Обвинение в нарушении правил

 

На этот раз Роберт явно зашел слишком далеко.

Правда, он знал, что мистер Миме его поддержит. В конце концов, он сам велел Роберту оберегать Фиону и сойтись с ней поближе.

Лучше всего нарушать правила тогда, когда этого никто не видит. Но порой приходится действовать открыто, и не один раз, а несколько, для верности сжечь, как говорится, все мосты и развеять пепел по ветру.

Если бы только он мог объяснить…

Бывший наставник Роберта Маркус как‑то раз сказал ему: «Начнешь считать их людьми – имей в виду: это опасно. Они скорее сила природы, чем люди из плоти и крови. Забудешь об этом, хоть раз рассердишь их – словом, это все равно что пытаться договориться с цунами». Роберт сидел на складном металлическом стуле у стены закрытой баскетбольной площадки. Мистер Миме велел ему сидеть здесь. Стул был неудобный. Роберту хотелось в туалет, но он знал, что лучше не вставать.

Он сидел, раскачиваясь на стуле, и ждал, когда мистер Миме и его родственник по имени Гилберт закончат игру в баскетбол один на один.

Мистер Миме разделся до пояса и остался в одних шортах. Он был строен, но при этом мускулист. Волосы на теле у него не росли, и Гилберт в сравнении с ним походил на медведя‑кодьяка.

Мистер Миме обошел Гилберта, провел мяч между его расставленными ногами – и метко попал в корзину.

Когда мяч оказался у Гилберта, он медленно и методично пошел к трехочковой линии. Там он остановился и бросил мяч. Описав красивую дугу, мяч влетел в корзину.

Это было шестое попадание с трехочковой линии, что принесло Гилберту победу с большим отрывом.

Если бы Роберт ничего не знал, эта игра казалась бы ему самой обычной.

«Начнешь считать их людьми – имей в виду: это опасно».

Мистер Миме вытерся полотенцем и пожал руку Гилберту.

– Не слишком весело, – отметил он.

– Для тебя – не слишком, – с улыбкой согласился Гилберт.

Островное поместье мистера Миме нещадно поливал дождь.

Эгейское море разбушевалось не на шутку. Амфитеатр, в котором обычно устраивались заседания Сената, залило.

Вот почему сегодня Сенат Лиги должен был собраться здесь.

Но почему мистер Миме выбрал баскетбольную площадку, когда у него в особняке имелось три огромных бальных зала, Роберт не мог взять в толк. Может быть, просто мистеру Миме нравилось выводить людей из равновесия.

И может быть, поэтому он заставил Роберта сидеть на этом дурацком стуле.

Большинство членов Сената уже разместились на трибунах: красотка Даллас, от кошачьего взгляда которой у Роберта часто забилось сердце; импозантный, высокий и темноволосый мистер Кино, а также мистер Аарон, сидевший в отдалении от других и, по обыкновению, мрачный, как туча.

Но не только отвратительная погода и место, выбранное для заседания, делали сегодняшнее сборище этих не совсем обычных людей странным.

Сегодня прибыли другие члены Лиги, которых Роберт никогда раньше не видел на заседаниях Сената. Тут и там на пластмассовых стульях сидели мужчины и женщины. Некоторые выглядели самыми обычными бизнесменами, но среди них была школьница‑японка, а также старлетка в темных очках, спортсмен в комбинезоне для виндсерфинга, пожилой болельщик команды «Ред скинз», библиотекарь, бегун на длинные дистанции, то и дело прикладывавшийся к бутылке с водой, а также маленькая девочка, волосы которой были стянуты в хвостики.

Все они с виду напоминали самых обычных людей – во всем, кроме одного, к чему Роберт успел привыкнуть, имея дело с бессмертными. Они держались не просто круто и самоуверенно. Они словно всегда смотрели на него сверху вниз, где бы они ни находились и даже если совсем на него не смотрели.

Сегодняшнее заседание Сената представляло огромный интерес для всей Лиги. И Роберту было ужасно неловко сидеть на жестком стуле. Он чувствовал себя одиноким и потерянным.

Но ведь мистер Миме его защитит, в случае чего?

Роберт попытался встретиться с ним взглядом, увидеть какой‑нибудь успокаивающий жест. Он знал, что нравится мистеру Миме. И Роберту он тоже нравился, несмотря ни на что. Он порой думал о нем почти как… ну нет, не как об отце, конечно, а может быть, как о дяде Генри. Своем дяде Генри.

Госпожа Одри Пост и госпожа Лючия Хейз вошли в зал одновременно и сели рядом с Даллас. У Роберта мурашки по спине побежали, когда он увидел всех троих гранд‑дам. Впечатление было такое, словно что‑то во Вселенной щелкнуло и встало на свои места.

Мистер Миме бросил мяч на пол, и мяч укатился.

– Переиграем попозже?

– Какой смысл? – покачал головой Гилберт.

Они устроились в нижнем ряду. Ни тот ни другой не удостоили Роберта взглядом.

Лючия позвонила в маленький серебряный колокольчик.

– Я призываю заседание Сената Лиги бессмертных к порядку. Все, кто пришел с прошениями и жалобами, будут выслушаны. Narro, audio, perceptum. Полагаю, все прочли отчет?

Присутствующие ответили кивками и негромкими словами согласия.

– Если нет возражений, – сказала Лючия, – мы признаем, что третье героическое испытание двойняшек завершилось успешно. Давайте перейдем к вопросу об их происхождении.

Роберт не понял, к чему это. Он думал, что Фиона и Элиот выдержали все три испытания и теперь в безопасности. Разве не таков был уговор?

Но теперь, задумавшись об этом, он решил, что все выглядело в высшей степени странно. Зачем вообще понадобились эти испытания, чтобы понять, к какому семейству принадлежат Фиона и Элиот? Проще сделать анализ ДНК. Тогда ответ был бы ясен.

– Я считаю, что они принадлежат к нам, – заявил Аарон, поднявшись. – У Фионы сердце настоящего воина – его, вне всяких сомнений, она унаследовала от матери.

Одри Пост скептически вздернула бровь.

– И к тому же – Золотое яблоко, – мелодичным голосом добавила Даллас. – Фиона съела кусочек. Это должно положить конец любым спорам. Я хочу сказать, что в это мгновение ее смертная жизнь завершилась и началась бессмертная.

Лючия извлекла яблоко из складок зеленого платья. В нескольких местах яблоко было надкушено.

– Думаю, так оно и есть.

– Ты ликвидировал все улики? – Одри устремила взгляд на мистера Миме.

– Естественно. Отпечатки пальцев, фотографии, протоколы и видеозаписи – все удалено с базы ВВС и уничтожено.

– Следовательно, остался единственный спорный вопрос – что представляет собой мальчик, Элиот? – спросил Корнелий.

– Этот туман, – задумчиво проговорил Кино. – Никто из нас не способен сотворить такое. Нечто, настолько пропитанное злом.

Аарон свирепо глянул на него.

– Мальчик выдержал все три ваших испытания. Безусловно, это говорит в его пользу.

– Позволю себе напомнить всем, что успешное прохождение наших испытаний служило исключительно тому, чтобы понять характеры детей, – пояснила Лючия. – И только об этом мы и можем судить. Инфернал мог пройти эти испытания с той же легкостью, что и бессмертный. Именно поэтому нас так интересуют двойняшки.

– Еще одна загвоздка в наших так называемых «правилах», – проворчал Аарон.

Одри Пост встала и повернулась к нему.

– Ты ошибаешься. Мне лучше, чем кому бы то ни было, известно, какая кровь в них течет, и для меня это никогда не было вопросом. То, что они собой представляют, не определишь ни с помощью генетики, ни за счет их воспитания. В конце концов Фиона и Элиот сами выберут, кем им быть.

Роберт взволнованно наклонился вперед. Близнецы сами должны были решить, к какому семейству принадлежать? Но почему тогда никто не сказал им об этом с самого начала?

Одри и Аарон уставились друг на друга.

Все замерли и умолкли.

Роберт смотрел на Одри и Аарона. Ему стало не по себе. Он словно стоял на мосту и наблюдал, как две величавые реки сталкиваются одна с другой. От этого великолепного и пугающего зрелища у него закружилась голова.

Он понятия не имел о том, кто такая Одри Пост. И не хотел задумываться об этом, понимая, что размышления ни к чему не приведут. Разве что к страшным снам.

Об Аароне он немного знал. В разные исторические времена его называли Красным Всадником Апокалипсиса, Аресом Эниалиусом, Возничим, Ланселотом и Царем Священной Рощи.

– Ты любишь их, Одри? – прищурившись, тихо спросил Аарон.

– Любви больше нет места в моем сердце. Остался только мой долг, моя обязанность защищать их. – Одри отвела взгляд и медленно опустилась на стул. – Даже если придется пожертвовать одним из них ради спасения другого.

Роберт не поверил собственным ушам. Пожертвовать? Это что же, означало убить Фиону или Элиота? Что‑то в этом было дремучее, средневековое, но, с другой стороны, некоторые из этих людей как раз и родились в Средние века. Надо предупредить Фиону.

Мистер Миме кашлянул.

– Что касается двойняшек Пост, я полагаю, что некоторый свет на суть дела проливают искушения, навязанные инферналами. Осталось еще одно искушение.

Он указал на громадный экран, висевший посередине стены. Экран ожил.

На нем появилась фотография, сделанная Робертом во Франклин‑парке днем раньше: Элиот со своей подружкой, Джулией Маркс. Он снимал с помощью камеры, вмонтированной в мобильный телефон, и изображение получилось не слишком четким. Однако все было ясно: двое влюбленных устроили маленький пикник. Что могло быть естественнее?

Между тем Роберт провел свое небольшое расследование. Он снял отпечатки пальцев, оставленные Джулией на некоторых предметах в пиццерии, и обнаружил, что в свое время ее задерживали за мелкие кражи и употребление наркотиков. А еще он нашел свидетельство о смерти, датированное тысяча девятьсот восемьдесят первым годом. Передозировка героина.

– Подосланная инферналами совратительница, – объяснил мистер Миме. – О ней также сказано в моем отчете. Пока что Элиот избежал искушения, но обычно подобные вещи происходят трижды. – Чтобы подчеркнуть свои слова, он поднял три пальца. – Предлагаю подождать и посмотреть, как дети справятся с последним искушением.

– Чем больше данных, тем лучше, – поддакнул Корнелий.

– Но тогда близнецам будет грозить еще большая опасность, – заметила Лючия.

– И нам тоже, – подхватил Кино.

– Опасность есть всегда, – возразил Гилберт. – Какая разница? Мы должны решить их судьбу на основании имеющихся сведений.

– А я думал, мы должны защищать их от другого семейства, – проговорил Роберт.

Он замер, совершенно потрясенный собственной смелостью. Он вовсе не собирался, а все‑таки сказал это вслух.

Он так погрузился в дебаты Сената о судьбе Элиота и Фионы, что забыл о главном правиле хорошего водителя: держать рот на замке.

Все как один повернулись и уставились на него. Сердце Роберта остановилось, и тут же бешено забилось от страха.

На прошлом собрании ему велели молчать. Он знал, что дважды эти люди не предупреждают. Мистер Миме тяжело вздохнул.

– Увы, я чуть не забыл. Прежде всего мы должны разобраться с этим вопросом.

– Я согласна, – холодно проговорила Лючия. – Судьба двойняшек будет решена сразу же после того, как Сенат рассмотрит вопрос о подобающем наказании оступившегося водителя Генри.

Оступившегося. Иными словами – нарушившего правила. Роберт знал, как поступали члены Лиги с нарушителями правил. Несчастным веками рвали на куски печень. Или их превращали в мраморные статуи, а потом ставили у чьей‑нибудь подъездной дорожки.

Прошлой ночью Роберт зашел слишком далеко. Мистер Миме оставил его одного, поэтому на рассвете он подогнал машину к окрестностям базы, чтобы забрать Элиота и Фиону.

Фиона ждала его. Забор базы скрывала пелена тумана. Фиона была напугана, но, увидев Роберта, явно обрадовалась… и, конечно, она была так слаба, что ее стоило подвезти.

Роберт с надеждой взглянул на мистера Миме. Его работодатель поджал губы и едва заметно покачал головой.

Роберта словно ударили в грудь ножом. Этот жест яснее всяких слов сказал ему: мистер Миме не станет его поддерживать.

– Даже не знаю, с чего начать, – проговорила Лючия, взяв с соседнего стула отчет и пролистав его до последней страницы. – Из‑за действий мистера Фармингтона результаты этого испытания можно даже счесть недействительными. По идее, близнецы должны были покинуть базу самостоятельно. – Она продолжала читать. – И у нас существуют правила относительно дружеских отношений водителей с членами Лиги… даже с потенциальными членами Лиги.

– Я слышал, – добавил мистер Миме, – что, возможно, даже имел место поцелуй.

Роберт не мог поверить. Должно быть, произошла какая‑то ошибка. Или это была шутка? Мистер Миме сам велел ему так поступать. Ну ладно, про поцелуи он ничего не говорил, но про все остальное – точно.

Ему хотелось вскочить и что‑нибудь сказать. Но он вдруг так ослабел, что не мог ни пошевелить рукой, ни раскрыть рта.

Мистер Миме подошел к Роберту.

– Мне жаль, что тебе приходится все это терпеть, – прошептал он. – Но я вынужден просить тебя вернуть мне ключи.

Роберт испытал бы меньшую боль, если бы его ударили по голове кувалдой. Ключи от машины были символом его служения. Вождение машины было его жизнью.

– Вы меня… увольняете?

Мистер Миме сердито взял ключи из дрожащей руки Роберта.

– Увольняете – это мягко сказано, – усмехнулась Лючия.

– О, прошу тебя, – проговорил мистер Миме, повернувшись к ней. – Я не спорю: парень нарушил несколько правил, но от этого никто не пострадал. Давайте просто запрем его на несколько сотен лет, и пусть он поразмыслит на досуге о содеянном.

– Вечно ты миндальничаешь с наемными работниками, – проворчала Лючия. – Что ж, если нет возражений…

Несколько сотен лет? Взаперти? Свобода была всем на свете для Роберта. Если он не сможет водить машину и мотоцикл, чувствовать, как ветер бьет в лицо, видеть столько всего вокруг… нет, лучше умереть.

– Погодите, – сказала Одри Пост. – Этот молодой человек вел себя со мной очень любезно. Прошу смягчить приговор.

– Одри просит о милосердии? – удивился мистер Миме и расплылся в улыбке. – Уж не погасло ли солнце? Не вспыхнула ли луна?

Одри Пост устремила на него пронзительный взгляд, и мистер Миме перестал улыбаться.

– О, хорошо, хорошо, пусть будет всего пятьдесят лет в изоляции, – сказал мистер Миме. – А теперь давайте перейдем к более важным делам.

– Да будет так.

Лючия позвонила в серебряный колокольчик.

Роберт наконец нашел в себе силы встать. Он собирался выступить с обвинениями. Он доверял мистеру Миме. Он думал, что тот его понимает по‑настоящему, что он ему небезразличен.

Но что Роберт мог сказать? Мог ли он уличить мистера Миме в обмане?

Нет. Несмотря ни на что, этого Роберт сделать не мог. Он не был доносчиком. Это означало бы опуститься до их уровня.

Он просто встал и посмотрел на мистера Миме в упор, вложив в этот взгляд весь свой гнев, все разочарование и отчаяние.

Мистер Миме ответил ему невозмутимым взглядом.

Как только звук колокольчика Лючии умолк, Роберт ощутил страшное давление со всех сторон, а потом он перестал видеть, чувствовать и дышать.

 

Ночной поезд

 

Селия закинула ногу на ногу, удобно устроилась на мягком, обтянутом бархатом сиденье и распустила шнурки на сапогах. Постукивание колес поезда на стыках успокаивало ее.

Витражные потолочные стекла отбрасывали на стены и пол купе странные половинки радуг, фильтруя свет солнца, которое в этих пределах Ада никогда не заходило. За окнами слева тянулась пустыня, посреди которой тут и там возвышались высокие столовые горы.[93]

В небе кружили стаи стервятников, выслеживающих жертву, пытающуюся убежать. Время от времени мимо проносился пылающий фюзеляж авиалайнера и эффектно разбивался о землю.

Пейзаж просто просился на открытку.

Селия всегда обожала эти краткие поездки на «Кронпринце».[94]Таких поездов больше не производили.

Спокойствие Селии, однако, нарушала Джулия Маркс, сидевшая рядом с ней на краешке кресла. Бедняжка не могла наслаждаться роскошным видом из окна и уютом в купе, потому что боялась Селии. Что ж, ее можно было понять.

Но если Селии она боялась, другие пассажиры повергали ее в настоящий ужас, поэтому она предпочитала сидеть рядом с Королевой Маков.

Члены совета и еще несколько странников возвращались домой. Они слишком много времени провели в стране света. Их разум и души изнемогли. Подобное лицемерие всегда пагубно сказывалось на таких, как они. Возвращение домой становилось для них и проклятием, и благословением.

Лев, лежавший на двух сдвинутых диванах, походил на морское создание, выброшенное на берег. Он пил мартини через соломинку. На полу рядом с ним катались, то и дело сталкиваясь и звякая, пустые бокалы – не меньше дюжины.

Старик Мульцибер сидел напротив Узиэля. Они играли в «хулиганские» шахматы. Как и следовало ожидать, Золотой Мальчик выигрывал. Он загнал «шлюху» Мульцибера в угол своими «вышибалами».

Абби и Ашмед сидели рядом (к немалому неудовольствию Селии) и вели оживленную беседу о скарабеях. До Селии доносились только обрывки фраз, касающиеся генетических секвенций, живучести, инвестиций в биотехнологию.

Селия надеялась, что маленькая Разрушительница не слишком торопится очаровать Ашмеда. Вряд ли Абигайль представляла, что будет с ним делать, если он все‑таки обратит на нее внимание. Селия свои дела с Ашмедом пока не закончила – ни лично с ним, ни с его политическими пристрастиями.

Она потянула Джулию за руку, ближе к себе. Девушка попыталась сопротивляться, и это доставило Селии еще больше удовольствия.

Глаза Джулии были обрамлены темными кругами, кожа стала мертвенно‑бледной, руки покрылись синяками. Красота смертных была такой хрупкой. Возраст, слишком долгое пребывание на солнце и ветру, недосыпание, смерть – все это, прямо скажем, не красило.

– Послушай меня, – прошептала Селия на ухо Джулии. – Возможно, тебя станут допрашивать. Не лги. Они сразу тебя раскусят, и это им не понравится. Но и всего не рассказывай. Поняла?

Она отпустила Джулию.

Джулия искоса поглядела на нее, кивнула и потерла руку. Бунтарский дух не умер в ней окончательно.

Селия чувствовала, как бьется сердце девушки, в котором поселилась надежда. Осознавала ли Джулия могущество дара Элиота Поста? Даже Селия не до конца понимала, как можно было подарить надежду той, которую прокляли до скончания веков.

Джулия Маркс равнодушно выдерживала пристальные взгляды Селии.

Прозвучал свисток локомотива – пронзительные крики сотен горящих в адском огне душ, – и все почувствовали, что состав сбросил скорость. «Кронпринц» подъехал к крытой платформе. Вагон окутали облака дыма и вспышки искр.

На станции стояли другие поезда. Некоторые из них были украшены золотом и орнаментальной резьбой, другие парили над магнитными рельсами, а один был совсем ржавым, объятым тучей пара. Из вагона этой развалюхи вышла темная фигура, и все прочие тени расступились перед ней, когда она приблизилась к «Кронпринцу». Как только мрачная фигура ступила на подножку вагона, он накренился.

В дальнем конце вагона раздвинулись шторы, и осторожно вошел Ури.

Он поклонился всем, но на Селии задержал взгляд на долю секунды дольше.

Она ответила на его пылкий взор, желая большего.

Но скоро все беды ее бывшего слуги закончатся. И хорошо. Ури либо снова станет безраздельно принадлежать ей, либо будет навсегда потерян – в любом случае он обретет свободу от тех мук, которые ему доставляло служение Беалу. Как Селии хотелось, чтобы нашелся другой выход…

Она взглянула на Узиэля, который взял одну из фигур Мульцибера – Купца – мелкой бандитской пешкой. Потеря фигур неизбежна в любой партии. Если боишься, не стоит затевать игру.

Ури сунул руку во внутренний карман черной, как ночь, спортивной куртки и достал небольшое электронное устройство, с помощью которого быстро обследовал вагон на предмет наличия «жучков». Затем он извлек из другого кармана необъятной куртки кадильницу с горящими благовониями, помахал ею, принюхался и несколько секунд наблюдал за движением дыма.

Удостоверившись в том, что злокозненные устройства и предательские настроения отсутствуют, он вышел из вагона.

В следующее мгновение в вагон вошел Беал. Его мантия из птичьих перьев местами дымилась. В этих краях с неба сыпались тлеющие угли.

Ури бережно смахнул щеткой искры и пепел с мантии своего господина. От его прикосновений перья встопорщились.

Беал обвел взглядом присутствующих, сжав в пальцах символ своего клана, Чарипирар, – сапфир величиной с кулак, висевший на шнурке у него на груди. Это была такая открытая демонстрация власти, что Селии захотелось сорвать сапфир и растоптать его.

Выжженные земли были частью владений Беала, и здесь его могущество не знало границ. Тем не менее он предпочел ехать до этой станции отдельно от остальных. Значит, он чувствовал себя на равной ноге с остальными только в пределах своего царства. И явно подозревал, что власть ускользает из его рук.

Селия улыбнулась и наклонила голову, глядя на Беала.

Он улыбнулся в ответ. Но акулий оскал исчез, как только Беал заметил Джулию Маркс.

– Итак, твоя жалкая совратительница не справилась с поставленной перед ней задачей?

– Обо всем сказано в отчете Селии, – пробормотал Лев и мигом осушил очередной бокал мартини. – Ты его разве не читал?

Беал быстро взглянул на Ури, и тот что‑то шепнул ему. Беал кивнул, нахмурился и, пройдя между сиденьями, уселся напротив Селии и Джулии.

– Небольшие проблемы в моей компьютерной сети, – сказал он. – В связи с апгрейдом.

Абби разжала пальцы и подбросила в воздух золотистого скарабея.

– Эта девчонка действительно загнала Элиота в угол, – обратилась она к Беалу, – но в последний момент смылась.

– Похоже, – отметил Ашмед, – у нее появилась совесть.

– Неужели? – Беал с интересом наклонился вперед. – И это после того, как она ошивалась в Маковой долине?

Мульцибер и Узиэль отвлеклись от игры. Им тоже стало интересно.

– Ну, так что же именно произошло? – спросил Беал, положив руку на колено Джулии. Он сжал его с такой силой, что девушка вскрикнула от боли.

– Все из‑за музыки, – пролепетала Джулия, пытаясь сдержать слезы. В этих краях было так жарко, что влага на ее щеках моментально высохла.

Селия чувствовала, как бешено колотится сердце Джулии… при том, что оно вообще не должно было биться.

– Я могла привести Элиота к вам, – сказала Джулия. – Но после того как он для меня сыграл, не сумела.

– Мы все слышали, как он играет, – проворчал Беал. – Но если бы на карту была поставлена моя душа…

– Это того стоило, – рыдая, проговорила Джулия. – Мне казалось, я слышала, как целый хор поет под его музыку.

Селия замерла.

Об этой подробности девчонка ей не рассказывала – а теперь могла бы и промолчать.

– Это было как… – произнесла Джулия, с трудом подбирая слова, – как хор ангелов.

Все присутствующие в вагоне отвлеклись от своих занятий и уставились на девушку.

Когда‑то все они могли петь так. Но эти воспоминания были дороги им, почти забыты и очень болезненны.

Селия с такой силой прикусила губу, что почувствовала вкус крови. Существовало нечто, чего она не учла: что, если Элиот на самом деле один из них, но… безгрешный? Не смертный, не бессмертный, но и не совсем инфернал, потому что не был проклят?

Беал расхохотался, развеяв общий ступор.

– Чушь. Предрассудки. В детстве я тоже был романтиком. Но это просто глупости, и, взрослея, мы оставляем их позади.

Он снова сжал колено Джулии. Хрустнула сломанная кость.

Джулия в страхе прижалась к Селии. Та обхватила ее одной рукой, не зная, то ли сдавить девчонку, чтобы та присмирела, то ли защитить, чтобы потом выудить у нее побольше информации. Над пустынным горизонтом сгустились тучи. Рельсы пошли под уклон, и «Кронпринц» набрал скорость. Вдоль путей появились корявые деревья, поросшие лианами и мхом.

Наконец‑то. Владения Селии были уже недалеко.

– Пожалуй, – проговорил Беал, глядя в окно, – мне стоит обследовать эту девчонку. Думаю, вскрытие покажет, в чем там ее проблема.

Селия опустила окно. Пахнуло жженой известью. Джулия закашлялась, но мерзкое зловоние быстро исчезло и сменилось пьянящим ароматом жимолости, ванили и запахом гниющих растений.

Владения Селии представляли собой душные, влажные джунгли, наполненные тенями, ядовитыми шипами лиан и яркими цветами.

– А я думаю, – проворковала в ответ Селия, – что вам следовало подумать об этом раньше, господин председатель. – Стоило ей оказаться в своих владениях, и у нее сразу забурлила кровь и прибавилось дерзости. – Я не в настроении делиться с кем бы то ни было чем бы то ни было.

Беал раскрыл рот, хотел что‑то сказать, но посмотрел за окно и понимающе кивнул. Затем поднялся и отряхнул мантию.

– Мне нужно выпить, – заявил он, подошел к бару и налил себе виски.

Мульцибер и Узиэль возобновили игру, искоса поглядывая при этом на Селию.

Лев вытер пот со лба и шеи.

– Тут что, кондиционера нет? – Он встал и неровной походкой направился к бару. – И я не откажусь, – сообщил он Беалу.

Тот неохотно налил ему виски.

– Мы готовы поговорить насчет этой Новогодней долины, – сказал Лев. – Я нашел того парня, который рисует двери. Я даже раздобыл старинную медную дверную ручку.

– Насчет долины? – рассеянно переспросил Беал. – Что‑то я не пойму, о чем ты лопочешь.

– Интересное дело… – пьяно пробормотал Лев. – Ты же сам предложил… Чтобы разлучить близняшек и чтобы Лига до них не смогла добраться.

– Ах да, да, – прошептал Беал. – Конечно. Ты об этой долине…

– А в Дель‑Сомбре есть точка равновесия? – осведомился Ашмед. – Лучше всего устраивать входы в таких точках. Период полужизни длиннее.

– Бар «Последний рассвет», – сказала Селия. – В нескольких милях от города. Абсолютно изолированное место. Расположено между множеством источников силы.

– Ну, так я пошлю туда моего парня, – сказал Лев. – Само собой, если у нашего председателя не будет возражений.

Беал отмахнулся от Льва.

Ури пристально посмотрел на Селию. Он рисковал, находясь на глазах у своего сверхподозрительного господина. Но председатель совета был занят, и он плеснул себе новую щедрую порцию виски.

Селия глянула на Ури. Он согнул большой и указательный пальцы левой руки под прямым углом. На языке жестов это была латинская буква «L».

Но что могло означать «L»? И самое главное – что могло быть настолько важно, что Ури дерзнул общаться с ней при посторонних, пусть даже языком жестов?

И тут Селия вспомнила их последний разговор. Тогда Ури сообщил ей о предположении Беала: что их кузен Луи, которого все давно считали умершим, жив и ошивается в Дель‑Сомбре.

Мог ли Беал сговориться с Луи? Вряд ли; но, с другой стороны, вокруг двойняшек вечно происходило что‑нибудь невероятное.

Она приказала Ури связаться с Луи и, быть может, подключить его к их общему плану. Как прошла их встреча? Удачно? Или жест Ури означал, что она закончилась неудачей?

Селия незаметно обвела взглядом всех, кто ехал в вагоне.

Абби и Ашмед сидели к ней спиной и снова о чем‑то болтали. Беал и Лев выпивали и не смотрели в ее сторону.

Узиэль выдвинул фигуру Адвоката на атакующую позицию и злорадно захихикал.

А вот Мульцибер пристально смотрел на Селию налитыми кровью глазами. Что ж, даже эта старая летучая мышь не могла одновременно следить за игрой и подглядывать за ней и Ури.

Селия вздохнула, опустила плечи и едва заметно пожала плечами, встретившись взглядом с Ури. Это означало, что она просит объяснений.

Пальцы Ури, сложенные буквой «L», наклонились внутрь, после чего он указал большим пальцем вниз.

Плохие новости.

Селия дождалась момента, когда Мульциберу пришлось сосредоточиться на игре, иначе бы он потерял Белую королеву. Только тогда Селия позволила себе немного сжать пальцы и сделать режущий жест.

Вот что это означало: «Заставь Луи видеть все по‑моему. Если не удастся, ликвидируй его».

Ури кивнул. Он еще на несколько мгновений задержал взгляд на Селии, вложив в него всю свою страсть, сожаление и отчаяние. Возможно, они виделись в последний раз.

Селия не могла больше этого вынести. Она закрыла глаза.

Скорее всего, она только что обрекла своего лучшего слугу на смерть. Но разве у нее был выбор? Альянс между Великим Обманщиком и Господином Всего Летающего был бы просто ужасен. Комбинация хитрости и мудрости. Этому следовало положить конец любой ценой.

Селия сделала глубокий вдох и ощутила запахи роста и распада, ароматы тысячи цветов. Наконец она выдохнула.

Да будет так.

В игре приходилось терять фигуры. Иначе не победить.

Послышалось шипение пара. Поезд сбавил ход и подъехал к станции, столбики которой были обвиты лианами. Над крышей станции нависали ветви баньянов высотой до неба.

Селия повернула голову к Джулии.

– Наша станция, дорогуша. – Она подняла Джулию на ноги. Послышался хруст сломанной коленной чашечки. Джулия закричала от боли.

– Теперь это, – заверила ее Селия, – самая малая из твоих бед.

Она провела свою хромающую подопечную к выходу из вагона.

– Кузены и кузина, – обратилась Селия ко всем остальным. – Я прощаюсь с вами и с нетерпением жду нашей следующей встречи… и, быть может, тогда нас развлечет юный мистер Пост?

Лев поднял стакан в знак того, что готов выпить за это. Ашмед встал.

– Вскоре я вам позвоню, миледи, – поклонился он Селии.

– Не сомневаюсь, – улыбнулась та и, держа под руку Джулию, сошла с поезда и направилась в джунгли.

Так приятно оказаться дома. Воздух был наполнен струящимся от земли паром и ароматами цветочного нектара. Тонкие стебельки обвивались вокруг лодыжек и запястий Селии, и на них цвели орхидеи и маки. Вся природа радовалась возвращению своей госпожи.

Селия направилась к стоявшей неподалеку от станции конюшне. Она грубо дернула за руку существо, которое прежде было известно под именем Джулия Кэтрин Маркс.

Сколько дел ожидало Селию. О, с каким наслаждением она будет изучать новую надежду, поселившуюся в душе Джулии. Интересно, выстоит ли эта надежда против той нежной заботы, какой она окружит свою подопечную. Забавно, забавно…

 

 

Часть седьмая

Последняя игра

 

Отравленный навеки

 

Луи понимал, что сегодня на закате все изменится. Он должен либо доставить своего сына Беалу, либо потерять собственную душу и жизнь. Других вариантов ему на ум не приходило.

Он взглянул на новенькие часы – «Ролекс Селлиниум». Время неумолимо бежало вперед. Договор с председателем совета инферналов истекал ровно через двенадцать часов.

Луи стоял посреди помещения, которое совсем недавно было съемной квартирой под магазинчиком христианской литературы и церковной утвари, а теперь основательно переустроено им для собственных потребностей. Ковролин с пола был снят, светильники и электропроводка сорваны. Остались только бетонные стены и голый пол. В основании дома не лежал ритуально очищенный базальт, как надеялся Луи, но бетонный фундамент его тоже устраивал.

Мысль о том, что он расположился прямо под магазином, в котором находились сотни распятий, библий и фарфоровых херувимов, беспомощно взиравших на него, богохульника, вызвала у Луи усмешку и восторженный трепет… Он почти забыл, что через несколько минут может умереть.

Луи еще раз взглянул на часы и попытался мысленно изменить течение времени. Увы, поскольку теперь он пребывал внутри бренной, смертной оболочки, это оказалось ему не под силу.

Десять минут, полчаса – максимум. Столько времени, думал он, осталось до того мгновения, когда кто‑нибудь из его многочисленных кузенов и кузин попытается помешать его сделке с Беалом. Помешать, уничтожив хрупкое тело Луи.

Он готов. Пусть только попытаются.

Эта последняя хитрость выглядела почти формальностью перед началом подлинной двойной игры.

Луи опустился на колени и проверил состояние круга, внутри которого он стоял. Круг был безупречно чистым, а места в нем хватало только для пары итальянских кожаных туфель его размера.

От линии круга по полу во все стороны расходились знаки и линии. Они струились по стенам, забирались на потолок. Получалось нечто похожее на лотос, созданный из тысяч дуг и древних букв, переплетавшихся друг с другом. Однако, как все, что замышлял Луи, этот круг был не тем, чем казался.

Он провел кончиками пальцев по линии круга, уплотняя и складывая пространство. Даже при том, что его сила многократно возросла, Луи приходилось проявлять величайшую осторожность. Тут нужна деликатность, которой он наделен в весьма малой степени. Этой хитрости он научился от мастера оригами по имени Слепой Дзе.[95]

Умыслы внутри умыслов. Все эти сложности только усиливали вероятность того, что план Луи может сорваться.

Его руки дрожали. Запястья пересекали длинные шрамы. Как за все стоящее, за эту хитрость тоже пришлось платить. Половину рисунков на полу он сделал пастельными мелками и маркерами для белья, но остальное нанесено его собственной кровью.

Как же он ненавидел свою хрупкую плоть. Но не эта ли эфемерная хрупкость зачаровала его сердце давным‑давно? И не это ли лежало в основе его чувств к Элиоту?

Или это просто была временная слабость, которая пройдет? Выветрится, уйдет, как пузырьки из шампанского.

Нет, он гордился сыном. Мальчик нашел его частично восстановленную симфонию и завершил ее. Но с другой стороны, чего еще Луи мог ожидать от своего чада?

Он сжал пальцы в кулак с такой силой, что костяшки побелели. Его чувства к Элиоту были ядом, отравлявшим его душу. Любовь? Помилуй бог, и о чем он только думал, связав свою судьбу с той, которая показалась ему идеальной женщиной? И теперь это повторялось с его сыном… Разве не слишком тяжело дался ему полученный урок? Любовь никогда не приносила ничего хорошего.

Возможно, существовал какой‑то антибиотик, который мог бы помочь ему избавиться от этих болезненных мыслей, пока его ноги и руки не почернели и не отвалились, как при гангрене.

– Разговариваешь сам с собой? – послышалось из темноты. – Полный бред.

Луи поднял голову. Тени в углу комнаты сгустились и превратились в высокого мускулистого мужчину. Это был великан самоанец со свирепо сверкающими глазами. Он сделал два шага к Луи. Подошвы черных туфель самоанца утопали в символах, начертанных на бетонном полу, как в грязи.

Уракабарамеель, Повелитель Теней и Шепотов – его появление на миг смутило Луи, потому что это был слуга Беала, а не представитель третьей стороны, которого он ожидал в надежде на разрыв сделки с Господином Всего Летающего.

Если только Ури не был и тем и другим одновременно.

Душа Ури принадлежала Беалу, но, возможно, его сердцем по‑прежнему владела Королева Маков?

Луи облегченно вздохнул. В этой игре Ури был не более чем ладьей. Он двигался с убийственной эффективностью, но ходить мог только по прямым линиям. Следовательно – предсказуемо.

– Это предназначается для того, чтобы не дать мне свернуть тебе шею? – указал Ури на хитросплетение символов.

– Всего лишь меры предосторожности, кузен, – рассмеялся Луи. – Ты же знаешь, как это бывает – политика и прочее. Члены совета частенько пытаются в последний момент перехватить друг у друга инициативу.

Ури выругался.

– Полагаю, ты пришел поговорить исключительно о деле? – осведомился Луи. – Жаль. В былые времена мы могли беседовать часами.

– Мы с тобой никогда не беседовали. – Ури сделал еще шаг вперед. Он чувствовал сопротивление воздуха. Ему трудно было преодолевать силу замысловатого орнамента на полу. – Я помню только твои бесконечные издевки. Чем меньше с тобой говорить, тем лучше.

Луи притворился обиженным. Похоже, в его отсутствие Ури кое‑чему научился. Луи устремил на кузена пытливый взгляд. Он пытался рассмотреть едва заметную выпуклость на одежде над самым сердцем Ури.

Да, он все еще находился там – Салицеран, печально известный кинжал Селии с навеки отравленным лезвием. Живой кусок металла, котор<