Глава 7. Религия vs интеллект

 

А теперь напомню тот вопрос, который с надеждой в голосе задают российские клерикалы и их кремлевские сочувствую­щие и с которого мы начали прошлую главу: у американцев по­лучилось, может, и у нас получится?

Получится! Если мы проживем ту же историю, что и США. Но мы, россияне, все последние несколько сотен лет жили в Европе (чуть отставая), поэтому и ситуация у нас ближе к ев­ропейской.

Нам, для того чтобы создать ситуацию, как в Штатах, нуж­но было бы полностью либерализовать рынок религиозных услуг и подождать лет пятьдесят. Вот тогда рынок вместо одной главенствующей и тщательно опекаемой государством церкви создаст кучу религий массового употребления, которые не бу­дут мешать прогрессу так же, как не мешают ему разные наи­менования конфет. Однако наша главная церковная контора вовсе не хочет превращаться в коробку сухого корма для за­втрака и честно конкурировать на равных с другими коробками на полке религиозного универмага. Она не желает писать биз­нес-планы и вкалывать до седьмого пота. Она желает писать законы о предоставлении на этом рынке преимуществ «тради­ционным религиям». По принципу: привык наш народ на «жи­гулях» ездить, вот пусть и дальше ездит, нечего на разлагающие буржуазные тачки пересаживаться. Наши церковники желают не соревноваться за души, а монополизировать рынок. Точнее, «картелизировать» — по принципу картельного сговора разде­лить его «по-честному» между другими традиционными рели­гиями.

Но даже если бы у нас была теоретическая возможность пройти путь США, делать это совершенно бессмысленно по не­скольким причинам.

Во-первых, забитый религиозный вирус все равно вирус. И в годину проседания экономического иммунитета он может активизироваться или мутировать, приняв опасные формы.

А во-вторых, сейчас в Америке наблюдаются те же законо­мерности, что и в Европе. Например, бурный всплеск атеизма. Помните, я говорил о его пятикратном росте за какой-то деся­ток лет? Строго говоря, делать выводы на основе тенденции нескольких последних лет неверно, поскольку развитие идет в режиме колебаний — то вверх, но вниз. Так что следить нуж­но за общим трендом. Каков же он?

Знаменитая молодежная сексуальная революция шестиде­сятых годов сопровождалась в Америке атеистическим ренес­сансом — количество прихожан сократилось. Но в последую­щее двадцатилетие наступил, напротив, религиозный ренес­санс. Который к началу XXI века вновь сменился наступлением атеизма. Однако общий тренд идет в сторону атеизации, что можно заметить по религиозной поляризации американского общества. В нем увеличивается число людей, как настроенных абсолютно атеистически, так и воинственно-религиозно. По­следнее, на мой взгляд, связано с «воспалением», сопровожда­ющим процесс выздоровления. Иногда бывает так, что при вя­лотекущей болезни прием таблетки вызывает обострение. Это значит, что организм включился в борьбу. Так вот, таблетка информационных технологий начала действовать, и социаль­ный организм пошел на поправку, выгоняя религиозную бо­лезнь. С обострением.

Европейские тенденции четко прослеживаются и в Амери­ке, где идет постепенное вымывание религии из качественных умов. Хотя вера американцев выхолощена и напоминает игру­шечный пистолет, взрослеющее общество, как взрослеющий ребенок, постепенно отказывается от игрушек. На территории самих США, хоть там и относительно много верующих, мы ви­дим то же самое, что в целом по миру:

— южные сельскохозяйственные бедные штаты более рели­гиозны, чем северные — промышленные и богатые;

— среди людей образованных меньше верующих, чем среди необразованных;

- среди ученых меньше верующих, чем среди просто обра­зованных, а среди нобелевских лауреатов меньше верующих, чем среди просто ученых.

Думаю, стоит подтвердить это цифрами, а то не поверят! До сих пор ведь можно слышать от богопоклонников, что «все нобелевские лауреаты - верующие!». Давайте же посмотрим, как обстоят дела в действительности.

В США трудно найти человека неверующего, поскольку от 85 до 90 % населения страны (по данным разных опросов) называют себя боговерующими. Но опрос, проведенный в кон­це XX века сотрудниками Массачусетского технологического института и Калифорнийского университета, показал, что в среде интеллигенции, имеющей высшее образование, число верующих составляет всего 64%. Среди ученых число верую­щих — 40% (данные журнала «Nature»). А среди нобелевских лауреатов и членов Национальной академии наук таковых всего 7 %.

Метаисследование, включающее в себя все исследования религиозности начиная с 1927 и заканчивая 2002 годом, делает тот же вывод: чем выше уровень образования, тем ниже уро­вень веры.

О чем это говорит?

О том, что между религией и 1Q существует обратная зако­номерность, которую можно сформулировать так: чем выше у человека или общества IQ, тем меньше они склонны верить в бога. И наоборот, чем больше в человеке инфантильного, чем выше склонность без раздумья следовать за Авторитетом, чем сильнее в нем нетерпимость к чужому и новому, чем больше иррационального страха перед неведомым, чем крепче при­вязанность к поверхностно-ритуальному, но привычному, тем больше в нем зверя.

Зверя будем загонять, дрессировать, обучать. Но для этого его надо изучить.

Что мы знаем об этом звере? Где он обитает? Насколько опасен? Чего боится? Чем питается? На что годна его шкура?

Шкура — дерьмо, только ноги вытирать. Питается людьми. В диком состоянии крайне агрессивен. Обитает в джунглях: компания «Гэллап», проведшая опросы в 114 странах, показа­ла, что религия играет наибольшую роль в наибеднейших стра­нах — Нигерии, Бангладеш, Индонезии, Шри-Ланке и т. п. Там она сполна присутствует и в быту, и в политике. А вот, скажем, в религиозных, но развитых Соединенных Штатах роль рели­гии в политической жизни неизмеримо меньше, что мы уже имели счастье наблюдать. Потому что в Штатах религия низве­дена с роли идеологии до роли групповой психотерапии и пре­вращена в товар. Как только она спустится еще на ступеньку вниз, став не макрогрупповой, а микро- или вообще индивиду­альной формой переживания экзистенциальных чувств, будет совсем хорошо. Но при таком раскладе религия лишится церкви.

Именно это и происходит в современном мире! В мире гло­бализирующемся, многообразно-сложном, сетевом и теплом (потому что весьма активно взаимодействующем) огромные айсберги прежних религий стремительно тают. И растаскива­ются, разваливаются. Что естественно: чем сложнее устроено общество, чем оно умнее, чем самостоятельнее в ментальном и экономическом смысле его «атомы», чем они более разносто­ронни, тем с меньшей вероятностью всех можно объединить одной системой взглядов. Любая идеологическая система, на­брошенная сетью на современный мегаполис, тут же начинает растаскиваться и пережевываться, перевариваться микрокол­лективами, индивидуалами, клубами, группами... Растворяться.

По той же причине не может быть никакой идеологии или единой национальной идеи в современном обществе. Эта «идея» может быть только растворенной и воплощенной в ме­ханизмах жизнеобеспечения общества. Если общество воспро­изводит себя, значит, все нормально, и можно сказать, что «идея» продолжения жизни в нем существует. Если же общество погибло, пусть даже вооруженное самой крепкой и краси­вой идеологией, если оно оказалось нежизнеспособным, опыт­ный специалист сразу скажет: вирус идеи погубил общество, которое оказалось слишком ригидным и потому неадекватным изменившемуся миру.

В то время, когда я пишу эти строки, Кремль натужно пых­тит, слившись с русской православной церковью в противо­естественных объятиях, и пытается силком накинуть на обще­ство «национальную идею» в виде религиозности. Не понимая, что в постиндустриальном обществе, испытывающем демогра­фический переход, такой идеи просто быть не может. Она не­медленно будет обществом отторгнута или разорвана. На­циональная идея современного общества может быть только рассредоточенной. То есть, по сути, никакой, если под слово­сочетанием «национальная идея» мы имеем в виду нечто общее для всех.

Религиозность напрямую связана с отсталостью, мы это уже знаем — в самых религиозных странах самые низкие до­ходы (менее 5 тысяч долларов на душу населения в год), именно поэтому там религию считают значимой для себя бо­лее 90% граждан. В странах же, где на душу приходится бо­лее 25 тысяч долларов годовых, значимой для себя религию считают в среднем 47 %. При этом религиозность в развитых странах носит не столь злокачественный характер, как в стра­нах отсталых.

А как связана религиозность с интеллектом нации? А вот как...

Точки на графике - это страны. В данном случае неважно, где именно какая страна, важна тенденция. А она отображена средней линией на графике, где по горизонтальной оси отло­жен процент людей в обществе, для которых религиозность очень важна, а по вертикальной - средний IQ по стране.

Зависимость между «умом страны» и ее религиозностью, как видите, обратно пропорциональная. (Кружочком обведена точка США. В этой стране коэффициент интеллекта соответствует среднему значению левой группы развитых стран, а религиозность при этом тяготеет к правой группе отсталых. Правда, до них не дотягивает и никогда уже не дотянется, по­тому как общемировая тенденция есть движение влево по гра­фику — к интеллекту и экономическому развитию.)

 

Ну, хорошо, скажете вы, это результат по странам. А как связаны IQ и религиозность, так сказать, на индивидуальном уровне?

Да точно так же!

Эволюционный психолог Сатоши Каназава из Лондонской школы экономики и политических исследований провел рабо­ту, в результате которой выяснил, что люди нерелигиозные, а также люди либеральных убеждений обладают в среднем бо­лее высоким коэффициентом интеллекта, нежели религиозные и консервативные. Это факт.

Атеисты в экспериментах Каназавы набрали 103 балла по интеллекту (выше среднего), тогда как религиозники — 97 (ниже среднего). А либералы набрали 106 баллов против 95 консерваторских.

Оно и понятно: продуцирование каких-то новых решений и идей, двигающих прогресс, — это удел людей более умных, нежели средняя масса. И у средней массы творец всегда вызы­вает опасение, потому что основной видовой массив состоит из особей консервативных и косных. Эта косность — социаль­ное проявление общефизического закона сохранения.

Косные сохраняют, возмутители порядка двигают вперед. Нельзя двинуться вперед, не взломав льды старого порядка. Новое есть диалектическое отрицание старого.

Атеизм и либерализм взламывают устаревшие догматы ста­рого общества. Потому и вызывают столько неприязни в среде узколобых, которые видят в новых идеях угрозу их «доброму старому миру».

Так что вопрос о том, станет ли человечество более религи­озным или менее религиозным, это на самом деле вопрос о том, что нас ждет — развитие или деградация, нищета или до­статок, рост совокупного интеллекта или отупление. Жизнь или смерть цивилизации.

И еще один вывод из всего изложенного: бог в современ­ном мире, к сожалению, — социологическая реальность. И это печально, ибо если бог как иллюзия представляет собой все­ленское добро и любовь, то в реальном мире — это оружие, боль, смерть и сплошные жертвы во имя него.

 

ЧАСТЬ III. На переломе

 

Сейчас встает вопрос очень деликатный. Вопрос качества населения.

Сергей Петрович Капица

 

Друзья мои! А я ведь не против боговеров и религий!

То есть я не против религиозности индивидуальной, но сильно против институционально-государственной. Почему же я не против религии для индивидуального пользования?

Потому что каждый имеет право на свою стыдность или, иными словами, интимность. Каждый имеет право думать, будто весь мир сотворил огромный колдун с помощью своей волшеб­ной силы. Даже если все научные знания, накопленные челове­чеством, эту сказочную теорию не подтверждают. Конечно, это смешно и выглядит глуповато, но у человека вон какое горе, а в минуты сильных эмоциональных потрясений человек глупе­ет, и это простительно. Оклемается, самому неловко будет.

Но вот что непростительно, так это охрана морали государ­ством. Поскольку болтовня о морали всегда является прикры­тием для насаждения религии. Мораль есть то, что вырастает из нашей стадности, из нашей животной любви к себе подоб­ным и впоследствии узурпируется и монополизируется религи­ей. Так крепко монополизируется, что теперь даже от людей не самых необразованных приходится слышать, будто мораль в обществе «всегда задавалась религией». Какая глупость! От­ношения между людьми в племени и особями в стае существо­вали и тогда, когда никаких религий вообще не было. И все прекрасно понимали, что такое «хорошо», а что такое «плохо». Появился язык — вербализовали. Возникла письменность — за­писали, взяв в оправу сказок.

Важно только понимать: нравственный базис, основанный на животной эмпатии, остается, а моральные нормы, обычаи, традиции и прочие предрассудки меняются. Те поведенческие особенности, которые трудно представить себе в обществе диком, считаются нормативными в обществе современном, и наоборот. Здесь важно не цепляться за отжившие нормы и привычки. Об­щество, которое живет традициями, обречено на вымирание, по­скольку нацелено в прошлое. Общество, которое живет настоя­щим, обречено на застой. И только общество, которое не боится смотреть в будущее и обсуждать любые идеи, имеет потенциал к обновлению, а значит, выживанию в меняющемся мире.

А меняется мир не просто сильно, а беспрецедентно сильно.

 

Глава 1. Уносимые ветром

 

Я ничуть не преувеличиваю. Сейчас и Россия, и весь мир действительно находятся в стрессовой ситуации. Которая, как известно, оглупляет, как любые сильные эмоции. Мы живем в эпоху демографического перехода, когда в корчах гибнет Тра­диция, вызывая повышение температуры у организма Цивили­зации. Процесс этот болезненный, но неизбежный. Именно он приводит к возникновению терроризма, чахоточному румянцу остаточной религиозности, страдальческим крикам о гибнущем во грехе мире.

Мы все в этом мире — уносимые ветром. Нам на смену уже через столетие придут другие, генетически модифицированные, киборгизированные, усовершенствованные модели людей. Ка­кими они будут и какой станет их мораль, нам неизвестно, но страх перед грядущим — дивным, новым миром — старый мир сотрясает.

Хотите увидеть чудовище демографического перехода свои­ми глазами? Посмотрите на графики ниже. Вот оно — в разных видах.

Это графики из работ физика Сергея Капицы, который при­менил математические принципы, используемые в физике, к земной цивилизации. Идея была проста: частицы газа много­численны и непредсказуемы, но их общее поведение, описывае­мое средними параметрами — типа объема, давления или темпе­ратуры, — вполне предсказуемо и довольно точно измеряемо. Есть квантовая неопределенность, но есть и точные газовые за­коны!

 

1 — численность населения, 2 — сглаженная кривая, 3 — момент демогра­фического перехода, 4 — стабилизация населения, 5 — Древний мир, 6 — Средние века, 7— Новое время, 8— Новейшее время

 

 

Есть свобода воли человека, его непредсказуемое поведе­ние, но есть и объективные историко-физические закономер­ности, работающие в среде огромной массы схожих «частиц»- людей, принадлежащих к одному биологическому виду, с од­ним типом питания, одной принципиальной конструкцией и потому имеющих схожие базовые интересы. Мы ведь все, в принципе, одинаковы с небольшим разбросом свойств. Этот разброс появился в результате эволюции, то есть является ее производной, но одновременно и ее движущей силой[1].

Отказ от рассмотрения людей как отдельных субъектов и переход к рассмотрению всего человечества как единой дина­мической системы позволил вывести несложные «формулы ци­вилизации» и привел исследователей к важному философскому выводу: человечество представляет собой не набор разных «ци­вилизаций» в виде этносов, наций, народностей, религиозных групп, стран и культур, а единый образец, который развивается по объективным физическим законам.

И сейчас в этом образце происходит фазовый переход. Что такое фазовый переход — в физике, например? Это изменение внутренней структуры и физических свойств образца (напри­мер, перестройка его кристаллической решетки или агрегатно­го состояния) без изменения химической сути. Как была вода, так и осталась вода, но стала из жидкой твердой, потому что упала температура внешней среды. Или была твердая сталь и осталась твердой сталью, то есть сплавом железа с углеродом, но внутренняя ее структура изменилась с аустенита на мартенсит в результате изменения внешних условий среды (изменения температуры).

Были люди вида homo sapiens и остались ими, но свойства образца планетарной цивилизации поменялись. Раньше люди размножались по одному закону, а потом — бэмц! — произошел резкий перелом и стабилизация (или даже падение) численно­сти населения. По историческим меркам все произошло прак­тически мгновенно — за какие-то двести-триста лет. А значит, это типичный фазовый переход. Правда, нам, живущим внутри этой переломной точки, так не кажется. Потому что фазовый переход все равно длиннее жизни одной «частицы».

Поднеся к цивилизационному переходу лупу научного ин­тереса и внимательно посмотрев в нее, можно разглядеть неко­торые особенности процесса. Они хорошо заметны на следую­щем графике, где представлены разные страны и их поведение в момент фазового перехода.

1 — Швеция, 2 — Германия, 3 — Россия-СССР, 4 — США, 5 — Маврикий,

6 — Шри-Ланка, 7 — Коста-Рика, 8 — мир в целом

 

Как видите, демографический переход затрагивает все госу­дарства — как развитые, так и недоразвитые, без исключения. И чем позже страна в эту волну попадает, тем резче, быстрее с ней это случается. Как будто волны разбиваются о невидимую стену, которая представляет собой математически вычислен­ный предел.

Рано начавшая Швеция плавно перевалила через бугор и потому обошлась без особых социальных коллизий. А тех, кто ближе к неведомому барьеру, вздергивает и колбасит не по-детски.

Глядя на этот график, понимаешь, что нет на планете ника­ких «цивилизаций», о столкновении которых любят порассуж­дать философы. Нет цивилизации китайской, нет русской, ис­ламской. Нет никаких «красных проектов» и «капитализмов» с «социализмами», о коих без умолку болтают наши хазины и другие красноперые рыбки. Нет исламских и христианских государств. А есть единая стихия, которой все равно, кто ты есть, — русский или исламист, профессор Гарварда или нищий индонезиец. Она несет всех и шарахнет всех о бетонный мол, не разбирая. А уж кто бахнется первым, а кто вторым — разни­ца с точки зрения волны невелика, поскольку бахнется она вся, используя весь свой инерционный накат. А на «молекулы» ей плевать.

Но «молекулам» не плевать на себя.

Что же такое демографический переход в его человеческом измерении? Без графиков и формул, а с точки зрения, так ска­зать, «физического смысла», максимально приближенного к нам?

Это прежде всего урбанизация. Которая последовала за про­мышленной революцией. Промышленность ускорила концен­трацию крестьянского населения, необходимую для функцио­нирования фабрик и заводов, а скученность населения, в свою очередь, привела к торможению рождаемости, что для любого вида вещь естественная, о чем прекрасно написано, например, у известного этолога[2] В. Дольника.

Разве мог кто-либо из величайших умов XVIII—XIX веков предположить, что размножению населения вдруг будет поло­жен самоограничительный предел? Они наблюдали только один сплошной безудержный рост, и ничто не предвещало его торможения. Поэтому знаменитый и теперь уже классический в своих предупреждениях Мальтус писал о непременном голо­де, поскольку человечество растет быстрее, чем количество продуктов питания.

Но потом случилось падение рождаемости в развитых стра­нах до уровня ниже естественного воспроизводства. Эта тен­денция ширилась, распространялась и вскоре охватит весь «ша­рик». Это — объективность.

Что за ней стоит? Каков механизм? Упомянутый Виктор Дольник — доктор биологических наук, главный научный со­трудник Зооинститута РАН, который физики не знает и матема­тикой на уровне Капицы не владеет, дает зоологический ответ, раскрывающий инстинктивные механизмы происходящего:

«Популяции любых видов — бактерий, растений, животных, попав в благоприятные условия, увеличивают свою числен­ность по экспоненте взрывным образом. Рост численности с разгона переходит значение, соответствующее биологической емкости среды обитания вида и продолжается еще некоторое время. Из-за избыточной численности популяция обедняет и разрушает среду обитания. Наступает экологический кризис, в течение которого численность популяции обрушивается, стремительно снижается до уровня, более низкого, чем дегра­дировавшая емкость среды. Это и есть коллапс. За время кол­лапса среда постепенно восстанавливается, а вслед за этим воз­растает и численность популяции. Она входит в фазу стабили­зации, когда ее численность будет колебаться на уровне, задаваемом емкостью среды. Человеческие популяции унасле­довали эту биологическую особенность. В наше время челове­чество находится в экспоненциальной фазе роста».

Правда, человечество отличается от «любых видов» — оно, размножаясь, парадоксальным образом увеличивает емкость среды за счет разума, поскольку изобретает все новые и новые штуки, позволяющие повышать эффективность сбора жратвы с единицы площади. Изобретение земледелия повысило ем­кость среды в 30 раз. Научно-технический прогресс с его трак­торами и химическими удобрениями увеличил ее еще в 20 раз.

Однако всему есть предел, и до бесконечности, в которую улетает математическая закономерность размножения, задавае­мая формулой, человечество вырасти не может. Причем, что ин­тересно, ограничителем теперь служат не войны, голод и массо­вые эпидемии, сокращающие численность нашего поголовья (эти формы остались в прошлом), а нечто иное — человечество начало замедлять рост задолго до исчерпания емкости среды.

Причина этого, полагает Дольник, в том, что у нашего вида «вшит» сигнальный ограничитель рождаемости. Что это такое? Этолог приводит пример: если расставить на поле, где пасется саранча, маленькие зеркальца, саранче начнет казаться: что-то много нынче стало саранчи! И следующее поколение насеко­мых рождается с неудержимой тягой к перемене мест. Юная саранча снимается и улетает, как чингисханова рать, на поко­рение новых земель. Другой пример: у приматов (и не только у них) мельтешение особей своего вида перед глазами может вызывать вспышки агрессии, провоцирующие войны, и это нам хорошо знакомо. Подобного рода механизмов сброса из­быточного демографического пара много. Но среди них есть и весьма специфический, он не приводит к войнам, внутриви­довой агрессии и нашествиям человеческой саранчи в чужие пределы. А приводит к так называемым коллапсирующим скоплениям.

Из-за избыточной скученности часть особей напрочь утра­чивает агрессивность и интерес к борьбе за место в иерархии. Напротив, в дело вступает обратная программа — по объедине­нию и солидарности. В этом случае особи стараются держаться вместе и ведут себя крайне смирно, всякие проявления агрес­сии их пугают. При этом резко падает и воспроизводство, воз­можно, потому, что агрессия есть функция тестостерона — по­лового гормона. Как отмечает тот же Дольник, «в подобных группах животные или совсем не размножаются, или размно­жаются очень ограниченно, меньше, чем нужно для воспроиз­водства. У насекомых описаны самые яркие случаи: коллапсирующие группы перестают даже питаться. Обычно же главным занятием в таких группах становится разного рода общение, причем в гипертрофированной форме».

Не правда ли, похоже на тихих, неагрессивных европей­цев?..

По всей видимости, у людей подобный механизм включил­ся и заработал в эпоху урбанизации, то есть в условиях огром­ной скученности людей. Именно поэтому уже во втором-третьем городском поколении плодовитость особей нашего вида падает ниже уровня простого воспроизводства — вместе с ро­стом спокойствия. Коллапсирующая агрегация! Внесознательное регулирование рождаемости.

Есть, правда, и другая гипотеза, объясняющая резкое паде­ние плодовитости в крупных городах - эмансипация женщин. Биологическую гипотезу сигнального ограничителя рождаемо­сти подтверждают известные этологам примеры в животном мире. Чисто социальную гипотезу женской эмансипации и не­желания рожать подтверждают количественные исследования цивилизации — графики наглядно показывают обратную зави­симость рождаемости от уровня женского образования. Это видно как на графиках в целом по странам, так и с разбивкой по группам: в рамках одной страны в группе женщин с высо­ким образованием рождаемость ниже, чем у гражданок, более близких к животному миру.

Вряд ли можно с ходу сказать, какая именно теория сраба­тывает — биологическая или социальная. Может, первая, мо­жет, вторая, а может, обе сразу. Вероятнее всего, сама эманси­пация самок является следствием этологических закономерно­стей. Например, этологами отмечено, что в коллапсирующих популяциях растет число матерей-одиночек. Эмансипация мо­жет являться следствием снижения агрессии самцов: самочки «распоясываются».

Происходящий сейчас по всей планете процесс демографи­ческого торможения настолько глобален и удивителен, что Капица характеризует его в следующих, не слишком характерных для ученых, эмоциональных выражениях: «...Изменения кос­нутся всех сторон нашей жизни, а мы волей случая стали сви­детелями этого величайшего переворота в истории человече­ства... Никакие события — ни войны или эпидемии, ни даже изменения климата — несоизмеримы с теми, которые развора­чиваются ныне».

Если посмотреть с точки зрения личностной психологии, драма демографического перехода состоит в резком сломе при­вычных жизненных устоев при перемещении людей в города. Это часто приводит к фрустрации[3], которая может принимать самые разные формы. Терроризм, когда, защищая уходящую дремучесть, люди воюют против нового «бездуховного» и «амо­рального», «погрязшего во грехе» мира, который им представ­ляется почти что концом света... Написание щемящих романов, воспевающих коллективизм, «правильную» прошлую деревен­скую жизнь с большими дружными семьями... Вспышки агрес­сивной религиозной активности... Поиски новых религий и смыслов взамен отработанных старых...

Смена устаревших моральных норм безболезненно не про­ходит! Примитивному уму кажется, будто весь мир летит в тар­тарары — законодатель разрешает однополые браки, священники-женщины венчают этих брачующихся, разрешены аборты, разрешена эвтаназия, низкая рождаемость, бездуховность, по­требительство, секс-шопы... Узнаваемый список? То ли дело раньше! Никакого тебе потребительства — добыл в поте лица скудный кусок — и счастлив уже тому, что есть! Зато ради ве­ликой идеи жили! (Вопрос, почему надо жить во имя идеи, а не ради себя, или почему нельзя человека выдвинуть на пер­вый план в качестве такой вот «главной идеи», как правило, даже не ставится, поскольку подразумевается, что идея всегда должна быть пришедшей откуда-то сверху — от бога или на­чальства. А мы - люди маленькие...)

Переломные поколения, которые сами приехали в города или же дети этих «первопереселенцев», еще помнящие от роди­телей невыразимо сладкий запах родных онучей, мощно фрустрируют, сюсюкая над уходящим миром, уносимым ветрами современности.

Помнится, беседовал я с национал-большевистским пи­сателем Захаром Прилепиным, родившимся в рязанской дерев­не, и он ностальгировал, как было хорошо, когда собиралась большая родня, устраивали какие-то игрища, кушали картош­ку, все помогали друг другу, и двоюродный брат был почти как настоящий. А таперича вона что творицца: жрут да пьют вволю, все легко достается и потому не ценится — сплошной разврат, а не физкультура!..

Между тем ностальгирующие граждане, тужась изо всех сил, тащат современное общество назад, при этом парадоксаль­ным образом не отрицая достижений этого общества — косми­ческих спутников, Интернета, компьютеров, мобильников, — к которым уже успели привыкнуть. И не понимая, что именно перечисленные новации и влекут за собой изменение психоло­гии у новых, подрастающих поколений. Информационные сети быстро и активно размывают Традицию.

Выше мы наблюдали корчи Традиции на примере право­славно-экологического манифеста Стерлигова. Ниже, при раз­боре нью-религий, столкнемся с тоскливыми криками журавля-Лимонова - радикального «мыслителя» национал-больше­визма, мечтающего о том, как было бы хорошо совместить дикую орду с компьютерами, вертолетами и космической свя­зью. И вы сами увидите, насколько его безбожное, левое, эко­логическое мировоззрение перекликается с затхло-православ­ным стерлиговским. Просто классический пример цивилиза­ционной фрустрации!

Однако более всего склонны страдать по уходящей натуре именно боговерующие люди. Они организуют встречи и кон­ференции, на которых решают, как бы им затормозить про­гресс, не тормозя прогресса, - остановить ментальные измене­ния, не затрагивая технологических. И рыбку съесть, и задницу не ободрать...

Один из таких православных экономистов, широко извест­ный в нашей стране своими алармистскими криками, на оче­редном форуме охранителей, претенциозно названным «Диалог цивилизаций», заявил, что России необходимо вернуться в то состояние, когда «мораль важнее, чем закон». И пояснил: «...Под моралью в данном случае понимается преломление в человеке библейских ценностей, которые и определяют для него базовые представления о том, что такое хорошо и что та­кое плохо».

Вместо того чтобы перейти к осмеянию подобного дикар­ского взгляда (оставляю это удовольствие вам), хотел бы обра­тить внимание просвещенного читателя на само название дан­ного форума — «Диалог цивилизаций». Его устроители, не зна­комые, видимо, с работами Капицы и других демографов, с местечковой непосредственностью полагают, будто на нашей планете существует много цивилизаций — русская, мусульман­ская, христианская, китайская и проч. И стараются сохранить их «самобытность» и «самоидентификацию». Даже смешно, ка­кие мелкие глупости они считают цивилизационными призна­ками — национальную одежку, народные обычаи, поведенче­ские стереотипы, языки и прочую поверхностную шелуху.

Я не раз бывал на подобного рода форумах ностальгирую­щих интеллигентов. Бывал в Баку, бывал на Родосе. Что ска­зать?.. Пышно. Дорого. Вкусно. Можно в море поплавать. Сот­ни людей со всего мира приезжают. Приличные гостиницы. И все — за счет устроителей! Хошь не хошь, а проностальгируешь в докладе о прошлой жизни, коли за ее прославление по­зволяют несколько дней отдохнуть в бархатный сезон на теплом море, а в качестве бонуса дают почувствовать собствен­ную важность и приобщенность к решению общепланетарно­цивилизационных вопросов!

Устроители форума на Родосе — люди боговерующие. Поэ­тому на форуме много попов и разных нацменов со всего мира в подчеркнуто национальных одеждах. Человечество в лице своих недалеких представителей упорно не хочет расставаться с психологией аграрного прошлого! Оно коготочками таких вот мероприятий лихорадочно цепляется за старое, пытаясь сохра­нить уходящую натуру. Это похоже на то, как если бы младенец изо всех сил сопротивлялся, не желая вылезать из утробы.

К чему же призывают докладчики? Как они хотят остано­вить глобальную волну демографического перехода, несущую семь миллиардов людей и состоящую из них? С помощью чего они тщатся затормозить прогресс?

С помощью затягивания гаек.

Они против свободы. Ущемление человеческой свободы — их главный инструмент, поскольку именно свободу личности и права человека они полагают оружием разврата и способом «размывания традиционных ценностей». Цитирую докладчика: «...В качестве основных инструментов “размывания” использу­ется прежде всего “свобода”, понимаемая как право любого индивида самому выбирать себе ценностную базу...»

Видали, чего эти либералы хотят? Самим чтоб выбирать себе ценностную базу, не оглядываясь на Вождя, Священни­ка, Политрука, Традицию! Ишь чего удумали! Деды наши па­реную репу жрали и вы небось не подавитеся! Защитим нашу мораль!..

Как защитим?

А так, как и было предложено хитромудрым докладчиком: «отказаться от примата законов и переходить на принципы мо­рали... Разумеется, это будет трудно, поскольку мораль сильно “размазана” за последние двадцать лет... Создавать на евразий­ском пространстве единый экономический и финансовый кла­стер, объединенный единой ценностной базой и подкреплен­ный пониманием ее приоритета над формальными законами...»

Вот такое вот отчаянное до дури предложение, перечерки­вающее тысячелетнюю историю и хоть формально и опираю­щееся на христианство, но, по сути, опрокидывающее цивили­зацию в дохристианские и даже доримские времена. К черту римское право! Будем жить, как уголовники, — по понятиям! А ежели спор какой возникнет — руку отрубить или просто язык болтуну отрезать, — так у батюшки местного проконсуль­тируемся. Он священное писание получше нас знает! А на нем и основывается наша мораль...

Страшно, ей-богу, делается, от того, во что готовы сбросить цивилизацию традиционалисты и фундаменталисты, которые темной нечистью корчатся на свету современности и свободы.

Какая злая фрустрация! Как жестоко их колбасит! Следую­щий шаг — обвязаться поясом шахида и айда взрывать не­верных, разрушающих привычный ход вещей своим жутким развратом...

Вот что пишет об этом Сергей Капица:

«В эпоху демографической революции масштаб существен­ных социальных изменений, происходящих в течение жизни человека, стал столь значительным, что ни общество в целом, ни отдельная личность не успевают приспосабливаться к стрес­сам от перемен миропорядка... Поскольку переход имеет фун­даментальный характер, связанный в первую очередь с прохож­дением предела скорости роста системы, он также отражается в явлениях культуры и в сознании, сопровождаясь распадом и кризисом ценностей, которые складывались веками и фор­мировались как моральные нормы общества, закрепленные верой и традицией социального опыта».

Уходят веками формировавшиеся крестьянские ценности...

Знаете, что мне напоминают крестьяне, точнее, «деревен­щики»? Электроны! Для физиков было большим удивлением, когда выяснилось, что все электроны во Вселенной абсолютно идентичны. Они не имеют индивидуальности! Все на одно лицо. Словно это один объект или проекция некоего одного объекта. Это было непривычно, поскольку и физики, и нефизики знали, что даже камушков двух похожих не найти. Да что там камушки! Два шарика для подшипников, вышедшие из станка друг за другом — неидентичны. Один отличается от дру­гого — пусть даже на доли микрона. Хотя бы потому, что ста­нок в процессе производства n-го шарика был изношен чуть менее, чем при производстве шарика n+1. Избежать неидентичности в мире макрообъектов невозможно, но можно попы­таться ее уменьшить, чем и занимаются инженеры с технолога­ми, придумывая допуски в плюс и в минус.

Физики и сами были макрообъектами, они привыкли к миру макрообъектов, и потому абсолютная идентичность всех электронов во Вселенной их удивила. Хотя, если вдуматься,

полная идентичность гораздо естественнее, поскольку являет собой более простое (менее разнообразное) состояние материи.

Если посмотреть хронологически, то сначала в мире появи­лись электроны, а также протоны и нейтроны, слепившиеся из кварков вскоре после Большого взрыва. А потом уже, через сотни миллионов лет, возникл