ЧАСТЬ I. Объединение науки и духовности

 

Смятение в сегодняшнем мире достигает критического уровня. Наша вера в духовные компоненты жизни — в живую реальность сознания, ценностей и Бога — разрушается под беспощадными атаками научного материализма. С одной стороны, мы приветствуем блага, которые дает наука, предполагающая материалистическое мировоззрение. С другой стороны, это господствующее мировоззрение не может удовлетворить наши интуитивные догадки о смысле жизни.

В течение последних четырех столетий мы постепенно приходили к убеждению, что наука может строиться только на представлении о том, что все состоит из материи — из так называемых атомов в пустоте. Мы стали догматически принимать материализм, несмотря на его неспособность объяснять самый обычный опыт в нашей повседневной жизни. Короче говоря, у нас непоследовательное мировоззрение. Наша ситуация породила потребность в новой парадигме — объединяющем мировоззрении, которое интегрирует ум и дух в науку. Однако никакой новой парадигмы не появилось.

Эта книга предлагает такого рода парадигму и показывает, как мы можем развивать науку, которая принимает мировые религии, работая совместно с ними ради понимания всего человеческого существования. Основу этой парадигмы составляет признание того, что современная наука подтверждает древнюю идею, согласно которой основой всего сущего является не материя, а сознание.

Первая часть книги знакомит с новой физикой и с современным вариантом философии монистического идеализма. На этих двух столпах я буду пытаться строить обещанную новую парадигму — мост через пропасть между наукой и религией. Пусть между ними будет возможно общение.

 

ГЛАВА 1. ПРОПАСТЬ И МОСТ

 

Я вижу странную разорванную карикатуру человека, подзывающего меня к себе. Что он тут делает? Как он может существовать в столь раздробленном состоянии? Как мне его называть?

Как будто читая мои мысли, искаженная фигура говорит: «Какое значение имеет имя в моем состоянии? Называй меня Герника. Я ищу мое сознание. Разве я не имею права на сознание?»

Я узнаю это имя. «Герника» — это гениальная картина, созданная Пабло Пикассо в знак протеста против фашистской бомбардировки маленького испанского городка с таким названием.

«Ладно, — отвечаю я, пытаясь его успокоить, — если ты скажешь мне, что именно тебе нужно, то, возможно, я смогу помочь».

«Ты думаешь? — Его глаза загораются. — Может, ты выступишь в мою защиту?» Он жадно смотрит на меня.

«Перед кем? Где?» — спрашиваю я озадаченно.

«Внутри. Они собрались там, в то время как я оставлен здесь бессознательным. Быть может, если я найду свое сознание, то снова буду целым».

«Кто они?» — спрашиваю я.

«Ученые, те, кто решает, что реально».

«Да? Тогда ситуация не может быть такой уж плохой. Я сам ученый. Ученые — непредубежденные люди. Я пойду поговорю с ними».

Люди на вечеринке поделены на три отдельные группы, подобно островам Бермудского треугольника. После секундного колебания я решительно направляюсь к одной из этих групп — в чужой монастырь со своим уставом не ходят, и все такое. Между ними идет оживленная беседа. Они говорят о квантовой физике. Должно быть, это физики.

«Квантовая физика дает предсказания экспериментально наблюдаемых событий, и больше ничего, — говорит мужчина аристократической внешности с едва заметной проседью в волосах. — Зачем делать необоснованные допущения о реальности, говоря о квантовых объектах?»

«Вы не устали от такой позиции? Кажется, целое поколение физиков приучили думать, что адекватная философия квантовой физики была разработана шестьдесят лет назад. Это просто не так. Никто не понимает квантовую механику», — говорит другой с заметной грустью.

Эти слова остаются почти не услышанными, когда еще один господин с буйной бородой заявляет с непререкаемым авторитетом: «Послушайте, будем говорить прямо. Квантовая физика утверждает, что объекты представляются волнами. Объекты — это волны. А волны, как всем нам хорошо известно, могут быть в двух (или более) местах одновременно. Но когда мы наблюдаем квантовый объект, мы обнаруживаем его целиком в одном месте — здесь, а не там, и уж конечно, не здесь и там одновременно».

Бородатый мужчина возбужденно взмахивает руками. «Итак, что же это означает на простом языке? Вот вы, — говорит он, глядя на меня, — что вы скажете?»

Я на мгновение теряюсь, но быстро прихожу в себя. «Ну, по-видимому, наши наблюдения, и, таким образом, мы сами, оказываем глубокое влияние на квантовые объекты».

«Нет. Нет. Нет, — гневно восклицает спрашивавший. — Когда мы наблюдаем, никакого парадокса нет. Когда мы не наблюдаем, парадокс одновременного нахождения объекта в двух местах возвращается. Очевидно, что способ избежать парадокса состоит в том, чтобы поклясться никогда не говорить о местоположении объекта между наблюдениями».

«Но что, если мы, наше сознание, действительно оказываем воздействие на квантовые объекты?» — упорствую я. Почему-то мне кажется, что сознание Герники имеет некоторое отношение к этой гипотезе.

«Но это означает приоритет разума над материей», — восклицают в унисон все люди в группе, глядя на меня так, будто я высказал ересь.

«Но, но... — запинаюсь я, отказываясь быть укрощенным, — предположим, что есть какой-то способ примириться с приоритетом разума над материей».

Я рассказываю им о затруднительном положении Герники. «Послушайте, ведь у вас есть ответственность перед обществом. Вы уже шестьдесят лет знаете, что обычный, объективный способ занятия физикой не подходит для квантовых объектов. Мы получаем парадоксы. И все же, вы притворяетесь объективными, и все остальное общество упускает возможность узнать, что мы — наше сознание — тесно связаны с реальностью. Можете ли вы представить себе, как бы это подействовало на мировоззрение обычного человека, если бы физики прямо признали, что мы не отделены от мира, а напротив, мы — и есть мир и должны нести за него ответственность? Быть может, только тогда Герника — больше того, мы все — могли бы вернуться к цельности».

Важный господин вмешивается: «Глубокой ночью, и когда вокруг никого нет, я бы признал, что у меня есть сомнения. Но моя мать учила меня, что в случае сомнений гораздо лучше притворяться незнающим. Мы ничего не знаем о сознании. Сознание относится к психологии, вон к тем ребятам». — Он жестом указывает в угол.

«Но, — упорствую я, — предположим, что мы определяем сознание, как фактор, который воздействует на квантовые объекты, делая их поведение воспринимаемым. Я уверен, что психологи приняли бы во внимание такую возможность, если бы вы со мной согласились. Давайте прямо сейчас попытаемся изменить наше сепаратистское мировоззрение». Теперь я полностью уверен, что шанс Герники обрести сознание зависит от того, сумею ли я объединить этих людей.

«Говорить, что сознание причинно воздействует на атомы, — значит открывать ящик Пандоры. Это бы перевернуло объективную физику с ног на голову; физика перестала бы быть самодостаточной, и мы бы утратили всякое доверие». В голосе говорящего слышна окончательность. Кто-то еще говорит голосом, который я уже слышал до этого: «Никто не понимает квантовую механику».

«Но я обещал Гернике, что буду просить о его сознании! Пожалуйста, выслушайте меня». Я протестую, но никто не обращает никакого внимания. Я стал для этой группы несуществующим — не-сознанием, подобно Гернике.

Я решаю попытать счастья с психологами. Я узнаю их по скоплению крысиных клеток и компьютеров в их углу.

Женщина, выглядящая знающей, объясняет что-то молодому человеку. «Допуская, что мозг-ум представляет собой компьютер, мы надеемся выйти из порочного круга бихевиоризма. Мозг — это аппаратное обеспечение компьютера. В действительности, есть только мозг; это то, что реально. Однако состояния аппаратного обеспечения мозга выполняют во времени независимые функции, подобные программному обеспечению компьютера. Именно эти состояния аппаратного обеспечения мы называем умом».

«Тогда что же такое сознание?» — допытывается молодой человек.

О, как вовремя. Я пришел сюда узнать именно это — что психологи думают о сознании! Должно быть, они — как раз те, в чьей власти сознание Герники.

«Сознание подобно центральному процессору, командному центру компьютера», — терпеливо отвечает женщина.

Спрашивающий, не удовлетворенный таким ответом, энергично продолжает: «Если мы, хотя бы в принципе, можем объяснять все соотношения наших входов и выходов с точки зрения активности компьютерных цепей, то сознание представляется абсолютно ненужным».

Я не могу сдержаться: «Пожалуйста, пока не отказывайтесь признавать сознание. Оно нужно моему другу Гернике». Я рассказываю им о проблеме Герники.

Как будто вторя моему недавнему знакомому-физику, аккуратно одетый господин небрежно замечает: «Но когнитивная психология еще не готова для сознания. Мы даже не знаем, как его определить».

«Я могу сказать вам, как физик определяет сознание. Оно имеет отношение к кванту».

Это последнее слово привлекает их внимание. Сначала я объясняю, что квантовые объекты представляют собой волны, которые могут существовать более чем в одном месте, и то, каким образом сознание может быть фактором, фокусирующим волны, так что мы можем наблюдать их в одном месте. «И это — решение вашей проблемы, — говорю я. — Вы можете взять определение сознания из физики! И тогда вы, возможно, сумеете помочь Гернике».

«А вы не путаете? Разве физики не говорят, что все состоит из атомов — квантовых объектов? Если сознание тоже состоит из квантовых объектов, то как оно может причинно воздействовать на них? Подумайте сами».

Меня охватывает легкая паника. Если эти психологи знают, что говорят, то даже мое сознание — это иллюзия, не говоря уже о сознании Герники. Но психологи правы только если все сущее, включая сознание, действительно состоит из атомов. Внезапно мне в голову приходит другая возможность! И я выпаливаю: «Вы совершенно не правы! Вы не можете быть уверены в том, что все сущее состоит из атомов — это лишь допущение. Предположите вместо этого, что все сущее, включая атомы, состоит из сознания!»

Мои слушатели кажутся ошеломленными. «Послушайте, есть некоторые психологи, которые так думают. Я признаю, это интересная возможность. Но она не научна. Если мы хотим поднять психологию до статуса науки, нам следует сторониться сознания — и особенно той идеи, что сознание может быть первичной реальностью. Извините, приятель». Голос женщины, которая это говорит, в действительности, звучит вполне сочувственно.

Но я все еще не продвинулся к сознанию Герники. В отчаянии я обращаюсь к последней группе — к третьей вершине треугольника. Они оказываются нейрофизиологами (исследователями мозга). Возможно, их мнение действительно что-то значит.

Исследователи мозга тоже спорят о сознании, и мои надежды оживают. «Я утверждаю, что сознание — это причинная сущность, которая придает существованию смысл, — говорит один из них, обращаясь к более пожилому и довольно худому мужчине. — Но оно должно быть эмерджентным феноменом мозга, а не отдельным от него. В конце концов, все состоит из материи; кроме нее ничего нет».

Худой господин, говоря с английским акцентом, возражает: «Как может что-то, состоящее из чего-то другого, причинно воздействовать на то, из чего оно состоит? Это все равно, как если бы телевизионная реклама повторялась, воздействуя на электронные цепи телевизора. Избави Бог! Нет, чтобы оказывать причинное воздействие на мозг, сознание должно быть отдельной от него сущностью. Оно принадлежит к отдельному миру вне материального мира».

«Но тогда как же взаимодействуют эти два мира? Дух не может воздействовать на машину».

Грубо прерывая их, третий мужчина с волосами, завязанными в «конский хвост», смеется и говорит: «Оба вы городите чепуху. Все ваши проблемы возникают от попыток найти смысл в по своей основе бессмысленном материальном мире. Послушайте, физики правы, когда говорят, что не существует никакого смысла, никакой свободной воли, и все сущее — это беспорядочная игра атомов».

Английский сторонник отдельного мира сознания отвечает с сарказмом: «И вы думаете, что сказанное вами имеет смысл? Вы сами — игра беспорядочного, бессмысленного движения атомов, однако вы сочиняете теории и думаете, что ваши теории что-то значат».

Я вмешиваюсь в спор. «Я знаю, как можно иметь смысл даже в игре атомов. Предположите, что все состоит не из атомов, а из сознания. Что тогда?»

«Откуда вы взяли такую идею?» — требуют они.

«Из квантовой физики», — говорю я.

«Но на макроскопическом уровне мозга нет никакой квантовой физики, — авторитетно заявляют они все, объединяясь в своем возражении. — Квантовая физика — для микроуровня, для атомов. Атомы образуют молекулы, молекулы образуют клетки, а клетки образуют мозг. Мы ежедневно работаем с мозгом; нет нужды привлекать квантовую механику атомов для объяснения макроскопического поведения мозга».

«Но вы же не претендуете на полное понимание мозга, не так ли? Мозг не так прост! Разве кто-то не говорил, что если бы мозг был настолько простым, что мы могли бы его понимать, то мы были бы настолько простыми, что не были бы на это способны?»

«Быть может, это и так, — уступают они, — но как идея кванта помогает понимать сознание?»

Я рассказываю им о том, что сознание воздействует на квантовую волну. «Понимаете, это парадокс, если сознание состоит из атомов. Но если мы переворачиваем наше представление о том, из чего состоит мир, то этот парадокс очень удовлетворительно разрешается. Уверяю вас, мир состоит из сознания». Я не могу скрывать свое возбуждение и даже гордость — это такая значительная идея. Я прошу их присоединиться ко мне.

«Грустно то, — продолжаю я, — что если бы обычные люди действительно знали, что связующим звеном, соединяющим их друг с другом и с миром, является сознание, а не материя, то их взгляды на войну и мир, загрязнение окружающей среды, социальную справедливость, религиозные ценности и все другие человеческие устремления претерпели бы радикальное изменение».

«Это звучит интересно, и, поверьте, я разделяю ваши чувства. Но ваша идея также похожа на что-то из Библии. Как мы можем принимать религиозные идеи в качестве науки и продолжать пользоваться доверием?» Голос спрашивающего звучит так, будто он говорит сам с собой.

«Я прошу вас отдавать должное сознанию, — отвечаю я. — Моему другу Гернике нужно сознание, чтобы снова стать целым. И судя по тому, что я услышал на этой вечеринке, он не один такой. Как вы можете до сих пор спорить, существует ли вообще сознание? Несомненно, существование сознания нельзя оспаривать, и вы это знаете».

«Понимаю, — говорит мужчина с "конским хвостом", качая головой. — Друг мой, произошло недоразумение. Мы все избраны быть Герникой; вам приходится им быть, если вы хотите заниматься наукой. Нам приходится допускать, что все мы состоим из атомов. Нашему сознанию приходится быть вторичным явлением — эпифеноменом танца атомов. Этого требует обязательная объективность науки».

Я возвращаюсь к Гернике и рассказываю ему о своем опыте. «Как однажды сказал Абрахам Маслоу, "если единственный имеющийся у вас инструмент — это молоток, то вы начинаете обращаться со всем, как если бы это был гвоздь". Эти люди привыкли воспринимать мир, как состоящий из атомов и отдельный от них самих. Они считают сознание иллюзорным эпифеноменом. Они не могут дать тебе сознание».

«Но как насчет тебя? — Герника пристально смотрит на меня. — Ты тоже будешь прятаться за научную объективность или собираешься что-то делать, чтобы помочь мне восстановить цельность?» Теперь он трясет меня.

Его настойчивость пробуждает меня от сна. Постепенно рождается желание написать эту книгу.

* * *

Сегодня мы сталкиваемся в физике с великой дилеммой. В квантовой физике — новой физике — мы нашли теоретическую схему, которая работает; она объясняет несметное число лабораторных экспериментов. Квантовая физика привела к таким чрезвычайно полезным технологиям, как транзисторы, лазеры и сверхпроводники. И все же, мы не можем понимать смысла математики квантовой физики, не предлагая интерпретацию экспериментальных результатов, на которую многие люди могут смотреть только как на парадоксальную и даже невозможную. Взгляните на следующие квантовые свойства:

• Квантовый объект (например, электрон) может быть одновременно более чем в одном месте (волновое свойство).

• Нельзя говорить, что квантовый объект проявляется в обычной пространственно-временной реальности, пока мы не наблюдаем его как частицу (коллапс волны).

• Квантовый объект перестает существовать здесь и одновременно начинает существовать где-то в другом месте; при этом мы не можем говорить, что он прошел через разделяющее эти места пространство (квантовый скачок).

• Проявление квантового объекта, вызываемое нашим наблюдением, одновременно влияет на скоррелированный с ним объект-двойник — независимо от того, насколько далеко друг от друга они находятся (квантовое действие на расстоянии).

Мы не можем связывать квантовую физику с экспериментальными данными, не используя ту или иную схему интерпретации, а интерпретация зависит от философии, которую мы используем по отношению к данным. На протяжении веков в науке господствовала философия физического, или материального, реализма, которая предполагает, что реальна только материя — состоящая из атомов или, в пределе, из элементарных частиц; все остальное — это вторичные феномены материи, просто танец образующих ее атомов. Это мировоззрение именуется реализмом, поскольку объекты предполагаются реальными и независимыми от субъектов — нас, или от того, как мы их наблюдаем.

Однако представление, что все сущее состоит из атомов, — это непроверенное допущение; оно не основывается ни на каком прямом доказательстве для всех вещей. Когда новая физика сталкивает нас с ситуацией, которая с точки зрения материального реализма кажется парадоксальной, мы склонны упускать из виду возможность того, что парадоксы могут возникать из-за ошибочности нашего непроверенного допущения. (Мы склонны забывать, что длительно сохраняющееся допущение тем самым не становится фактом, и даже возмущаемся, когда нам об этом напоминают.)

Сегодня многие физики подозревают, что с материальным реализмом что-то не так, но боятся раскачивать лодку, которая столь хорошо служила им так долго. Они не отдают себе отчета в том, что их лодка дрейфует и нуждается в новой навигации под руководством нового мировоззрения.

Существует ли альтернатива философии материального реализма? Материальному реализму, несмотря на все его усилия и все его компьютерные модели, не удается объяснить существование наших умов, особенно феномен причинно действенного самосознания. «Что такое сознание?» Материальный реализм пытается отделываться от этого вопроса, высокомерно отвечая, что это не имеет значения. Однако, если мы сколько-либо серьезно принимаем все теории, которые строит сознательный ум (включая те, что его отрицают), то сознание все же имеет значение.

С тех пор как Рене Декарт поделил реальность на две отдельные сферы — разум и материю, — многие люди пытались рационально объяснять причинную действенность сознательных умов в рамках картезианского дуализма. Тем не менее наука дает убедительные причины сомневаться в состоятельности дуалистической философии: для того чтобы миры разума и материи взаимодействовали, они должны обмениваться энергией, однако мы знаем, что энергия материального мира остается постоянной[1]. Значит, безусловно, есть только одна реальность. Получается «уловка-22»: если единственная реальность — это материальная реальность, то сознание не может существовать, кроме как в качестве аномального эпифеномена.

Поэтому возникает вопрос: существует ли альтернатива материальному реализму, при которой разум и материя составляют неотъемлемые части одной реальности, но реальности, которая не основывается на материи? Я убежден, что есть. Альтернатива, которую я предлагаю в данной книге, — это монистический идеализм. Эта философия является монистической, а не дуалистической, и это идеализм, поскольку основными элементами реальности считаются идеи (не путать с идеалами) и их осознание, а материя считается вторичной. Иными словами, вместо утверждения, что все (включая сознание) состоит из атомов, эта философия постулирует, что все (включая материю) существует в сознании и управляется из сознания. Заметьте — эта философия не говорит, что материя нереальна, а лишь утверждает, что реальность материи вторична по отношению к реальности сознания, которое само является основой всего сущего — включая материю. Иными словами, в ответ на вопрос: «Что такое материя?», монистический идеалист никогда не сказал бы — «Это несущественно».

Эта книга показывает, что философия монистического идеализма обеспечивает свободную от парадоксов и логически непротиворечивую удовлетворительную интерпретацию квантовой физики. Более того, когда проблема разума-тела переформулируется в общем контексте монистического идеализма и квантовой теории, ментальные феномены — такие, как самосознание, свободная воля и даже экстрасенсорное восприятие, — получают простые и удовлетворительные объяснения. Такая переформулированная картина разума-мозга позволяет нам целиком понимать самих себя в полном соответствии с тем, что на протяжении тысячелетий утверждали великие духовные традиции.

Отрицательное влияние материального реализма на качество современной человеческой жизни просто поразительно. Материальный реализм изображает вселенную, лишенную всякого духовного смысла: механическую, пустую и одинокую. Для нас — обитателей космоса — это, пожалуй, тем более тревожно, поскольку в пугающей степени общепринятой стала точка зрения, что материальный реализм одержал победу над теологиями, которые предполагают существование духовного компонента реальности вдобавок к материальному.

Факты доказывают обратное; наука показывает преимущество монистической философии над дуализмом — над духом, отделенным от материи. В этой книге приводятся веские доводы — поддерживаемые существующими данными — в пользу того, что монистическая философия, необходимая современному миру, — это не материализм, а идеализм.

В идеалистической философии сознание фундаментально; поэтому наши духовные переживания признаются и утверждаются как существенные. Эта философия вмещает многие из интерпретаций человеческого духовного опыта, которые воодушевляли различные мировые религии. С этой точки зрения мы видим, что некоторые из концепций различных религиозных традиций становятся столь же логичными, элегантными и удовлетворяющими, как интерпретация экспериментов квантовой физики.

Познай себя. Такой совет во все века давали философы, которые полностью осознавали, что именно наша самость организует мир и придает ему смысл; их всеобъемлющей целью было самопознание наряду с познанием природы. Все это изменилось в результате принятия современной наукой материального реализма; вместо единства с природой сознание становилось отделенным от природы, что вело к отделению психологии от физики. Как замечает Моррис Берман, это материально-реалистическое мировоззрение изгоняло нас из волшебного мира, в котором мы жили в прошлом, и обрекало нас на чуждый нам мир. Теперь мы живем как изгнанники в этой чужой земле; кто, кроме изгнанников, мог бы рисковать уничтожить эту прекрасную землю ядерной войной и загрязнением окружающей среды? Это чувство изгнанничества подрывает наше побуждение изменить точку зрения. Мы приучены верить, что представляем собой машины — что все наши действия определяются воспринимаемыми стимулами и предшествующим обусловливанием. Будучи изгнанниками, мы не несем никакой ответственности и не имеем никакого выбора; наша свободная воля — это мираж.

Вот почему для каждого из нас стало так важно внимательно исследовать наше мировоззрение. Почему мне угрожает ядерное уничтожение? Почему война продолжает оставаться варварским способом решения мировых споров? Почему в Африке постоянно царит голод, когда только в США мы можем выращивать достаточно пищи, чтобы кормить весь мир? Как я приобрел такое мировоззрение (и, что еще важнее, навязали ли мне его?), которое предписывает такую разделенность между мной и моими собратьями-людьми, если у всех нас сходные генетические, умственные и духовные дарования? Если бы я отказался от устаревшего мировоззрения, основанного на материальном реализме, и исследовал новое/старое мировоззрение, которого, по-видимому, требует квантовая физика, мог бы я снова быть единым с миром?

Нам нужно больше знать о себе; нам нужно знать, можем ли мы менять наши точки зрения — допускает ли это наша умственная конституция. Могут ли новая физика и идеалистическая философия сознания давать нам новые контексты для изменения?