Мы поможем в написании ваших работ!



ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?

Главный итог - любознательность

Поиск
Б.П.: Иногда думают, что мы в своей семье просто перенесли школьные занятия вболее ранний возраст, то есть дошкольников фактически "натаскивали" задва-три класса, потому-то им в начальной школе и делать нечего. Думаю, чтовсе рассказанное выше должно убедить читателя, что "натаскивания" у нас небыло. Правда, некоторые могут сказать: "Чтобы натаскать, необязательно заставлять,давить, принуждать. Кроме кнута, для подчинения существует еще и пряник,кроме страха, бывает еще и соблазн". "Прочитаешь - конфетку дам", "Таблицуумножения выучишь - велосипед куплю", "Реши, Вовочка, задачу - с папой взоопарк пойдешь". Наверно, это даже хуже, чем просто заставлять. Явноепринуждение может возбудить не только страх, но и протест, жажду свободы исправедливости, а вот такая "купля-продажа" ничего, кроме соображения типа"что я с этого буду иметь?", в ребенке не возбудит. Мы никогда непользовались этим купеческим способом для возбуждения у ребенка желаниячего-то достичь. Мы радуемся успехам детишек, их движению вперед, их открытиям, но не сулим заэто никаких сладостей и златых гор, никаких выгод и привилегий. Детейувлекает сам процесс познания, созидания, творчества. Ими руководит не страх,не расчет, а интерес. Наградой им за все усилия становится гордое сознание:"Я могу!", "Я умею!", "Я сам сделал!" И удовольствие от того, что: "Япомог... я обрадовал... я сделал хорошо!" Интересно, что по мере расширения и углубления знаний о мире желание детейеще больше узнать только возрастает. Как сильное, тренированное тело жаждетдвижения, так и развитый ум жаждет деятельности, причем хочет не столькоусваивать, сколько исследовать. Вот это-то мы и наблюдаем у своих детей.Академик Н.М.Амосов в своем отзыве на наш доклад в Академию педагогическихнаук сказал о наших ребятах так: "Основное качество их интеллекта ненатасканность, а смышленость. Они легко усваивают новое. Они не столькоэрудиты, сколько решатели проблем". Именно это, мы думаем, и есть главный итог умственного развития наших детейдо школы.

А внимание, усидчивость, дисциплина?

Мы все время говорили: желание ребенка, интерес, свобода деятельности - вотчто нужнее всего для его успешного развития. Как же ребенок после такойвольной жизни выдерживает школьную дисциплину и множество ученическихобязанностей? Верно, противоречие вроде бы налицо. У нас познание окружающего миранаправляется собственными интересами и увлечениями ребенка, а в школе -систематическое усвоение знаний: программа, урок, учитель, учебник. Надо,должен, обязан. Все "хочется, не хочется" только во внеурочное время, а егоостается так мало... Много страшных прогнозов нам пришлось выслушать еще до того, как старшийпошел в школу: "Они у вас будут недисциплинированные, невнимательные,неусидчивые, из-за этого будут плохо усваивать материал. Им будет оченьтрудно в школе". Возражать было нелегко: ведь все было еще впереди. А теперь, когда старшиеуже окончили школу, а остальные тоже учатся, можно сказать, что эти прогнозыне оправдались. Учиться всем ребятам оказалось совсем нетрудно: мы уже писалио том, что на всю начальную школу они тратили один-два года и оказывались в5-м классе кто в десять, кто в девять, а кто даже в восемь лет. Да и встарших классах они справлялись со школьной программой без особых усилий икаких бы то ни было перегрузок: на домашние уроки, например, тратили небольше полутора-двух часов в день, да и то в основном на письменные задания. Как это все получалось? В младших классах еще могли сказаться - идействительно сказывались - приобретенные до школы знания и умения (беглоечтение, владение устным счетом, умение писать). А в старших классах? Здесьвыручало не что-то ранее усвоенное, а умение сосредоточиться, внимательнослушать, понимать и осмысленно запоминать материал уже на уроке, во времяобъяснений учителя. Школьные дисциплинарные требования тоже оказались длянаших ребят не слишком обременительными. Правда, особой усидчивостью они неотличались, особенно старшие сыновья, однако и хлопот учителям их поведениене доставляло. А аккуратность и добросовестность старших девочек всегдавызывали самую высокую похвалу учителей. А еще что важно - все наши школьникине нуждались в каком-либо контроле и постоянном подстегивании: онисправлялись со своими обязанностями в основном вполне самостоятельно. Значит, противоречие между нашей "вольницей" и школьной жизнью оказалосьнестрашным? Да. Но оно могло бы оказаться даже губительным, если бы не однаочень существенная сторона нашей жизни, которая помогла нам этого избежать.Это трудности нашего быта. Парадокс? Нет. Именно благодаря им малыши нашиузнали серьезные трудовые обязанности с самого раннего возраста.

И ТРУДОВЫЕ ОБЯЗАННОСТИ

"Хочется" и "надо"

Л.А.: Очень хорошо помню, как удивили нас два прямо противоположных мнения онас наших близких. Правда, они наблюдали наших ребятишек несколько состороны, так как вместе с нами постоянно не жили. Дедушка изредка приезжалпогостить и каждый раз в той или иной форме осуждал нас: "Вы слишкомраспускаете своих ребят, все им позволено, никаких обязанностей. Вырастутбездельниками и через несколько лет вам на шею сядут". Бабушка жила в другомдоме, мимо которого малышам приходилось ходить то за водой, то за углем идровами. Она жалела внуков и тоже была нами недовольна: "Да что же вы на нихстолько дел взвалили, и отдохнуть некогда бедным". Теперь-то я понимаю, что каждый из них видел в основном одну сторону жизниребят: дедушке, привыкшему к беспрекословному подчинению и строгому порядку,не понравилась слишком вольная жизнь детей, которым было предоставлено"слишком много прав". А доброй, мягкосердечной бабушке, привыкшей всю жизньобслуживать кого-то, казалось несправедливым взваливать на детей "слишкоммного обязанностей". А на самом-то деле, наверное, ребячья вольная жизнь уживалась с обязательнымиделами, которые надо было делать без всяких "хочется, не хочется". И такихдел в доме было много, потому что ни газа, ни водопровода, ни центральногоотопления у нас тогда не было. А мы оба работали, и не было никого, кто могбы нам постоянно помогать в домашних делах. Никого, кроме детей. Я не хочусказать, что помощь малышей с самого начала была совершенно необходима. Да икакая от годовалого помощь - одна морока: его старания чаще всего лишь хлопотдобавляют. Но зато как раз в это время он хочет помочь, пытается делать все,что делают папа или мама. Как хорошо, что мы поняли это и его помощь приняли,не отвергли. Причем это не стало педагогическим приемом "приобщения к труду".Было просто любопытно: а как он справится, а что он сумеет, будет ли ондоволен своей работой? И оказалось: вместе работать интересно и весело. Правда, это благополучное начало не исключило последующие сложности на"трудовом фронте", может быть, потому, что мы сами не во всем были согласныдруг с другом. Б.П.: Безусловно. Я с самого начала считал, что детям можно и нужно поручатьгораздо больше домашних дел, чем это допускала мама, которая предпочиталамногое сама, не перекладывая на детей дела.

Для себя и для других?

Л.А.: Это верно. Но мне хотелось, чтобы не я перекладывала дела на детей, ачтобы дети сняли эти дела с нас сами, по собственной инициативе. А это самособой не получалось. Не сразу мы поняли, что надо говорить не так: "Оля, бериполотенце и помоги мне" или: "Алеша, наколи для меня лучинок на растопку", атак: "Ребята, давайте-ка маме поможем посуду вымыть!" (говорит папа) или:"Алеша, а что если на растопку щепочек папе заготовить - вот он обрадуется!"(говорит мама). Тогда получается забота не о себе, а о другом! Мы ошибались, когда просто поручали дело, давали какое-то задание, заставляливыполнять до конца, но не всегда обращали внимание ребят на то, что работунадо сделать еще и потому, что кому-то нужна помощь, внимание, забота. Работав таком случае выполнялась не как взятая на себя часть общего дела, а какнавязанная извне скучная повинность, от которой хочется увильнуть. И вот ужемы слышим: "А почему я, а не Антон?", "Алеше меньше копать досталось, а онмне не хочет помочь..." При шлось поломать голову: как же вернуть детям этожелание помочь, которое у годовалых проявляется как бы само собой? Б.П.: Выход мы искали в том, что вместе с ребятами стали делать что-то нужноене только для собственной семьи и дома, а для других, знакомых и незнакомыхлюдей. Всей семейной "бригадой", со школьниками и дошкольниками, мы убирали дрова иуголь у бабушки, расчищали беговую дорожку на улице - для всех соседскихребятишек, участвовали в ремонте школьного помещения, ездили строить дом длянаших друзей, возили книги в библиотеку - всего не упомнишь. Вот в такойобщей работе для других, дружной, веселой, бескорыстной, и рождается нетолько настоящая, действенная забота о людях, но и взаимопомощь, желаниевыручить друг друга. Об одном жалею: редки они у нас все-таки были, эти трудовые десанты, надобыло бы проводить их почаще. А то слишком много у современных детей, в томчисле и у наших, всяких занятий только для себя: играть, читать, заниматьсяспортом, решать задачи, делать опыты и т.п. - все для себя! А что они делаютдля других?

Микроскопические дозы?

И сколько? Сколько затратили сил, времени, старания, какой получили результат- и по количеству и по качеству, - все это чрезвычайно важно. Я настаиваю натом, что должен быть оптимум трудовой нагрузки, чтобы ребенок мог применить ифизическую силу, и поработать головой, и испытать свое терпение инастойчивость в преодолении трудностей, и почувствовать радость и гордость,когда получит ощутимый результат. Это, конечно, зависит от организацииработы, от ее нужности, полезности, но, честное слово, пять минут работы вдень - это еще не работа. Когда мы перешли жить в другой дом, с отоплением, водопроводом, газом, насопять выручала необходимость: надо было утеплять дом, переделывать сарай,очищать и строить спортплощадку, приводить в порядок сад. А кроме того, быломного разных сезонных работ, вроде весенней уборки двора или посадки огорода.Обычно в подобных делах участвуют все - от мала до велика. Есть работа иежедневная: уборка, стряпня, посуда и пр. - ее делаем по очереди. Если всеэто учесть, то у детей в среднем получается, конечно, не пять минут, но и неболее получаса в день. Думаю, этого мало, потому что остается каким-тонезаметным этот труд, совсем не трудным. А разве должно быть обязательнотрудно? Я считаю, это необходимо: трудовые усилия должны быть и понапряжению, и по длительности не игрушечными, а значительными, чтоназывается, до поту, до усталости, той трудовой усталости, которая даетособое гордое удовлетворение: "Я смог, я выдержал, я не хлюпик и не белоручкакакой-нибудь". Это гордость и достоинство рабочего человека. И его может идолжен испытать ребенок как можно раньше.

"Ниточка-Никиточка"

Это не теоретические рассуждения - мы все это наблюдали у своих детей, когдаорганизовали нашу "швейную фабрику", которую ребята ласково назвали"Ниточка-Никиточка". Было тогда у нас трудное время. Для дополнительногозаработка мама брала надомную работу - шила фартуки, а мы ей все помогали(старшему тогда было 11 лет). Работали от одного до двух часов ежедневно,каждый по своей "специальности": кто скалывал булавками детали, кто ниткиобрезал, кто складывал, кто был "няней" в детском саду (играл с маленькимтогда Ванюшей). Л.А.: Я, правда, довольно скоро поняла, что наша "фабрика" отнимает у меняслишком много времени: чтобы выработать требуемую от надомниц норму, мнеприходилось шить три-четыре часа в день. И это помимо семичасового рабочегодня и обычной домашней работы. Через месяц-полтора я почувствовала: невыдержу, брошу. Но не бросила. Почему? Все дети любят играть во "взрослую" деятельность: "в магазин", "в почту", "взавод", "в школу" и т.д. Но эта работа "понарошку" настоящего удовлетворенияне приносит. "Все только играй и играй. А что поделаешь, коли нет ничегодругого?" "Сколько в ребячьих играх горького сознания недостатка подлиннойжизни, сколько мучительной по ней тоски!" И еще: "Если детская комнатавопреки нашим запретам так часто бывает мастерской и складом хлама, а значит,складом материалов для предполагаемых работ, не в этом ли направленииобратить нам поиски? Быть может, для комнаты маленького ребенка нужен нелинолеум, а воз полезного для здоровья желтого песку, изрядная вязанка палоки тачка камней? Быть может, доска, картон, фунт гвоздей, пила, молоток итокарный станок были бы более желанным подарком, чем игра, а учитель трудаполезнее, чем преподаватель гимнастики или игры на пианино? Но тогда пришлосьбы изгнать из детской больничную тишину, больничную чистоту и боязньпорезанных пальцев". Это любимый наш Корчак, его удивительная книга "Каклюбить детей". Как радовались мы, читая эти строки, находя в них поддержкусобственным наблюдениям, чувствам и мыслям. Нет, как ни трудно мне было, азакрыть нашу "фабрику" я не могла, не могла лишить детей радости участия вподлинной жизни. Б.П.: Два года работала наша "Ниточка-Никиточка". Наполовину это была,конечно, игра "в фабрику", но работали всерьез, с рабочим местом, четкимритмом, с ответственностью за качество. Это было чудесное время, которое мывсе вспоминаем с удовольствием. А почему? Слаженная, дружная работа - ивидимый результат: стопка готовых - нами сделанных! - фартучков (за месяц400-500 сложенных по строгому стандарту и связанных аккуратными пачками по 20штук). Час-полтора довольно кропотливой однообразной работы, казалось бы, должныбыли утомить ребят, но нет: они проникались каким-то особым рабочимдостоинством из-за своей необходимости, нужности на "фабрике". Как-то у Анютыболел палец - занозила она его. Мы хотели освободить ее от работы, а она: "Акто же будет кармашек прикалывать?" - и работала со всеми до конца "смены".Просто удивительно, как наши непоседы преображались за работой: становилисьсосредоточенными, внимательными, серьезными, даже какими-то чуть-чутьважными. Участие в общем труде, осознание зависимости всех от каждого помоглиим ощутить, что жизнь состоит не только из приятного "хочу", но и из суровогои ответственного "надо". А как по-разному проявлялись их характеры: один не давал покоя своимирационализаторскими предложениями, другой норовил вначале выдать большоеколичество за счет качества, третий проявил необычайную аккуратность, дажеизящество, в своей "операции", а четвертый оказался универсалом - освоил все"профессии" и всегда был готов помочь в случае "прорыва". Особенно поражала нас, взрослых, та быстрота, с которой ребятишки осваивалирабочие операции и целые "профессии". Не проходило и недели, как Анюта,только что перешедшая на "подвертывание подола фартука", уже не отставала отвзрослого, а еще через неделю она уже успевала подвернуть два фартука, покавзрослый делал один. Десятилетнему Антону уже через две недели после началаработы "фабрики" в "трудовую книжку" (были у нас такие у каждого работника)была записана новая профессия - "швея-мотористка". Он не только хорошоподшивал карманы, бретели и пояса на своей электрической машине "Тула", номог ее настроить, заправить шпульку, отрегулировать шаг строчки, натяжениенити. Все вопросы на "фабрике" мы решали на общем собрании, и нам, взрослым,нередко приходалось поражаться толковым и справедливым суждениям ребятишек ораспределении обязанностей, и о "технологии производства", и о рабочейдисциплине, и о справедливости в "начислении зарплаты".

На свои трудовые

Да, у нас была зарплата - каждый получал ее в конце месяца и торжественнорасписывался в ведомости, где указывалась "квалификация" работника,количество рабочих часов и сумма: от 23 копеек у четырехлетней Юли до 3-4рублей у "швей-мотористок" - мамы и десятилетнего Антона. С самого начала нас поразило отношение детей к этим заработанным ими деньгам.Это были совсем не те даровые деньги, которые иногда давали им мы или бабушки(купи, мол, что хочется) и которые никогда не залеживались в кармане - так ихне терпелось скорее истратить на мороженое, на шоколадку или на какую-нибудьсвистульку, которую через полчаса после покупки можно было обнаружитьгде-нибудь уже забытой или даже сломанной без особого сожаления. А эти - трудовые! - даже в голову не приходило истратить так легкомысленно иглупо. Они много раз пересчитывались, аккуратно складывались и тратилисьтолько на нужные вещи, которыми можно пользоваться долго: авторучку,перочинный нож, компас, записную книжку и т.п. Особое удовольствие детямдоставляло то, что можно на свои деньги (никого не надо просить!) купитьподарок или угостить всех чем-нибудь вкусным в праздничный день. А однажды случилось вот что. Не хватало у нас до получки денег. "Как и быть,прямо не знаю", - огорченно призналась мама, когда все мы вечером сидели засвоим большим "производственным" столом. И вдруг протянулась к ней маленькаярука с крепко зажатым кулачком: "На, мама, возьми мои деньги". Нараскрасневшейся Юлиной ладошке лежали 23 копейки! - вся ее зарплата. И следомтотчас же: "И мои! И мои возьми!.." Мама едва удержалась от слез. Наследующий день мы ели Юлин хлеб и пили Анино молоко и говорили им "спасибо"!А они сияли от гордости и счастья. Наверное, каждый из нас вспоминает с особой гордостью тот момент, когдавручил матери первую в своей жизни зарплату. Но это бывает обычно лишь в16-18 лет. А мы доставили нашим детям эту высокую человеческую радостьнамного раньше.

И ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ ОТНОШЕНИЯ

Л.А.: Об этом рассказывать чрезвычайно трудно - уж очень все это сложно,противоречиво, запутанно. Но не рассказывать не могу, потому что знаю теперь:главное в жизни с детьми - налаживание человеческих отношений.

Для чего человек живет?

Самое удивительное сейчас для меня заключается в том, что мы, как и многиеродители, сначала не очень-то задумывались над этой важнейшей сторонойвоспитания. Ошеломленные неожиданно открывшимися огромными возможностямираннего детского возраста, мы увлеклись проблемой: какого уровня можетдостичь ребенок в своем физическом и интеллектуальном развитии? А вот длячего он употребит все свои раэвитые способности, каков он будет среди людей,об этом мы в первые два-три года жизни с детьми не очень-то задумывались.Считали: самое главное - ум и здоровье, а остальное само собой приложится. Б.П.: Я и сейчас склонен думать, что от уровня развития творческих сторонинтеллекта во многом зависит и нравственная основа человека. Л.А.: А мне думается, что она зависит больше от направленности этихспособностей, от точки приложения их в жизни. Чем больше человек хочет отдатьлюдям, тем он нравственнее, независимо от того, сколько он отдает. Б.П.: Что значит отдать? Это ведь тоже с умом делать надо: кому отдать? Зачемотдать? Развитый творческий ум - вот гарантия правильной ориентировки во всехсферах человеческой деятельности, в том числе и в нравственных ценностях. Л.А.: Да, но можно превосходно понимать, что такое хорошо и что такое плохо,а тем не менее руководствоваться в жизни совсем не этим пониманием. Разве мыне встречали в жизни очень умных людай, судящих обо всем весьма глубоко итонко, а в практической жизни, в реальном общении с людьми "неумелых",беспомощных или даже деспотичных и бездушных? Совершенно убеждена, что,например, школьная жизнь ребенка зависит не только от его здоровья иумственного развития, но и от того, каков он будет в ребячьем коллективе:отзывчив или эгоистичен, общителен или замкнут, сможет остаться самим собой вразных, подчас очень сложных ситуациях и в то же время не станет лиобособляться, страдая от одиночества. Это все зависит от того, каков у негобыл опыт общения с самыми разными людьми до школы: было ли ему о комзаботиться, с кем поспорить, перед кем отстоять себя, научился ли он жалеть,сочувствовать, понимать других и почувствовал ли он ни с чем не сравнимуюрадость сделать что-то для людей, радость отдачи, радость ощущения нужностилюдям? Как трудно мы шли к пониманию всех этих, в общем-то, азбучных истин. И большевсего на этом пути нам помогло то, что у нас была большая семья, где детишкиестественно вступали в разнообразнейшие связи со взрослыми и между собой(помощь, забота, подражание, отстаивание, обида, жалость и т.д. и т.п.), анам тоже, естественно, приходилось регулировать эти отношения, налаживать их,а при этом меняться самим и менять многие свои педагогические и житейскиепредрассудки. Больше всего нелепых ошибок делали мы, конечно, в самом начале,когда родился Первый, Удивительный, Неповторимый и Единственный. Хорошо, чтоон недолго оставался таковым - уже появление второго ребенка многое поставилона свои места, а к тому времени, когда родилась дочка - третий малыш в семье,- мы уже основательно поутратили свою родительскую самонадеянность и началиучиться... у своих детей.

И дети нас учат

Вот как это было. Когда нашему первенцу было года полтора, мы, например,обучали его самостоятельности таким образом: если малыш попадал в трудноеположение (шлепнулся, или застрял где-нибудь, или что-то не мог достать), мы"не обращали на это внимания", не помогали ему, несмотря на все его слезы ивопли, - пусть сам учится выбираться из трудностей. Мы останавливали бабушку,жалеющую внука и стремящуюся ему помочь, сердились, если кто-нибудь советовалчто-то предпринять, чтобы прекратить крик. И, в общем-то, добивались успеха:малыш сам действительно выбирался из затруднения. И все было бы хорошо, еслибы не такая "деталь", на которую мы как-то сначала не обращали внимания: вовремя очередного "урока" страдали больше всех окружающие. Сами того неподозревая, мы учили малыша... не считаться с остальными. И не только этому.Когда стал подрастать второй сын, мы и с ним поступали так же. И вот однаждыя увидела такую картину: младший плачет от ушиба и испуга, а его трехлетнийстарший брат даже не взглянет в его сторону - точь-в-точь как мы, взрослые.Но мы-то не смотрели с умыслом (пусть сам справится с бедой), а тут былопросто равнодушие, безразличие к слезам братишки. Это неприятно поразиломеня. Тогда-то я и взглянула на себя, на нашу "воспитательную меру" состороны и поняла, почему она подчас раздражает окружающих. Подобные детские "уроки" исподволь навели нас на самые серьезные размышленияо разных сторонах отношений между детьми и взрослыми: о контроле и доверии, опоощрении и наказании, о послушании и капризах и т. д. Один из этих уроковмне запомнился на всю жизнь. Я расскажу о нем подробно, потому что именно онзаставил меня по-новому взглянуть на очень сложную проблему - проблемунаказаний. Это было лет пятнадцать назад. Однажды мы ужинали несколько позже, чемобычно. Младший сынишка - ему было тогда чуть меньше года - сидел у меня наколенях и немного куксился: уже хотел спать (это я сейчас поняла бы, а тогдане понимала). Взяв со стола ложку, он потянул было ее в рот, но уронил на поли заплакал. Я спустила его с коленей на пол и сказала: - Подними ложку! Он заплакал еще громче. Логика моих последующих действий была такова: "Ахтак: ты роняешь, не поднимаешь, да еще и ревешь - тебя следует за этонаказать, чтоб запомнил и не повторил в следующий раз". Вслух же я говорю: - Не плачь, подними ложку, тогда я тебя возьму на руки. Малыш шлепается на пол, отпихивает ложку в сторону и заливается плачем пущепрежнего. - А... ты еще и не слушаешься! "Ну, разумеется, этого оставить нельзя, -думаю я, - надо обязательно настоять на своем, а то в следующий раз он..." -такова привычная и убедительная формула взрослых. И я настаиваю, да ещегрозным тоном: - Немедленно подними ложку, иначе!.. Малыш валится на пол и ревет взахлеб, причем рев этот не капризный, а иной,скорее жалобный какой-то... Я теряюсь, мне его жалко, хочется его поднять,успокоить (сейчас-то я бы так и сделала) - ведь он просто хотел спать. К томуже за столом все перестали есть - какая уж тут еда. Но тогда... я твердо стоюна своем, памятуя: нельзя потакать капризам - раз, и нельзя допускать, чтобытвое требование не выполнялось - два. А рев не прекращается. В смятении я почти кричу: - Ну, тогда не нужен ты мне такой! - и выбегаю из кухни. Останавливаюсь посреди комнаты и сама вот-вот расплачусь - от бессилия, отжалости, от того, что происходит что-то не то, а я не знаю, как надо... Изкухни доносится яростный рев - теперь уже не жалобный, а отчаянный,протестующий. Когда это кончится?! Проходит пятиминутная вечность... Наконецслышу: рев в кухне стихает, раздается тяжелое шарканье. Из-за двери - начетвереньках (это он-то, к тому времени уже умеющий хорошо ходить?) -появляется мой несчастный сын, зареванный, всхлипывающий... Я еще держусь, не бросаюсь ему навстречу, и он, изнемогая, ползет ко мне и,обхватив мои колени, начинает горько так, жалобно всхлипывать. Тут -наконец-то! - пожтели в тартарары все мои "твердые установки", я опускаюсь кнему на пол, и мы плачем оба, крепко обняв друг друга. Это слезы облегчения и радости: мы опять рядом, вместе. А минуты черездве-три он уже спит, еще всхлипывая изредка во сне и долго не отпуская моюруку. Да я и сама не могла никак с ним расстаться. Я смотрела на егоосунувшееся личико с размазанными по щекам слезами и впервые в жизни вдругпочувствовала огромную вину перед крохотным человеком. Ведь я была такнесправедлива к нему! Он искал у меня понимания и помощи, а получил - запростую оплошность - самое жестокое наказание: от него отказалась мама. Онпротестовал как мог, а я... даже не пыталась его понять, шла в своихдействиях из каких-то затверженных правил, а не от ребенка и его состояния. Пожалуй, с этого самого "урока" и началась моя материнская учеба, непрекращающаяся по сей день: я учусь понимать своих детей! Сложная это оказалась наука. Нет возможности здесь рассказать о многихошибках и промахах, которые допускали мы, взрослые, в общении с детьми.Нелегко было отказаться от убеждения, что мы правы уже потому, что мывзрослые, а они должны нам беспрекословно подчиняться только потому, что онидети. Еще труднее было в неудачах научиться не сваливать вину на ребят и навнешние обстоятельства, а посмотреть сначала на себя: что ты делаешь не так?И представьте себе, почти всегда причину обнаруживаешь в собственнойнеумелости, нетактичности, непродуманности, недальновидности. Вот еще пример.

Кто кого наказал?

То, что я расскажу, произошло не когда-то давно, а всего года три назад. Ах,в какую великолепную педагогическую калошу села я тогда при всем немаломопыте и "теоретической подкованности"! Правда, я сумела-таки из нее выбраться(опыт даром не пропал), но ведь попала же! Дело было так. Моя пятилетняя дочь, в общем-то ласковая и покладистаядевчушка, после одного моего вроде бы невинного замечания вдруг подскочила комне со сжатыми кулачками, топнула ногой и, сверкая глазенками, отчаянновыпалила мне в лицо: - Ты дура! Дура! Дура! - и громко, безудержно разрыдалась. Я остолбенела. Я не слышала от детей ничего подобного с тех пор, как менявпервые назвали мамой. Я даже не нашлась, что сделать и сказать, покраснеладо слез и выскочила на крылечко. В комнате начался переполох: старшие сестры,слышавшие наш разговор, накинулись на малышку с упреками: - Как ты могла! Маму обидела! Ты плохая. - Да, я плохая, - слышу я тонюсенький всхлипывающий голосок, - а зачем мамасама меня обидела? А-а-а... В первый момент я была словно оглушена и не могла ничего сообразить. Потом,как мне ни было горько, я все-таки попыталась раскрутить события в обратнойпоследовательности: что могло привести дочку к такой нелепой дикой выходке?После чего она обозлилась? Я всего-навсего сказала, правда весьма раздраженным тоном: - Ну, тогда ты не пойдешь со мной на работу! - А почему я так сказала?Вспомнила: она расшалилась с братишкой и на мою просьбу: - Кончайте, ребятки,пора спать, - ответила весело: - А мне не хо-о-чется! А перед этим?.. И тут я поняла: что же я наделала! Всего за пять-десять минут до скандала состоялся очень серьезный разговормежду мною и всеми младшими, во время которого мы договорились, что завтравсе они пойдут в библиотеку и помогут мне перенести старые журналы, а потомкаждый выберет себе любую книжку, чтобы взять домой почитать. Возбужденныепредстоящим удовольствием (пойти со мной в библиотеку для них всегда оченьприятно), гордые доверием (они же пойдут помогать!), малыши, вместо тогочтобы побыстрее улечься спать, разыгрались, расшалились... А было уже такпоздно, а у меня на вечер оставалось еще столько дел... "Ах, когда же вытолько угомонитесь?" - думаю я и все больше и больше "завожусь". Раздражение- плохой советчик, и я, забыв о только что состоявшемся договоре, уже непонимаю, почему ребятишки так возбуждены, и... вот, пожалуйста: - Ты не пойдешь завтра со мной на работу! Да это же настоящее самодурство: хочу - казню, хочу - милую. И все это ни стого ни с сего, когда человек, не только не чувствует никакой вины, но даже,наоборот, ощущает себя наиболее счастливым и гордым. Какая пощечина самолюбиюи достоинству! И обиднее всего, что от мамы... Милая моя девочка, а ведь твой внезапный бунт - не нелепая, дикая выходка, анастоящий протест против несправедливости... Какая же я действительно дура.Стоп! Но маме сказать "дура" - это же невозможно, это просто немыслимо. Что же делать? Теперь, разобравшись во всем, я уже могу искать выход.Отступают растерянность и обида, я даже улыбаюсь сквозь слезы: - Как же это я впросак-то попала, ай-яй-яй! Ну а там, где улыбка, там и скорый конец всем конфликтам, это я уже давнознаю. Но до вздоха облегчения еще далеко: дочурка плачет неутешно, я тожевсхлипываю на своем крылечке. Но обе уже чувствуем себя не столькообиженными, сколько виноватыми. Обеим уже хочется примирения, но... как женачать? Я не выдерживаю первая, зову ее тихонько по имени, она приходит комне, и мы, перемежая слова всхлипами и вытиранием носов, друг другупризнаемся в том, что обе поступили очень, очень плохо и что постараемсябольше так не делать... - Мам, - вдруг говорит моя маленькая и заглядывает мне в глаза, - мам, даваймы это никогда, никогда не будем вспоминать. Меня поразила эта мудрая интуиция ребенка. В самом деле: кто старое помянет,тому глаз вон. Как же нам было хорошо после промчавшейся бури посидеть вдвоемна крылечке и видеть и слышать, как вечер превращается в ночь и все стихает,стихает кругом, словно успокаивается перед сном. Кто-нибудь из внимательных читателей может здесь уличить меня внедобросовестности: - Ведь вы же договорились не вспоминать эту неприятную историю, а саминарушили договор. Некрасиво получается... Еще бы! Я почувствовала бы себя настоящим предателем, если бы не получиласогласия дочки на этот откровенный рассказ. Она, узнав о моем намерении,сначала бурно запротестовала: - Нет, мамочка, не надо! Не надо! Я заколебалась, но потом все же попыталась ее убедить: - Ты знаешь, мне ведь самой стыдно рассказывать об этом, но мне так хочется,чтобы многие взрослые поняли, как это плохо - обижать малышей и как этохорошо - понять друг друга и никогда-никогда не повторять своих ужасныхошибок. Я тебя не буду называть по имени в этом рассказе. И обязательнопрочту, что у меня получится. Если тебе покажется что-нибудь не так, ты меняпоправишь, ладно? Дочурка, притихшая и серьезная, молча сидела у меня на коленях - думала. Ясовсем было уже решила отказаться от своей затеи и вспомнить для примерачто-нибудь другое (но другое-то помнилось не так ярко, вот беда!), как вдругона обняла меня за шею и шепнула мне в ухо: - Ну ладно, мамочка, надо так надо... Теперь хочу вернуться к моему рассказу и спросить: скажите, уважаемыйчитатель, кто кого наказал в этой грустной истории? Трудно ответить, правда? После подобных взаимных уроков мне все чаще и чаще поневоле думалось: апочему, собственно, мы, взрослые, так уверены в своем праве карать имиловать, поощрять и наказывать? Опасно этим правом пользоваться неумелому, неопытному, а еще опаснее -жестокому, холодному. Как легко здесь и пересолить, и недосолить, и вообщесделать совсем не то. А вот попытка разобраться в себе и ребенке, в мотивах и причинах егопоступков и в собственном поведении никогда к плохому не приведет. Тут дажеошибка на пользу пойдет - многому научит, потому что будет пережита иосознана. Вот так и накапливается опыт, который позволяет поступать не "какпринято", а как единственно можно и нужно в данный момент. Вот, допустим, правильно ли, что я первая пошла на примирение с дочкой, незаставила ее сначала извиниться передо мной? Может быть, мне следовало быподождать? Мой опыт подсказал мне иное: если виноваты оба (а чаще всего так ибывает), именно взрослому надо первому идти навстречу. Добиваться от ребенка,чтобы тот извинился, в то время, когда он чувствует вину и за взрослым,жестоко. Для наго такой шаг к примирению всегда связан с унижением, а длявзрослого - с великодушием. Огромвая разница! Ведь на стороне взрослого силаи власть, пользоваться ими для унижения слабого низость. Это вызывает нераскаяние, а озлобленность и затаенную обиду. Как же все это сложно! И можно ли сложность и тонкость взаимных отношенийуложить в примитивную однобокую схему наказаний и поощрений, то есть каких-тоспециальных мер, направленных в одну сторону: от взрослого к детям? Да еще отвзрослых, которые сами, как известно, далеки от совершенства. Разве не так?Нужно взаимовлияние всех в семье, взаимопонимание, взаимодействие. Тогдаменяются к лучшему и дети и взрослые. Б.П.: Я долгое время о нравственных проблемах как-то не очень задумывался -других забот хватало. К тому же у мамы это получалось лучше, чем у меня. Л.А.: К сожалению, мужчины нередко предпочитают во все эти тонкости невникать, да и вообще возиться с детьми не любят. И очень многое теряют, нетолько лишая себя удивительных радостей, которые дает общение с детворой, нои прямо-таки подготавливая все трудности подросткового возраста, когданаладить контакты с выросшими детьми становится почти невозможно. Б.П.: Это верно. Мне всегда было хорошо с малышами, этими любопытными,ласковыми, непоседливыми мурзилками, играть с которыми, делать что-то, простоощущать их рядом для меня огромное удовольствие и отрада. А вот стали ониподрастать, я и сам почувствовал, что эти самые психологические тонкости немешало бы знать и мне. Но теперь постигать их трудно. Как нелегко, например,признать себя виноватым, неправым. Прямо все существо протестует: он -какой-то мальчишка! - со мной не соглашается, да еще и смеется. Ни на что непохоже! А потом остынешь, подумаешь: ведь сам его учил не подчиняться слепо,самостоятельно находить решения, иметь собственное мнение - чем же тынедоволен? Ну и сильно же у нас, взрослых, это чувство превосходства по отношению кдетям, непоколебимой уверенности в своей правоте. Любое возражение кажетсянаивным и бессмысленным: что он понимает, что знает, чтобы возражать?! А вот когда допустишь, что он может знать то, о чем ты и не слыхал, что унего ум непосредственней, живей, прислушиваешься к его мнению и удивляешься:"А ведь молодец! Получше меня сообразил!" Честное слово, очень приятно,оказывается, поучиться чему-то у своего сына, даже маленького. Это поднимаетобоих в глазах друг друга и... даже в собственных глазах. Л.А.: Мне не хотелось бы, чтобы нас поняли так, что все в семье должны быть"на равных правах", отец - "свой парень", мать - "закадычная подружка", все"учат друг друга". Нет, такая "демократия", по-моему, противоестественна ивредна. Ребенок, вступая в наш сложный, противоречивый мир, должен приобрестичеткий нравственный ориентир: это можно, а это нельзя, это важно, а тоневажно, это хорошо, а это плохо - из всего этого и складывается та системанравственных ценностей, которой человек будет руководствоваться во всехжизненных ситуациях - от будничных до исключительных, критических. И этоториентир, этот нравственный компас даем ребенку мы, взрослые, живущие с нимрядом. Конечно, многое добавится в характер человека в течение его дальнейшейжизни, общении с разными людьми, в его собственной деятельности, и все-такиэти новые влияния будут накладываться на то, что уже есть в нем, на тотфундамент, который заложен в нем с детства. Заложен нами, взрослыми. И ни н


Поделиться:


Последнее изменение этой страницы: 2016-08-10; просмотров: 119; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы!

infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 18.223.170.253 (0.021 с.)