Объект социологического и социально-психологического исследования

 

§ 1. Социокультурная типология любви

и сексуальности

 

Любовь можно рассматривать с позиций искусства и науки. Искусство представляет любовь как явление единичное и поэтому имеет возможность глубоко, взволнованно и, главное, образно показать переживания героев. Именно литература всегда исследовала человеческие чувства.

В любви нет стандартов, нет ничего тоньше и деликатнее интимных человеческих отношений и ничего загадочнее. Поэтому порой кажется, что любовь—удел избранных. Такой взгляд высказывает Назанский в диалоге с Ромашовым в повести А. И. Куприна «Поединок»: «Природа, как и во всем, распорядилась гениально. То-то и дело, что для поручика Дица вслед за любовью идет брезгливость и пресыщение, а для Данте вся любовь—прелесть, очарование, весна! Нет, нет, не думайте: я говорю о любви в самом прямом, телесном смысле. Но она—удел избранных. Вот вам пример: все люди обладают музыкальным слухом, но у миллионов он, как у рыбы трески или как у штабс-капитана Васильченки, а один из этого миллиона— Бетховен. Так во всем: в поэзии, в художестве, в мудрости... И любовь, говорю я вам, имеет свои вершины, доступные лишь единицам из миллионов».¹

Рождение любовного чувства—тайна. Искусство в какой-то мере приподнимает завесу над нем, что происходит в душе любящего. «В какой-то мере»—потому что каждое чувство индивидуально, уникально.

Наука подходит к любви как к социальному чувству, т. е. она выясняет то общее, что характеризует отношения между полами.

Теории эротико- сексуальных отношений между мужчиной и женциной. Известный американский социолог Энтони Г идденс, видимо, не случайно начинает свой учебник «Социологии»... с любви.Да, да, с нее. После краткого обращения к студентам и нескольких слов о том, как пользоваться книгой, автор открывает первую главу первой части «Введение в социологию»—фрагментом «Любовь и брак». Как это ни странно, но ответ на вопрос: «О чем рассказывает социология?» связывается с ответом на другой конкретный вопрос: «Почему люди любят и женятся?» Ответу на этот вопрос и посвящен сюжет «Любовь и брак». В нем Гидденс рассматривает понятия любви и брака, дает краткую историю вопроса от первобытной эпохи и средневековья до наших дней.

Почему вдруг в самом начале учебника социолог заговорил о любви?—задает вопрос в предисловии к учебнику проф. Г. Е. Зборовский. Да потому, что он учитывает возраст своей аудитории. Любовь как социальный феномен ближе и понятнее студенческой молодежи, чем что-либо другое. Быть может, это самое сильное и целостное отношение, которое она успела перенять на своем пока еще очень небольшом социальном опыте. Но в нем аккумулирован весь спектр общественных отношений. Любовь, семья, брак—не это ли исходная клеточка социальных связей?

Гидденсу важно было начать разговор с примера таких отношений, которые особенно близки и понятны студенчеству, чтобы от их анализа перейти к широкому обобщению. Ведь автор определяет социологию как «учение о человеческой социальной жизни, группах и обществах», а на приведенном примере очень удобно показать восприятие мира, социальных процессов, межличностных отношений, человеческого поведения.²

Любовь каждого поколения отражает в себе черты и времени, и психологии людей, несет на себе отпечаток условий жизни и нравственно-эстетических принципов, сложившихся в данном обществе.

Любовь—это отношение. Любить—значит по-особому относится к любимому человеку.

В этике и философии любовь понимается «как такое отношение между людьми, когда один человек рассматривает другого как близкого, родственного самому себе и тем или иным об>ра-зом отождествляет себя с ним: испытывает потребность к объединению и сближению; отождествляет с ним свои собственные интересы и устремления; добровольно физически и духовно отдает себя другому и стремится взаимно обладать им».³

Любовь предполагает взаимность, страсть, моральную ответственность за благополучие другого человека.

Справедливо говорят, что истинная любовь всегда действенная, жизнеутверждающая, а не разрушающая. Иначе это не любовь, а подделка. Настоящая любовь—это высший взлет духовности. Не случайно в ходе социологических опросов подавляющее большинство юношей и девушек называют любовь одной из высших жизненных ценностей.

В 1990 г. по методике, разработанной лейпцигскими социологами, нами был проведен выборочный опрос 1 492 студентов Москвы, Ленинграда, Нижнего Новгорода, Рязани, Риги и Елгавы. Анкета открывалась вопросом: «Уверены ли Вы, что сегодня еще существует так называемая "большая любовь"»? Ответили утвердительно 84% опрошенных. Девушки были настроены несколько более оптимистично (85%), чем юноши (81%).Следующий вопрос уточнял: «Может ли, по Вашему мнению, эта " большая любовь" просуществовать всю жизнь?» Сказали «да» 57% (63 и 55%).* На вопрос: «Пережили Вы сами такую любовь?» лишь каждый третий респондент—33%—дал утвердительный ответ (40 и 32%).⁴

Во время встречи со студентами Томского педагогического института социологи попросили закончить фразу: «Впервые любить—это значит...». Вот некоторые из ответов: «Понять себя, открыть мир, проявить свой характер в полной мере, выяснить, на что ты способен в самом плохом и в самом хорошем смысле», «... начать полнокровную жизнь»; «... испытать самые сильные и чистые чувства»; «... впервые почувствовать, что жизнь-все-таки прекрасна, это значит—улыбнуться сквозь слезы»; «... стать самым счастливым человеком на свете, ведь первая любовь—это самое светлое чувство»; «... как бы еще раз родиться, смотреть на мир другими глазами, впервые увидеть, что все окружающие тебя люди родны и дороги. И какая необыкновенная, замечательная девчонка, в которую в первый раз был влюблен...»;«... это значит думать только о предмете любви, заботиться о нем, стараться доставлять ему больше радости (положительных эмоций), но в ответ требовать того же. Любить с открытыми глазами, голову не терять»; «... открывать впервые в чужом для себя человеке хорошие, положительные качества»; «... окунуться в мир прекрасного, стать добрее Духом и чище мыслями, любить и понимать мир».

В скобках приведены ответы девушек и юношей.

Несводимость любви к духовной близости мужчины и женщины, с одной стороны, к телесным отношениям между ними— с другой, остро ставит проблему поиска ее истинного смысла.

Согласно немецкому философу А. Шопенгауэру,⁵ индивидуализация любовного чувства у человека есть ни что иное, как хитрость природы. Она «заботится» не только о сохранении человеческого рода, но и о его природном усовершенствовании и возвышении. А для этого недостаточно размножения путем случайного соединения особей разного пола: индивидуально-определенное репродуцирование требует сочетания индивидуально-определенных производителей. У человека в отличие от животного речь идет не столько о прекреации вообще, сколько о воспроизводстве наиболее пригодного для мировых целей потомства. Поэтому конкретное лицо может иметь потомство не от всякого субъекта противоположного пола, а лишь от определенного, который для него особо привлекателен, представляется ему чем-то исключительным, единственными способным дать высшее наслаждение. Это и есть та индивидуализация полового инстинкта, отличающая любовь от влечения животного, тем не менее любовь возникает в человеке вопреки его личным потребностям—как иррациональная роковая страсть, овладевающая индивидом и исчезающая, как мираж, когда в ней минует надобность. Собственно, человек, по мысли Шопенгауэра,— марионетка в предопределенной природно-родовой закономерности.

Противоположный взгляд отстаивал русский философ Вл. Соловьев.⁶ По его мнению, любовь как исключительно индивидуализированное и страстное сексуальное влечение не является средством размножения. Мало того, половая любовь и деторождение находятся между собой в обратном отношении: чем сильнее одно, тем слабее другое.

Любовь—это способность постоянно жить не только в себе, но ив другом. Предмет любви, считает философ, двойствен: во-первых, мы любим то идеальное существо, которое мы должны ввести в наш духовный мир, и, во-вторых, мы любим то природное существо, которое дает живой материал для идеализации. Высшая задача любви заключается в создании истинного человека как свободного единства мужского и женского начал, сохраняющих свою формальную обособленность, но преодолевших свое существенное субкультурное различие.

В 20-х годах зафиксировано большое разнообразие как теоретических, так и практических поисков в области сексуального общения. Но при этом было немало и просто откровенных перегибов, вызывавших справедливое возмущение общественности. Появились, к примеру, проекты декретов о «национализации» женщин. Так, саратовский проект гласил: «С 1 марта 1918 г. отменяется право частного владения женщинами в возрасте от 17 до 32 лет». А проект, опубликованный в одной из газет г. Владимира, предлагал: «После 18-летнего возраста всякая девица объявляется осударственной собственностью. Всякая девица, достигшая 18-летнего возраста и не вышедшая замуж, обязана под страхом строгого взыскания и наказания зарегистрироваться в бюро "Свободной любви"... Мужчинам в возрасте от 19 до 50 лет предоставляется право выбора женщин, записавшихся в бюро, даже без согласия на то последних».⁷

Однако истина, состояла в том, что создателями столь «революционных документов» были, как правило, анархисты. Эти ниспровергатели чувств считали, что любовь—блажь аристократов-бездельников, у них, дескать, не было забот, и они томились от скуки, вот и нашли себе забаву. «Нужно учиться у природы—она не знает усложнений»—громогласно заявляли они.

Многочисленные неверные взгляды на любовь, брак, семью, имевшие хождение в первые годы Советской власти, можно (пользуясь терминологией того времени) разделить на два типа:

1. Теория «бескрылого эроса»: любви нет а есть лишь инстинктивная потребность, которая должна находить удовлетворение без всяких «условностей» так же легко и просто, как утоление жажды. Эта теория получила название теории «стакана воды», сторонники которой пытались выдать ее за марксистскую.

2. Теория «крылатого эроса» отрицала исключительность любви, продолжительную привязанность к любимому человеку, осуждала выделение пары из коллектива.

Авторы этих новоявленных «концепций» рассуждали так. На знамени коммунизма написано: «Свобода!», значит, делай, что хочешь, не отказывай себе ни в чем, долой, всякие условности и сложности, настало время сексуальной революции, которая ведет к установлению диктатуры биологического естества, к освобождению чувства человека от гнета «патологических наростов» буржуазной культуры в виде целомудренности в отношениях между полами, любви, долга, обязанностей брака и семьи.

Они заявляли это от имени пролетариата. На самом же деле выражали люмпен-пролетарскую, босяцкую психологию. «Стыдливость в отношениях между полами,—считали они,— это следствие искажения всего нормального и здорового, и с ней надо вести непримиримую борьбу: прежде всего освободить людей от одежды. Сначала приучить их ходить в трусах, а потом и вообще без всего».⁸

Были и другие крайности. В вышедшей в 1924 г. в Москве книге А. Б. Залкинда «Революция и молодежь» были опубликованы «Двенадцать половых заповедей революционного пролетариата». Сегодня нельзя читать без улыбки предлагавшиеся автором формулировки: «Половая жизнь как неотъемлемая часть прочего боевого арсенала пролетариата»; «Половое влечение к классово-враждебному объекту является таким же извращением, как и половое влечение человека к крокодилу или орангутангу»: «Класс, по целесообразности, имеет право вмешаться в половую жизнь своих членов. Половое должно во всем подчиняться классовому, ничем последнему не мешая, во всем его обслуживая»; «Сублимационные возможности советской общественности, т. е. возможности перевода сексуализированных переживаний на творческие пути, чрезвычайно велики».

А. Б. Залкинд свято верил, что «для организованной перестройки половых норм сейчас самое время. Наша общественность позволяет начать эту перестройку, требует этой перестройки, жадно ждет тех творческих сил, которые освободятся от полового плена после этой перестройки».⁹

Сегодня «открытия» проф. А. Б. Залкинда мы бы назвали призывами к «казарменному социализму».

Опасна грубость бескультурья, но еще более опасна так называемая «культура грубости», когда хамство, цинизм, скотство становятся философией. «Когда-то М. Е. Салтыков-Щедрин пришел в ужас при одной мысли о том, что существует возможность строить романы на одних только половых побуждениях. Но что бы сказал великий сатирик, если бы дожил до нашего времени, когда не только в романах, но и в действительности кое-кто пытается строить жизнь на голом физиологическом чувстве?»—эти горькие слова были сказаны журналистом Ионовым в 1927 г. по поводу очень популярной повести Пантелеймона Романова «Без черемухи».¹⁰

На вульгаризаторские ошибки в толковании проблем любви и семьи, имевшие место в нашей стране в первые годы после революции, любят до сих пор ссылаться буржуазные исследователи, пытающиеся доказать, что марксизм якобы отрицает семью. Но они, как правило, умалчивают, что эти ошибки в свое время были подвергнуты резкой критике, тон которой был задан В. И. Лениным. Популярную в 20-е годы «теорию стакана воды» Ленин называл «совершенно немарксистской и, сверх того, противообщественной», отметив, что в «половой жизни проявляется не только данное природой, но и привнесенное культурой, будь оно возвышенно или низко».¹¹ В. И. Ленин в беседе с Кларой Цеткин подчеркнул: «Важно, чтобы половая любовь развилась и утончилась».¹²

«Это развитие и утончение половой любви под влиянием общего духовного процесса общества,—делает вывод известный исследователь семьи проф. А. Г. Харчев,—постепенно сделают практически невозможным и случайные сожительства, поскольку они в принципе несовместимы ни с чувством гордости мужчин и женщин, ни с чувствами их чести и собственного достоинства, ни даже со стремлением к красоте и порядочности поведения. А так как любовь будет главным и единственным оправданием половой близости как для каждого человека, так и для общественного мнения, то она фактически будет идентична браку. Однако из этого не следует, что брак, возникший из любви, будет регулироваться лишь эмоциями».¹³

Считая морально допустимыми добрачные связи, многие современные молодые люди вместе с тем высоко ценят любовь, взаимную верность, считая их важными условиями брака.

Структурные изменения в культуре сексуального. Анализу эмпирико-социологического материала и теоретических дискуссий о месте сексуальности в культуре 20-х годов посвящено немало работ. В них, в частности, показано, что исследователи послереволюционных лет зафиксировали лишь часть спектра перемен, а именно ту, которая благодаря «взрывному» характеру, легко проявилась. Глубинные же структурные изменения остались вне поля зрения ученых. Очевидно, поэтому временное «затухание» открытого интереса к проблемам пола, произошедшее в следующем десятилетии, было воспринято как торжество единых «коллективных» идеалов. Однако стоило только в середине 60-х годов обобщить результаты выборочных опросов, проведенных среди студентов, молодых рабочих и служащих, как предстала, на первый взгляд, удивительная картина— рассыпались вековые понятия о должном в сексуальном обшении, рухнули «казарменные» идолы.¹⁴

Конечно, половой инстинкт—великая сила, которая пришла к нам из глубины веков. Без нее было бы невозможно продолжение человеческого рода. Но этот инстинкт, считал Маркс, очеловечен совместным трудом и борьбой мужчин и женщин. Отношения мужчины и женщины, к существу другого пола— естественные отношения, но они осуществляются в определенных конкретно-исторических условиях. В интимной жизни веление природы превращается в момент духовного единения. Поэтому К. Маркс обращал особое внимание на духовную сущность любви, брака и резко критиковал тех, кто видел главное в браке лишь в удовлетворении полового влечения. Ибо по тому, как человек любит, как ведет себя по отношению к любимому, можно судить об уровне его духовно-нравственной зрелости.

В последнее время в любовно-половой сфере произошли очень серьезные изменения. Ослабление родительского контроля, более раннее половое созревание, увеличение числа контактов, влияние эротических фильмов.и откровенной порнографии, стремление «самоутвердить» себя в глазах сверстников ранним началом половой жизни формируют у части юношей и девушек иллюзию абсолютной свободы и вседозволенности в сфере интимных отношений.

Да, одним из сильнейших чувств, владеющих человеком, является сексуальность.¹⁵ К сожалению, в наше время «эротическое» стало символом неконтролируемого «сексуального».

Латышская писательница Зента Маурини в одном из эссе заметила: «Пока в нашей культуре еще живо было греческое наследие, не было смысла различать доброе и прекрасное, а отношения между мужчинами и женщинами правил один из самых могущественных богов—Эрот. Он пробуждал тоску по совершенству, и в этом стремлении, из всех природных чувств знакомом только человеку, как слабое существо, так и грешник ощущали себя богами.

Писатели эпохи натурализма с удовлетворением констатировали, что человек абсолютно ничем не отличается от животного: место Эроса занял секс.

Навязчивая сексуализация литературы и кино умножили до высшей степени неспособность любить. Мудрый греческий философ говорил, что в дерьме нет ничего радостного. Но современный человек охотно наслаждается нечистотами».¹⁶ Ну и пусть бы наслаждался в одиночестве, так нет же, он пытается свои вкусы навязать читателям и кинозрителям.

Действительно, эротика—часть любой культуры, но пошлость и порнография с подлинной культурой несовместимы. Известный юрист начала XX в. А. Ф. Кони, узнав, что на Руси появились порнографические открытки, стал бить тревогу, убеждать, что это чуждо славянам.

Рост культуры людей, достижения медицины способствуют гуманизации сексуальных отношений, позволяют людям руководствоваться в принятии решений не страхом перед возможными «последствиями», а другими, более высокими, соображениями. Чем меньше внешних запретов, тем важнее индивидуальный самоконтроль, тем выше ответственность человека за принимаемые решения. Это значит, что человек должен лучше знать себя, свои чувства и вероятные последствия своих поступков.

На обыденном языке сексуальную революцию можно представить как моральную эмансипацию женщин, т. е. переход к единому стандарту поведения для мужчин и женщин, переосмысление нравственно-эмоциональных понятий и ценностей (новое отношение к девственности, тщательный отбор сексуального партнера, рост роли эротического наслаждения и т.п.). И, наконец, становление разнообразных моделей молодежного поведения, которые находят оправдание в массовом сознании.¹⁷

Сексуальная революция, при всех ее отрицательных сторонах,—явление в целом общегуманное. В ходе социологического опроса (1989 г.) студентам 35 вузов страны был задан вопрос:

«Каковы Ваши взгляды на интимные отношения?». Были получены следующие ответы: «Считаю, что они допустимы только в браке или должны приводить к браку»—35%; «Если они возникают на основе любви, то неважно, к чему они приведут»—48%;

«Вполне допускаю свободные, ни к чему не обязывающие отношения»—15%; «Имею другую точку зрения»—2%. С методами регулирования рождаемости знакомы 65% опрошенных.

Принципы, определяющие отношение общества к сексуальности. Итак, можно попытаться сформулировать принципы, определяющие отношение общества к сексуальности: 1) равноправие мужчины и женщины; 2) право человека самостоятельно, без вмешательства извне, устраивать свою личную жизнь;

3) индивидуальная любовь как основа брака; 4) укрепление семьи как ячейки общества, забота о детях.

Зигмунд Фрейд в «Очерках по психологии сексуальности» утверждал, что слишком доступное удовлетворение понижает ценность любовной потребности, препятствие увеличивает возбуждение либидо, и, если естественное сопротивление половому удовлетворению недостаточно, создают условные препятствия, — так делали люди всех времен, чтобы наслаждаться любовью.

Будучи чувством глубоко личным, интимным, любовь—это целый мир, редкость, дар, выпадающий в жизни далеко не каждому. Любовь, как надстройка над всеми глубинными нуждами и чувствами, живет, пока любящие не устают развивать свои отношения.

 

Примечания

 

¹ Куприн А.И. Собр. соч. В 9 т. Т. 4. М., 1971. С.50-51.

² Гиделиc Э. Социология: Учебник. (Реферир. изд.). Челябинск, 1991. С. 15-19.

³ Словарь по этике / Под ред. И. С. Кона. 5^е изд. М., 1983. С. 168.

⁴ См.: Цен ностны и м ир современного студента. (Социологическое исследование) / Под ред. В. Т. Лисовского, Н.С.Слепцова. М., 1992.

⁵ См.: Шопенгауэр А. Метафизика половой любви // Шопенгауэр А. Соч. В 2 т. Т. 2. М., 1901.

⁶ См.: Соловьев Вл. Смысл любви. СПб., 1916.

⁷ Социализация женщин. Пг., 1918. С. 4—6.

⁸Шeкин Н.В. Новый быт, новая семья. М., 1924. С. 41.

⁹Cм.: ЗалкиндА.Б. Революция и молодежь. М., 1924.

¹⁰ Какова же наша молодежь? Сб. статей / Отв. ред. С.П.Гусев. М., 1927. С.112.

¹¹ В оспоминанияоВ.И. Ленине. В 5 т. Т. 5. / Редколл. М. П. Мчед-лов и др. М., 1984. С. 44-45.

¹² Там же. Т. 2. С. 484.

¹³ Харчев А. Г. Брак и семья в СССР. М., 1979. С. 354.

¹⁴ См.: Голод С. И. 1) Изучение половой морали в 20-е годы // Социологические исследования. 1986. №2. С. 152—155; 2) Вопросы семьи и половой морали в дискуссиях 20-х годов // Марксистская этическая мысль в СССР (20-е—первая половина 30-х годов). М., 1989. С. 244-268; Лисовский В.Т. Любовь и нравственность. Л., 1985.

¹⁵ См.: Кон И. С. Введение в сексологию. М., 1988.

¹⁶ Маурини 3. Ложные пути преодоления скуки // Даугава. 1987. №8. С. 103-107.

¹⁷ Голод С. И. Все на борьбу с проституцией // Час пик. 1992. 30 марта

 

 

§ 2. Социология сексуальности:

Современное состояние и тенденции

 

К концу 80-х годов, нет сомнения, произошло осознание общественным мнением важности эротико-сексуальных переживаний в повседневной жизни человека. Но и только. Продвижение в научном познании и реальном освоении опыта настолько мизерно, что фактически трудно уловимо. В самом деле, кроме монографии И. С. Кона «Введение в сексологию» (1988)— исследования науковедческого по замыслу и посему непростого для восприятия, значительных проблемных работ практически нет. Лакуна, естественно, заполнилась разного рода переводной литературой.¹ Тем не менее одну оговорку все же надо сделать: на этом фоне выделяются достижения сексопатологии.

Медикам, без преувеличения, удалось не только активизировать непосредственную лечебную деятельность, но и сделать определенные теоретические обобщения. Здесь достаточно вспомнить исследования А. И. Белкина, Г. С. Васильченко, С. С. Либиха и А. С- Свядоща.² Зададимся вопросом: почему сексопатология оказалось в привилегированном положении? Ответ лежит на поверхности. Врачи, во-первых, имели дело с больными, в положении которых мог оказаться любой индивид, так как не только грипп, но и, скажем, импотенция не предопределяются социальным или брачным статусом человека. Во-вторых,—и это главное—медики, по меньшей мере в открытую, не посягали на культурные и нравственные основы иудео-христианских традиций. В то же время, признав в конечном счете, что проблема изучения сексуальности человека, по сути, комплексная, нельзя было не сделать следующего шага— приступить к междисциплинарному исследованию. Игнорируя этот путь, и сексопатология стала терять темп.

Социокультурные аспекты сексуальности. По-видимому, ни для кого не секрет, что пренебрежение в течение длительного промежутка времени (с конца 20-х до середины 80-х годов) социокультурными аспектами сексуальности связано не со злым умыслом или несостоятельностью социологов, не желавших вмешиваться в частную жизнь обывателя, а с жесткими запретами, налагаемыми институтами власти на эту сферу. К спорадически проводившимся локальным, как правило, методически малограмотным опросам небольших групп молодежи по поводу ориентации на возможность добрачных связей, нельзя относиться серьезно.³ Собственно говоря, дело даже не столько в недостатке эмпирического материала, сколько в важности осмысления происходящих процессов в системе иных, соответствующих эпохе нравственных понятий. Недооценка теоретических изысканий при открывшихся в недавнем прошлом плотно задраенных шлюзах логично привела к пробуждению любопытства к неординарным формам сексуального волеизъявления и пуританству навыворот. Современную российскую ситуацию лаконично характеризуют слова известного мексиканского поэта, философа и культуролога О. Паса, высказанные им относительно США 60-х годов: «Эротический бунт... начавшийся как освобождение, превратился в объект коммерции».⁴ Обратим внимание также на небывалый всплеск интереса к проституции и гомосексуализму.

«Обвал» публикаций о проституции начался с 1986 г. За три года вышло около 40 газетных и журнальных статей. Чаще других данная тема, как ни странно, обсуждалась сатирическим изданием «Крокодил». И другое примечательное обстоятельство—все публицистические, да и большинство так называемых научных сообщений описывали с большей или меньшей обстоятельностью пикантные подробности из быта проституток.⁵ Весь пафос данных публикаций сводился к поиску путей прямого или косвенного воздействия на носительниц «неправедного» поведения. Вновь зазвучали, казалось бы, давно забытые призывы к регламентации или, напротив, аболиционизму. Понимание же генезиса и функционального предназначения института проституции фактически остается вне поля зрения аналитиков, хотя более чем очевидно, что многовековое бытование этого института неслучайно; проституция в числе прочих типов сексуального поведения социально санкционирована.

В связи с осознанием обществом плюрализма чувств и законности любой деятельности устраняется важнейшая опора отрицания непопулярных ценностей и альтернативных форм жизни. Оказывается невозможным утверждать единственный стиль поведения как естественный и нормальный, а иные намерения и действия людей, как неестественные и аморальные—порицать. Признается, коль скоро эти отличия в социальных, экономических, религиозных и сексуальных ценностях не наносят вреда другим, то они имеют право на существование. Само собой разумеется, эта истина, по крайней мере относительно сексуальности, аккумулируется массовым сознанием с большим трудом, что вполне объяснимо. Правовое и нравственное табуированиедискуссий на эту тему тормозило и исследовательскую деятельность. Публикации о мужском гомосексуализме (и то, главным образом, медицинского профиля) появились только в последние 5-6 лет, а о лесбиянках имеется лишь одна научная работа, выполненная еще в 60-е годы.⁶ Одновременно не только приверженцы сексуальных меньшинств, но и специалисты нередко доводят идею «плюрализма» до абсурда, отстаивая, к примеру, возможность и желательность гомогенных браков.

Традиционные сексуальные стереотипы. Сосредоточимся однако, на центральной проблеме—обрисуем картину ге-теросексуальной практики. Прежде всего необходимо еще раз подчеркнуть, что сведения о реальных процессах, происходящих в сексуальном поведении населения России во второй половине текущего столетия, фрагментарны. (Кстати говоря, в нашей стране не появился свой А. Кинзи,⁷ несмотря на общеизвестные достижения в этой области в 10 - 20 х годах. Из тех данных, которыми мы располагаем, репрезентативны—и то лишь для Ленинграда—собранные нами в период между второй половиной 60-х—началом 90-х годов.

Перед первым из обозначенных исследований ставилось достаточно скромная задача: выявить меру укорененности традиционных сексуальных стереотипов. Остановимся вкратце на основных сюжетах.

В 1964/65 учебном г. были опрошены 500 студентов (мужчин и женщин поровну), обучавшихся в 10 вузах. Юноши и девушки в числе прочего высказали свое отношение к добрачным сексуальным связям: 45% оправдывали такие контакты, 33% заняли нейтральную позицию (отнеслись «неопределенно») и, 22% осудили их безоговорочно. Студенты, стало быть, придерживались разнохарактерных ориентации, но тем не менее превалировала оправдывающая, традиционную разделяла пятая часть респондентов. Зафиксированная структура суждений, разумеется, требовала подтверждения своей воспроизводимости. С этой целью через семь лет был осуществлен повторный опрос 500 человек, обучавшихся в тех же институтах. Ответы распределялись так: оправдывали добрачные сексуальные контакты 47%, нейтральной позиции придерживались 39% и осуждали— 14%. Итак, имеются веские основания для констатации устойчивости соотношения оценок. Обращает на себя внимание и интенсивность переосмысления взгляда на возможность добрачной сексуальной практики среди женщин: среди студенток доля оправдывающих в 1965 г. составляла 38%, а в 1972 г. — 48%; осуждающих соответственно 29 и 17%. Направленность изменений сохранилась и в последующие годы. В 90-91-х годах, апробируя новую методику, мы опросили 100 молодых женщин. Среди них оказалось 75% оправдывающих добрачные отношения и только 8% их осуждающих.

Для более объемного представления о моральной подоплеке сексуальной деятельности проясним побуждения, сдерживающие психосоматически зрелых людей от ее реализации до правового заключения брака. Безусловно, отказ от действия есть также поступок и одновременно нравственная позиция. Имеются все основания полагать, что если бы были опрошены адепты патерналистской культуры, то они назвали бы в качестве главного принципа, сдерживающего реализацию сексуальной потребности—«моральные соображения»; ибо единомыслие— стержень любой авторитарной системы. Каковы же реалии уходящего века?

Эмпирические данные вскрыли многообразие ограничителей. И тем не менее ведущей для всех категорий населения во все годы наблюдений, как и в традиционном обществе, остается мораль. У женщин, к примеру, доля обозначенного фактора на протяжении трех последних десятилетий не опускалась ниже 70%. Правда, нельзя забывать при этом о меняющемся смысле рассматриваемого понятия. Моральное поведение в патриархальном обществе означало безусловный запрет (в первую очередь налагаемый на женщин) любых сексуальных связей вне рамок брака; сегодня же нравственность сопрягается, как правило, с избирательностью. Ведь и впрямь вовлечение в любовные отношения по меньшей мере не осуждается как для мужчин, так и для женщин независимо от их брачного статуса.

Все остальные мотивы сдерживания не только не имеют ничего общего с табу, но подчас входят с ним в прямое противоречие. И, пожалуй, самое показательное—«отсутствие случая». Молодые люди (52% юношей и 15% девушек) попросту уже готовы переступить «запретную черту», и они не задумываясь это сделают, как только предоставится подходящий случай, скажем, комфортная бытовая или «застольная» ситуация. Среди других мотивов сдерживания назовем «страх забеременеть» (за три десятилетия этот показатель вырос с 11 до 24%; Россия по освоению контрацепции остается по-прежнему на европейских задворках), «боязнь заразиться венболезнью» (от 3 до 17%) и «отсутствие сексуальной потребности» (на него, как правило указывают девственницы—от 33 до 46%). И еще одно свидетельство «особого российского менталитета»—впервые в выборке 90- годов, да и то в самом минимальном объеме, появилось указание на угрозу заражения СПИДом.

Установлена сопряженность между мотивами сдерживания и ориентациями молодых людей на возможность сексуальных связей до заключения брака. Коротко говоря, во всех трех студенческих подвыборках ведущие факторы тождественны, однако их место в иерархии определяется нравственной позицией.

Обратимся теперь к основным показателям реальной практики. Данные о вербальном и актуальном поведении открывают возможность установить меру их согласованности. Так, среди студентов (опросы 1965 и 1972 гг.), склонных к оправдыванию добрачных сексуальных контактов, их имело почти 80%, среди молодых рабочих (1974 г.)—86%. Парадоксальным выглядит нравственный облик «осуждающих»: около половины из них хотя бы однажды вступали в добрачные сексуальные контакты. Ясно одно, нет оснований сомневаться в том, что сексуальная активность возрастает по мере отхода от жестких стереотипов.

В актуальном поведении более динамичные перемены также наблюдаются у женщин: в 1965 г. вовлеченность в добрачные связи отметили 80% мужчин против 38% женщин; в 1972 г. соответственно 78 и 45%; в конце 70-х—начале 80-х годов—84 к 61% (ситуация воссоздана на основе ретроспективного опроса 250 человек, состоявших в браке и имевших высшее образование, т. е. студентов конца 70-х), а к началу 90-х годов доля женщин, указавших на наличие таких связей, возросла до 80%. Иными словами, в течение анализируемого периода вовлеченность женщин в сексуальные отношения выросла более чем вдвое. За тот же период снизился и модальный возраст начала активности. Так, в двух студенческих выборках (1965, 1972 гг.) зафиксирована наибольшая частота вовлеченности девушек в сексуальные связи в промежутке между 19 и 21 годом (около 53%), к началу 80-х годов обозначенная группа, несмотря на сокращение ее удельного веса на семь пунктов, по-прежнему оставалась репрезентативной.

В последующие десять лет зафиксирована неизменность тенденций—удельный вес понижается до 33%, что в конечном счете и способствовало сдвигу модальности к группе 16 - 18-летних (36%). Кстати, склонность к раннему вступлению в сексуальные отношения с начала 90-годов прослеживается и медиками. Московский венеролог О.К.Лосева с коллегами опросили 120 девушек 14-18 лет, из числа которых 60 лечились по поводу сифилиса (основная группа), другие 60 учились в медицинском училище (контрольная группа). Оказалось, что в промежутке 14-16 лет начали сексуальную жизнь 60% респонденток из основной подвыборки и около 30% из контрольной. Вовлеченность в эти связи сопровождалась значительным числом случайных контактов (соответственно у 50 и 25%) и частой сменой партнеров (так, не менее пяти мужчин имели в первой группе 74%, во второй—30%).⁸

Супружеская сексуальность. Широкое распространение не только в повседневном, но и научном языке понятий «добрачные» и «внебрачные» отношения, по всей видимости, следствие понимания брака как единственного легитимного пространства, в котором возможна реализация сексуальной потенции. Предназначение брака, право же, в ином. Сколько-нибудь убедительная аргументация высказанного положения увела бы в сторону. Наша задача более конкретна: предъявить состояние и динамику супружеской сексуальности. Воспользуемся для этого результатами двух опросов семейных пар (1981 и 1990 гг., каждый раз по 500 человек), проведенных в Ленинграде. Но сперва несколько предваряющих слов.

Полученные данные показали достаточно высокую удовлетворенность браком. Скорее всего, это связано с тем, что опрашивались супружеские пары. Так, мужчины, «максимально удовлетворенные браком», составляли в 1981 г. 47,5%, а в 1990 г.—49,4% (различия статистически незначимы). В то же время доля неудовлетворенных браком оказалась символической: 6,4% в 1981 г. и 4,8% в 1990 г. Надо сказать, что мужчины, согласно многим опросам, в большей мере удовлетворены браком, чем женщины.

Первое впечатление от рассматриваемых данных таково: выявлена прямая и тесная связь между брачной и сексуальной удовлетворенностью. Точнее, среди максимально удовлетворенных браком превалируют супруги, достигающие психосоматического удовольствия (оргазма), тогда как брачной неудовлетворенности в своем большинстве сопутствует эмоциональное безразличие, а порой даже физическая неприязнь.*

Вместе с тем не<