Угличское следственное дело 1591 Г. Л. 28. Цгада

приступа «объел руки Ондрееве, доч­ке Нагова, одва у него... отнели». Ан­дрей Нагой подтвердил это, сказав, что Дмитрий «ныне в великое говенье у дочери его руки переел», а прежде «руки едал» и у него, и у «жильцов», и у постельниц: царевича «как станут держать, и он в те поры ест в нецы­венье, за что попадетца». О том же го­ворила и вдова Битяговского: «Мно­гажды бывало, как ево (Дмитрия.— Р. С.) станет бити тот недуг и станут ево держати Ондрей Нагой и кор­милица и боярони, и он... им руки кусал или, за что ухватит зубом, то отъест».

Последний приступ эпилепсии у царевича длился несколько дней. Он начался во вторник. На третий день царевичу «маленко стало полехче» и мать взяла его к обедне, а потом отпу­стила на двор погулять. В субботу Дмитрий второй раз вышел на про­гулку, и тут у него внезапно возобно­вился приступ ¹².

Во-вторых, версия о самоубийстве предполагала, что царевич в момент приступа забавлялся с ножичком. Свидетели описали забаву подробней­шим образом: царевич «играл через черту ножом», «тыкал ножом», «хо­дил по двору, тешился сваею (остро­конечный нож.— Р. С.) в колцо». Правила игры были несложными: в очерченный на земле круг игравшие поочередно втыкали нож, который следовало взять за острие лезвием вверх и метнуть так ловко, чтобы он, описав в воздухе круг, воткнулся в землю торчком. Следовательно, когда с царевичем случился припадок, в ру­ке у него был остроконечный нож. «Жильцы», стоявшие подле Дмитрия, показали, что он «набросился на нож». Василиса Волохова описала слу-

Глава 7. Дело Нагих

чившееся еще точнее: «...бросило его о землю, и тут царевич сам себя но­жем поколол в горло». Остальные оче­видцы утверждали, что царевич поко­лолся, «бьючися» или «летячи» на землю ¹³. Таким образом, все очевид­цы гибели Дмитрия единодушно утверждали, что эпилептик уколол себя в горло, и расходились только в одном: в какой именно момент царе­вич укололся — при падении или во время конвульсий на земле. Могла ли небольшая рана повлечь за собой ги­бель ребенка? На шее непосредствен­но под кожным покровом находятся сонная артерия и яремная вена. При повреждении одного из этих сосудов смертельный исход неизбежен. Про­кол яремной вены влечет за собой почти мгновенную смерть, при крово­течении из сонной артерии агония мо­жет затянуться.

Среди иностранцев наибольшую осведомленность в обстоятельствах ги­бели Дмитрия проявили австриец Л. Паули и англичанин Д. Горсей. В 1595 г. Паули писал из Москвы в Вену: «Между тем случилось так, что брат великого князя Дмитрий, кото­рому шел двенадцатый год и резиден­ция которого находилась в Угличе, по­гиб (лишился жизни)» ¹⁴. Осторож­ное свидетельство австрийца допуска­ет двоякое толкование, хотя и не со­держит прямого намека на убийство угличского князя.

Значительно большей определен­ностью отличается письмо посланни­ка Д. Горсея. Волею случая Горсей оказался в мае 1591 г. неподалеку от Углича. В письме из Ярославля в Лондон от 10 июня 1591 г. Горсей конфиденциально сообщил лорду Бэр­ли, что девятилетний царевич «был жестоко и изменнически убит: ему пе-

ререзали горло в присутствии его дорогой матери императрицы...» ¹⁵. Я. С. Лурье, впервые опубликовавший письмо, считал его важным докумен­том ввиду беспристрастности Горсея в вопросе об угличских событиях. Что­бы оценить информацию Горсея, надо возможно точнее определить ее источ­ник. В мемуарах англичанина есть многозначительный эпизод, касаю­щийся его пребывания в Ярославле. Однажды глухой ночью Горсея раз­будил стук в ворота, и при свете лу­ны он увидел подле изгороди хорошо известного ему А. Ф. Нагого. Нагой поведал «другу», что «царевич Дмит­рий скончался, в шестом часу дьяки перерезали ему горло, слуга одного из них сознался под пыткой, что они по­сланы Борисом, царица отравлена и при смерти...», и попросил какого-ни­будь снадобья для нее¹⁶. «Записки» Горсея, несомненно, свидетельствуют о том, что его письмо от 10 июня 1591 г. лишь воспроизвело версию На­гих об убийстве Дмитрия.

Несмотря на полноту и ясность свидетельских показаний угличского дела, многие историки выражали сом­нения по поводу их достоверности. Два обстоятельства полностью обес­ценивали «обыск» в их глазах. Через семь лет после смерти Дмитрия коро­на досталась Годунову. Считая такой исход дела заранее предопределенным, историки оказывались в плену ретрос­пективного подхода и выражали уве­ренность в том, что устранение по­следнего отпрыска московской динас­тии расчистило путь к трону Борису Годунову. Правитель помешал следст­вию выяснить истину. Угличан по­средством пыток вынудили дать пока­зания насчет нечаянной смерти закон­ного наследника престола.

Глава 7. Дело Нагих

Угличское следственное дело 1591 г.,

Л. 51. ЦГАДА

В действительности за семь лет до смерти Федора никто не мог предска­зать в точности, кому достанется мос­ковская корона. Наибольшими права­ми на трон обладал не Годунов а двоюродный брат царя Федор Рома­нов. Мир и согласие между правите­лем и Романовым в период угличско­го кризиса лучше всего доказывают, что династический вопрос был в то время не слишком злободневным. Цар­ская семья надеялась на рождение на­следника, и не без оснований; спустя год Ирина Годунова родила дочь.

Доказывая предвзятость следст­венного дела, историки ссылаются на жестокое наказание посадских лю­дей— угличан¹⁷. Гонения на угличан подробно описаны в «Сказании Ав­раамия Палицына», «Сказании о Са­мозванце» и в других поздних источ­никах, составленных много десятиле­тий спустя на основании воспомина­ний и слухов. Они могут дать лишь приблизительное представление о по­следовательности событий. В углич­ском судном деле, основанном на по­казаниях очевидцев, нет и намека на аресты или применение пыток комис­сией Шуйского. В виде исключения следователи арестовали царицына ко­нюха, что и было оговорено в прото­колах допросов. Свидетели обличили конюха в краже вещей убитого Битя­говского. Угличан подвергли пресле­дованиям, после того как Шуйский до­ложил в Москве о результатах рас­следования причин гибели Дмитрия и власти учинили новое расследование об измене Нагих и поджоге Москвы.

Оппозиция пыталась использовать гибель Дмитрия, чтобы опорочить правителя Бориса Годунова и добить­ся его отстранения от власти. Едва весть об «убийстве» царевича Дмит-

Глава 7. Дело Нагих

рия достигла Ярославля, противники Бориса распорядились среди ночи бить в колокола. Поднятым с постели жителям объявили, что сына благо­верного царя Ивана предательски за­резали подосланные убийцы. Подняв­шие ночную тревогу люди рассчиты­вали, что ярославцы последуют при­меру угличан, но они ошиблись в сво­их расчетах. Д. Горсей находился в Ярославле и описал происшествие как очевидец. Он не назвал по имени ини­циаторов обращения к посаду, но из его рассказа можно заключить, что инициатива исходила от Нагих. На­ходившийся в ярославской ссылке А. Ф. Нагой первым получил от братьев весть о гибели Дмитрия и тот­час явился к Горсею за снадобьями для своей племянницы Марии Нагой. Затем ударил набат.

Главной ареной борьбы между Го­дуновым и оппозицией стала Москва. Положение в столице приобрело тре­вожный, даже критический характер задолго до смерти Дмитрия. На мос­ковских улицах со 2 мая появились военные отряды, получившие приказ «беречь город от огня и ото всякого воровства». Охрана порядка в Моск­ве была возложена на знатных дворян князя В. П. Туренина, А. Ф. Голови­на, князя В. Г. Звенигородского и др.¹⁸ Власти не забыли о недавних народных волнениях, когда им приш­лось сидеть в Кремле «в осаде», и со страхом ждали повторения «воровст­ва». Народное недовольство могло вырваться наружу в любой момент.

Тревога по поводу народного воз­мущения усугублялась внешнеполити­ческим кризисом. Крым и Швеция угрожали России одновременным на­падением с юга и севера. В начале го­да шведы сконцентрировали свою ар-