Проявления и последствия секуляризации в современном обществе

Опросы общественного мнения, анализ статистических данных о показателях и динамике религиозности отражают долговремен­ную тенденцию к упадку религиозной веры, подтверждают умень­шение ее влияния на жизнь современного общества. Христианство сопротивляется секуляризации, стремится доказать свою жизнен­ную силу, обращаясь к социальным проблемам, осмыслению серьезных моральных проблем, поиску путей их решения; и доби­вается за счет этих усилий определенных результатов. Так, 80-е годы принесли в США расцвет консервативного евангелического направления христианства. Протестантские фундаменталисты пре­тендуют на абсолютную моральную и религиозную исключитель­ность, обладание вечными истинами спасения, счастья и процве­тания. Они выступают за запрещение абортов и наркотиков, в защиту традиционной семьи, против сожительства без освященно­го церковью брака, против легких разводов. Фундаментализм проповедует буквальное восприятие библейского учения и требует, чтобы креационизм изучался в школах наряду со светскими теори­ями происхождения мироздания. Фундаменталисты прилагают массу усилий, чтобы доказать вред не только светского гуманизма, но и “либерального” христианства, вставшего на путь его обновле­ния и приспособления к современной науке и современному миру.

Однако исследования, которыми были охвачены буквально все слои американского общества и все религиозные группы, показали не только общий долгосрочный спад в масштабах и интенсивности религиозности в США, но и то, что упадок веры в “фундаменталистские” религиозные построения (типа креационизма) оказался еще более быстрым, чем упадок веры в “либеральные” религиозные направления. Кроме того, международные опросы постоянно по­казывают, что население Западной Европы намного менее религи­озно, чем американцы.

Анализ секуляризации не будет достаточно полным, если не рассмотреть более конкретно последствия этого процесса в общественном сознании и не дать ответа на вопрос, существуют ли альтернативы религии? Эти последствия неоднозначны. Во-пер­вых, секуляризация как процесс сокращения или исчезновения массовой вовлеченности в религиозную жизнь ведет к появлению такого феномена, который можно обозначить как “нерелигиоз­ность”. Он включает широкий спектр позиций: от простого равно­душия к религии, арелигиозности, до атеизма и антирелигиозных движений. Очевидно, что судьба этих альтернатив зависит в первую очередь отих способности предложить конструктивное решение тех проблем, с которыми не справляется религия. Решающим является вопрос: способно ли рациональное мышление, базирую­щееся на научных методах, выработать мировоззрение, дающее ответы на “конечные вопросы” о смысле человеческой жизни. Речь идет, конечно, не о “науке” в узкоспециальном смысле слова, но об интеллектуальном багаже секулярного общества, включая все виды светского сознания, весь его духовный багаж, философию, этику, эстетическое сознание, социальную мысль. Одна из альтернатив религии в секулярном обществе — светский гуманизм.

Во-вторых, “религиозный вакуум”, образующийся в результате упадка христианства, ведет к появлению и такой альтернативы, которая выражается в возврате к примитивным формам религии-суеверию, магическим ритуалам, мифологии, астрологии, оккуль­тизму и т. д. Эти верования, своими корнями уходящие в дохрис­тианскую эпоху, достаточно живучи. А в более широком плане — это широкий спектр “заменителей религии”, начиная от новых социальных утопий и идеологических мифов и кончая коммерчес­ким культом секса.

Бесплодность слепого следования религиозной традиции в “обезбоженном” секулярном мире не должна служить помехой к пониманию того, что столь же бесплодна, чревата темже мораль­ным хаосом и утратой смысла всякая нигилистическая попытка отбрасывания или разрушения этой традиции.

Нельзя забывать, что человеческое сознание основывается на огромном многообразии опыта, включая и опыт религиозный, что весь этот опыт и возникшее на его основе понимание жизни формулируется на языке философии, поэзии, эстетики, политики, но и религии тоже. Без освоения и развития наследия, без преем­ственности нет пути в будущее. Но именно освоения и развития, а не реставрации. Анализ процесса секуляризации в своих выводах ценен в том случае, если избегает как апологетического, так и нигилистического искушения, стремления любой ценой, не счита­ясь с фактами, сохранить религию в неизменной, привычной роли или же, наоборот, вычеркнуть ее из жизни общества. Нужны непредвзятый объективный анализ и оценка возможностей рели­гии в той или иной ее конкретной форме в том или ином конкретном обществе.

Такой подход актуален и для оценки роли религии в посткомму­нистическом обществе. Кризис и крушение социализма в тех его вариантах, в которых он реально существовал, привели не только к дискредитации коммунистической идеологии, одной из ипоста­сей которой был “воинствующий атеизм”. Строительство социа­лизма воспринималось как исторический эксперимент созидания общества без религии и воспитания нового человека, свободного от религиозных пережитков прошлого, т. е. как осуществление программы секуляризации. На самом деле нельзя ставить знак равенства между секуляризацией как объективно детерминирован­ным социальным процессом и насильственным разрушением религии.

Вместе с тем крушение социализма было воспринято многими не только как крушение “научного атеизма” — неотъемлемой составной части идеологии правящей коммунистической партии, — но и как крушение любой нерелигиозной формы сознания. Этому выводу способствовала попытка представить атеизм в качес­тве главного виновника тоталитаризма.

В результате сегодня можно констатировать кризисные явления в тех современных светских течениях культуры, которые в истори­ческой перспективе развития процесса секуляризации выражали себя вне религиозной традиции или в оппозиции к существующей религиозной культуре. Проявлением всего этого и является сегодня “поворот к религии”, надежда на ее “возрождение” вереде, которая прежде тяготела к секуляризации общественной жизни. Этот “по­ворот” сопутствует и отражает переходное состояние общества, расстающегося с прежними идеологическими устоями и ведущего поиски новых мировоззренческих основ. В этих поисках есть и тупиковые варианты, соблазнительные своей простотой. Один из них — заимствовать готовый образец извне, в виде американского или японского пути развития, другой — понять задачу восстанов­ления разрушенной национальной традиции как возрождение того, что было разрушено и предано забвению.

Долговременной перспективой остается, однако, секуляриза­ция общественной жизни, которая не равнозначна вытеснению религии или тем более попыткам ее насильственного разрушения, но выражается в изменении характера взаимодействия между религией и обществом в результате тех процессов, которые опреде­ляют главные направления современного мирового развития.

Секуляризация — сложный и еще недостаточно изученный процесс. Ее исследование до сих пор преимущественно велось на основе анализа общественного развития в его западном варианте. На этой основе вырабатывались методы, понятия, оценки. Между тем секуляризация развивается в специфических формах в каждом конкретном обществе в зависимости от его особенностей, включая и конфессиональные. В Турции или Японии она не является простым воспроизведением того, что происходило или происходит в западноевропейских странах. Нельзя не учитывать значительные различия, которые существуют даже между Западной Европой и Северной Америкой, и тем более — Россией.

Тем не менее уже теперь понятие секуляризации дает достаточно прочную основу для анализа роли религии в современном мире и ее перспективы. Этот анализ в принципе исключает оценочный подход: что лучше, сохранить или отбросить религию? Он основы­вается на выявлении реальных функций и возможностей религии в контексте главных тенденций мирового развития, содержание которых составляет переход к более высокому, глобальному уровню человеческой организации, рождение “планетарного сознания” и нового мирового сообщества.

Религия в этом контексте выступает как один из типов органи­заций, объединений людей, их сообществ, наряду с национальны­ми, местными или региональными, научно-экономическими (в виде транснациональных корпораций) и другими, каждый из кото­рых способен облегчать или тормозить процесс развития.

Анализ показывает, что религиозные сообщества не самые сильные из числа тех факторов, которые могут способствовать преодолению кризисных ситуаций и решению мировых проблем. Традиционно они были источниками духовности и морали, под­держивали позитивные и осуждали негативные социальные уста­новки, действия, ценности. В то же время они поощряли войны и преследования, поддерживали разрушительные силы во имя своих святынь. Религиозные сообщества сегодня еще более разобщены, чем государства. Многие из них претендуют на исключительность в определении истинных путей, которыми должно идти человечес­тво. Часто конкуренция, войны и деструктивное поведение харак­теризуют взаимоотношения как между различными группами внутри религий, так и между религиями, а также их отношения к нерелигиозным, светским движениям. В современном мире они зачастую представляют устаревшие верования, мало связанные с борьбой за справедливость, мир и изобилие. Традиционные кри­зисные стратегии религий ныне по сути бессильны разрешить мировые проблемы и являются скорее частью этих проблем, нежели их решением. Отсюда вовсе не следует, что противодействие угрожающим тенденциям мирового развития предполагает “искоренение религии”. Скорее оно диктует необходимость доста­точно радикальной трансформации организованной религии.

Вопрос заключается в том, могут ли религии трансформировать­ся таким образом, чтобы эти универсальные ценности принесли социально ощутимую пользу и в то же время были сведены к минимуму возможные негативные последствия их действий.

Возможна оптимистическая перспектива межрелигиозного ди­алога в мировом масштабе с целью достижения соглашения и сотрудничества, преодоления религиозной нетерпимости и розни, моральной поддержки другим организациям, действующим во имя общего блага. Но нельзя исключать и пессимистическую альтерна­тиву, если религии не найдут путей и возможностей подчинить свою миссию этим целям, если вместо единства принесут рознь и конфликты.

 

 

ЛИТЕРАТУРА

Вебер М. Наука как призвание и профессия. //Избр. пр. М., 1990.

Сорокин П. Кризис нашего времени. //Человек, цивилизация, общество. М., 1992.

Белл Д. От священного к светскому //Этическая мысль. М., 1990.

Бонхеффер Д. Сопротивление и покорность.//Вопросы философии, 1981. № 10, 11.

ТЕКСТЫ

Д. Белл [39]

От священного к светскому

Если естественным миром управляют рок и случай, а техничес­ким миром рациональность и энтропия, то социальный мир может быть охарактеризован как жизнь “в страхе и трепете”.

Всякое общество (мы здесь опираемся на Руссо) предполагает одновременно наличие как принуждения — армии, полиции, милиции, так и морального порядка, готовности людей уважать друг друга и уважать нормы общественного закона. При всеобъем­лющем моральном порядке оправдание справедливости таких норм коренится в системе разделяемых людьми ценностей. Исторически религия — как способ сознания, связанный с исходными ценнос­тями, — явилась основой общепризнанного морального порядка.

Сила религии проистекает не из каких-то утилитарных досто­инств (она не удовлетворяет личных интересов или потребностей). Религия не является результатом общественного договора, но она также не является только обобщенной системой космологических значений. Влияние религии проистекает из того факта, что еще до идеологий или других видов светских верований она стала средст­вом сплочения людей в единый неодолимый организм, явившись тем чувством священного, которое выделилось как коллективное сознание людей.

Постановка вопроса о различии между священным и светским, исследованного в новейшее время прежде всего Эмилем Дюркгеймом, положила начало обсуждению темы о гибели социального мира. Как пришел человек к пониманию двух совершенно различ­ных, разнородных сфер — священного и светского? Природа сама по себе является единым континуумом в великой цепи бытия от микрокосмоса до макрокосмоса. Человек сам сотворил дуализмы: духа и материи, природы и истории, священного и земного. Согласно Дюркгейму, чувства и эмоциональные связи, объединя­ющие людей, составляют ядро всякого социального существова­ния. Поэтому религия является сознанием общества. И поскольку социальная жизнь во всем своем многообразии возможна только благодаря системе символов, это сознание выбирает некий объект, который следует рассматривать как священное.

Если признать концепцию Дюркгейма обоснованной, то “кри­зис религии” можно рассматривать в ином, отличном от общеприз­нанной трактовки ключе. Когда философы, а теперь и журналисты, пишут об упадке религии и утрате веры, они обычно имеют в виду, что чувство сверхъестественного — представления о небесах и преисподней, наказании и искуплении — утратило свое воздейст­вие на людей. Однако Дюркгейм доказывал, что религия происхо­дит не от веры в сверхъестественное или богов, но отделения мира (вещей, эпох, людей) на священное и светское. Если религия переживает упадок, то это происходит потому, что земная сфера священного сократилась, объединяющие людей чувства и эмоцио­нальные связи расшатались и ослабли. Исходные элементы, обес­печивающие людям солидарность и эмоциональное взаимодейст­вие — семья, синагога и церковь, община, — истощились, и люди утратили способность поддерживать устойчивые связи, объединя­ющие их как в пространстве, так и во времени. Следовательно, говоря: “Богумер”, мы, в сущности, говорим, что социальные связи порвались и общество умерло.

В связи с этими тремя состояниями и тремя космологиями следует рассмотреть также три способа приспособления или иден­тификации, посредством которых люди стремятся определить свое отношение к миру. Ими являются религия, труд и культура.

Традиционным способом была, конечно, религия как внезем­ное средство понимания личности, людей, истории и их места в распорядке вещей. В ходе развития и дифференциации современ­ного общества — мы называем этот процесс секуляризацией — социальный мир религии сократился; все больше и больше религия превращалась в личное убеждение, которое допускалось или отвер­галось, но не в смысле рока, а как вопрос воли, разума или чего-то другого. Этот процесс ярко воспроизведен в сочинениях Мэтью Арнолда, который отвергает теологию и метафизику, “старого Бога” и “противоестественного и возвеличенного человека”, чтобы найти опору в этике и эмоциональном субъективизме, в слиянии Канта и Шлейермахера. Когда это удается, религиозный способ миропонимания становится этическим и эстетическим — и неиз­бежно слабым и анемичным. В той мере, в какой это верно, надо в корне пересмотреть отношение к исканиям Кьеркегора, хотя они и позволили лично ему найти свой путь возврата к религии.

Труд, когда он является призванием, представляет собой пере­воплощение религии в посюстороннюю привязанность, доказа­тельство посредством личных усилий собственной добродетельнос­ти и достоинства. Этого взгляда придерживались не только протес­танты, но также люди, которые, подобно Толстому или Алефу Даледу Гордону (теоретик киббутса), опасались порчи расточитель­ной жизни. Пуританин или приверженец киббутса стремился трудиться по призванию. Мы же воспринимаем труд как следствие принуждения, иначе говоря, труд сам по себе стал для нас рутин­ным и унизительным. Как описал с грустью Макс Вебер на заключительных страницах своей книги “Протестантская этика и дух капитализма”: “Там, где осуществление призвания не может непосредственно увязываться с самыми высокими духовными и культурными ценностями или, с другой стороны, когда призвание нет нужды воспринимать в качестве экономического принуждения, человек постепенно отказывается от попыток его оправдания вообще”. Аскетические побуждения уступают место расточитель­ным импульсам, а призвание тонет в водовороте гедонистического образа жизни. Для современного, космополитичного человека культура заняла место как религии, так и труда в качестве средства самоосуществления или оправдания — эстетического оправдания — жизни. Но за этим изменением, по существу переходом от религии к культуре, следует необычный перелом в сознании, особенно в смысловых значениях экспрессивного поведения в обществе.

Диалектика высвобождения и обуздания всегда давала о себе знать в истории западного общества. Идея высвобождения возвра­щает нас к дионисийским празднествам, вакхическим пирам и разгулу, гностическим сектам первого и второго веков и тайным связям, распутанным впоследствии; или, например, к библейской легенде о Содоме и Гоморре, а также эпизодам из истории Вавилона.

Великие исторические религии Запада явились религиями обуз­дания. В Ветхом завете подчеркивается особое значение закона, а также выражается страх перед необузданностью человеческой при­роды: связью высвобождения с вожделением, сексуальным сопер­ничеством и убийством. Этот страх является страхом перед лицом демонического — бешеного исступления (эстаза) плоти и преступ­ления границ, отделяющих человека от греха. Даже в Новом завете, который отменяет закон и провозглашает любовь, присутствует отвращение к земным последствиям отказа от закона, и на их пути воздвигается преграда. Апостол Павел в “Послании к Коринфя­нам”, осуждая обычаи приверженцев церкви в Коринфе, говорит, что любовь, которая дается причастием, не означает свободу плотской любви, но является духовным освобождением и любовью (1 Кор.: 5. 7-13).

В западном обществе религия выполняла две функции. Во-первых, она была заслоном от демонического, стремилась к разря­жению демонического путем выражения его символических значе­ний, будь то символический акт жертвоприношения из библейской легенды об Аврааме и Исааке или жертва Иисуса на кресте, лишенная в обряде вкушения хлеба и вина как плоти и крови Христа своего конкретного содержания. И, во-вторых, религия обеспечила преемственную связь с прошлым. Пророчество, пос­кольку его авторитет всегда опирался на прошлое, являлось осно­вой отрицания антиномически-поступательного характера откро­вения. Культура, когда она выступала в единстве с религией, судила о настоящем, исходя из прошлого, обеспечивая неразрывную связь того и другого в традиции. Двумя этими способами религия определила каркас западной культуры на протяжении почти всей ее истории.

Я утверждаю, что поворот — а он не замыкается на каком-то отдельном субъекте или промежутке во времени, но представляет собой общекультурный феномен — произошел вместе с распадом в середине XIX столетия теологического значения религии. Куль­тура, особенно получивший распространение модернизм, фактически установила контакт с демоническим. Но вместо его усмире­ния, как то пыталась делать религия, модернистская культура стала благоволить демоническому, исследовать его, упиватьсяим ирассматривать его (правомерно) как первоисточник специфичес­кого характера творческого.

В настоящее время религия вынуждена навязывать культуре моральные нормы. Она настаивает на ограничении, особенно подчинении эстетических побуждений моральному руководству. Стоило культуре взять на себя рассмотрение демонического, у нее сейчас же возникла потребность в “эстетической автономии”, утверждении идеи о том, что их опыт, внутренний и внешний, является высшей ценностью. Все должно быть исследовано, все должно быть разрешено (по крайней мере в сфере воображения), включая похоть, убийство и другие темы, доминирующие в модер­нистском сюрреализме. С другой стороны,...оправдание власти и влияния целиком и полностью выводится из потребностей “Я”, из “верховенства собственной личности”. Игнорируя собственное прошлое, эта личность рвет и аннулирует узы, подчиняющиеся законам преемственности. Она разведывает источники новых и неизвестных интересов, и критерием ее суждений оказывается собственная любознательность. Таким образом, модернизм как движение в культуре, присвоив себе права религии, вызвал смеще­ние центра авторитета от священного к светскому.

П. Сорокин [40]