Применение зеркала как “магического кристалла” для выявления визуальных воспоминаний

Когда у Браун спросили: “Каким образом?”, она написала: “Волшебный кристалл”. Мисс Дамон объяснила, что Браун, вероятно, хочет, чтобы она посмотрела в “магический кристалл”, но это нелепо, ведь она не знает, как это делается, хотя и слышала об этом, так что у нее едва ли что-нибудь получится. Браун ответила: “Ждите”.

Был индуцирован транс, и мисс Дамон дали команду: “Браун хочет, чтобы вы посмотрели в зеркало и увидели”. Почти сразу же после того как мисс Дамон поглядела в зеркало, в котором отражался потолок, у нее на лице появилось выражение сильного ужаса. Она пробудилась, рыдая, сжавшись в кресле, и, закрыв лицо руками, восклицала, что ей ужасно страшно, и жалобно просила помощи. Очевидно, на лице исследователя отразилась тревога, но, прежде чем он смог что-либо сказать, Браун написала: “Все в порядке, Э., Д. просто напугана. Так и должно быть. Потом почувствует себя лучше. Просто успокойте”. Исследователь осторожно сделал несколько успокаивающих замечаний, пока Браун писала слово “Правильно”, а мисс Дамон жалобно и слезливо выдавливала из себя: “Я так напугана, просто ужасно напугана”.

Вскоре мисс Дамон пришла в себя и извинилась за свое “ребяческое поведение”. В это же время Браун писала: “Теперь лучше; кристалл”.

Процедура повторилась с такими же результатами, за исключением того, что на этот раз, прежде чем проснуться, субъект несколько раз взглянул в зеркало, потом откинулся назад, затем снова долго и пристально вглядывался в него, наконец, попытался что-то сказать, но проснулся, так и не произнеся ни слова. Вновь возникла паника, которая продолжалась двадцать минут, а Браун в это время писала, успокаивая исследователя, что “Д. вскоре почувствует себя лучше. Все будет хорошо. Д. вновь будет готова узнать, но она этого не знает”.

Наконец, когда мисс Дамон успокоилась, извинившись, как и раньше, за свою эмоциональную вспышку, Браун опять написала: “Кристалл”.

Был индуцирован еще один транс и внушено разглядывание кристалла. На этот раз, хотя мисс Дамон была заметно возбуждена, она в состоянии транса сообщила, что видит своего дедушку, и он произносит какое-то слово. Браун написала:

“Б. пугается, ужасно испугана”, а мисс Дамой проснулась и спокойно спросила: “Сколько времени?”, хотя на столе лежали часы экспериментатора. Не дожидаясь ответа, она взглянула на часы и правильно назвала время: 6.35, а Браун написала: “Д. все узнает в 7.30”, “Д. расскажет давно забытое”, “Б. не скажет”, “Б. не скажет Д. до 7.30”.

В этот момент мисс Дамон не к месту спросила: “Браун, как ваше первое имя?”, а когда та не ответила, возбужденно сказала: “Он сошел с ума! Он! Боже!”. Затем спокойно, но в явном замешательстве спросила Браун, почему она произнесла слово “он”. Браун ответила: “Д., не так скоро, еще не готова”. Когда мисс Дамон свистнула в ответ, Браун написала: “Д. не верит, потому что боится”. Мисс Дамон заявила, что немного боялась раньше, но сейчас у нее нет чувства страха, и весь ее вид выражал удивление. Браун прокомментировала это так: “Д. не знает. Д. ошибается, Д. подготавливается, вскоре будет готова. А точнее — в 7.30. У Д. достаточно времени подготовиться”.

Дамон усмехнулась, удивленно заявила, что она уже ко всему готова и не испытывает страха. Браун повторила свои комментарии и, наконец, заявила: “Б. скажет все в 7.30. Д. понимает; никто еще не понимает”.

Неожиданно спор мисс Дамон и мисс Браун изменился по своему характеру, и у мисс Дамон явно возникло чувство опасения. Адресуясь к мисс Дамон, исследователь спросил, что случилось. Браун, удивляя мисс Дамон, ответила: “Д. слегка боится, Д. боится того, что собирается узнать это”, — слово “это” она написала жирным шрифтом.,

Мисс Дамон пыталась высмеять это объяснение, но ее беспокойство становилось все очевиднее, и она начала бороться с логикой различными заявлениями, теряя исходную точку и едва возвращаясь к ней.

Неожиданно мисс Дамон взглянула на часы и заметила, что уже 7.12. Пока она говорила, Браун написала: “7.21”. Мисс Дамон возбужденно воскликнула: “Смотрите, она опять прибегла к реверсии”.

У Браун спросили, почему она это сделала. Она объяснила это следующим образом: “Д. думает, что сейчас 7.07” (Дамон начала с этим спорить), “Э. не (понимает)”, “Э. поймет позже”. Дальнейших объяснений от нее получить не удалось. Пока Дамон размышляла над этим, Браун написала: “Д. начнет вспоминать это в 7.23”.

Дамон: Это нелепо. Как она может говорить такие вещи? Мне нелегко вспоминать.

Браун: Б. изменила мнение Дамон.

Дамон: Она этого не сделает, она этого не сделает, мне нечего вспоминать.

Браун: Д. не знает, Б. изменит мнение Д.

Дамон: Это нелепо и смешно. Как будто я не узнала бы, если бы мое мнение начало меняться. — Она разрыдалась, но плакала недолго и потом робко спросила: — У меня есть причина бояться?

Браун: Да.

Браун (исследователю) Д. плачет. Не обращайте внимания, ничто ей сейчас не поможет. Д. почувствует себя лучше.

В 7.22.30, все еще плача, мисс Дамон заметила, что время бежит быстро, пришла в себя, стала отрицать, что ей есть что вспомнить и что она испугана, говорила, что ничего не вспомнит и т. д., переходя от удивления к опасениям и наоборот.

В 7.27.37 у мисс Дамон еще раз возникла сильная паника, ужас; она рыдала, съеживалась в кресле, жалобно говорила, что ей нечего вспоминать.

В 7.30 Браун, прерываемая рыданиями мисс Дамон, медленно написала: “Последствия поимки ондатры для маленькой дурочки”, — после чего мисс Дамон расплакалась, вздрогнула и съежилась от страха, жалобно умоляя о помощи. Ровно в 7.35 она пришла в себя и заявила: “Я только что вспомнила историю, которую дедушка рассказывал нам, детям. Ондатра попала в кладовую. Все начали ее ловить, бросали в нее все, что попало под руку. — Я не имела в виду ничего того, что выделывала сейчас на бумаге моя рука”. (Здесь необходимо дать некоторые объяснения ссылкам на различное время. 1) Браун обещала рассказать все в 7.30; 2) Вскоре после того как мисс Дамон упомянула, что уже 7.12, а Браун написала, что сейчас 7.21 (на что мисс Дамон заметила: “Смотрите, она опять переставила цифры”), Браун сразу же написала: “Дамон думает, что сейчас 7.07” и Дамон стала спорить с ней; 3) Браун заметила тогда: “Э. не (поймет). Э. поймет позже”. За этим последовало заявление: “Дамон начнет вспоминать в 7.23”; 4) В 7.22.30 Дамон достаточно небрежно заметила: “Время идет быстро”, но в 7.27.30 у нее возникла паника; 5) В 7.30 Браун написала важный материал, что Дамон осознала лишь до 7.35.

Объяснение таково: мисс Дамон взглянула на часы, которые лежали на столе, определила время как 7.12. Браун написала те же цифры, но поменялаих местами, тем самым привлекая внимание к минутам. Мисс Дамон заметила: “Смотрите, она перевернула их”, на что Браун заметила: “Дамон знает, что сейчас 7.07”, а потом быстро заявила, что исследователь сейчас не поймет, а поймет позже. Теперь нужно отметить, что 7.07 — точно на пять минут меньше, чем 7.12. Кроме того, было сделано заявление, что в 7.23 Дамон начнет вспоминать; но единственное, что произошло, — это замечание о времени, которое “бежит быстро”. В 7.27.30 у мисс Дамон возникла паника, очевидно, опоздавшая на пять минут. В 7.30, точно в соответствии с обещанием “рассказать все”, был написан полный материал, но Дамон не понимала этого до 7.35. Когда исследователь позже спросил Браун: “Почему вы не сдержали свое обещание в 7.30?”, она ответила: “мои часы”. Проверив часы мисс Дамон, исследователь обнаружил, что они ровно на пять минут отстают от часов, лежащих на столе. Когда это было замечено, рука Браун показала на ранее сделанную запись 7.07, а затем и на запись: “Э. не (понимает). Э. поймет позже”.)

Исследователь спросил: “Ну, и что же все это значит?”. Браун ответила: “Д. знает, Э. не понимает, говорила вам прежде”.

Эриксон: “Вы согласитесь дать полное сообщение”. Дамон прервала его словами: “Каждая неожиданная каталепсия является следствием поимки ондатры для маленькой дурочки”. Эриксон: Это так? Браун: Нет. Эриксон: Что же это?

Дамон: Ее беспокоит правописание, дайте ей посмотреть в словаре.

После того как было, очевидно, наугад, перелистано много страниц, Браун написала несколько слов по-французски:

“subsequemment, subsiquent, susequent” (последовательно, следствие, последующий).

Эриксон: Это предложение?

Браун: Каждая последующая каталепсия — следствие поимки ондатры для маленькой дурочки. Эриксон: Первое предложение? Браун: Нет. Эриксон: Напишите первое.

Браун: Транс введет мою мышку или крысу антросия (antrosine)?

Дамон: Бедняжка не знает правописания. Браун: Antrosine, osine.

Дамон: Osine, asine. Так это же французское слово aussi (тоже). Браун: Да, aussi.

Эриксон: Два слова в antrosine? А первое?

Браун: Entrer (входить).

Эриксон: A rat (крыса)?

Браун: Musk rat (ондатра).

Эриксон: Настоящее предложение.

Браун: Транс, не входит ли в него и моя ондатра. Каждая следующая каталепсия — следствие поимки ондатры для маленькой дурочки.

Эриксон: Я не понимаю.

Браун: Д. понимает.

Объяснение мисс Дамон: “Теперь я знаю, что она имеет в виду, но раньше я не понимала. Теперь все ясно. Все, за исключением некоторых слов, означает очень многое. Каждое обозначает различные вещи. Видите ли, я думала, что интересуюсь каталепсией. Это была не каталепсия, а какое-то окоченение. Я была очень напугана эпизодом с ондатрой. Видите ли, я потерялась, когда мне было всего лишь четыре года. (Браун прервала ее и написала: “Три года”, и мисс Дамон согласилась с поправкой, объяснив, что, возможно, неправильно запомнила, а Браун прокомментировала: “Верно”.) И я тогда ужасно испугалась. Дедушка ругал меня, когда я вернулась домой; он назвал меня маленькой дурочкой (Браун написала “маленькая дурочка” и указала карандашом на фразу, за которой следовал восклицательный знак), бранил меня и сказал, что я оставила дверь открытой, а я не оставляла. Я очень рассердилась на него и после назло ему оставляла открытыми двери в кладовую и в холодильник и даже заставляла своего брата делать так. Дедушка смеялся надо мной из-за того, что я потерялась, а потом рассказал мне о том, как сам потерялся однажды, а крыса попала в кладовую и все там испортила, и я подумала, что со мной произошло то же. Я была так напугана, что перепутала свою историю с дедушкиным рассказом. (Браун написала: “Маленькая дурочка думает, что она — ее дедушка”.) Я очень гневалась на дедушку, была так напугана, назло ему оставляла двери открытыми, и мне было интересно, попадется ли снова ондатра”. И опять Браун написала: “Маленькая дурочка думает, что она — ее собственный дедушка”. На этот раз мисс Дамон осознала наличие записи, прочла ее, засмеялась и сказала: “Помните, когда я назвала Браун „он", а Браун написала „Да". Теперь я могу это объяснить. Браун говорила вам, что я не знала, кем тогда была, потому что моего дедушка звали Давид. Как и мое, это имя начинается с букв “Да”, и в нем еще три буквы. Вот что имеет в виду Браун, когда говорит, что маленькая идиотка думает, будто она — „ее собственный дедушка"”. (Настойчивость Браун и в данном случае знаменательна. Дважды она возвращала мисс Дамон к этой истории, написав: “Маленькая дурочка думает, что она дедушка”, очевидно, для того, чтобы заставить Дамон задержаться мыслями на этом важном для нее случае.)

Эриксон: Нет, это все.

Браун: Да.

Мисс Дамон заметила ответ Браун и, покраснев, спросила:

“Браун, имеет ли это все какое-то отношение к дверям, которые меня так беспокоят?”

Браун: Да, расскажи.

Тогда мисс Дамон рассказала о своем страхе, говоря об этом в прошедшем времени. После этого она спросила: “Связано ли это с тем, что я не люблю кошек?”

Браун: Да.

Дамон: Каким образом?

Браун: Кошки преследуют крыс и охотятся за ними.

Дамон: Как я раньше объясняла свою ненависть к кошкам — я всегда считала, что ненавижу их потому, что видела, как кошка поймала дрозденка, ручного дрозденка. Но в действительности я не любила кошек потому, что они любят крыс, а мне крысы не нравятся. — Затем она восторженно воскликнула: — Теперь я знаю, почему мне всегда казалась ненормальной моя привязанность к белым мыши в лаборатории. Когда я играла с ними, я знала, что на самом деле не люблюих, но уговаривала себя, что люблю, и любилаих как-то странно, беспокойно. (Здесь Браун написала: “Д. любила их, потому что не знала правды”.) Я полагаю, что теперь с мышами все будет в порядке и я перестану быть такой сумасшедшей в их отношении.

Анализ ситуации

Эта история выдвигает интересные проблемы, связанные с работой подсознания, и различные технические подходы к их решению.

За один сеанс, длившийся несколько часов, были вскрыты подавленные воспоминания о происшедшем в возрасте трех лет жизненном испытании, повлекшем за собой травму психики и полностью забытом.

Воспоминания удалось восстановить с помощью автоматического письма. Первоначальная автоматическая запись была неразборчивой, можно было узнать только несколько букв и слогов. Запись сопровождалась сильной преходящей паникой. Медленная и трудоемкая расшифровка одновременно вскрыла тайну самого невроза.

Далее автоматическая запись стала использоваться как метод ответа на вопросы о значении первоначальной автоматической записи. В конце концов были разбужены визуальные образы, заставившие субъекта под гипнозом разглядывать зеркало, которое отражало потолок.

В течение наблюдений было вскрыто совершенно неожиданное для субъекта раздвоение личности. Возможно, его наличие и может оказаться основным предварительным условием для успешного применения таких средств, как автоматическая запись, рисунок, разглядывание зеркала и т. п., которые, по-видимому, зависят от высокой степени истерической диссоциации. Вероятно также, что неожиданное присутствие второй личности, тесно связанной с остальной частью личности и в то же время полностью изолированной от нее, может объяснить некоторые автоматические действия.

С точки зрения психоанализа, автоматическая запись представляет особый интерес, потому что использует те же сжатые и замаскированные средства, как и те, с которыми мы имеем дело в языке сновидений. Это уже отмечалось Эриксоном и Кьюби. Нам кажется, что в некоторых определенных случаях автоматический рисунок и автоматическое письмо могут оказаться дополнительным методом подхода к бессознательному, методом, который зависит от принципов интерпретации, хорошо известных из анализа сновидений. В особых обстоятельствах эти средств могут оказаться более эффективными, чем обычные технические процедуры.

Столь же интересно и применение разглядывания зеркала под гипнозом. При взаимодействии двух основных личностей и с помощью вопросов исследователя, на которые путем автоматического письма отвечает вторая личность, была уже проделана большая работа по выявлению значения некоторых фрагментов первоначальной автоматической записи. Постепенно выяснилось, что содержание, лежащее за этой записью, отмечено непереносимым страхом, но с помощью только этих процедур оказалось невозможным перевести эту запись на ясный, понятный язык и выявить первоначальные события, лежащие в основе паники. Предварительные этапы, по-видимому, послужили созданию ситуации, в которой субъект постепенно почувствовал себя в безопасности под защитой своей второй личности и исследователя. Когда субъект становится достаточно спокойным, он может смотреть в лицо источникам своего страха и, в конце концов, восстанавливает утраченные воспоминания, разглядывая под гипнозом зеркало. Особенно нужно отметить, что использовать такое средство предложила вторая личность.

Применение гипноза также заслуживает дополнительного анализа. Гипноз пользуется такой плохой репутацией, что мы часто забываем, чем ему обязан весь психоанализ. Первые записи Фрейда полны ссылок и намеков на различные явления гипноза. Однако постепенно все ссылки на проблемы, с которыми сталкивают нас эти явления, исчезли, если только не упомянуть о работах по групповой психологии и анализу Эго, изданных в 1921 году в Германии. Тут стало очевидным, что негативное отношение к гипнозу, вызванное терапевтическими неудачами и неумеренным коммерческим потреблением, лишило мысли Фрейда серьезного научного значения даже в качестве предмета аналитического изучения. Однако, вопреки его отрицательному отношению к применению гипноза, Фрейд в свое время писал о гипнозе так: “Он... оживляет в подсознательном этапы ранней истории семьи человека”. Смысл этой фразы состоит в том, что гипнотические явления универсальны и их следует учитывать во всех попытках понять неврозы. Если это отвечает истине, то тогда изучение гипнотических методов — обязанность психоаналитика и ему следует обратиться к первоисточнику оригинального драматического подсознательного материала, из которого сам Фрейд получил свой первый толчок к гипнозу.

Кроме того, интересно отметить, что Анни Фрейд в своей книге “Эго и механизмы защиты” объясняет традиционные отрицательные суждения о применении гипнотических методов для выявления подсознательного материала. Она говорит, что под гипнозом раскрытие подсознательного достигается с помощью “полного устранения”. Однако Эго, хотя не принимает участия в терапевтической процедуре, в конце концов блокирует влияние врача и снова подавляет выявленный подсознательный материал. Она противопоставляет этому процесс свободной ассоциации, при которой Эго вынуждено “молчать” только в определенные отрезки времени так, чтобы внимание наблюдателя постоянно колебалось между выявлением этого материала в периоды молчаливого согласия Эго и непосредственным исследованием деятельности самого Эго, когда оно начинает сопротивляться.

Таким образом, нет причины отказываться от выполнения гипнотического исследования подсознательного именно этим путем. Нет также и обоснованных причин, почему аналитически информированный исследователь или терапевт, который в наши дни применяет гипноз, должен насильно внедрять в пациента материал, полученный из подсознательного под гипнозом просто потому, что раньше, в более наивный период, было что-то известно о силах сопротивления, и традиционный гипнотизер прибегает к такому безжалостному маневру. Информацию, полученную благодаря психоанализу, можно использовать и при употреблении этого метода, и нет больше причин, почему гипнотическая терапия должна состоять в объяснении симптомов пациента самому пациенту, а не в процессе анализа вместе с ним. Наоборот, можно в гипнотическом состоянии и в состоянии пробуждения получить информацию из подсознательного и так мотивировать всю личность, что установится взаимодействие сознательного и подсознательного ее аспектов, при котором первый постепенно преодолевает силы сопротивления и требует понимания последнего. Как и при анализе, здесь должна быть полная возможность для пациента осуществлять задержку, отсрочку, сопротивление и искажение, когда это необходимо, и, однако, через эти действия усилить воздействие терапевтического процесса.

Этот процесс хорошо проиллюстрирован в описанном случае, когда, например, мисс Дамон неожиданно прервала опрос Браун, сказав: “Каждая последующая каталепсия — следствие поимки ондатры для маленькой дурочки”. Это было неожиданным и, как показалось, ничего не значащим вторжением подсознательного материала в сознательное, однако в нем отразилось возвращение нескольких важных фрагментов памяти.

Этими “ничего не означающими” словами мисс Дамон проявила безопасное и частичное участие в терапевтическом процессе на сознательном уровне; тем самым она готовила себя к более опасному полному участию, которое пришло позже. Таким образом, это сыграло роль, похожую на роль сновидения, которое помнят только частично и только частично объясняют.

Это клинический факт, что воспоминания, вызванные к жизни, и эмоции, разряжаемые в эксперименте, облегчали у пациентки проявления быстро нарастающего компульсивного фобического состояния. Тут можно спросить, всегда ли пишущий (имеется в виду автоматическая запись) в состоянии объяснить происхождение страха и его разрешение. Лучше всего дать фактам говорить самим за себя, кратко изложив историю, насколько она нам известна.

В течение короткого периода времени девочка трех лет считает, что потерялась, и впадает в ужас. Ее находят или она сама находит путь домой. Девочку встречает дедушка, который ругает ее, заставляет почувствовать вину за оставленные открытыми двери, смеется над ней, унижает ее, называя “маленькой niaise” (дурочкой), и, наконец, пытается утешить, рассказав случай из своего собственного детства, когда он тоже потерялся и когда в дом через открытую дверь попала ондатра, которая пробралась в кладовую и многое испортила. При этом девочка вновь впала в состояние ужаса, ярости, гнева, негодования и путаницы. Она смешивает свою историю со случаем из жизни дедушки, и, в частности, с рассказом об ондатре. Она чувствует себя так, будто с ней случилось почти то же, что и с дедушкой. Она сердится и, назло дедушке, мстя ему, начинает намеренно оставлять открытыми двери, что он сделал когда-то и в чем он несправедливо обвинял ее. Потом она начинает бояться, что совершает ошибку, оставляя двери открытыми, и что из-за этого произойдет что-то ужасное.

Браун заявила, что, когда мисс Дамон была “так напугана”, ее дедушка должен был объяснить ей ее ошибку и испуг, вместо того чтобы “эгоистично” рассказывать о своем испуге, поскольку это означало, что испуг Дамон был слишком силен и напугал даже дедушку, и, кроме того, это “добавило к ее испугу его испуг”. Браун утверждала также, что именно Дамон испытывала негодование по этому поводу и именно Дамон наказывала дедушку; в то же время Браун признавалась: “Я тоже немного помогла этому. Это Дамон оставляла двери открытыми, но именно я заставила ее подбить на это и брата”. Потом Браун объяснила страх как прямое следствие попытки наказать дедушку, из чего Дамон сделала заключение, что, наказывая дедушку таким образом, она боялась, что ее застанут при этом, но не могла остановиться.

Не пытаясь решить вопрос о том, насколько это правильное объяснение фобии, можно сделать заключение, что первый компонент мотивирующих сил, а именно мстительная фантазия относительно дедушки, был подавлен, что фобия оставалась навязчивой до тех пор, пока не был восстановлен первоначальный мотив. С точки зрения аналитической терапии особенно интересно подчеркнуть, что навязчивые страхи намного облегчаются простым восстановлением этих определенных обусловившихих событий и без какого-либо исследования или разрядки лежащих в ее основе моделей инстинктивных эдиповых связей, страха кастрации и т. п.

Возможно, самое удивительное — неожиданное открытие раздвоения личности в этой молодой женщине. При отсутствии фобии, описанной выше, вторая личность вела относительно нормальную и хорошо отрегулированную жизнь, и существование alter ego (второе я — лат.) даже не подозревалось. Неизбежен вопрос о том, как часто возникают такие неопознанные двойные личности и имеют ли они частичную или полную формацию. Если они существуют, то могут создать осложнения в переносных связях при формальной психоаналитической терапии. Этот вопрос, имеющий огромное значение, никогда еще не исследовался. Вероятно, они требуют разработки методов для испытания их на частоту и значение.

Нельзя сказать, что существование таких комплексных личностей никем не предполагалось и не упоминалось в статьях об аналитической терапии, но их далеко идущее значение, как это ни покажется странным, не замечалось. Фрейд и Брейер утверждают, что “расщепление сознания, такое удивительное в известных классических случаях двойного сознания, существует в рудиментарном состоянии при каждой истерии” и что “тенденции к диссоциации, а с ее появлением и к ненормальному состоянию сознания, которое мы часто определяем как „гипноз", являются основными явлениями неврозов”. Кроме того, “существование гипноидных состояний является базисом и определением истерии”. Позже они говорят об этом изменяющемся “средстве”, к которому прибегают люди при “гипноидальной диссоциации” и которое имеет этиологическую взаимосвязь с развитием невроза. Брейер также описывает механизм “расщепления”, подчеркивая его универсальность. Фрейд в своей статье “Общие замечания об истерических приступах” (1909) отмечает роль множественных идентификаций и фантастического и драматического исполнения различных ролей у истерического пациента. Другие исследователи не стали ограничивать эти явления истерическими структурами. Александер в своей статье “Психоанализ всей личности” пишет: “Следовательно, когда я не описываю супер-эго как личность, а невротический конфликт как борьбу между различными личностями, я рассматриваю этот анализ не просто как фигуральное описание... Кроме того, при изучении неврозов можно найти много видимых проявлений раздвоения личности. К примеру, есть, хотя и крайне редко, даже истинные, определенные, явные случаи раздвоения личности. Но при принудительном, вынужденном неврозе такие неоспоримые проявления раздвоения личности почти отсутствуют”.

Удивительно, что при всей ответственности, возложенной на различные роли психоаналитика в процедуре перемещения личности, так мало сказано о постоянно меняющейся роли пациента, который может предстать перед психиатром не в одной личности, а в нескольких.

Я не собираюсь анализировать механизм, с помощью которого создаются и выявляются такие множественные субличности. Вероятно, следует сказать, что, несмотря на драматические описания, существующие в классической литературе, ни один случай не был исследован достаточно глубоко, чтобы ответить на этот вопрос. Нет у меня и достаточных доказательств того, в какой различной степени существуют эти сложные формации. Приводит в замешательство взаимосвязь этих явлений с процессом репрессии. Ясно, что при раздвоении личности возникает процесс, при котором некоторые психологические события становятся подсознательными. Не тот ли это процесс репрессии, который мы наблюдаем в психопатологии повседневной жизни и при неврозах? Топографическая манера речи является проявлением “репрессии”, а психологическая структура приводит в результате к возникновению целого ряда слов, расположенных одно над другим; в то время, как “репрессия”, которая приводит в конце концов к раздвоению личности, будет являться вертикальным разделением личности на две или более или менее полные единицы. Однако, вероятно, такой подход может оказаться схематическим и неверным.

Оправдано ли пренебрежение вероятностью того, что все акты репрессии могут повлечь создание скрытой формы личности? В своем единственном обращении к этой проблеме Фрейд в работе “Заметки о роли подсознательного при психоанализе” (1912) кратко говорит о существовании чередующихся состояний отдельных и независимых систем сознания. Подчеркнув тот факт, что они чередуются и не существуют в сознании одновременно, Фрейд не анализирует, как эта форма сегрегации сознательного материала отличается от того, который мы наблюдаем в обычных репрессиях. Здесь, как мне кажется, мы снова сталкиваемся с огромным пробелом в психологических знаниях, возникшим из-за того, что мы повернулись спиной к материалу, который может быть доступен только при экспериментальном использовании гипноза. Состояния сознательного и подсознательного мышления, существующие в случаях раздвоения личности, сосуществуют так же достоверно, как при более простых случаях репрессии.

В вышеописанном случае мы не смогли объяснить существование личности, которую сначала звали Джейн, а потом Джейн Браун. Мы можем до какой-то степени понять функцию, которую выполняла эта вторая личность, но не то, как она возникла. Известно лишь, что под воздействием ужаса у девочки создалась очень глубокая и болезненная идентификация себя с дедушкой. В какой-то степени все ее последующие тревоги и затруднения берут начало из этого кратковременного события. В какое-то время она построила для себя защитное сопутствующее alter ego, Джейн, которая знала то, чего сама мисс Дамон знать не хотела, и которая не могла (ей было даже запрещено) рассказывать об этом кому-либо, но почти постоянно выполняла защитную роль по отношению к пациентке. Это подтверждалось многочисленными событиями во время сеанса, описанного в статье, и резко противоречит представлениям о разрушающей и почти злобной второй личности, о которой часто пишут в литературе.

Тип личности “Салли”, описанный Мартоном Принсом, часто торжествует в смысле власти, но может продемонстрировать ее, в интересах терапии вынуждая другую личность принять подсознательные данные, которые она пытается отвергнуть. В данном случае разногласия между двумя личностями (оскорбления, прозвища, чрезмерное высокомерие, дурное расположение духа, извинения) оказались мнимыми, бутафорскими битвами, с помощью которых одна управляла другой. Об этом свидетельствует следующее заявление Браун: “Д. нужна помощь. Д. не знает, что ей нужна помощь. Б. должна помочь Д. Э. должен помочь Д. Д. не знает, как получить эту помощь., Нужно оказать помощь, в то время как она не знает, как принять ее. Д. не знает, что ей нужно сделать. Д. делает неверно. Б. знает правду. Б. не может рассказать Д. Б. должна заставить Д. сделать верно, наилучшим образом”. Это объяснение типично и показывает, что явная внутренняя война является побочным продуктом неуклюжих усилий Браун подвести мисс Дамон к пониманию сути вещей.

Даже гаев Браун против мисс Дамон, по-видимому, должен был внушить ей мысль о серьезности всего дела. Так, случайное нетерпеливое оскорбление исследователя напоминает гнев ребенка, который нетерпеливо объясняет взрослому что-то, чего взрослый все же не может понять.

Очевидная “проказливость”, вероятно, не является выражением реального отношения Браун и должна замаскировать большую серьезность и озабоченность, тревогу и беспокойство, которые она старалась спрятать от себя, от исследователя и, особенно, от мисс Дамон, чтобы последняя не испытывала особой озабоченности. То, что Браун сама боялась, показало ее следующее заявление: “Э. не повредит. Э. может сделать это. Э.не боится. Д. боится. Б. боится, поэтому пусть Э. сделает это”.

Двусмысленность ответов и настойчивость требования Браун задать абсолютно верный вопрос, на который она смогла бы ответить, являются характерными и в то же время приводят в замешательство. Это происходит так, будто она не может прямо рассказать всю историю, а может только намекнуть на нее так, как это делает маленький школьник, который не осмеливается назвать школьного хулигана, но может намекнуть на него, если правильно сформулировать вопрос. При тщательной проверке большая часть, казалось бы, не относящегося к делу материала оказалась самой уместной и нужной, поскольку давала “ключи”, понятные Браун, но не исследователю, пока вся история не прояснилась. Именно по этой причине исследователь показался Браун невыносимо глупым.

Детальное изучение множественных личностей должно пролить свет на проблему тревоги: как она распределяется между различными личностями, какие формы может принять тревога в каждой из них, как это соотносится с особыми чертами характера каждой личности.

Этот случай подтверждает только несколько замечаний, сделанных к этому времени. Прежде всего было ясно, что субъект сама страдала от двух типов страха. Гипнотически индуцированная каталепсия вызвала в ней ужас, первоначально испытанный, когда она потерялась и когда дедушка рассказал ей историю об ондатре. В ее каталепсии этот старый страх вновь возник как состояние парализующей паники без фобических искажений и проекций, но с характерной неподвижностью тела. От этого она сначала защищалась частичной диссоциацией и попыткой идентифицировать себя со своим дедушкой. Однако это привело ее к погружению в более глубокие воспоминания о дедушкиных страхах. Связь такого типа между опытом и формированием второй личности мы можем рассматривать только чисто умозрительно.

Второй тип страха, от которого страдала мисс Дамон, возникал, когда беспокоящий ее подсознательный материал неожиданно угрожал прорваться в сознание. Она драматизировала этот тип страха более свободно, чем другой, с явными вазомоторными нарушениями и со слезами стыда и смущения; его демонстрация была особенно четкой во взаимодействии между двумя личностями.

Защищающая ее Браун также испытывала страх. У нее появилось мгновенное беспокойство, тревога о том, что она слишком пристально смотрит на визуальные образы, вызванные воображением в зеркале. Она боялась увидеть в зеркале ужасное. Зачастую мы прибегали к эвфемизмам, двусмысленностям, чтобы избежать непосредственной связи с пугающей ее темой. Она, по-видимому, знала, что исследователь именует “ужасной вещью”, не испытывая такого же страха, как ее собственный. Поэтому она сказала: “Э. не повредит. Э. может сделать это. Э. не боится. Д. боится. Б. боится, поэтому пусть Э. сделает это”. Трудно сказать, какая часть страха Браун была предназначена для ее собственной безопасности, а какая — для мисс Дамон.

Для последующего анализа необходимо выяснить тот особый и запутанный способ, которым субъект считает позиции слов в предложениях. После того как все предложения были расшифрованы, можно пояснить этот счет.

Эриксон. Настоящее предложение.

Браун. Транс, не входит ли в него и моя ондатра. Каждая следующая каталепсия — следствие поимки ондатры для маленькой дурочки.

Слово	Позиция	Предложение
Транс
Будет
Моя
Каталепсия		1 и 2 вместе
Каталепсия		1 и 2 вместе если слово “ондатра” считать за два слова
Каталепсия		1 и 2 вместе если слова “также” и “ондатра” считать (каждое из них) за два слова
Каждый		1 и 2 вместе
Каждый		1 и 2 вместе, если слово “ондатра” считать за два слова
Каждый		1 и 2 вместе, если каждое из слов “тоже” и “ондатра” считать за два слова
Когда-либо		после предложения: “Транс, будет, моя, ондатра, мускусная, крыса, все, так, входить, каждый, когда-либо.
Когда-либо		после предложения: “Транс, будет, моя, ондатра, мускусная, крыса, поведать, также, итак, идти, каждый, накануне, когда-либо.”

Слово “каталепсия” могло иметь различные позиции, но субъект позже объяснила, что ей никогда не приходило в голову так разделять и копировать слова, пока она не дошла до слова “когда-либо”, а потом было уже слишком поздно возвращаться к слову “каталепсия”.

Этот отрывок слов и предложений из автоматического письма очень похож на автоматические рисунки, описанные Эриксоном и Кьюби. Слова считаются не частью предложения, а слогообразующими единицами, только в численной взаимосвязи друг с другом. Уяснить эту намеренно запутанную систему подсчета было чрезвычайно трудно.

Заключение

Это история молодой женщины, у которой в течение многих лет наблюдались скрытые фобические и компульсивные побуждения, настолько тайные, что их не замечали даже те, ко ее хорошо знал. Добровольно вызвавшись быть субъектом на сеансе гипноза, она очутилась в потоке событий, которые несколько часов спустя привели к полному выявлению ее страхов и навязчивых состояний.

Сначала она была зачарована левитацией руки и пришла в ужас от индуцированной каталепсии. Затем была предпринята попытка с помощью автоматического письма исследовать причины этого ужаса и восхищения. Это привело сначала к целой серии острых состояний беспокойства, тревоги, а потом к выявлению совершенно не подозреваемого раздвоения личности, то есть к выявлению второй личности, связанной с литературной героиней, любимой в детстве. Во время сеанса, который длился несколько часов, предпринимались безуспешные попытки расшифровать автоматическую запись, выполненную этой второй личностью. Наконец, зас