Джейк запыхивался. Сзади за воротник его держала и волокла за собой железная рука филдера, который пока не хотел отпускать его ни на шаг. Периодически на матроса сыпались грязные оскорбления.

- Дефелья, посмотри в бинокль! Видно что-то?

- Есть свалка. Но она за дорогой, сэр…

- Значит, дождемся момента, когда вообще не будет машин и перебежим. Здесь не должно быть интенсивного движения, так ведь?

- Да, сэр!

- Сэр! И все-таки… Ведь бот не могут не заметить! И труп рядом с ним! И машину! Вы думаете, того, что я нарисовал… достаточно? – на правах наиболее «приближенного» обратился к капитану Бриджит.

- Да, Бриджит! Но бот-то мы все же попробуем спасти... Не получится… Хрен его знает, что тогда делать. Скажем, что в шторм сорвало и унесло, когда до Украины доберемся. С кораблем тоже все замнут, как это всегда делали.

- И вы думаете, что такая ложь на мировом уровне не будет раскрыта?

- Бриджит, не разочаровывай меня! У президента Джефферсона есть на эту тему мудрое изречение: «Когда я вспоминаю, что Бог справедлив, я содрогаюсь от страха за мою родину.» А ты помнишь, когда он жил, уорэнт?

- Вроде бы в начале XX века...

- В начале XIX! За 150 лет до Вьетнама и почти за 200 до Афганистана, Ирака и Гуантанамо! Курс взят еще до нас. И наша ложь – мелочь, по сравнению с тем, что не раз сходило Америке с рук. Теперь паровоз только катится по рельсам. Мы его не повернем. Сам президент не повернет при всем желании!

Все на землю! Впереди дорога! Бриджит, проползи вперед и дождись момента, когда машин даже слышно не будет! Трогаемся по твоей команде!

Экипаж залег в высоченной пыльной траве, уткнувшись носами в пахнущую сотнями машин землю. Бриджит, волоча сбоку винтовку, пополз. По дороге стремительно промчался тарахтящий и чадящий грузовик, затем пара пацанов на китайских скутерах и побитая жизнью «Лада». Брэд прижал ухо к земле. На ближайшие секунд 20 было, вроде бы, чисто.

- Advance! At the double! [26]– с чувством собственной значимости крикнул уорэнт. И, пригнувшись, прижимая M-16 к груди, перебежал дорогу. За ним то же самое проделали и оставшиеся 10 человек и залегли в точно такой же траве, что и на другой стороне.

- Дефелья! – скомандовал Филдер – попробуй рассмотреть что есть дальше!

- Прямо перед нами – свалка, затем тонкая лесополоса, а дальше… Огороды что ли… Пашня какая-то.

- Хорошо. Вперед, на свалку. Там нас не заметят. Дальше – в лесополосе. Автоматы, на всякий случай, наготове. Мало ли что здесь...

Задыхаясь от вони уже прогретой утренним летним солнцем свалки, моряки поползли. Под их локтями и коленями шелестели полиэтиленовые пакеты и упаковки из фольги с гниющими остатками какой-то пищи. Встречались также тонкие, почти полностью состоящие из ржавчины листы металла. Но неожиданно шорох стал как-то чаще, хотя никто быстро не полз. Через секунду воздух разразился лаем. Еще через секунду – громкими ругательствами Гэриса.

Целая стая из восемнадцати-двадцати собак окружила его. Вожак стаи – грязно-белый пес размером с большую овчарку со злостью пытался добраться до его лица, собаки поменьше по очереди кусали его ноги. Билл схватил винтовку за ствол и, перевернувшись на бок, попытался ударить вожака прикладом, но этим он только раззадорил нападение. Павлович и Фенерсен вскочили и подбежали к лежащему Биллу. Удары прикладов с размаху посыпались на свору. Три самые мелкие собаки, получив по хребту, отступили, но вожак с остатками стаи продолжал рвать Гэриса.

- Стреляйте! – скомандовал Филдер

Брендан и Драган передернули затворы, но тут на дороге, находящейся в 150 метрах затарахтела фура. Они опустили стволы и продолжили бить собак ногами и прикладами. Как только фура скрылась за очередным поворотом, курки взвели Бриджит и Тич.

- Ну же, аккуратно, прицельно! Огонь! Павлович, Фенерсен – в стороны! – быстро, но почти шепотом произнес капитан.

Раздались одиночные выстрелы. Белый пес упал, но все равно злобно рычал и, вытягивая шею, пытался укусить лежащего на земле медика. Желто-бурая псина, сраженная в голову, легла замертво. Остальные, продолжая злобно лаять, отбежали от медика Гэриса. Эштон прицелился, чтобы добить вожака. В этот момент у обочины тихо прижалась серая машина с синей полосой и мигалкой на крыше. Раздался выстрел, потом еще два. Оставшиеся собаки убежали с заливистым, но уже негрозным лаем. Машина постояла еще секунд пять и бесшумно отъехала.

- Старшина Тич! Уорэнт Бриджит! Взяли и понесли раненого в посадку! Шевелитесь, тут машины, в конце концов, ездят! – чеканил Филдер. – Остальные… Гильзы подбирайте! Ничего не должно быть видно!

Такими же перебежками, как и раньше, экипаж тронулся к кустам у края посадки. Темная лесополоса росла чуть ниже дороги, под насыпью. Кусты на склоне полностью закрывали свет.

- Здесь – решил капитан – по посадке хрен его знает кто шляется, да и светло там слишком, а вот тут, на окраине можно в кустах укрыться. Ложитесь и жмитесь к земле, чтобы ни одна тварь не заметила. В траву, листья закапывайтесь, тут всего хватает. Мы тут до ночи. Потом надо будет спасать бот. Пойдут трое – уорэнт Бриджит, вот этот придурок – он показал на Джейка, и Павлович. Он себя сегодня смышленым показал, глядишь, еще что умное сделает.

Рядом положили и Гэриса. У него были порваны рука и нога. Медик, постанывая, попросил дать ему его аптечку и стал рассказывать младшему матросу Амбрейджу, как накладывать бинт.

Солнце только поднималось вверх, и впереди был целый день в засаде. Моряки стягивали кители, вымазывали нижние майки землей и обсыпались вырванной травой, чтобы в случае чего иметь лишь какой-то шанс остаться незамеченными. Все оружие был завернуто и спрятано в кустах. Земля с каждой минутой нагревалась входящим в зенит солнцем, и вонь свалки становилась нестерпимой.

Глава VI

Пролетающие мимо грузовики вздымали пыль вместе с камешками, которые порой достаточно больно били по телу. Особенно, доставалось, конечно животу, оно и немудрено – он у работника дорожной милиции был просто огромный и натянутый, как барабан. Пыльные тучи умывали лицо, вызывая мерзкую сухость в горле. Старший сержант Вертухаев постоянно щурился и тер глаза.

Вдруг в серой «Самаре», где дремал и одновременно запекался его напарник, зашипела рация.

- Пост шесть, ответьте… - пробурчал грубый голос.

Напарник Вертухаева, Красильский пару подергал мокрую рубашку на груди, чтобы хоть как-то освежиться и нажал на кнопку:

- Пост шесть на связи…

- Сворачивайтесь и выезжайте на свалку около посадки у косы. Туда сейчас всех собирают.

- Понял… Что там?

- Вроде стрелял кто-то. Группа. И очередями. Езжайте, разберетесь на месте. Там сейчас все. Поняли?

- Так точно. Конец связи. Едем.

- Федос! Помчали! На свалке хрень какая-то творится – Крикнул в окно Красильский.

- Чё-чё? – скривился Вертухаев, тяжело шагая к машине.

- Кто-то на свалке стрелял. Не один, говорят. Теперь всех туда зазывают.

Федос выругался, усадил широкую задницу на сидение и хлопнул дверью.

- Им что, на, делать нечего? Ну палил кто-то по воронам, и что?

- Да хэзэ… Говорят, очередями. Может, нелегальные стволы…

Федос снова выругался и сложил руки на пузе.

Сержант Красильский быстро, визжа сиреной, домчал до места. Там и правда было штук шесть машин. Напарники вышли и неспешно зателепали к майору.

- О, вот теперь все – пробасил крепкий морщинистый мужик с блестящей звездочкой на плечах. – В общем, тут 40 минут назад проезжали Боровой и Вартересян. Говорят, толпа человек 10 посреди свалки собак стреляла. И стволы – очень мощная травматика. Короче, по краям надо проехать до конца, они, вроде, вперед пошли. А часть пешком саму свалку прочешет. Еще с другого края кто-то стоять должен.

Сейчас, теперь распределяем… Пост три, пост шесть – по левому краю, на машине, все-все высматриваем. Всегда готовы к задержанию, сами понимаете, у них стволы какие-то неясные. Свои автоматы держите.

Пост два, пост семь – езжайте на другую сторону. Ждите, вдруг там кто всплывет.

Пост один – проедьтесь по правой стороне, посты четыре и пять – пешком по свалке. Смотрим под ноги на всякий случай.

После этого всем быть в районе – искать, смотреть… По поселку проехаться, подозрительных проверять. Выполнять!

- Писец, Вадик, что с нами делают! – пробормотал Вертухаев – Хачи небось какие-нибудь из травматов палят, а нам в говне рыться. Да ладно бы еще, так их же потом сто пудов отмажут…

- Кто знает, может и не отмажут – ухмыльнулся Красильский – палочки-то по-любасу ставить надо. Кого-то да закроют. Не десять человек, ясен хрен, но все же.

Они влезли в машину и попилили вдоль свалки. Слева была посадка. Свесившиеся ветки иногда стучали по крыше. «Лада» с надписью «ДПС» на капоте медленно пробиралась вперед, чуть поодаль от другого экипажа, посланного на это же место. Вдруг в примятой траве сержант Красильский увидел еле заметную в темноте ногу.

- Федос, тормози, тут что-то… - сказал он.

- Что?

- В кустах внизу видно… Мож там…

- Мож собака, мож птица, мож бомж там срет! Вадик! Чё ты такой параноик? Эти мажоры что, думаешь, в кустах от нас ныкаться будут? Они уже попрыгали в свои джипы и уехали давно. А нас кошмарят!

- Тю ты…

- Ну, высунись еще, посмотри, видно там десять человек?

- Не… Не видно, трава только… И вообще там темно. Наверно, правда один бомжара…

- Ну а я про чё… Проедешь - отчитаешься. А что день на вот это просрем вот на это, вместо того чтобы нормально на дороге стоять – это плохо!.

- Да… Сейчас же только и едут. Кавалькадой…

Синий номер на бампере «Самары» тихо отдалился от места, где засел экипаж затонувшего Lawrence`a.

Глава VII

Пляж привычно завершал свой день. Машин, отъезжавших в сторону поселка, становилось все меньше и меньше. Темно-серые поздние часы покрывали летний курорт. И все же, это была не ночь. В небе одновременно можно было увидеть и юрких стрижей, и маленьких, размером с воробья, летучих мышей. На высокой ветви здоровенного тополя сидела и выжидала своего часа небольшая сова. Все эти картины природы щедро сдабривались доносящимися со стороны поселка вразнобой: «Whenever, wherever / We're meant to be together…»[27] и «Взвоет ветер над бараками, / БМП нам лязгнет траками: / Домой! Домой! Пора домой!»[28], исполняемым чьим-то пьяным голосом.

Бриджит, Эрапт и Павлович, не издавая ни шороха, сняли кители, форменные американские ботинки и ремни и, оставшись в одних майках и брюках, босиком побрели в сторону пляжа. Из оружия у них были лишь заткнутые за пояс штык-ножи, чтобы как-то вырвать винты спасательного бота из крепких водорослей. Они шли по дороге, ни от кого не скрываясь, но и не привлекая внимания.

- Павлович! – обратился к матросу уорэнт-офицер – А если кто-то по пути у нас что-то спросит, ты хоть ответить сможешь?

- Не знаю, сэр. Если что, просто скажу, что мы все – сербы. Как-нибудь отвлеку. Главное – чтобы не узнали, что американцы есть.

- А ты русский хоть чуть знаешь?

- Несколько песен знаю. Язык уже подзабыл. Быструю речь не понимаю, но объясниться с трудом могу. Я же три года в окружении русских прожил. Лет в десять уже в том же русском квартале с гитарой стоял. Подрабатывал… Раньше помнил больше, но время прошло. С семи до десяти лет я там жил, потом с десяти где-то до тринадцати гулял часто. А потом друзья уехали кто куда и в Брайтон мы ездили только в церковь.

В небе над морем мигал проблесковыми огнями пролетающий самолет. В голове Драгана сразу всплыла сцена: грязный кафельный пол огромного зала, синие кресла в несколько рядов и надоедливый металлический голос откуда-то сверху. Вначале он монотонно что-то произносил на сербском, потом переходил на какое-то несвязное иностранное бормотание, но даже из послания на родном языке шестилетний Драган понимал лишь несколько слов. Родители заставляли его чего-то терпеливо ждать, сажали на кресло рядом с собой, но как же это было скучно! Особенно после того, как пришлось просидеть целых два с половиной часа в автобусе, да еще и не у окна.

За стеклом в конце зала стояли красивые пирожные, шоколадки, зефир. Драган прилипал к витрине руками, рассматривал, подбегал к родителям с новой попыткой уговорить их купить ему что-то, но те лишь качали головой… Отец был в новой куртке, надетой поверх костюма, мама – в пальто, которое они сегодня утром вместе забрали из химчистки. На сидении рядом с отцом одна на другой лежали две огромные сумки. Сейчас родители показались Драгану необычайно серьезными, просто как никогда. Его папа часто улыбался, даже если сын отвлекал его от работы за красным письменным столом и тянул за палец «что-то показать». Мама тоже редко была серьезной, по крайней мере, на глазах у Драгана. Что же произошло с ними теперь?

- Сынок, прости, у нас нет столько динаров, а там, куда мы полетим совсем другие денежки. Мы уже почти все поменяли.

- Ну а вдруг что-то есть, откуда вы знаете? Посмотрите в карманах! Ведь если мы уезжаем, они нам больше не нужны, правда?

Отец улыбнулся и сунул руку в пиджак. Там была сдача с куртки – четыре бумажки по 50 динаров. Уже через 2 минуты Драган сидел с довольным лицом и держал в руках совсем небольшой батончик. Что говорить, у него был неплохой дар убеждения.

- Пап, а что за деньги будут там, куда мы полетим, в Ньорке?

- В Нью-Йорке, Драган… Там они вот такие.

Драган стал смотреть на сероватую бумажку. В каждом углу стояло по большой цифре «5», изображенной как-то странно. Как-то витиевато. Посередине в овальной рамке был нарисован неизвестный Драгану дядька. У него был очень серьезный взгляд и смотрел он куда-то вбок. Он был такой худой, что его щеки были просто проваленные. Его заросшую бородой шею обхватывал воротник белой рубашки. Этот дядька показался Драгану совсем неприятным, чужим… Как и все то, что ему последнее время приходилось видеть. Все, к чему он привык, куда-то подевалось.[29]

Его родные, югославские деньги, конечно, были лучше. Они не были такими серыми. На них были нарисованы куда более симпатичные люди, в основном дети. Девочка с длинными волосами, мальчик, улыбающаяся тетя в косынке… Не нравилась ему только одна, самая дорогая. Там был дядька, похожий на того, которого он видел сейчас. Он был без бороды, но тоже худой, высоколобый и какой-то недобрый. В кино он почти наверняка мог бы играть какого-нибудь злодея, который в конце оказывается оборотнем. Но папа не раз говорил ему, что он был очень умный. Такой умный, что изобрел какую-то машину, испускающую искры и молнии, которая была нарисована на другой стороне банкноты. Но такие большие деньги почти никогда не попадались ребенку в руки, и поэтому видел он их только в шкафу. [30]

- Папа, а этот человек тоже изобретатель? – возник резонный вопрос у мальчика.

- Нет, Драган, он президент. Но он был очень давно.

- А сейчас он умер?

- Его убили из ружья, когда он представление в театре смотрел.