Глава 8. Внешнеполитические успехи

Сибирские племена. С. Ремезов, БАН 98

Глава 8. Внешнеполитические успехи

Сбор дани в Сибири. С. Ремезов. БАН 99

Глава 8. Внешнеполитические успехи

востоке. За Уральским хребтом рус­ские утвердились не сразу. Ни Ерма­ку, ни посланным ему на помощь вое­водам не удалось закрепиться в сто­лице Сибирского ханства. Лишь при Борисе Годунове Москва смогла проч­но утвердиться в Сибири ⁴².

Соперник Кучума Сеид-хан, вос­пользовавшись победами Ермака, за­хватил власть в Сибирском ханстве и продержался в Искере до 1587 г. Вое­вода Д. Чулков выстроил неподалеку от Искера укрепленный острог То­больск ⁴³. Сеид-хан вскоре был пленен, а столица ханства окончательно запу­стела. Кучум пытался продолжать борьбу, но потерпел поражение и бе-

жал в Барабинские степи. Чтобы прочно обосноваться в Сибири, рус­ские выстроили в бассейне Оби и Ир­тыша множество укрепленных острож­ков. В глухих таежных местах возник­ли городки Березов, Обдорск, Сургут, Нарым, Тара. Летом 1598 г. станови­ща Кучума подверглись окончатель­ному разгрому. Воеводы, быстро про­двинувшись в глубь Барабинских сте­пей, внезапно напали на ханскую став­ку. Согласно официальным заявлени­ям русского правительства, воеводы пленили множество мурз и побили до 10 тыс. татар⁴⁴. Сибирское ханство перестало существовать и угрожать русским владениям.

 

 

Глава 9

КАБАЛА И БАРЩИНА

Значительную часть населения в новгородском поместье составляли помещичьи «люди», обрабатывавшие барскую пашню и служившие при бар­ском дворе. Их связывали с феода­лами различные формы зависимости. Личные архивы новгородских поме­щиков XVI в. не сохранились до на­ших дней, но их следы можно обнару­жить в записных и кабальных книгах по Новгороду за 90-е годы XVI в. В связи с обязательной регистрацией «крепостей» на холопов и кабальных людей, проведенной властями в кон­це XVI в., новгородские помещики представили в съезжую избу все имев­шиеся в их распоряжении документы, удостоверявшие их право на «людей», включая духовные, деловые и холопьи грамоты, служилые кабалы. Помещи­ки, чьи предки водворились на новго­родских землях при Иване III, заре­гистрировали все свои «крепости», на­копившиеся в их личных архивах в течение века. Тщательное сопоставле­ние документов помещичьих архивов, отразившихся в поздних записных книгах, с последовательными описа­ниями земельных владений тех же по­мещиков в писцовых книгах позволя­ет реконструировать историю «двора» ряда новгородских феодалов с боль­шой степенью точности и полноты.

Дворяне Новокрещеновы владели новгородским поместьем с конца XV до начала XVII в. Ранние документы из их «архива» восходят к 70—80-м годам XV в., поздние — к 90-м годам XVI в. Сохранились описания их по­местий в писцовых и «отдельных» книгах. Все это позволяет проследить состав помещичьего «двора» на про­тяжении века. В 1472—1473 гг. Фе­дор Новокрещенов составил духовную грамоту, на основании которой его наследники поделили дворню: «По приказу и по духовной мужа своего,

Глава 9. Кабала и барщина

Федора Новокшенаго, Огрофена Фе­дорова, жена Новокшенова, да Федо­ровы дети Новокшенова по приказу отца своего, Федора, Олексей, да Иван, да Яков, да Григорий, да Бо­рис поделили со своей матерью, с Огрофеною, людьми отца своего Фе­доровыми холопи и робами». Старший сын Федора, Иван Новокрещенов, по­лучил поместье в Водской пятине и в 80—90-х годах XV в. осел на зем­ле: выстроил себе «большой двор» в сельце Холуи и завел барскую паш­ню — около 48 десятин в трех полях. Старая дворня — несколько унасле­дованных от отца холопов и «роб» — не удовлетворяла помещика, и он на­брал себе новую. В 1501 г. ему про­дался Д. Якушев: «...а взял на собе у него 2 рубля, а за те деньги дался в селцо Холуи на ключ, а по ключу в холопи». На протяжении трех де­сятилетий помещик сделал следую­щие приобретения: за 3 руб. ку­пил «в полницу» Ф. Савелова, за 5 руб.— И. Андреева с женой, за 2 руб.— К. Бугарова, за 2 руб.— И. Савелова, за 2½ руб.— «робу» Арину с дочерью, за 3 руб.— А. Ма­нуйлова, за 1½ руб.— «робу» Мавру, за 1 руб.— двух детей новгородца, Федотку и Обросимка, за 3 руб.— К. Лутьянова, за 2 руб.— второго ключника и, наконец, за 2 руб.— Б. Васюкова ¹. На протяжении 1488—1511 гг. помещик истратил на покупку холопов 16,5 новгородских рублей.

Сын и наследник помещика, А. И. Новокрещенов, продолжил де­ло отца. В 1554 г. он купил «в полни­цу» двух братьев, дав за них 3 руб., в 1567 г. приобрел себе в сельцо Холуи нового ключника Давидко, который «по докладной в холопи...

продался и 2 рубли на себе денег взял» ².

Сын Афанасия Воин Новокреще­нов не получил от отца сельцо Холуи и вынужден был самостоятельно устраивать свою судьбу. После раз­рухи 70-х годов помещичья семья растеряла почти всю старую дворню. По старинным полным грамотам, у В. А. Новокрещенова жило всего че­тыре человека: один холоп и три «жонки-робы». Новая дворня, набран­ная помещиком в 80—90-х годах, со­стояла исключительно из кабальных людей. Вот перечень приобретений В. Новокрещенова: в 1585 г.— 1 ка­бальный (7 руб.); в 1588 г.— 1 ка­бальный с женой (?); в 1589г.— 1 ка­бальный с сыном (5 руб.), 1 кабаль­ный (5 руб.), 1 кабальный с женой (5 руб.); в 1591 г.— 1 кабальный с женой (5 руб.), 1 кабальный (5 руб.); в 1593 г.— 1 кабальный с детьми (15 руб.), 1 кабальный с женой (6 руб.), 1 кабальный с женой (7 руб.), 1 кабальный с женой (6 руб.), 1 кабальный с семьей (8 руб.), 1 кабальный (5 руб.)³.

В течение восьми лет В. Новокре­щенов затратил на кабальных номи­нально более 79 руб., т. е. сумму весь­ма значительную по тем временам. Приобретение «людей» было обу­словлено потребностями как хозяйст­ва, так и службы.

Анализ своего рода «каталогов» феодальных документов обнаружива­ет любопытный факт: помещичьи ар­хивы сравнительно хорошо сохранили холопьи грамоты конца XV — 30-х го­дов XVI в. Казалось бы, по мере приближения к концу XVI в., т. е. ко времени составления записных книг, число «полных» грамот должно возрасти. На самом деле помещичьи

Глава 9. Кабала и барщина

архивы сохранили лишь единичные экземпляры «полных» грамот, отно­сящихся к середине XVI в., а от бо­лее позднего времени их вовсе нет. Обратная картина наблюдается в от­ношении кабал. Среди помещичьих «людей» кабальные встречались уже в начале XVI в. Но в записные кни­ги попали единичные кабалы, состав­ленные ранее 50-х годов XVI в. В кни­гах имеется значительное число ка­бальных грамот, датированных 60-ми годами, в последующее десятилетие их количество продолжает увеличи­ваться. Эти наблюдения свидетельст­вуют, что в новгородском поместье второй половины XVI в. кабала ин­тенсивно вытесняла холопские формы зависимости ⁴.

Полное холопство существовало со времен Киевской Руси. На протяже­нии шести веков оно составляло глав­ный ствол рабства. Поэтому замена полного холопства кабалой стала крупным явлением экономической ис­тории XVI в. Причиной падения пол­ного холопства, вероятно, была его малая экономическая эффективность. Этот факт получил отражение в рус­ской публицистике уже в середине XVI в. С осуждением «рабства», и прежде всего полного холопства, вы­ступали И. С. Пересветов, Сильвестр, рязанский епископ Касьян и некото­рые другие писатели⁵. Замена полно­го холопства кабалой была ускорена такими факторами, как широкое раз­витие ростовщичества и кризис 70— 80-х годов XVI в. «Великое разоре­ние» подвергло подлинному экзамену эффективность различных форм тру­да. Тот факт, что исходный рубеж кризиса по времени совпадает с на­чалом быстрого роста служилой ка­балы, по-видимому, не случаен. Эко-

Крестьянская курная изба (1615—1616 гг.) А. Гетерис. ГПБ

номическая катастрофа расчистила почву для кабалы, а позже и для крестьянской барщины.

На первых порах по сравнению с полным холопством кабальная служ­ба представляла несколько смягчен­ную форму эксплуатации. Кабальный сознавал свою зависимость как вре­менную: уплата долга могла вернуть ему свободу. Однако по мере разви­тия кабальных форм зависимости и их превращения в постоянный эконо­мический институт участились случаи передачи кабальных людей по наслед­ству, их перепродажи и т. п. Помещи­ки эксплуатировали кабальных в тех же экономических условиях, что и пол­ных холопов, что неизбежно вело к нивелировке этих двух основных ка­тегорий помещичьих «людей».

Исследование категории поме­щичьих «людей» по новгородским писцовым книгам привело автора к выводу о том, что наибольшее рас­пространение получили два типа взаи­моотношений помещиков и их «лю­дей» независимо от различий юриди­ческой формы (старинные, полные, приданые холопы, кабальные люди и пр.). Олицетворением первого типа

Глава 9. Кабала и барщина

был слуга на «служнем» наделе, оли­цетворением второго — страдник на барской запашке.

Во второй половине XVI в. основ­ную массу кабального люда помещи­ки эксплуатировали на барской паш­не. Кабальных «деловых» людей чаще всего держали в людских избах на месячине в непосредственной близо­сти от господского поля, в «усадище». Значительно реже «деловых» людей сажали в отдельные дворы на пашен­ный надел. Трудовая прослойка ка­бального люда постоянно пополнялась за счет разоренных крестьян, посад­ских людей и т. д. Кроме того, суще­ствовал привилегированный слой ка­бальных людей, которые несли служ­бу в боярских свитах и помещичьих дворах в качестве боевых слуг. В со­ответствии с Уложением о службе дворяне с поместьем свыше 100 чет­вертей должны были выступать в по­ход «конно, людно и оружно». Как правило, бояре выступали в поход в сопровождении многих десятков та­ких слуг. В поместье военные слуги пользовались особым положением: им нередко выделяли отдельные дворы и «служнюю» пашню, которую они, по точному выражению писцовых книг, пахали «на себя». Этот слой кабаль­ных людей нередко пополнялся за счет оскудевших служилых людей, покинувших свои запустевшие по­местья и государеву службу.

Кабальная служба просуществова­ла как массовое явление по крайней мере 20—30 лет, прежде чем приказ­ной аппарат приступил к разработке правовой основы нового института. Значительное влияние на законода­тельство о кабальных холопах оказа­ли социальные движения 80—90-х го­дов, непосредственное участие в кото-

рых принимали кабальные и прочие холопы. В мае 1586 г. в Москве про­изошли крупные волнения, а спустя один-два месяца власти спешно обна­родовали первое развернутое законо­дательное постановление о кабальных людях. Уложение 1586 г. ввело про­цедуру неукоснительной регистрации сделок на кабальных людей. Приказ Холопного суда в Москве и про­винциальная администрация должны были впредь записывать кабальные сделки в особые книги с обязатель­ным представлением копий в москов­ский Казенный приказ ⁶. Эта мера но­сила двойственный характер. Регист­рация кабальных сделок, с одной сто­роны, укрепляла владельческие права феодала на кабальных людей, а с Дру­гой — вводила некоторые гарантии против злоупотреблений, угрожавших закабаляемым людям. Обязательным условием кабальной сделки стало при­сутствие лица, взявшего на себя ка­балу. Если выяснялось, что кабала взята принудительно, сделка объяв­лялась недействительной. Уложение 1586 г. получило непосредственное от­ражение в документации Разрядного приказа. В Разрядных книгах появи­лась запись о том, что с 1 июля 1586 г. «начели кабалы имат на служивые люди и в книги записыват» ⁷. Разряд­ная запись не оставляет сомнения в том, какую прослойку имели в виду правительственные распоряжения, от­данные на другой день после волне­ний. Власти старались успокоить ос­кудевшую служилую мелкоту, легко попадавшую в сети кабальной неволи. Правительству удалось справить­ся с городскими движениями, но вы­ступления низов не прекратились. В 1595—1596 гг. власти впервые на­правили в провинцию войска для по-

Глава 9. Кабала и барщина

давления движения «разбоев». Год спустя правительство опубликовало развернутое Уложение о холопах. Ско­рее всего новое законодательство санк­ционировало сложившуюся практику. По служилой кабале должник отраба­тывал во дворе господина не долг, а лишь проценты на сумму долга. По­этому он не располагал реальной воз­можностью освободиться от кабаль­ной зависимости путем выплаты дол­га. Уложение 1597 г. устранило фор­мальную возможность освобождения кабального путем выплаты долга, обя­зав его «служить» владельцу кабалы до смерти последнего. Эта санкция воплотила в себе крепостнический дух законодательства конца XVI в. Она сблизила кабальную форму зависи­мости с холопской.

Но кабальный все же не был хо­лопом в полном смысле слова. Его связывала с господином личная зави­симость, которая прекращалась со смертью господина. В силу Уложения 1597 г. держатель кабалы не мог пе­редать кабального своим наследникам вместе с прочим имуществом. Его власть не распространялась также и на детей кабального. И в этом случае власти лишь санкционировали прак­тику освобождения холопов по смер­ти господина, сложившуюся в XIV— начале XVI в.⁸ Эта практика уско­рила падение полного холопства, но не предотвратила стремительного раз­вития служилой кабалы. Очевидно, сам по себе обычай роспуска дворни не имел решающего значения перед лицом более важных экономических факторов. Если помещики к концу XVI в. решительно отказались от эксплуатации на пашне труда холо­пов-страдников и заменили их «дело­выми» кабальными людьми, то отсю-

да с неизбежностью следует, что та­кая замена обеспечивала им опреде­ленные экономические выгоды. Те же причины определили обращение поме­щиков к эксплуатации барщинного труда крестьян ⁹.

Анализ новгородских писцовых книг показывает, что лишь в самых ранних описях московские писцы от­мечали барщинные повинности кре­стьян на барских сенокосах и очень редко — на барской пашне. Во второй половине XVI в. программа описания была значительно упрощена, и писцы перестали фиксировать какие бы то ни было данные о барщине¹⁰. В ре­зультате в писцовых книгах образо­вался пробел, восполнить который по­могает многочисленная родственная документация, а именно поместные «отдельные», ввозные, послушные грамоты, постановления Судебников и т. п.

Правовое положение крестьян к концу XV—XVI в. наиболее под­робно определялось Судебником 1497 г. (ст. 57) и Судебником 1550 г. (ст. 88). И.И.Смирнов назвал статью 88 Судебника 1550 г. «комментиро­ванной» статьей первого Судебника. Дополнения и поправки, внесенные в Судебник 1550 г., имели, по его мне­нию, характер комментариев к «кре­стьянской» статье Судебника 1497 г. «Что касается вопроса о крестьянах,— пишет И. И. Смирнов,— то следует констатировать, что Судебник 1550 г. занимает здесь консервативную пози­цию... При всей исключительной важ­ности этой статьи, по существу, она не дает почти ничего нового по срав­нению со ст. 57 Судебника 1497 г.» 11. С таким мнением трудно согласить­ся, поскольку в ст. 88 есть новелла, в которой впервые регламентирова-

Глава 9. Кабала и барщина

лась крестьянская барщинная повин­ность в связи с детализацией норм выхода крестьян в Юрьев день. При­ведем целиком эту имеющую принци­пиальное значение новеллу ст. 88 Су­дебника 1550 г.: «А останется у ко­торого крестьянина хлеб в земли, и как тот хлеб пожнет, и он с того хле­ба или с стоячего даст боран да два алтына. А по кои места была его рожь в земли, и он подать цареву и вели­кого князя платит со ржи; а боярско­го ему дела, за кем жил, не делати» ¹². Освобождение от барщинных повин­ностей в пользу старого землевла­дельца было связано с тем, что кре­стьянин должен был делать «бояр­ское дело» на нового господина, на земли которого он перешел.

Факт появления в общерусском законодательстве указания на барщи­ну, или «боярское дело», нельзя счи­тать случайным. Очевидно, это симп­том экономических перемен, связан­ных с развитием отработочных форм ренты в середине XVI в. Судные дела 60-х годов XVI в., составленные в Новгороде на основании норм Судеб­ника 1550 г., подтверждают этот вы­вод.

Помещик Плещеев в 1555 г. по­жаловался в суд на помещика Русина Головачева: «Продал-деи ему тот Ру­син... с трех обеж доход хлебной и денежной и дело на 8 лет, а взяли-деи у него 30 рублив московских денег наперед, да того-деи ему доходу и дела с трех обеж не дадут, а денег ему 30 рублив не отдадут же». Итак, вместе с оброками Плещеев купил у Головачева право на использование отработок крестьян. В том же году помещики Бровцын и Воронин били челом на помещика Зезевитова, об­винив его в свозе крестьян не «по сро-

ку», без «отказу» и беспошлинно. Судьи распорядились вернуть кресть­ян и велели им «за Иваном Бровцы­ным да за Ворониным жити по на­шему Уложению по Судебнику до сроку, и на помещика дела делати и доход давати» ¹³. Приведенные приме­ры показывают, что «дело» (барщи­на) становится реальной повинностью новгородских крестьян в середине XVI в.

Очень важно установить как мож­но точнее содержание термина «дело». Поскольку он употреблен в Судебни­ке и судных делах 50-х годов XVI в. применительно к крестьянам, то, сле­довательно, этим понятием обознача­лись в первую очередь земледельче­ские работы — косьба, пахота, молоть­ба и пр. Существовало выражение «делать землю». С 70-х годов XVI в. новгородские помещики повсеместно стали взимать особую плату «за де­ло» («за пашню», «за страду»). Оче­видно, они могли ввести новый побор, неизвестный ранее, лишь после того, как барщина на пашне («дело», «стра­да», «пашня») получила более или менее широкое распространение. Сре­ди поместной документации, допол­няющей писцовые книги, исключи­тельное значение имеют так называе­мые отдельные и послушные грамоты, определявшие взаимоотношения по­мещика с крестьянским населением поместья. Уже самые ранние «отдель­ные» грамоты на поместье (начала XVI в.) утверждали право помещика как на заведение барской запашки, так и на увеличение оброка: «А что ис тех обеж Семен (помещик.— Р. С.) возмет себе или своим людем обеж на пашню... а что прибавит на кресть­ян своего доходу, и он в том во­лен...» ¹⁴ Эта формула получила даль-

Глава 9. Кабала и барщина

нейшее развитие в «отдельных» гра­мотах 60—70-х годов XVI в. В них

КРАТКАЯ ФОРМУЛА

Чтобы крестьяне «пашню их (помещиков.— Р. С.) пахали и оброк им платили».

Итак, полная формула послушной грамоты недвусмысленно говорит о том, что крестьянин был обязан па­хать помещичью пашню, где помещик «собе учинит» ¹⁵. Изменения в фор­муляре «послушных» грамот отрази­ли сдвиг, связанный с развитием бар­ской запашки и появлением барщины.

Новые исследования по экономи­ческой истории Новгорода заставля­ют отказаться от вывода о том, что широкое развитие барщины привело к падению холопского труда в новго­родском поместье. Однако было бы ошибкой отрицать барщину как зна­чительное экономическое явление в истории новгородского поместья вто­рой половины XVI в. Если в первой половине XVI в. новгородские поме­щики обрабатывали свою пашню поч­ти исключительно холопским трудом, то к концу века наряду с холопами и кабальными людьми они широко эксплуатировали также труд барщин­ных крестьян. В конце XVI в. разви­тие барщины достигло такого уровня, когда значительные участки и наделы обрабатывались исключительно тру­дом барщинных крестьян. В Бежец­кой пятине чисто барщинным спосо­бом обрабатывалась уже седьмая часть помещичьей пашни ¹⁶. На про­чей пашне помещики эксплуатировали

обязательства крестьян определялись двояким образом:

ПОЛНАЯ ФОРМУЛА

Чтобы крестьяне «пашню его (помещика.— Р. С.) пахали, где собе учинит, и оброк пла­тили, чем вас (крестьян.— Р. С.) изобро­чит».

как холопский труд, так и «комбини­рованный труд» — холопов и барщин­ных крестьян.

При оценке барщины не следует исходить из предположения, будто она могла развиваться преимущест­венно в рамках крупного хозяйства, товарное производство которого рас­ширялось под воздействием внутрен­него и отчасти внешнего рынка. В нов­городских писцовых книгах конца XVI в. обрисовываются контуры сов­сем иного типа барщинного по­местья — это мелкое помещичье хо­зяйство, сохранившее замкнутый на­туральный характер и начавшее при­менять крестьянскую барщину на гос­подской пашне. Конечно, при изуче­нии новгородского поместья нельзя не учитывать общие особенности аг­рарного развития северо-западной ок­раины России. В силу особых природ­ных условий и исторических тради­ций барщинная система даже в более поздний период никогда не получала здесь такого развития, как в черно­земной полосе.

Зарождение барщины и формиро­вание крепостничества в XVI в. были двумя сторонами единого процесса развития барщинно-крепостнической системы в рамках феодальной фор­мации.

Глава 10

ПРАВЯЩИЙ КРУГ

Оппозиция была разгромлена, удельное княжество в Угличе ликви­дировано. Острый политический кри­зис остался позади. Светской власти удалось преодолеть раздор с церков­ным руководством. Воспользовавшись визитом в Москву константинополь­ского (царьградского) патриарха Ие­ремии, правительство в 1589 г. учре­дило московское патриаршество. Пат­риарший престол занял Иов, один из самых рьяных сторонников Бориса. Для Годунова эта акция стала круп­ным политическим успехом. Покончив с оппозицией, Борис использовал бла­гоприятную ситуацию, чтобы оконча­тельно забрать в свои руки все нити управления. Он наводнил Боярскую думу своими родственниками и при­верженцами.

Одно из первых мест в думе за­нял бывший опричник Д. И. Году­нов. Боярство получили троюродные братья Бориса—Степан, Григорий и Иван, начинавшие свою карьеру в ка­честве рядовых новгородских поме­щиков ^{. В чине окольничего в думе стал заседать Я. М. Годунов. За Го­дуновыми потянулись в думу их од­нородцы — «великие» Сабуровы и вовсе худородные Вельяминовы. Бо­ярский чин был возвращен Б. Ю. Са­бурову, долгие годы находившемуся в казанской ссылке. С титулом околь­ничего в думу вошли И. И. Сабу­ров (к 1585 г.), С. Ф. Сабуров (в 1591 г.), Д. И. Обиняков-Вельяминов (к 1593 г.)². В ведение семьи Году­новых перешли некоторые важнейшие приказные ведомства: Б. Ф. Году­нов возглавил Конюшенный приказ, Г. В. Годунов — Большой дворец.

Положение Годунова в качестве правителя государства подкреплялось громадным личным состоянием. Вмес­те с должностью конюшего Борис по­лучил от казны крупные земельные

Глава 10. Правящий круг

и денежные пожалования. Несколько позже царь Федор пожаловал шури­ну в кормление («в путь») Важскую землю. В конце XVI в. русское По­морье относилось к числу самых про­цветающих областей России. Этим и объяснялся выбор Годунова. Уже в феврале 1585 г. в Важской земле рас­поряжался слуга Б. Годунова М. Ко­сов. По словам Горсея, Важская зем­ля перешла в наследственное владе­ние Бориса и его семьи. Помимо зе­мельной ренты Годунов получал раз­нообразные доходы с Твери, Рязани, Торжка, с московских бань и т. д. Сказочные богатства правителя осле­пили современников. Согласно сведе­ниям, опубликованным Горсеем в 1589 г., ежегодные доходы Годуновых составляли 175 тыс. руб., они могли выставить в поле 100 тыс. вооружен­ных воинов. Более осторожный и трез­вый наблюдатель Джильс Флетчер исчислял доход правителя в 100 тыс. руб. ³ Как бы ни были преувеличены эти сведения, остается непреложным факт, что всего за несколько лет Бо­рис, обладавший посредственным со­стоянием, превратился в неслыханно богатого человека.

Свой успех Борис Годунов старал­ся закрепить с помощью множества титулов. В феодальном обществе ти­тулы весьма точно отражали положе­ние того или иного лица в системе феодальной иерархии. Титулатура Бо­риса Годунова воспроизвела всю ис­торию его восхождения к власти.

В Российском государстве дворя­не незнатного происхождения не мог­ли претендовать на высокие чины и звания. Бояре открыто противились притязаниям Бориса. Чтобы преодо­леть аристократические препоны, Го­дунов решил добиться признания сна-

чала за рубежом, а потом на родине. Жившие в Москве иноземцы помог­ли правителю осуществить его за­мыслы. Горсей постарался внушить английскому двору мысль о необык­новенном могуществе Годунова. Так, он ознакомил Елизавету с частными письмами Бориса, лично ему адресо­ванными. В вольном переводе услуж­ливого англичанина титул Годунова звучал следующим образом: «От Бо­риса Федоровича, волей божьею пра­вителя знаменитой державы всея Рос­сии», «от наместника всея России и царств Казанского и Астраханского, главного советника (канцлера)». На­кануне решительного столкновения с Испанией Елизавета была заинтере­сована в союзе с Россией, поэтому ее ответ правителю мог удовлетворить самое пылкое честолюбие. Королева назвала Бориса «пресветлым княже и любимым кузеном» ⁴.

В Вене тайная дипломатия при­несла Борису не меньший успех, чем в Лондоне. Доверенный эмиссар Лука Паули помог ему вступить в личную переписку с Габсбургами и подска­зал австрийцам титулатуру правите­ля. Братья императора адресовали свои письма «навышнему тайному думному всея Руские земли, навыш­нему моршалку тому светлейшему (!), нашему оприченному любительному Борису Федоровичу Годунову». Году­нов постарался узаконить свои лич­ные переговоры с австрийским двором и придать им официальное значение. Прибывший в Москву австрийский посол Н. Варкоч в апреле 1589 г. по­лучил приглашение посетить его дво­рец. Церемония приема как две кап­ли воды походила на царскую ауди­енцию. Во дворе, от ворот до крыль­ца, стояла стража, в зале собрались

Глава 10. Правящий круг

дворяне Бориса «в платье золотном и в чепях золотных». Послы Н. Варкоч и Л. Паули целовали руку Борису и вручили ему послания императора⁵. После аудиенции Годунов запро­сил царя и думу, следует ли ему от­ветить на обращение австрийцев. Бо­ярская дума подтвердила принятое годом ранее решение, санкциониро­вавшее право Годунова на самостоя­тельные сношения с окрестными го­сударствами. 7 августа 1588 г. царь Федор приговорил «с бояры», что Б. Ф. Годунову в Крым «грамоты писати пригоже, то его царскому име­ни к чести и к прибавлению» ⁶. При­говоры 1588 и 1589 гг. установили круг «великих государей», с которым мог поддерживать переписку Борис. В числе их значились «цесарь и шпан­ский король» (австрийские и испан­ские Габсбурги), английская короле­ва Елизавета, персидский шах, бухар­ский эмир и крымский хан. «Против их грамот,— гласил приговор,— от ко-

ГРАМОТА ОТ ДЕКАБРЯ 1590 г.

«Пресветлову и многомужному милостиво­му пану Борису Федоровичу», великого го­сударя «шурину и навышнему справце всех великих государств» ⁸.

Первый перевод, судя по особен­ностям стиля, вероятнее всего, при­надлежал толмачу-поляку. Обычно при ведении австрийских дел Посоль­ский приказ прибегал к услугам быв­шего шляхтича Я. Заборовского, ко­торый, как известно, пользовался до­верием и покровительством Годуно­ва ¹⁰. Если Заборовский точно пере­вел титул, сочиненный Н. Варкочем, то переводчики А. Я. Щелкалова, ис­казив текст Варкоча, отнесли титул

нюшего и боярина Бориса Федорови­ча Годунова — писати грамоты в По­сольском приказе», и все его «ссыл­ки» с теми великими государями за­носить в посольские книги с госуда­ревыми грамотами ⁷. Примечательно, что Борису не дозволялось вести лич­ную переписку лишь со Швецией и Речью Посполитой, стоявшими в то время на пороге войны с Россией.

Решение Боярской думы по пово­ду внешнеполитических сношений Бо­риса подтверждало его значение в ка­честве фактического главы правитель­ства.

Борис давно добивался титула «высшего содержателя всего царст­ва» — соправителя царя. Но его пре­тензии, по-видимому, не встречали со­чувствия в стенах Посольского при­каза, где по поводу титула Бориса шла скрытая борьба. В 1591 г. в при­каз поступили две грамоты к Году­нову от Н. Варкоча. Титул Годунова был переведен следующим образом:

ГРАМОТА ОТ МАРТА 1591 г.

«Тому пресветлову и высокородному госу­дарю, Борису Федоровичу Годунову, вель­можнейшего государя... шурину и навышне­му здержателю и наместнику царств Казан­ского и Астраханского» ⁹.

«содержателя» не ко всему царству, а лишь к Казани и Астрахани.

Как бы ни величали Бориса ино­земные государи, Посольский приказ строго, без малейших отклонений при­держивался его официального титу­ла¹¹. Изгнание из Боярской думы открытых противников Годунова и крупные внешнеполитические успехи изменили ситуацию. По случаю по­ражения татар под стенами Москвы в 1591 г. Борис был возведен в ранг

Глава 10. Правящий круг

царского слуги. Царские дипломаты за рубежом так разъясняли значение этого титула: «То имя честнее всех бояр, а дается то имя от государя за многие службы». Со времени Ива­на III только три лица удостоились этого титула: князь С. И. Ряполов­ский и двое удельных князей Воро­тынских. Согласно заявлению По­сольского приказа, Борис получил ти­тул слуги «за многие его службы и землестроенья и за летошний царев (ханский.— Р. С.) приход»¹².

Хотя Борису удалось объединить два высших боярских чина — коню­шего и царского слуги, знать по-прежнему не считала его ровней себе. Во время татарского нашествия в 1591 г. царь адресовал указы в ар­мию боярам Ф. И. Мстиславскому и Б. Ф. Годунову с товарищами. Но главные воеводы заявили протест про­тив предоставления правителю такого местнического преимущества. Они на­стаивали на том, чтобы донесения царю шли от имени Мстиславского «с товарыщи», без упоминания име­ни Бориса, «глухо» ¹³. За подобную строптивость Федор наложил на бояр словесную опалу. На большее он был неспособен. Претензии Годуновых не нашли поддержки даже у ближайших их соратников по дворовой службе — князей Трубецких, которые сами не могли претендовать на первые места. Боярин Ф. М. Трубецкой заместни­чал с Годуновыми в период войны со шведами в 1592 г., за что после воз­вращения в Москву был посажен под домашний арест ¹⁴.

Отставка А. Я. Щелкалова окончательно упрочила единолич­ную власть Бориса Годунова. Никто не мог более противиться его домогательствам. Новый «печатник»

В. Я. Щелкалов в феврале 1595 г., во время аудиенции в Кремле в честь персидских послов, обнародовал окон­чательный титул Бориса: «По мило­сердию бог ему, государю (царю Фе­дору.— Р. С), дал такова ж дород­на и разумна шюрина и правителя, слугу и конюшего боярина, и дво­рового воеводу, и содержателя вели­ких государств царства Казанского и Астраханского Бориса Федорови­ча» ¹⁵.

Титул правителя не имел преце­дента в русской истории. Никто до Бориса не смел назвать себя прави­телем при московских «самодержцах». Даже знаменитый Адашев, пользо­вавшийся громадным влиянием при молодом Грозном, не помышлял о нем. Смысл громких и звучных титу­лов Годунова был понятен всем: хотя он объявил себя соправителем царя, но Федор Иванович был у него в пол­ном послушании.

Писатели, пережившие трагедию «смутного времени», были склонны идеализировать последнего законного самодержца. Они придавали Федору, по меткому замечанию В. О. Ключев­ского, привычный и любимый облик: «...в их глазах он был блаженным на престоле»¹⁶. По словам одного мос­ковского автора, Федор «благоуродив бяше от чрева матери своея и ни о чем попечения не имея... токмо о ду­шевном спасении помышляя...» ¹⁷. Не­которые восторженные апологеты ца­ря Федора даже наделяли его проро­ческим даром, хотя и не очень явным и незаметным для неосведомленных людей: «...яко и пророческа дара часть, аще и не зело явление, чо дов­лении сведят» ¹⁸. В действительности Федор, будучи слабоумным, не мог быть пророком.

Глава 10. Правящий круг

Царь Федор Иванович мало чем походил на своего царственного отца. По словам современников, близко на­блюдавших последнего государя из династии Калиты, Федор отличался болезненностью, слабым телосложе­нием, нетвердой походкой. В 30 лет он производил впечатление человека недеятельного и тяжелого. Нос у не­го ястребиный, голос тихий и про­тивный, на лице, поражавшем сво­ей бледностью, постоянно бродила улыбка. Царь «прост и слабоумен,— отмечал английский посол,— но весь­ма любезен и хорош в обращении, тих, милостив, мало способен к делам политическим и до крайности суеве­рен» ¹⁹. Еще резче об умственных спо­собностях Федора отзывался папский нунций А. Поссевино, который гово­рил, что его умственное ничтожество граничило с идиотизмом, почти с бе­зумием. «Простоту» царя Федора отмечали и русские источники. «Сей бе благ и препрост и милостив»,— писал новгородский летописец. Из иностранцев наиболее осторожным в оценках был Я. Маржарет, но и по его словам, Федор был весьма не­дальнего ума, нередко сам трезвонил на колокольне и большую часть вре­мени проводил в церкви²⁰.

Федор плохо подходил для роли наследника грозного царя. Даже ис­полнение внешних ритуалов и уча­стие в придворных церемониях дава­лись ему с трудом. Однажды на официальном приеме английского посла Федор стал креститься и гром­ко заплакал. (Ему передали отзыв посла о его персоне: «Не царем бы ему быть, а монахом»²¹.)

Ничтожество Федора едва не погубило дело, начатое его предше­ственниками. Разрушение сильной го-

сударственной власти казалось не­минуемым. Но разгром боярской оппозиции и сосредоточение власти в руках Годунова затормозили на­чавшийся было процесс и привели к возрождению централизаторских тенденций. Итогом была знаменатель­ная перемена в официальном титуле царя. В письмах и устно царь Иван охотно именовал себя самодержцем, но только при его преемнике царский титул приобрел свой законченный вид: «царь и великий князь Федор Иванович, всея Русии самодержец» ²². Усвоение нового титула было в наи­меньшей мере связано с личными достижениями царя Федора. Как раз наоборот. Глава монархии получил титул, указывавший на его неограни­ченную власть, в то самое время, когда могущественный правитель окончательно лишил его возможности оказывать влияние на дела управле­ния. Однако изменение в царском титуле явилось симптомом серьезных перемен в политической ситуации. Полоса исторического развития, свя­занная с аристократической реакци­ей, осталась позади. Формирование самодержавной формы правления за­вершилось.

Труды и заботы управления тя­готили Федора, и он искал спасения в религии. Каждый день он подолгу молился, простаивал у обедни, раз в неделю ездил на богомолье в ближ­ние монастыри²³. «Тело же убо свое повсегда удручаше церковными пе­нии, и дневными правилы, и всенощ­ными бдении, и воздержанием, и по­стом...» ²⁴—писали московские со­временники о Федоре. Но наряду с благочестием Федор унаследовал от отца и пристрастие к диким забавам и кровавым потехам. Более всего при-

Глава 10. Правящий круг

влекали Федора медвежьи бои. Воо­руженный рогатиной охотник отби­вался, как мог, от дикого медведя в круге, обнесенном стеной, из которого некуда было бежать. Потеха нередко заканчивалась трагически для «Гла­диатора».