Глава 6. Почему Россия не Америка

 

- А вот в Америке все не так! В Америке все совсем по-другому!..

Такую фразу часто приходится слышать, когда приводишь слушателям цифры или графики, где показана зависимость ре­лигиозности стран от степени их экономического развития. Они более чем наглядны и потому порой вызывают у боговеру­ющих приступы астматической злости — они в самом букваль­ном смысле начинают задыхаться. И немудрено: воздух-то кон­чается! Еще несколько десятков лет экономического развития, и атмосфера боговерия станет совсем разряженной. Поэтому утопающий, точнее задыхающийся, цепляется за соломинку, каковой ему представляются США. Почему?

Для ответа на этот вопрос стоит взглянуть на график связи между совокупным интеллектом разных стран, выражающимся в их экономическом потенциале, и их дремучестью в религиоз­ном вопросе. Таких графиков, таблиц и диаграмм в мире было построено великое множество. Лично мне нравится вот этот.

На этом графике четко виден общий характер зависимости: чем выше доходы на душу населения, тем меньше религиоз­ность. Выпадающие точки - Кувейт и США. С Кувейтом все ясно — эта страна диких кочевников слишком быстро получила не заработанное, а просто пролившееся с неба (точнее, из зем­ли) богатство. Она напоминает взрослого дауна — тупого, но сильного. Оцивилизовывающий процесс урбанизации обычно занимает несколько поколений, переформатируя людей по но­вым лекалам — они становятся более терпимыми, более обра­зованными, более самостоятельными и менее религиозными. А тут в цивилизационный костер навалили столько денежного топлива, что огонь погас. Богатство людей резко выросло, а со­знание осталось прежним — дикарским и инфантильным, то есть ярко религиозным.

Доход на душу населения (в долларах США)

А что же с США? Чуть позже разберемся. А пока посмотрим еще на две «полувыпавшие» точки — Израиль и Россию. Изра­иль по уровню религиозности выше той группы стран, к кото­рой его прибила экономическая судьба. Не сильно, но повыше. Это связано с историей возникновения государства, которое пол века назад основали религиозные фанатики, и до сих пор Израиль является «полусветским» государством, в котором очень сильно влияние клерикалов, что вызывает напряжение в обществе (нормальные израильтяне «датишников» не любят). Возможно, это напряжение разрешилось бы в пользу прогрес­са, но раскол сдерживается необходимостью быть сплоченны­ми перед лицом врага, поскольку Израиль находится в вечном «кольце фронтов».

Россия. Она — в группе стран, относящихся к Восточной Европе. Здесь экономика слабее, чем в странах Западной Евро­пы, по понятной причине — тут строили социализм, то есть развитие глушила неудачная и бесперспективная экономиче­ская модель. Отсюда — отставание и по экономике, и — в меньшей степени — по светскости. Урбанизация у нас про­шла, значит, население городское, и потому постсоциалистические страны в демографическом смысле ведут себя как страны развитые — их граждане резко сократили рождаемость из-за женской эмансипации и повышения общего уровня об­разования. (Если мы построим график зависимости экономи­ческого благополучия от рождаемости, увидим ту же обратную зависимость: чем более развита страна, тем ниже в ней рожда­емость.)

Не менее любопытна в этом смысле и зависимость религи­озности от отношения к науке, ведь мы ранее говорили, что только наука может спасти человечество. Посмотрим на гра­фик, опубликованный в журнале «Nature».

Как видим, тренд здесь тот же — чем ниже религиозность, тем лучше отношение к новейшим научным разработкам и технологиям. (Вспомним, насколько яркую обратную карти­ну мы наблюдали на примере религиозного фанатика Стерли­гова, — я вам не зря приводил эту говорящую иллюстрацию. А скоро мы встретимся с еще одним квазирелигиозным фана­тиком — Лимоновым...)

Теперь давайте наконец разберемся со злосчастной Амери­кой. А вдруг действительно — на радость нашим клерикалам — можно совместить богатство с верой? Вот в исключительной Америке удалось же!

США в общем ряду государств действительно представляет собой весьма странное исключение. Конечно, религиозность в США гораздо ниже, чем в Африке и других отсталых странах Юго-Восточной Азии и Ближнего Востока, но зато выше, чем в Восточной Европе.

США — страна эмигрантов. Она во многом таковой до сих пор и остается. Когда-то сюда бежали от преследования англи­канской и католической церквей радикальные пуритане — фа­натично настроенные протестанты из Старого Света, и тут, фи­гурально выражаясь, «законсервировались» — как консервиру­ется, перестает развиваться язык группы людей, оторвавшейся от основного массива своего народа. Я, помню, такую забав­ную деревенскую речь слышал от американских староверов!.. Может быть, в этом причина?

И сегодня Америка обильно пополняется выходцами из стран Третьего мира. Особенно мощный подсос идет из Мек­сики, с которой у США общая и довольно протяженная гра­ница. Соответственно южные штаты, где много бедных мекси­канцев, отличаются большей набожностью. Причем не только за счет мексиканцев, но и за счет «своих» — белых. Над южана­ми в Америке посмеиваются, называя жителей южных сельско­хозяйственных штатов «рэднеками» («красношеими»), в обще­ственном мнении это недалекие, простоватые, не шибко умные парни, склонные к религиозности, консерватизму и отчасти ра­совым предрассудкам.

Но, говоря о высокой религиозности американцев, нужно отметить главное — сам характер этой религиозности. Он весь­ма необычен! Возьмем для сравнения Польшу. Польша практи­чески целиком католическая страна. Италия тоже. Греция — целиком православная. В мире вообще больше моноконфессиональных стран, нежели поликонфессиональных. А вот Америка — она какая? А она многоликая, она поликонфессиональная! Она очень пестрая и многослойная. Так уж историче­ски сложилось. И за этим историческим процессом довольно интересно проследить, чтобы понять, в чем корни американ­ской атавистической религиозности и можно ли нечто подоб­ное повторить в другой стране, например в России, сделав ее не только развитой, но и религиозной, ведь Россия тоже поликонфессиональна!

Забегая вперед, сразу скажу: нельзя, так как для этого при­шлось бы повторить всю историю США, а попытки затолкать Россию в религию, могут для нее кончиться очень плохо.

Итак, Америка... Прерии. Целый свободный континент, ко­торый почти и не нужно освобождать от коренного населения, поскольку его не слишком много: к моменту открытия Амери­ки не все североамериканские индейцы еще перешли к земле­делию, значительная часть вела кочевой образ жизни. А этот образ жизни менее эффективен, чем земледелие, и требует для прокорма такого же количества людей большей территории. То есть мы имеем практически пустой с точки зрения земле­дельца континент! Куда из перенаселенной Европы и потянул­ся народ.

Люди бежали сюда в поисках лучшей доли, в поисках зем­ли, в поисках свободы вероисповедания. И все это находили. Государственность была слабой, а если точнее, поначалу — поч­ти никакой. Дикий Запад! Начали окукливаться группы людей, живущих по своим представлениям о правильной жизни. Вир­джиния поначалу была вотчиной англиканцев, Пенсильвания слыла лютеранской, Мэриленд заселяли католики, в Новой

Англии осели пуритане, в Юте - мормоны. В Новый Свет при­бывали англичане и ирландцы, немцы и итальянцы, греки и поляки, французы и шведы, русские и испанцы. Это был на­стоящий котел народов! И вер.

Если некуда мигрировать, то при избыточной скученности у особей есть два варианта поведения — начать внутривидовую грызню (если не хватает ресурсов) или постепенно привык­нуть к виду мельтешащих сородичей (если пищи в достатке) и не раздражаться. Америка, да и вся планета, прошла через оба варианта — мы и воевали, и становились толерантными. Америка пережила свою Гражданскую войну, а потом наступил этап консолидации. И привыкания к «разности» друг друга. Иначе выжить было бы просто невозможно.

Сегодня по разнообразию и количеству религиозных сект и церквей Америка занимает первое место в мире. А там, где церквей и религий слишком много, считай, нет ни одной. По­тому что многоцветье взглядов нейтрализует общее социальное пространство, не позволяя ни одной идеологии поднять голову выше других. Государство в таких условиях соблюдает только видовые, а не наносные интересы, которые у нас еще любят пышно величать «национальной идеей».

Трудно сказать, какой процент американцев относится к той или иной конфессии. Точной статистики нет, поскольку у каждой церкви своя методика подсчетов. Скажем, иудеи счи­тают таковыми всех евреев, протестанты — только своих адеп­тов старше 13 лет, католики учитывают только крещеных... Тем не менее прикидочные данные за 2011 год позволяют считать, что больше всего в Америке протестантов разного толка (бап­тисты и методисты) — 53%, затем следуют католики всех ма­стей (старокатолики, традиционные католики, униаты, марониты) — 23%. В оставшиеся 24% входят мусульмане, иудеи, православные, буддисты, атеисты, агностики и т.д. Атеистов в США всего 5%. По атеистам приведены данные 2012 года, и это, я вам скажу, немалая цифра для страны, где атеистом быть предельно «некомильфо». Кроме того, здесь важнее не ко­личество, а тенденция, а именно — очень быстрый рост атеиз­ма: по данным опросов, проведенных в 2005 году, атеистов был всего 1 %. Рост впятеро за какие-то несколько лет!

Еще один примечательный факт. Несмотря на то что почти все американцы относят себя к той или иной конфессии, на деле регулярно посещают церковь, то есть являются практи­кующими верующими, всего 40%. Много это или мало? Как посмотреть! Ведь все познается в сравнении. В традиционно католической Испании, например, лишь 13% испанцев регу­лярно посещают церковь. (При этом общая тенденция в Испа­нии та же: рост числа неверующих, при этом среди верующих преобладает категория старше 65 лет.)

Сразу хочу пояснить, почему в качестве критерия религиоз­ности беру не религиозную самоидентификацию человека, а именно посещение им церкви и соблюдение обрядов. Потому что не нужно слушать, что говорит человек. Нужно смотреть, что он делает. Поскольку лапши на уши может навешать каж­дый — сказать, например, что он активно поддерживает благо­творительность. Но сам в своей жизни ни копейки на благо­творительность не пожертвовал. Ну, и какой он после этого благотворитель? Болтун и фуфло. Так вот, русская право­славная церковь лукавит, когда приводит цифру верующих по стране, называя на самом деле количество самозванцев. А верующий и назвавший себя верующим — две большие раз­ницы.

Вот пример из той же Испании. Там в 2000 году католиками назвали себя 82 % граждан, а в 2010 году — 71 %. При этом, как я уже сказал, фактически подтверждают свои слова о реальном исповедовании веры только 13%. И это еще сильно сказано, поскольку здесь приведена не цифра соблюдающих все религи­озные заповеди и ритуалы, а учтены только те, кто дал себе труд хотя бы раз в неделю дойти до церкви. Так сказать, по об­легченному варианту.

Теперь возьмем Россию. Здесь ситуация еще хлеще! В 2011 го­ду «Левада-центр» провел опрос общественного мнения, согласно которому 72% населения объявили себя православны­ми. При этом только половина (55 %) этих «православных» за­являет, что верит в бога! Как вам такой оксюморон наших дней — неверующий православный?.. А между тем этих неверу­ющих церковь горделиво заносит в свои статотчеты, которыми тычет в нос кремлевским, обещая мощный электорат в обмен на преференции и налоговые льготы.

Ладно, отсмеявшись этой российской моде носить на себе православие, спросим: а сколько же россиян посещают церковь каждую неделю и совершают все положенные обряды? Такой цифры нет. Но известен процент верующих, посещающих цер­ковь — 10%. Это процент не от «православных», а от верующих в бога, потому что неверующим в церкви и делать-то, собствен­но, нечего. При этом половина из этих 10% бывает в церкви только два раза в год - на Рождество и на Пасху. В остальное время господь как-то обходится без них.

Лицо российского «православного» вообще чертовски инте­ресно. В существование рая, например, верит только 41 % «пра­вославных»; 93 % «православных» никогда не участвовали в приходской жизни. В общем, ситуация в России с религиоз­ностью — примерно как в Европе. Демографическое поведение страны также соответствует «евронормам».

А теперь вернемся в США, поскольку нас интересует имен­но американский феномен. Мы пытаемся ответить на вопрос, как так вышло, что технотронная Америка превратилась в свое­го рода заповедник религиозности, и что позволило религиоз­ности выжить в условиях современного мира. Не произошли ли в этой религиозности некоторые мутации мимикрического характера, которые позволили ей незаметно проскальзывать в механистических роботизированных джунглях постиндустри­ализма? Произошли! Американская религиозность, несмотря на всю свою первобытную детскость, имеет другой «запах» и характер.

Америка — страна очень конкурентная, что и превратило США в супердержаву. Эта конкурентность вовсю работает и на религиозном рынке. В США одних только баптистских церквей как самостоятельных организаций более 15 штук, пра­вославных церквей — 14, а вообще всяких религиозных кон­тор — тысячи. И все они конкурируют за клиентуру. Американ­ские священники гастролируют, выступают, смешат публику, ведут радио- и телепередачи, заманивают в свою лавку. И пото­му, при всей серьезности отношения к религиозному товару, где-то в глубине американской души сидит идущее от товарно­го рынка понимание, что продавцов на рынке много и кли­ент — король, а потому может выбирать, куда нести свои деньги и свое внимание. Поэтому американцы довольно часто меняют веру, переходя в другую церковь. Треть американцев исповеду­ют не ту религию, которую исповедовали их родители. И чаще всего склонны менять веру именно те американцы, которые и составляют «американский дух» — белые (40%), в то время как более бедные и «более цветные» (негры, латиносы) делают это реже.

А что вы хотели? Американцы очень уважают свободный выбор! Выбор для янки — второй бог. Отсутствие выбора — почти ад, социалистический кошмар. Выбор всегда должен быть! При этом со времен основания США в стране деклариро­вана и строго соблюдается свобода совести, которую американ­цы чтут не меньше свободы выбора, тем более, что в данном случае это одно и то же.

Свобода совести есть нормальная установка демократиче­ского государства. И наряду с ней американцы не мыслят себе нормальной жизни без прочих демократических установок и демократии вообще. Исследования, проведенные институтом Гэллапа, показали, что отношение американцев к демократии тесно связано в их душе с верой в бога. Они идут рука об руку, и более 60 % американцев считают, что демократия без веры в бога невозможна. Вероятно, это идет от мысли, что раз го­сподь создал людей равными, над ними не может быть никако­го монарха, а значит, выборность (тот же почитаемый выбор, только в политике) является единственно приемлемой формой правления.

При этом, исходя из свободы выбора религии как внешней формы богопочитания, американцы в массе своей полагают, что избранный политик не должен в своей политической дея­тельности руководствоваться принципами своей личной веры — например, библейскими установками. Так считает почти поло­вина верующих. Больше того! В условиях, когда быть атеистом в Америке вызывающе неприлично (во сто крат хуже, чем го­мосексуалистом), 33 % американцев заявили, что проголосова­ли бы за кандидата, который не верит в бога. Поэтому в усло­виях современной религиозной Америки запросто можно встретить политика, который будет поддерживать аборты или однополые браки из политических соображений, будучи при этом, как ревностный христианин, их убежденным противни­ком. Вера отдельно, реальный мир отдельно.

О том, насколько отличается американская религиозность от нашей, лучше всего расскажут наблюдения пожившего в Америке русского верующего блоггера, как-то попавшиеся мне в Интернете:

«Из личного опыта знаю, что протестант западный и проте­стант из наших людей, это два разных протестанта. Я часто и много общался с так называемыми “сектантами”. Некоторые наши протестанты в разговоре со мной часто нервничали и вели себя не свойственно протестантской культуре, то есть агрессивно. Общаясь как-то с американцами-протестантами в разговоре про историю Библии — откуда она появилась и по­чему протестанты принимают “Канон священных книг”, кото­рый, собственно, и есть Библия, а остальные каноны не при­нимают и почему решения соборов не признают, — в общем, рассказывая все то, отчего многие протестанты из наших теря­ют контроль и начинают заметно нервничать, я не раз наблю­дал, что американцы даже бровью не ведут. Они совершенно спокойно и невозмутимо мне отвечают: мы вам, православным, очень благодарны за Библию и помолимся о вас Богу, но мы...

И дальше начинают рассказывать то, что хотят рассказать. Та­кое я видел только в американцах, больше нигде, даже верую­щие европейцы и те выходят часто из себя.

Честно говоря, я порой не берусь начинать дискуссию со своими братьями и сестрами во Христе, православными хри­стианами, так как побаиваюсь. Даже какое-то небольшое несо­гласие по какому-то мелкому вопросу может привести к страш­ной ссоре, обидам на долгое время. Все дело в том, что нет у нас культуры спора, нет дискуссии и никогда не было. Никогда не было возможности, не опасаясь за личную безопас­ность, поспорить о важных вопросах».

Поняли?

Нерв из этого зуба удален. Не болит! Не живой. Но и не протез. Хотя постепенно в него превращается. Убили нерв, прочистили каналы, обточили, ввернули штифт, сверху короночку накинули — блестящую и красивую, в цвет. Не отли­чишь!..

Вот это равнодушное спокойствие и позволило американ­ской вере выжить в условиях современного мира. Эта вера хо­лостая. Мы же помним, что вера — оружие. Так вот, американ­ская вера — это выхолощенное оружие, которое не стреляет. Змея с вырванным жалом. Очень поверхностная вера. Легкая, как попкорн. Их вера не затрагивает эмоциональных глубин души и является просто рудиментарной мировоззренческой картиной. Вас эмоционально затрагивает количество планет в солнечной системе или порядковый номер кислорода в таб­лице Менделеева? Вот и американцев не очень затрагивает тот «факт», что Землю создал бог. Ну, создал и создал. Они верят в это так же, как вы в то, что Останкинская башня высотой в полкилометра. Вы это прочли, поверили, а сами не мерили.

Почему так случилось?

Из-за истории США. Наш Менделеев, таблицу коего я аб­зацем выше всуе помянул, как-то заметил, что история США повторяет историю Древнего Рима. После него это отмечалось разными наблюдателями очень часто — и в самих США, и вне их. Действительно, обе республики — штатовская и древнерим­ская — похожи. Они пассионарны, многонациональны, лезут со своими войсками в разные страны, чтобы учить дикарей жить... А еще американцы, точно так же, как и римляне, удивительно прагматичны. Они очень сильны в делах практических, вклю­чая массовые зрелища, и не очень сильны в делах «духовно-по­этических», в делах высокой философии и искусства. В антич­ном мире функцию производства философии и прекрасного взяла на себя Греция, которую римляне за это и любили и пре­зирали одновременно. Сегодня же за искусство «отвечает» мяг­котелая полусоциалистическая Европа, а Америка — за техно­логии.

Американский историк Даниэль Бурстин, написавший не­сколько книг о становлении Америки и американского харак­тера, по этому поводу отмечает:

«Условия пустыни, дикой, оторванной от центров науки Старого Света, удаленной от богатейших университетских би­блиотек, отнюдь не благоприятствовали тому, чтобы пуритане, каждодневно подвергавшиеся тысячам тягот и опасностей во враждебной, нецивилизованной Америке, с жаром преда­лись богословским спорам по теоретическим вопросам.

...Пуритане Нового Света сделали кальвинизм точкой от­счета в своих исканиях, но этим и ограничились. Они немед­ленно перевели это учение в плоскость практической жизни. Вплоть до середины XVIII века в Новой Англии не было созда­но ни одного сколь-нибудь значительного произведения в об­ласти теоретического богословия.

И вовсе не оттого, что в Новом Свете невозможно было пи­сать книги. Скорее потому, что богословская теория не входила в круг интересов новоявленных американцев. Место богослов­ских трудов заняли... проповеди, комментарии к библейским текстам, собрания знамений...

Период пуританского расцвета не отмечен ни одним важ­ным диспутом, который можно было бы определить как бого­словский по сути. Разгорались, разумеется, жаркие споры о том, кому надлежит управлять Новой Англией, быть ли гу­бернатором Джону Уинтропу... Есть ли надобность в изме­нении полномочий или принципа представительства различ­ных классов в руководстве общиной, следует ли принимать петицию Чайлда, обозначать ли в статьях закона наказание за те или иные преступления, принадлежит ли ассистентам право вето, стоит ли усиливать представительство в Генераль­ной ассамблее...»

Как видите, весьма набожным пуританам, которые взялись отстраивать на пустом месте государственность, причем не про­сто государственность, а республику, приходилось спешно ре­шать огромную массу практических и не требующих отлага­тельства вопросов, которые полностью вытеснили на пери­ферию сознания вещи второстепенные, типа определения количества чертей, которые могут поместиться на кончике иглы, — длинный спор, на который массу времени убили сред­невековые европейские схоласты.

И мне представляется, что по той же самой причине стали прагматиками и древние римляне, которым после свержения Цезаря на освободившемся ровном месте заново и спешно пришлось отстраивать невиданную ими ранее республиканскую государственность, уравновешивая многочисленные интересы сложными политическими механизмами.

Это сильно «овзрослило» римлян и усложнило их мышле­ние, а перманентная политическая деятельность, в которой те­перь участвовало все население, необходимость убеждать оппо­нентов и электорат бурно развили риторику и логику. Именно поэтому римляне так «сложносочиненно» говорили. Вот для примера одно предложение из речи Цицерона о земельном за­конопроекте для Римской республики, который выдвинул на­родный трибун Публий Сервилий Рулл:

«Искренно заверяю вас, квириты, что я приступил к чтению и изучению закона с желанием — если найду его пригодным и полезным вам — быть его сторонником и способствовать его проведению, ведь не по велению природы, не по склонности к распрям и не по какой-то застарелой ненависти ведется ис­кони война между консульством и трибунатом, а потому, что бесчестным народным трибунам честные и храбрые консулы очень часто противодействовали, да и народные трибуны своей властью не раз давали отпор произволу консулов».

А вот речь Джона Уинтропа — политического деятеля моло­дой североамериканской республики, тоже всего одно предло­жение:

«Если мы заподозрим и на печальном опыте убедимся, что его воззрения таковы, что, будучи высказываемы, станут несо­вместимы с общим миром, разве не вправе мы, блюдя этот мир, отдалить от себя тех, кто дерзнет встать на его сторону и заронит в души нестойких яд подобных вредоносных со­блазнов?»

...Ах, сейчас таких ораторов уже не выпускают! Потому что нынешняя публика с клиповым мышлением за подобными словесными эквилибрами может просто не уследить...

Америка, как я уже говорил, страна с сильной конкурент­ностью. А в условиях жесткой конкурентной среды непрагматику выжить просто невозможно. Потому что повышенная конкурентность есть не что иное, как отбор на повышенный прагматизм. В обществе более богатом, чем были ранние Сое­диненные Штаты, более социалистическом, патерналистском или монархическом, где под сенью государя кое-кому не надо каждую минуту бороться за копейку, чтобы выжить, можно по­зволить себе витать в эмпиреях и пускаться в философствова­ния. А Америка начиналась на голом месте.

Именно поэтому в Америке долгое время не было филосо­фов и богословов. Ведь что есть богословие? Пустое рассусоливание на ровном месте. Народу это не надо! Народу нужны за­жигательные речи, простые ритуалы и конкретные установки на каждый день. Никто не будет слушать умствования бездель­ных лоботрясов. Поэтому американские проповедники — не лоботрясы, они люди дела! Они привлекают клиентуру. А фи­лософскими рассуждениями о природе Святой Троицы никого не привлечешь. У людей нет на это ни времени, ни сил, ни ин­теллекта. Извольте, дорогой поп, сделать людям приятное за то время, которое они для вас выделили, и скажите спасибо.

Большое спасибо, Америка! Ты сделала из религии погре­мушку!

Политическая прагматичность выдавила из общественного котла избыточное мудрствование богословия. Да, честно го­воря, протестанты по самому характеру своей религиозности и не были особенно склонны к вычурности. Напомню, что протестантизм отрицает привычную католикам и православ­ным пышную религиозную обрядность и всяческие убранства в храме. Протестантские церкви - сама скромность. Отсюда сугубый прагматизм американской веры. Если европейская ре­лигия — это жирный романтический торт на крови, то амери­канская — сухая буханка.

Так исторически складывалась американская религиоз­ность. А что сейчас?

О! Сейчас эта буханка превратилась в почти невесомый и почти полезный для здоровья хлебец с различными вкусовы­ми добавками. И вот почему...

Сложные теологические конструкты и высшие материи простых пастухов с кольтами никогда не интересовали — в этой стране у богословов-теоретиков просто не было аудитории. Нет ее и сейчас. В условиях жесткой конкуренции на религиозном рынке, если вы предлагаете публике невкусный товар, вы про­горите. Потому что публике нравится нечто легкосъедобное и быстро усваиваемое. Философский трактат или сложную ре­лигиозную практику у вас никто не купит: клиент просто уйдет к другому продавцу, упаковка которого выглядит привлекатель­нее и о которую хотя бы рук не занозишь. Религия — это деше­вый массовый психотерапевт, а если вы будете грузить клиента «религиозным фрейдизмом» вместо раздачи простых рецептов и указаний, рынок выметет вас вон.

Результат: на свободном рынке выживают только «легкие» религии.

Догматы веры? Тонкая ниточка апостольского преемства? Сущность Духа Святого?.. Этого простой американец не пони­мает, не знает и знать не хочет. Зачем домохозяйке знать осно­вы электротехники? Ей нужно знать, где находится розетка! Пусть в специальных вопросах разбираются специалисты. А простые потребители веры должны исполнять несложные те­лодвижения — особым образом сложив руки, произнести за­клинание перед обедом, а в воскресенье сходить в церковь. Желательно там не уснуть.

Покопайтесь в Интернете, там можно найти развернутые бизнес-планы и бизнес-стратегии по продвижению различных американских церквей. Они концептуально ничем не отлича­ются от маркетинговых планов продвижения любых других то­варов и услуг. И этого никто не стесняется, планы захвата рын­ка лежат в открытом доступе, церкви ими гордятся.

— Я вам плачу, святой отец, немаленькие деньги! А вы меня заставляете спасения ради каждый вечер отбивать по двести поклонов! Я, между прочим, работаю, и когда прихожу домой, у меня ноги буквально отваливаются! В соседней церкви, меж­ду прочим, поклоны бить на заставляют! И взносы там, кстати говоря, поменьше, чем у вас. Да, мне туда ехать на два квартала дальше на моем старом «кадиллаке». Так что из-за лишних трат на бензин тож на тож и выйдет. Но там хоть поклоны бить не придется!

— Хорошо, сын мой. Поклоны отменяются. Просто три раза перед едой вот так вот щелкайте пальцами. Попробуйте-ка... Отлично!

— И все?

— И все! А раз в неделю — в церковь, как всегда.

— И я реально спасусь?

— Зуб даю! Поверь профессионалу, сынок, не ты первый, не ты последний. А если не спасешься, деньги вернем. Но пока еще претензий не поступало.

Вот что рынок животворящий делает!..

В результате от религии в США осталась одна внешняя обо­лочка.

Как определить, правильно ли ты живешь и угоден ли го­споду? Блин, да элементарно! Трудись упорно, вот и все. Если будешь много и упорно работать, станешь хорошо жить, а зна­чит, господь будет тобой доволен. Хорошая, сытая, а лучше бо­гатая жизнь — верный знак жизни праведной.

Таким образом, в практической плоскости на место бога в Америке встал доллар. Он явился земной проекцией небесно­го света. Ради него люди работают, и он дарует им хорошую жизнь.

И здесь американцы тоже напоминают римлян. Последние совершали жертвоприношения, а взамен с детской серьезно­стью требовали от богов ответной услуги и порой даже обижа­лись, если таковая оказана не была. Это были отношения мены.

Американская религиозность — это «религиозность-лайт», не требующая духовных подвигов, но лишь внешних телодви­жений. Религия выходного дня.

Удаление из яичка религии его мягкой ядовитой сердцеви­ны с сохранением пустой оболочки сработало, позволив рели­гии выжить и не слишком сильно тормозить технический про­гресс — по крайней мере в той области, которая не касается ге­нетической модернизации самого человека.