Иван IV. Портрет XVI В. Национальный музей копенгаген

Русский боярин. А. Олеарий ГПБ

Дворянская конница. XVI в. С. Герберштейн. ГПБ

Вооружение всадника. XVI в. С. Герберштейн. ГПБ

Поход Ермака в Сибирь. С. Ремезов. БАН

Парадное оружие XVII в. Оружейная палата

На верхней иллюстрации — копейки при Федоре Ивановиче (верхний и средний ряд);

деньга при Федоре Ивановиче (нижний ряд). Эрмитаж

На нижней иллюстрации — копейки при Борисе Годунове (верхний ряд)

Лже-Дмитрии (средний ряд слева), Василии Шуйском (средний ряд справа),

Владиславе (нижний ряд). Эрмитаж

Шапка Мономаха. XIII—XIV вв. Оружейная палата

При анализе социальных меропри­ятий московского правительства важ­но учесть экономические тенденции, обнаружившиеся во второй половине XVI в. С точки зрения исследования проблем аграрной истории исключи­тельное значение имеют материалы новгородского происхождения. Сохра­нился уникальный для XVI в. архив Новгородской приказной избы с раз­нообразной поместной документаци­ей, включавшей писцовые и дозорные книги, «послушные» грамоты на кре­стьян, «платежницы» и т. д. Новго­родские писцовые книги, охватывая почти целиком весь период с конца XV до 80-х годов XVI в., предостав­ляют в распоряжение историка мас­совый материал в виде периодических поземельных описаний одних и тех же местностей. По другим районам Рос­сии нет столь богатой документации, а сохранившиеся источники относят­ся преимущественно к монастырским владениям. История поместья имеет важное значение, поскольку в XVI в. поместная форма активно вытесняла все другие виды землевладения. К концу XVI в. поместье, став ведущей формой землевладения, оказывало значительное влияние на развитие экономики в целом.

Новгородская поместная система возникла после конфискации об­ширного фонда вотчинных владений на территории Новгородской земли. Присоединение Новгорода открыло путь к неслыханному обогащению московских служилых людей, полу­чивших здесь землю на поместном праве. Превращение бывших бояр­ских и прочих вотчин в поместье по­началу означало лишь смену титула земельного собственника. Но в даль­нейшем структура и организация нов­городского поместья претерпели серь­езные перемены 1.

Глава б. Уступки дворянству

 

Русские обряды XVII в.: свадьба, крещение ребенка, похороны. А. Олеарий. ГПБ

Центральная власть передала дво­рянам право сбора оброков с новго­родских поместных крестьян, но при этом взыскивала подати со всех без исключения пахотных земель по­местья. Поместные грамоты начала XVI в. подкрепляли этот порядок следующей формулой: помещику с поместных тяглых наделов (обеж) об­роки и прочий «доход весь имати собе, опричь великих князей и обеж­ные дани. А что ис тех обеж... (по­мещик.— Р. С.) возьмет собе или

своим людем обеж на пашню, и ему с тех обеж на крестьянех своих до­ходов не имати; а что прибавит на крестьян своего доходу, и он в том волен, только б было не пусто, чтоб великих князей дань и посошная служба не залегла; а доспеет пусто, и... (помещику.— Р. С.) платити ве­ликих князей и дан, и посошная служ­ба самому» ².

Помещики несли ответственность за поступление налогов со всех обеж поместья. Злостные неплательщики

Глава 6. Уступки дворянству

Глава 6. Уступки дворянству

могли попасть в тюрьму. Поначалу большинство московских служилых людей не имело собственной запашки, а следовательно, и не платило податей со своих усадебных хозяйств. В тех поместьях, где владельцы занимались земледелием, их запашка не превыша­ла в начале XVI в. 10—12% всей поместной пашни³. При таком соот­ношении крестьянской и господской пашни установившаяся налоговая си­стема не была еще для землевладель­цев слишком обременительной. Во второй половине XVI в. ситуация стала меняться. Помещики Деревской пятины уже в начале 50-х годов «па­хали на себя» 24,3% всей пашни в поместье ⁴. Примерно таким же было положение в Шелонской пятине к 1564—1571 гг.⁵ В период разорения 70—80-х годов общая площадь гос­подской запашки резко сократилась, тогда как ее удельный вес продолжал расти. Так, в Бежецкой пятине к на­чалу 80-х годов помещичья запашка сократилась в 10 раз по сравнению с 40-ми годами, но на ее долю при­ходилась третья часть всей обраба­тываемой земли поместья. Начиная с 80-х и до середины 90-х годов удель­ный вес дворянской пашни увеличил­ся с 32,6 до 47,2% ^б. В начале 90-х го­дов господская пашня в Бежецком поместье росла не только относитель­но, но и абсолютно. Так возникло разительное несоответствие между новой структурой поместья и старой системой налогообложения.

В процветающем поместье первой половины XVI в. феодал мог заста­вить крестьян оплатить подати, па­давшие на его собственную пашню. В поместье 80—90-х годов крестьяне фактически были обязаны платить подати в полуторном и даже двойном

окладе — и за себя, и за помещика, поскольку доля помещичьей пашни уже составляла от одной трети до половины всей жилой пашни. Такие платежи стали непосильны для кре­стьян, тем более что во второй поло­вине века произошло заметное сокра­щение крестьянских наделов и много­кратно возросли государевы подати. По данным авторов «Аграрной исто­рии Северо-Запада России», крестья­не Бежецкой и Деревской пятин паха­ли в начале 80-х годов в среднем по три десятины в трех полях на двор ⁷. Такой надел с трудом кормил кресть­янскую семью. Попытки обложить крестьянина дополнительным побором вели к его окончательному разорению. Дворяне Бежецкой и Деревской пя­тин в тот же период «пахали на себя» в среднем до 10 десятин на усадьбу ⁸. Размеры помещичьего хозяйства бы­ли, таким образом, невелики. К тому же оно сохраняло натуральный харак­тер. Мелкие и средние помещики, составлявшие наиболее многочислен­ную прослойку феодального класса, в полной мере испытали на себе по­следствия «великого разорения», а рост податей усугубил положение. Старая система налогового обложения лишила мелкое поместье экономиче­ской устойчивости. Материальные ре­сурсы мелкопоместного дворянства оказались подорванными. Описание новгородских земель, проведенное в начале 80-х годов, обнаружило колос­сальное сокращение поместного фон­да земель, находившегося в руках дворян.

Процесс размывания низших сло­ев феодального класса усиливался при любых экономических трудно­стях. Это явление отчетливо просле­живается по документам конца 80-х

Глава 6. Уступки дворянству

годов. Английский посол Д. Флетчер отмечал, что хлебные цены на москов­ском рынке подскочили в 1588 г. до 13 алтын за четверть ⁹. В Новгороде в том же году рожь продавали по 20 алтын за четверть, и голод приоб­рел еще более угрожающие масшта­бы ¹⁰. «Если (в России.— Р. С.) бы­вает дороговизна, как в прошедшем 1588 г....— писал Д. Флетчер,— то она меньше зависит от неурожаев, нежели от дворянства, которое по временам слишком повышает цены на хлеб» 11.

Историки не раз цитировали эти слова Флетчера, считая их заслужи­вающими доверия. Между тем фак­ты не подтверждают объяснений английского посла. Российский хлеб­ный рынок зарегистрировал в 1588 г. большое повышение хлебных цен на обширной территории: от Новгорода и Пскова до Москвы, Владимира и Холмогор ¹². Причиной дороговизны были не столько манипуляции дво­рян, сколько неблагоприятные клима­тические условия, приведшие к недо­роду. В 1587 г. продолжительная и суровая зима стояла во всех восточно­европейских странах — от России и Литвы до Крыма ¹³. В Крыму снег лежал в течение пяти месяцев. В рай­оне Пскова сильные снегопады про­шли в конце мая. Значительная часть посевов пострадала, и начался голод.

Неурожай имел тяжелые послед­ствия прежде всего для многомилли­онной массы крестьян. Он причинил немало бед и мелкому дворянству. Платежные книги Бежецкой пятины, составленные при сборе податей в 1588 г., заполнены записями о разо­рении местных помещиков. Приведем некоторые из этих записей. Сын бо­ярский Р. И. Бирюков «обнищал, кор-

митца меж дворы». Д. Ж. и Ж. Ж. Образцовы «сошли в государеву По­лотненую волость в Усть-реку, кор­мятца меж дворы». Л. В. Кулебакин «съехал к Москве бити челом к госу­дарю о своих нуждах». Ш. Я. Дурова «кормитца меж дворы». Т. И. Сукин «сволокся к Москве бити челом госу­дарю о пустоти... а жена его кормитца по дворам в московских городех» ¹⁴. Дозорщики, побывавшие в Бежецкой пятине в 1594 г., застали в деревне Минино одного разоренного сына бо­ярского в бобыльском дворе: «...да туто ж бобыли беспашенные дв. не­служилой сын боярской Прокофей Епончин...» ¹⁵

В книгах Бежецкой пятины 1588 г. отмечено много случаев, когда «оску­девшие» помещики бросали свои по­местья и уходили в другие уезды. Так, А. И. и С. В. Измайловы «збе­жали в Переяславль», Ю. Г. Усов «сшел в Кашин», Ш. Желтухин «в 95-м году сшол в Московские городы в Углецкой уезд». Туда же сошли П. Т. и И. С. Арбузовы, Г. Ф. и А. Г. Моклоковы. «В 95-м году сшел в Московские городы х Костроме» Т. Н. Шалимов и М. Н. Шамшев. Т. И. Сукин «сошел в Бежецкий Верх в 95-м году» и т. д. ¹⁶

Аналогичные сведения за тот же год встречаются в платежной книге Деревской пятины. Помещик Мики-тин «ходит меж дворы, людей и крестьян нет, поместье стоит пус­то». С. Аничков «сшол безвестно, а поместье стоит пусто». Помещица А. Трофимова «ходит меж двор, про­сит про Христа, людей и крестьян нет в поместье». Забросили пустые поместья Л. Кропотов (жил в Казани в сотниках стрелецких) и Г. Рости­славский (жил в Москве), вдова

Глава 6. Уступки дворянству

М. Коробьина (ушла во Ржеву к дя­де) и т. п.¹⁷

Случалось, что разоренные дво­ряне покидали в своих поместьях рожь «в земле», чтобы не платить с пашни разорительных государевых податей. Заброшенные помещичьи посевы конфисковывались в казну в счет неуплаченных податей ¹⁸.

Документы начала 90-х годов об­наруживают еще одно интересное явление — бегство мелких помещиков на вольные казачьи окраины. Соглас­но «десятням» 1591 —1592 гг., воро­нежский сын боярский М. Д. Пахо­мов, имевший поместный оклад на 150 четвертей пашни, «сшел в воль­ные казаки с Васильев з Биркиным», в полку которого он служил в 1590— 1591 гг. Дворянин П. Д. Голохвостов, вновь испомещенный в 1590—1591 гг. и получивший оклад в 40 четвертей, также «сшол в вольных казаках с Ва­сильем Биркиным». Среди «новиков» еще один сын боярский «сшел на Дон в [70] 99 году» и двое — в [70] 98 г. Среди детей боярских, служивших в Ряжске, отмечены были те, кто «об­нищал» и «волочитца меж дворы», а также те, кто «сошел на Дон в 7093 и 7096 годах» ¹⁹.

История новгородских помещиков Жегаловых дает наглядное представ­ление о превратностях судьбы, под­стерегавших обедневших дворян в го­ды разрухи. В 80-х годах XVI в. С. Жегалов с братьями владел неболь­шим поместьем с барской запашкой в 15 четвертей и единственным кре­стьянином, пахавшим 10 четвертей пашни ²⁰. Как установили дозорщики в 1594 г., Сильвестр Григорьев сын Жегалов с братьями разорился и был вынужден наняться в монастырь: «...поместье свое покинул, а живет

в монастырских слугах у Спаса на Хутыни». Второе поколение «избыв­ших» службы и земли помещиков деградировало окончательно. Двое сыновей Федора Жегалова сели «во крестьяне» у помещицы А. Шамше­вой и распахали пустошь: «Др. Лу­бенское, что была пустошь... а в ней живут дети боярские неслужилые во крестьянех дв. Горемыка Федоров сын Жегалов, дв. Ушак Федоров сын Жегалов, пашни паханые две чети с осьминою, в живущем четь обжи»²¹. Порядившись к помещице во крестья­не, Жегаловы надежно укрылись от военной службы.

Судя по дозорным книгам 1594 г., один из племянников С. Жегалова поступил на службу к соседскому по­мещику И. А. Судакову: «Деревня Менухово, а в ней Ивановы люди Су­докова — дв. Сава Григорьев сын Жегалов, дв. Молофей Игнатьев сын Маслов... пашни паханые людцкие семь чети, обжа без трети обжи...» Савва Жегалов служил у помещика в качестве приказчика и за службу пахал пашню «на себя» ²².

Дворянское «оскудение» в годы разрухи привело к тому, что низшие слои феодального сословия оказались охваченными настроениями острого недовольства. Это обстоятельство имело важные последствия.

Во второй половине 80-х годов го­родские движения в России достигли апогея. П. П. Смирнов полагал, что возбудителями волнений были боров­шиеся за власть бояре. По мнению С. В. Бахрушина, выступления в го­родах носили классовый, антифео­дальный характер, а их главной дви­жущей силой были посадские низы ²³. На основании источников можно ус­тановить, что наряду с посадскими

Глава 6. Уступки дворянству

людьми значительную роль в столич­ных волнениях играли мелкопомест­ные дворяне.

Описывая апрельские антиправи­тельственные выступления 1584 г., летописец отметил, что в результате раздора между «дворовыми» и зем­скими чинами «некой от молодых де­тей боярских учал скакати из боль­шего города (Кремля.— Р. С.) да во­пити в народе, что бояр Годуновы побивают». Когда народ осадил Кремль, повествует другой летописец, «дети боярские многие на конех из луков на город стреляли» ²⁴. В мятеже участвовали «ратные московские лю­ди», пришедшие «с великою силой и со оружием к городу». Среди мятеж­ников оказались не только рядовые служилые люди, но и знатные земские дворяне из провинции. В ходе рассле­дования выяснилось, что заводчиками мятежа были «большие» рязанские дворяне Ляпуновы (из этой семьи вышли знаменитые деятели «смуты») и Кикины, а также «иных городов де­ти боярские» ²⁵. Архивы не сохранили источников, позволяющих судить о требованиях дворян, участвовавших в уличных беспорядках. На основании правительственных заявлений можно заключить, что дворян особенно вол­новала проблема налогового обложе­ния.

Недовольство «скудеющих» мел­копоместных дворян приобрело столь опасные масштабы, что правительство в конце концов было вынуждено при­слушаться к их требованиям.

Как удалось установить Н. А. Рож­кову, ранее 1591—1592 гг. правитель­ство распорядилось «обелить» (осво­бодить от податей) часть собственной запашки служилых людей²⁶. Самые ранние сведения насчет осуществле-

ния этой меры сообщают дозорные книги Бежецкой пятины 1593— 1594 гг. со ссылками на платежную книгу той же пятины 1591 —1592 гг.

Реформа налоговой системы пре­следовала четко уловимую цель. Власти предоставили налоговые льго­ты в первую очередь и исключитель­но тем дворянам, которые несли го­судареву службу. Например, они «обелили» пашню служилому челове­ку Ф. Л. Осинину, но после его смер­ти лишили всех льгот его вдову и малолетнего сына, потому что сын «государевы службы не служит, а по государеву цареву и великого князя Федора Ивановича всея Русии указу вдовам и недорослям обелные земли нет». Сборщики податей отказались «обелить» пашню семье сына бояр­ского Я. Бачманова, находившего­ся в плену. Сделав соответствую­щую выписку из «платежниц» 1591— 1592 гг., они пометили в книгах 1594 г.: «И о том как государь царь и великий князь Федор Иванович всея Русии укажет» ²⁷.

Н. А. Рожков полагал, что помест­ный оклад был единственным «руко­водящим началом» при «обелении» барской запашки: одну обжу «обеля­ли» при окладе в 100, 150, 200 и 300 четвертей, две обжи — в 450 четвер­тей и т. д. ²⁸ Приведенные ниже дан­ные подтверждают и уточняют этот вывод (см. табл. 4).

Расхождения между поместным «окладом» служилого человека и фактической «дачей» были подчас очень значительными. Но чиновники не придавали этому обстоятельству большого значения. Исходя из «окла­да» помещика, они «обеляли»: по 10 четвертей — на 100—200 четвертей поместья, по 15 четвертей — на 300—

Глава б. Уступки дворянству

Таблица 4

«Обеляемая» запашка Оклад Дача ЦГАДА, ф. 1209,

(в обжах) (в четвертях) (в четвертях) кн. 972, л.

Пол-обжи (?) 50 75 об.

Обжа 100 50 81 об.

150 40 118 об.

200 200 117, 210 об.-211

Полторы обжи по 300 по 232

(у 3-х братьев) (у 4-х братьев)

»» 400 400 210

Две обжи по 450 60 четвертей 100 об.

(у отца и сына) (и рядок)

450 320 29 об.

400, по 20 четвертей — на 450 четвер­тей поместья.

При «обелении» господской пашни писцы столкнулись с рядом трудно­стей практического характера. Следуя имеющимся инструкциям, они осво­бождали от податей главным образом барскую, «усадищную» пашню, т. е. пашню возле барской усадьбы. Но они не всегда знали, как поступить с пашней, которую пахали «люди» и слуги помещика. При «обыске» в Спасском погосте в 1593—1594 гг. дозорщики «обелили» помещикам 15 обеж, но отказались «обелить» 17з обжи людской пашни, «что пашут люди на себя, а не на помещика». Наибольший интерес представляет мотивировка подобного образа дейст­вий: «...а приложена люцкая пашня с крестьянскою пашнею в перечень, потому что верить тому нечем и сы­скать было допряма неким, люцкая то пашня или прямая крестьянская». При подведении итогов по Михайлов­скому погосту в Орехове дозорщики обложили людскую пашню податями, но по иным мотивам: «...а толко люд­цкая пашня пашут на себя, а не на помещиков». Таким образом, людская

пашня исключалась из «обельной» в двух случаях: когда нельзя было проверить ее принадлежность поме­щичьим слугам (а не крестьянам) и когда слуги пахали пашню на себя. Поскольку значительная часть поме­стий земли Бежецкой пятины запу­стела, писцы, исходя из интересов казны, «обеляли» помещикам землю как из «жилого», так и из «пуста»29. Первые более определенные сведе­ния об освобождении бежецкой бар­ской запашки от податей относятся к 7100 г., иначе говоря, к осени 1591 г. и зиме 1592 г. Надо полагать, что податной реформой была охвачена не одна только Бежецкая пятина. В. И. Корецкому удалось найти не­сколько поземельных дел Деревской пятины 90-х годов с прямой ссылкой на указ царя Федора об «обелении» пашни. В 1596 г. деревские помещики Матвей и Федор Невзоровы писали в своей челобитной грамоте на имя царя Федора: «А по твоему государе­ву [указу] с усадищских пашон твоих всяких податей имати не велено, а ве­лено имать с крестьянских пашен». Процитированная грамота как нельзя более точно определяет значение году-

Глава 6. Уступки дворянству

новского указа об «обелении» поме­щичьей запашки. Указ стал важной вехой в истории феодального дворян­ства. С одной стороны, он способство­вал преодолению внутренних противо­речий между различными прослойка­ми и группами феодалов, одни из ко­торых обладали феодальным иммуни­тетом («тарханами»), а другие долж­ны были платить подати с собствен­ной пашни. Указ благоприятствовал консолидации различных групп слу­жилых людей в единое и замкнутое феодальное сословие. С другой сторо­ны, «обеление» барской запашки впер­вые провело резкое разграничение между податными сословиями и при­вилегированным классом феодальных землевладельцев.

Полное освобождение от тягла не-

большой запашки, имевшейся в усадь­бе любого мелкого помещика, должно было по замыслу правительства гаран­тировать служилой мелкоте мини­мальный доход, спасти ее от нищен­ской сумы в голодный год и крепче привязать к поместью. Годуновский указ помог приостановить разорение низшего дворянства и замедлить про­грессирующее запустение поместного земельного фонда.

Мероприятия по «обелению» дво­рянской пашни свидетельствовали о том, что в начале 90-х годов прави­тельственная политика все больше отвечала интересам наиболее много­численных средних и низших слоев дворянства. В том же плане следует рассматривать и законодательство по крестьянскому вопросу.

 

 

Глава 7

ДЕЛО НАГИХ

Вскоре после смерти Грозного ца­рица Мария и ее сын Дмитрий вы­нуждены были покинуть Москву. По завещанию, составленному за много лет до смерти, Иван IV распорядил­ся выделить в удел вдове город Рос­тов, а ее возможному сыну — Углич и три других города. Царица Мария Нагая не получила никаких земель отдельно от сына. Осведомленные русские летописи утверждают, что в последнем завещании Грозный «пове­ле дать удел град Углич со всем уез­дом и з доходы» младшему сыну ца­ревичу Дмитрию ¹. Над царевичем и его матерью скорее всего была учреж­дена боярская опека. Именно поэтому в уделе не была образована Боярская дума ².

Федор отпустил младшего брата на удел «с великой честью», «по цар­скому достоянию». В проводах участ­вовали бояре, 200 дворян и несколько стрелецких приказов. Царице было на­значено содержание, приличествовав­шее ее сану³. Но никакие почести не смогли смягчить унижение вдовствую­щей царицы. Удаление Нагих из сто­лицы за неделю до коронации Федора имело символическое значение. Вла­сти не пожелали, чтобы вдова царица и ее сын присутствовали на корона­ции в качестве ближайших родствен­ников царя.

После распада опекунского совета положение Нагих в Угличе измени­лось. В столице княжества водворился государев дьяк М. И. Битяговский. В приказном мире его имя было широ­ко известно. Одно время он был глав­ным дьяком Казанского края. Как помощник первого боярина князя Ф. И. Мстиславского, дьяк провел дворянский смотр во Владимире. В описях архива сохранилась такая за­пись: «Володимер. 98-го году смот­ру боярина князя Федора Ивановича

Глава 7. Дело Нагих

Мстиславского да дьяка Михаила Би­тяговского» ⁴. Самым примечательным в ней является дата — 7098 г. (1589— 1590 гг.). Оказывается, в эти годы Битяговский служил не в Угличе, а в Москве, в Разрядном приказе. Таким образом, вопреки обычному представ­лению дьяк сидел в Угличе не более полутора лет. Московские власти со­кратили ассигнования на нужды кня­жеской семьи и обязали угличан нести государственные повинности. Царица Мария Нагая и ее братья постоянно ссорились с Битяговским из-за денег «на царицын и царевичев обиход». Они выразили крайнее неудовольст­вие, когда в Углич пришел приказ о сборе «посохи пятьдесят человек под город Гуляй». Нагие надеялись, что после смерти царя Федора его трон наследует Дмитрий. В Угличе ждали его кончины с нетерпением. Дьяк Би­тяговский дознался, что Михаил На­гой держит на своем дворе «ведуна» Андрюшку Мочалова и «тому ведуну велел ворожити, сколько... государь долговечен и государыня царица». Со своей стороны царица Мария обвини­ла дьяка в том, что он приютил у себя юродивую («жоночку уродивую»), на­кликавшую на ее сына «падучую бо­лезнь» ⁵.

Углич стал источником многих ложных слухов, порочивших прави­тельство. По русским источникам, уг­личского князя пытались «окормить зельем». Англичанин Флетчер, буду­чи в Москве в 1588—1589 гг., запи­сал, будто от яда, предназначенного для Дмитрия, умерла его кормилица. В действительности кормилица Ари­на Тучкова благополучно пережила своего питомца. Вероятно, под впечат­лением пересудов Флетчер написал года за два до смерти Дмитрия слова,

которые впоследствии стали рассмат­риваться как пророческие: «...царский род в России... по-видимому, скоро пресечется со смертью особ, ныне жи­вущих...» ⁶

При регентах права царевича Дмитрия как сына Грозного не стави­лись под сомнение. В день коронации митрополит Дионисий пожелал здо­ровья и многолетия царю Федору с «царицей Ириной и со своим братом со князем с царевичем Димитрием Ивановичем, и со своими бояре» ⁷. Не­сколько лет спустя царь Федор вслед­ствие происков Годунова запретил ду­ховенству поминать имя царевича при богослужениях на том основании, что он рожден в шестом браке и поэтому является незаконнорожденным ⁸. Про­ведение в жизнь подобного взгляда на Дмитрия в корне разрушало расчеты и надежды Нагих.

15 мая 1591 г. царевич Дмитрий погиб. Его смерть послужила проло­гом к восстанию в Угличе. Подстре­каемые царицей Марией и Михаилом Нагим угличане разгромили Приказ­ную избу, убили государева дьяка Битяговского, его сына и нескольких других лиц. Четыре дня спустя в Уг­лич прибыла следственная комиссия. Она допросила 140 свидетелей. Про­токолы допросов, а также заключение комиссии о причинах смерти Дмитрия дошли до наших дней. Однако сущест­вует мнение, что основная часть уг­личских материалов дошла до нас в виде беловой копии, составители кото­рой то ли ограничились простой пере­пиской имевшихся в их распоряжении черновых документов, то ли произвели из них некую выборку, а возможно, и подвергли редактированию⁹. Тща­тельное палеографическое исследова­ние текста «обыска», проведенное

Глава 7, Дело Нагих