неразрывной связи литературы и действительности: «Абсолютный художник также немыслим, как и немыслим абсолютный человек, существующий вне племенных и общественных отношений. Всякая литература – «национальна», т.е. носит на себе черты племени, общественных особенностей и идеалов… Без этого литература мертва и не внушает интереса» (51). Пыпина интересовал прежде всего исторический смысл литературных явлений, за которыми он видел факты жизни, а не случайные продукты отвлеченной игры чьего-то воображения.

Пыпин расширил сферу историко-литературных изысканий, он открыл в литературоведении целые области новых исследований, например, древнерусскую апокрифическую литературу, старинные русские сказки и повести. Он был убеждённым пропагандистом изучения древнерусской литературы.

В истории развития русской литературы А.Н. Пыпин выделял три главных периода – до татарского нашествия, до середины семнадцатого века и последующие века. При этом он настаивал на неразрывности и последовательности, преемственности литературного развития, при котором «новое явление обыкновенно подготовляется задолго, проявляясь лишь мало заметными признаками, которые только после известного промежутка созревания являются деятельной силой: в конце одного периода уже готовятся факты периода дальнейшего и в этом последнем, с другой стороны, продолжают оживать факты предыдущего» (51). Для рассмотрения литературы с общественно-исторической точки зрения Пыпин считал необходимым «взять в расчет самые условия существования литературы, общественную обстановку, её действительный (часто, за невозможностью, ясно не высказанный) смысл. Только определение этих общих условий и указывает настоящую жизненную цену литературы, возможность и размеры её влияния».

Основным положениям культурно-исторической школы близка также научная методология академика Николая Саввича Тихонравова. Отражение в литературе исторической эпохи, «среды», условий народной и общественной жизни составляло первостепенный научный интерес Тихонравова. Он обратился к таким темам, как редкие русские книги, «подлые» книги народного чтения, раскол, как явление народной жизни и т.д. Учёный считал, что древняя русская литература вовсе не так однообразна, как принято было считать.

Во второй половине XIX века наметилось новое направление литературных исследований, получившее название школа сравнительно-исторического литературоведения. Наиболее ярким представителем этой школы был Александр Николаевич Веселовский. Главным для этого ученого было представление об искусстве как об отражении исторически изменяющихся условий жизни общества. Поэтому постижение законов литературного развития ставилось им в зависимость от познания истории народов, которую он не мыслил себе вне «скачков» и отвергал уподобление законов общественного развития законам природы.

Из теории братьев Гримм Веселовский воспринял лишь идею о народных корнях поэзии и положении о языческой мифологии как об арсенале первоначальных художественных форм. Несмотря на это, он так и не стал приверженцем мифологической школы.

Первым обстоятельным опытом Веселовского в направлении исследования фольклора стала докторская диссертация под названием «Славянские сказания о Соломоне и Китоврасе и западные легенды о Морольфе и Мерлине». В основу диссертации положены древнеиндийские сказания о Викрамадитье. Основу сказания Веселовский находит в монгольских рассказах об Арджи-Борджи, в рассказах Талмуда о Соломоне, но уже со следами буддийских и иранских сказаний. В Европу эти сказания проникают в V веке уже с этим библейским именем, позже эта сага проникает к мусульманам и от них, в измененном виде вместе с другими восточными легендами, заносится в Европу. К южным славянам эти сказания были занесены из Византии, в Европе, в конце концов, эта сага выливается в истории о короле Артуре и волшебнике Мерлине. У славян эта история тоже разбивается на книжную повесть, русскую былину, сербскую и русскую сказку.

В работе «Разыскания в области русского духовного стиха» Веселовский сформулировал теорию встречных течений: «Объясняя сходство мифов, сказок, эпических сюжетов у разных народов, исследователи расходятся обыкновенно по двум противоположным направлениям: сходство либо объясняется из общих основ, к которым предположительно возводятся сходные сказания, либо гипотезой, что одно из них заимствовало свое содержание из другого. В сущности, ни одна из этих теорий в отдельности не приложима, да они и мыслимы лишь совместно, ибо заимствование предполагает в воспринимающем не пустое место, а встречные течения, сходное направление мышления, аналогические образы фантазии».

Веселовский обозначил свой метод как «…развитие исторического, тот же исторический метод, только учащенный, повторенный в параллельных рядах, в видах достижения возможного полного обобщения». Опираясь на сравнительное изучение культур, учёный обнаруживал различные элементы поэзии на почве тотемизма, анимистических представлений, мифотворства и т.д. В результате сравнительно-исторического изучения литератур у Веселовского получалась длинная цепь причинно связанных друг с другом явлений искусства, одна из другой выраставших сюжетных схем и стилистических формул. Но чем определилась эволюция словесного творчества? Каждое новое поколение, считал учёный, воспринимает от предшествующих многие приемы выражения своего духовного опыта и сложившиеся уже словесные формулы. Так как эти формулы ассоциировались со старыми представлениями, то, чтобы выразить в них новый внутренний опыт, их приходилось изменять. С течением времени менее удачные и незначительные произведения забываются, а талантливые, переходя из века в век, всё более высвечиваются и в конце концов предстают перед нами в виде изолированных памятников, якобы обязанных своем возникновением только личному почину гениальных одиночек: «Процесс личного творчества покрыт завесой, которой никто и никогда не поднимал и не поднимет… но мы можем ближе определить его границы, следуя за вековой историей литературных течений и стараясь уяснить их внутреннюю законность, ограничивающую личный, хотя бы и гениальный почин» (11).

Веселовский считал, что когда-то поэтическая фразеология, образность, ритмика и прочее служили живым выражением собирательной психики первобытного человека, его представлений о мире. Со временем содержание этих представлений улетучилось, заменялось другим, но формулы, его обозначавшие, сохранялись, находя иное, переносное применение. Так складывалось предание, приобретавшее характер бессознательной поэтической условности. Как вне установленных форм языка не передашь мысли, так и вне условности поэтической фразеологии не выразишь эстетических переживаний. В границах этой традиционной поэтической условности складываются и относительные нововведения. Большей же частью новое содержание выражается в иных комбинациях из элементов старых форм, которые расчленяются наподобие того, как расчленяется живая речь на отдельные слова и обороты, чтобы послужить материалом для создания чего-то нового. Значительные изменения достигаются в результате усилий целых поколений.

Ученый был убежден, что в сюжетной сфере можно выделить определённые схемы и проследить их развитие с древнейших пор до наших дней. Он считал, что сюжеты – это сложные схемы, в образности которых обобщились известные акты человеческой жизни и психики в чередующихся формах бытовой деятельности. Теми же схемами, только одночленными, считал Веселовский мотивы: «Под мотивом я разумею простейшую повествовательную единицу, образно ответившую на разные запросы первобытного ума или бытового наблюдения» (11). Считая мотивы простейшими формулами, которые могли зарождаться в разноплеменных средах самостоятельно, он утверждал, что заимствованные мотивы не отличаются от самозарождающихся. Иное дело сюжеты, всегда представляющие ту или иную комбинацию мотивов. Анализ мотивов Веселовский предлагал проводить в двух аспектах:

- со стороны содержания, где их нужно сопоставлять с различными мотивами первобытной культуры;

- со стороны формы, где мотивы, наполняясь новым содержанием, уже как условные обозначения, соотносятся с различными литературными сюжетами.

Считая мотивы простейшими формулами, которые могли зарождаться в разноплеменных средах самостоятельно, Веселовский утверждал, что «на почве мотивов теории заимствования нельзя строить» (11). Схематизм же сюжетов предполагает известную свободу выбора из накопленного материала и сочетания мотивов в порядке, не обязательно обусловленном их содержанием, но и зависящем от авторского понимания – в этом смысле сюжет – уже акт творчества. Ученый пытался выяснить, какие мотивы могли зародиться в сознании первобытных людей на основе отражения условий их жизни. Веселовский подчеркивал, что история не знает изолированных племён, народностей и наций. Стало быть, не зная, вошли ли в состав конкретного произведения какие-либо заимствованные элементы, нельзя сводить их ни к реальной истории, ни к первобытной мифологии. То, что на первый взгляд кажется цельным монолитом, на самом деле может быть составлено из элементов разного происхождения и времени. Устанавливая путём сравнительного изучения доисторического быта и его отражений в древнейших поэтических памятниках зачаточные мотивные формулы, далее можно уже попытаться проследить историю их преобразования в сложные композиции, простирающиеся вплоть до современности.

В конце девятнадцатого столетия в русском литературоведении сложилась психологическая школа. Представители этой школы, отыскивая стимулы, определяющие художественное творчество, опирались на психологию как на точную науку и видели решение своей задачи в психологическом анализе литературных героев и личности самих авторов. Литература рассматривалась ими как продукт душевной деятельности писателя.

Основоположником психологической школы в русской филологии был Александр Афанасьевич Потебня. В 1862 году в «Журнале министерства народного просвещения» Потебня опубликовал свой знаменитый труд «Мысль и язык» – наиболее полное изложение своих лингвистических и литературных взглядов.

В основе учения Потебни – мысль о связи языка и мышления, высказанная ещё немецким филологом В. Гумбольдтом, который изучал слово как деятельность. Слово не просто носитель мысли – оно генератор мысли. В качестве орудия создания мысли, язык, по Потебне, служит основой любых явлений духовной и нравственной жизни. Потебня обосновывает это своей концепцией развития человеческой мысли и речи. Язык он считает социальным явлением и средством коммуникации между людьми, однако понимание слова, по Потебне, сугубо индивидуально: «никто не думает при слове именно того самого, что другой».

Кроме внешней, звуковой формы, считает Потебня, многие слова несут в себе ещё образ («представление»), который составляет внутреннюю форму – важнейшую категорию структуры слова.

Другое важнейшее положение учения Потебни – аналогия между словом и художественным произведением. Внутренней форме слова соответствует внутренняя форма произведения. Слово, по Потебне, это эстетический феномен, во всем подобный произведению художественной литературы. Поэзия как способ мышления не только там, где великие произведения, но всюду, где размышляют и говорят. Потебня полагает, что «история литературы должна всё более и более сближаться с историей языка, без которой она также ненаучна, как физиология без химии».

Трем элементам слова – звуку, внутренней форме, лексическому значению – в художественном произведении соответствуют: внешняя форма, образ и содержание.

Потебня предполагал проанализировать соотношение слова и произведения литературы на примере всех основных жанров литературы – от пословицы до романа, но успел рассмотреть только басню и отчасти пословицу, да и это дошло до нас лишь в записи одной из слушательниц в книге А.А. Потебня «Из лекций по теории словесности. Басня. Пословица. Поговорка».

В учении Потебни важно выделить ряд чрезвычайно сильных положений: ученый направил внимание науки на проблемы художественности, на специфически литературные проблемы образности и поэтичности, забытые господствовавшей в то время культурно-исторической школой. Настаивая на идее развития, Потебня историчен в своих построениях, он убежден в неизбежности принципа историзма в исследованиях литературных произведений: «Всякое наблюдение данного момента вызывает наблюдение предшествующего и вытягивается в нить времени» (49).

Наиболее полное исследование в области изучения русской народной сказки было предпринято русским литературоведом В.Я. Проппом. Основные труды Проппа посвящены проблемам теории и истории фольклора. В книгах «Морфология сказки» и «Исторические корни волшебной сказки» Пропп исследовал структуру, генезис и ранние этапы истории индоевропейских волшебных сказок. Ему принадлежат также фундаментальные историко-сравнительные исследования былин («Русский героический эпос») обрядового фольклора («Русские аграрные праздники») и других фольклорных жанров. Пропп обосновал теорию, согласно которой былинный эпос возник задолго до начала образования Киевского государства, что он создавался при разложении родового строя. Он внес огромный вклад в изучение и исследование русского фольклора и сказки как жанра в частности.

Важное значение для развития изучения сказки в сравнительно-историческом плане имели труды В.М. Жирмунского, особенно его статья «К вопросу о международных сказочных сюжетах», а также его работы, посвященные эпосу. Он признавал существование в фольклоре (в частности, в сказке) заимствований, но показывал, что на национальной почве воспринимающей страны сюжеты перерабатываются и приобретают особые черты, характерные для истории, культуры, фольклора и языка страны. Идеи Жирмунского значительно обогатили советское сказковедение. Большой интерес представляют работы Э.В. Померанцевой, посвященные русской сказке. От увлечений индивидуальными особенностями сказочников она обратилась к общим вопросам сказок. В 1963 г. была издана книга Э.В. Померанцевой «Русская народная сказка», в 1965 г. – «Судьбы русской сказки». Во второй из них обстоятельно рассмотрен исторический путь русских народных сказок. Ценным исследованием о сказке является книга Н.В. Новикова «Образы восточнославянской волшебной сказки». Она посвящена рассмотрению четырех основных типов сказочных героев: героев-богатырей, иронических неудачников, помощников героя, противников героя. Исследование носит сравнительный характер: автор сопоставляет сказки русские, украинские и белорусские, что дает возможность выделить в них общее и установить национальные отличия в языке и стиле, деталях быта и особенностях изображения природы.

Итак, на основе выше изложенного, можно сделать вывод, о том, что русское литературоведение, начав бурно развиваться в XIX веке, проделало в своем развитии большой и плодотворный путь. Представители каждой из школ литературоведения внесли существенный вклад в дело по изучению фольклора, так как все они понимали, что изучение любой национальной литературы следует начинать с её истоков, которыми как раз и являются мифы и сказки. А теперь перейдем к выявлению классификации сказки.

Классификация видов сказки

 

Попытки выделения типов русских сказок и построения их классификации начались ещё в первой половине XIX в., когда И.П. Сахаров разделил их по характерам героев (богатыри, удалые люди, дурачки, умники, чудовища и проч.). Но так как персонажи этого типа действовали в разных видах сказках, а кроме того, Сахаров не учел сказки о животных, то предложенная им классификация не привилась в науке. В сборнике А.Н. Афанасьева «Народные русские сказки» (т. 1-3) выделены три раздела: сказки о животных, сказки волшебные и сказки бытовые. В конце XIX в. П.В. Владимиров в книге «Введение в историю русской словесности» выделил в сказках животный эпос, мифы и бытовые произведения. Под мифом он понимал волшебные сказки. Но мифы это не сказки, кроме того, не во всех волшебных сказках действуют мифические существа. Наконец, нельзя всякий фантастический образ считать мифическим, например жар-птицу. И эта классификация не вошла в научный оборот. В международное употребление вошла классификация финского учёного А. Аарне, который разделил сказки на три группы: сказки о животных, собственно сказки и анекдоты. Однако анекдоты нельзя отнести к сказкам – это другой жанр фольклора, а собственно сказки нельзя сводить только к волшебным. Несмотря на недостатки, классификация Аарне помогает разысканию сходных сюжетов и мотивов в сказках разных народов. В 1929 г. советский фольклорист Н.П. Андреев издал «Указатель сказочных сюжетов по системе Аарне».

Большинство учёных вынуждены признать, что до сих пор не дано чёткой и единой системы классификации русских народных сказок, эта проблема волновала и волнует не одно поколение исследователей.

В.Я. Пропп подтверждает и подчеркивает проблему в классификации сказок. Он приходит к выводу, что ни одна попытка классификации не идёт ни в какое сравнение со стройными классификациями, имеющимися в области биологических наук (в зоологии и ботанике) или области лингвистики. Это происходит потому, что не найден тот решающий признак, который мог бы быть положен в основу деления. Также он считает, что по нынешнему состоянию науки мы должны считать, что этим признаком должна быть поэтика отдельных видов сказки. Такая классификация явилась бы подлинно научной и имела бы то познавательное значение. Но поэтика отдельных видов сказки так же мало изучена, как и поэтика сказки в целом. Поэтому выделение видов и разновидностей сказки из общего её репертуара встречает те же трудности, что и выделение сказки из других видов народной прозы.

Рассмотрим основные системы классификации сказок, которые проанализировал наиболее полно В.Я. Пропп.

Лучшей и наиболее полной из имеющихся систем классификации сказок является система А.Н. Афанасьева.

Афанасьев был первым из русских учёных, кто столкнулся с необходимостью упорядочения огромного и пестрого сказочного материала. Первое издание его сказок 1855-1864 гг. имело довольно хаотический вид. Материал публиковался в форме выпусков по мере того, как он поступал в распоряжение издателя. Не только однородные сказки, но даже варианты одного и того же сюжета разбросаны по разным выпускам этого издания. Но, когда издание было закончено, Афанасьев увидел необходимость какого-то упорядочения, и во втором издании (1873), до выхода которого он не дожил (скончался в 1871 году), сказки уже расположены систематически.

Афанасьев не разделял свой сборник на части и не озаглавливал разделов. В.Я. Пропп это сделал за него, и получилась следующая картина:

- сказки о животных, к ним примыкают немногие сказки о предметах: «Пузырь, соломинка и лапоть»; о растениях: «Грибы отправляются воевать», «Репка»; о стихиях: «Мороз, солнце и ветер», «Солнце, месяц и ворон» и др.;

- волшебные, мифологические, фантастические;

- былинные: «Илья Муромец и Соловей», «Василий Буслаевич», «Алеша Попович» и др.;

- исторические сказания: о Мамае, об Александре Македонском;

- новеллистические или бытовые;

- былички: рассказы о мертвецах, ведьмах, леших и пр.;

- народные анекдоты;

- докучные;

- прибаутки.

Углубляясь в эту классификацию, легко обнаружить некоторую беспорядочность, но её легко устранить, и тогда достоинства классификации станут очевидными. В.Я. Пропп считает, что исторические сказания, пересказы былин, былички не относятся к области сказок. Докучные и прибаутки тоже не являются сказками, но, конечно, они самым тесным образом примыкают к ним и должны помещаться в сборниках сказок. Былички частично попали в бытовые сказки, но их легко из них выделить. Если вычесть все эти недостатки, то получиться достаточно стройная классификация, включающая крупные разделы:

- сказки о животных;

- сказки о людях:

а) волшебные;

б) новеллистические (включая анекдоты).

Выделив крупные разделы, В.Я. Пропп выделяет и более мелкие, которые к ним примыкают. Он замечает, что у Афанасьева нет раздела, который был установлен лишь в последние годы, – сказки кумулятивные, или цепевидные, типа «Колобок» или «Петушок подавился». Таким образом, получается всего четыре крупных раздела:

- о животных;

- волшебные;

- новеллистические;

- кумулятивные.

Афанасьев выделил основные разделы. Однако в будущем обнаружилась необходимость в более подробной классификации, в распределении на роды, виды, разновидности и т.д. Такая более подробная систематизация была предложена финским ученым Антти Аарне.

По мере того как в Европе накапливался сказочный материал, стало всё более выясняться, что количество сюжетов сравнительно невелико, что многие сюжеты интернациональны, а новые материалы представляют собой в большинстве случаев варианты уже известных и описанных сюжетов. Возник вопрос: какие же сюжеты вообще известны европейской сказке? На этот вопрос и ответил финский учёный. Он взял несколько больших европейских сборников и установил имеющиеся в них сюжеты. Повторяющиеся сюжеты Аарне назвал типами сказок. Он составил каталог типов и опубликовал его на немецком языке под названием «Указатель сказочных типов». Указатель вышел в 1910 году в Хельсинки в серии FFC (Folklore Fellows Communications). Аарне оказал мировой науке неоценимую услугу. Каждый тип сказки получил название и номер.

Каталог Аарне получил всемирное распространение и вошёл в международную науку. Он был переведен на многие европейские языки. На русский язык его перевел проф. Н.П. Андреев под заглавием «Указатель сказочных сюжетов по системе Аарне». Перевод этот был выпущен Сказочной комиссией Государственного русского географического общества в 1929 году. Андреев снабдил свой указатель библиографическими ссылками на новейшие русские сборники. Так, если исследователь занимается сказкой «Царевна-лягушка», то под 402-м номером он найдет список русских вариантов этой сказки в учтенных Андреевым сборниках. Количество найденных сюжетов оказалось поразительно малым. Аарне предусмотрел для своего указателя около 2400 номеров. На самом деле типов меньше. Аарне, конечно, понимал, что он не исчерпал материала, что могут найтись новые, не предусмотренные им типы. Поэтому он оставил в своей нумерации пустые места, пробелы, которые могут быть заполнены впоследствии, и исследователи и издатели широко этим пользовались.

Наряду с достоинствами указателя Аарне существуют многочисленные недостатки. За истекшие годы фольклористика значительно продвинулась вперед, и этот указатель уже не удовлетворяет современным требованиям. Им приходится пользоваться за неимением лучшего.

Недостатки:

1. Аарне нигде не определил, что понимается под типом (русская наука этим термином не пользуется);

2. Выявлена невыдержанность классификации, неприменимость её к материалу. Так, волшебные сказки делятся на разделы:

- чудесный противник;

- чудесный супруг;

- чудесная задача;

- чудесный помощник;

- чудесный предмет;

- чудесная сила или знание (уменье);

- прочие чудесные сказки.

Внешне все выглядит логично. На самом же деле эта классификация составлена по не исключающим друг друга признакам. Например, чудесная задача обычно разрешается при помощи чудесного помощника. В сказке «Сивко-Бурко» чудесная задача допрыгнуть до окна царевны на коне и поцеловать её разрешается при помощи чудесного коня Сивко-Бурко.

В.Я. Пропп выявил множество недостатков классификации. Эти ошибки, по его мнению, недопустимы с научной точки зрения, к тому же они крайне затрудняют пользование указателем – категории его установлены совершенно субъективно. Путь от указателя к сказке легок, но путь от сказки к указателю очень труден. Собирателю, который хотел бы определить свой материал по Аарне, приходится перелистывать множество страниц и примерять десятки типов раньше, чем он найдет нужные. Так, сказки о мачехе и падчерице попадают в разряд «чудесная задача», но сказка «Золушка», где, казалось бы, тоже фигурируют мачеха и падчерица, находится в разряде «чудесный помощник». Н.П. Андреев виртуозно сразу же определял любую сказку. Это он мог потому, что знал указатель наизусть. Но тот, кто его наизусть не знает, часто поставлен в безвыходное положение. Как замечает В.Я. Пропп, выходом из такого положения мог бы стать алфавитный предметный и именной указатель к указателю типов. На этот путь вступил Томпсон (Thompson, 1927). Если занимающийся сказкой хочет определить, к какому типу принадлежит «Сивко-Бурко» или «Салтан», или «Царевна-лягушка», он смотрит в алфавитный указатель и сразу находит нужное. К сожалению, перевод Андреева таким указателем не снабжен.

«Научная классификация сказок не создана до сих пор» – утверждает В.Я. Пропп в своей книге «Русская сказка».

Если обратится к классификации созданной Ю.М. Соколовым, то она в основном сводится к выделению следующих категорий сказок:

- волшебные,

- сказки о животных,

- кумулятивные,

- реалистические,

- сказки-легенды,

- сказки-былички,

- исторические легенды и предания,

- религиозные легенды.

Все эти жанры включены в состав сказок. По мнению В.Я. Проппа, который проанализировал классификацию Ю. Соколова, ошибки этой классификации довольно очевидны. Эта классификация представляет собой шаг назад по сравнению с классификацией Афанасьева, который различал сказки и легенды и дал два разных сборника. Братья Гримм не относили к сказкам исторические легенды или предания, и они также были правы. Какая разница между «сказками-легендами» и «религиозными легендами» Соколова, остается неясным.

Будет уместным выделить классификацию советского сказочника Ф.П. Господарева. Свой репертуар он делил на сказки:

- «где все делается волшебством» (волшебные, легендарные сказки);

- «где все головкой или разумом делается, а не только волшебством» (авантюрные, новеллистические, бытовые сказки);

- «сказки со зверями» (о животных);

- «сказки-забадушки» (сказки эротического содержания).

Э.В. Померанцева утверждает, что вопрос о классификации сказки до сих пор не решён ни в русской, ни в зарубежной науке, хотя имеются многочисленные указатели сказочных сюжетов. Сама же Померанцева выделяла четыре основные группы сказок:

- сказки о животных;

- волшебные сказки;

- авантюрные;

- бытовые.

В каждый из этих видов входит разнокачественный материал. К волшебным сказкам при такой системе должны быть отнесены легендарные и богатырские сказки. К авантюрным исторические и часть новеллистических, к бытовым – сатирические и анекдоты.

В.П. Аникин в своей книге «Русская народная сказка» выделяет основные три раздела сказки:

- о животных;

- волшебные;

- бытовые, новеллистические.

Ведерникова в своей книге русская сказка классифицирует сказки также как и Аникин на три основных раздела:

- волшебные;

- о животных;

- бытовые.

По моему мнению, наиболее полно отобразил классификацию ру<