Дитер Болен – и сумасшествие

ИМЕЕТ СВОЕ НАЗВАНИЕ

 

Дитер Болен родился в Ольденбурге и несколько лет учился в вузе в Гёттингене, где он также познакомился со своей первой женой Эрикй. Как он сразу же мне рассказал во время нашей первой встречи и как об этом можно прочитать в «Википедии», он, когда мы повстречались, был принят на работу в музыкальное издательство Intersong, где его начальником был Гётц Кизо. Он получал ежемесячное платежное поручение, и ради этого он должен был заниматься всей без исключения продукцией, которую рассматривало музыкальное издательство. Дитер всегда хотел писать музыку, хотя вначале его «композиторской карьеры» большинство из его песен были отвергнуты.

В то время я не имел представления о нем и сложившегося мнения о нем. Он пытался, наряду с написанием песен, даже работать сольным исполнителем под псевдонимом Стив Бенсон и его первый сингл назывался «Don’t throw my love away/Не выбрасывай мою любовь». Потом были выпущены еще два сингла, но ни один из них не попал в хит-парады.

В 1981 году Дитер Болен спродюсировал для гитариста Рики Кинга песню «Hale Hey Loiuse/Эге-гей, Луиза» и трек попал на 14 место хит-парада Top 75.

Мне непросто, исходя из возраста, что ему было 28 лет, описать, как я поначалу воспринимал Дитера. Он был милым человеком, и главным образом мы говорили о музыке. По причине крупных трат я ночевал дома у Эрики и его, а не в отеле, что мне, собственно говоря, было намного приятнее. Таким образом, после записи нашего первого совместного сингла «Was macht das schon/Что же это значит» и его продюсирования, можно было еще и обменяться мнениями друг с другом, а не сидеть в одиночку в номере отеля.

Дитер Болен был в восторге от того, что я делаю. Коллега со звукозаписывающей компании позвонил мне и с восторгом сказал мне: «Дитер считает твой голос классным. Такого человека, как ты, он ждал все годы. Во всяком случае, он хочет продолжать работать вместе с тобой». Мой голос и моя способность быстро справляться со своей работой на студии облегчали наше сотрудничество. Также и для записи моих более поздних записей для полноценного альбома группы Modern Talking мне требовался всего один день. Я начинал петь для записи в 10 часов утра и на последнем самолете вылетал домой.

Со своим новым синглом я выступал в двух-трех телевизионных передачах, однако значимого прорыва не получалось. Довольно быстро, в 1983 году, я записал второй сингл с Дитером в качестве продюсера. На этот раз песня была написана им самим и называлась «Wovon träumst du denn?/О чем же ты мечтаешь?». Я продал почти 25 000 синглов, что настоящее время означало бы хит, попавший в хит-парад Top 5, но в то время я просто попал с этим треком в хит-парады.

Невероятную «с головой накрывающую волну успеха» в те годы имел Нино де Анджело. Он выпустил в ноябре 1983 года песню «Jenseits von Eden/По ту сторону Эдема», которая стала хитом «номер один» и в течение 23 недель оставалась в немецких хит-парадах. Все были в восторге от этой песни и от успеха. Дитер тоже. Он снова и снова занимался анализом трека и написал для меня песню «Endstation Sehnsucht/Конечная станция: тоска». Сингл был выпущен в начале 1984 года.

 

***

 

В то время в личной жизни для меня многое изменилось.

Мое время учебы в школе закончилось, и я сдал экзамен на получение аттестата зрелости. Я не был самым лучшим учеником в классе, но хорошим «середнячком», так как я никогда не стремился быть «номером один». Как я уже говорил: я не хотел стать врачом, адвокатом или кем-то еще. Мне хотелось заниматься музыкой, а для этого мой средний показатель школьных оценок не должен был равняться «пятерке».

Во время последнего полугодия учебы в гимназии Айхендорфа каждый из нас, выпускников средней школы, задумывался о своем будущем. Какой путь получения профессии стоит выбрать: среднее профессиональное образование или обучение в вузе? И что делать со службой в вооруженных силах ФРГ, избрать гражданскую службу или…? Для меня было предельно ясно: я не смог свою, полную таких надежд, карьеру в юности поставить на карту ради родины. Нужно было принимать какое-то решение, а именно: довольно быстро. Конечно же, мой отец придерживался мнения, что служба в вооруженных силах ФРГ мальчику не помешает и помогает ему твердо стоять на земле. Только не в моем случае.

Это произошло в марте 1982 года, когда я незадолго до восьми часов утра, пребывая в хорошем настроении, пришел на школьный двор. «А», спросил Андреас», «ты тоже получил почтовое отправление?». «Какое почтовое отправление, я чаще получаю письма», сказал я. «Ну, повестку на службу в вооруженных силах ФРГ». БУМС! У меня возникло такое ощущение, как будто кто-то со всей силы ударил ногой в закрытую стеклянную дверь. Или такое впечатление, что кто-то с аппетитом отправляет в рот кусок Шварцвальдского вишневого торта и, откусив его, ему на зуб попадается вишневая косточка. И то, и другое происходит неожиданно и причиняет боль.

Я повернулся, вышел со школьного двора и отправился в финансовую службу моего отца. «Сегодня нет занятий?», спросил он меня, как только я зашел в его кабинет. «Нет, мне нужно с тобой поговорить», решительно возразил я. Он отложил документы в сторону и как следует надел свои очки. Ему было понятно, что если я так ответил, то что-то было не так. Мое выражение лица показывало, что дело не требовало отлагательств. «Что произошло?» - «Повестки на службу в вооруженных силах ФРГ разосланы». – «Да, ты думал, что они про тебя забудут?» - «Речь не идет о том, что они меня бы забыли», подчеркнул я, «речь идет о том, что я не пойду в армию» - «Как ты себе это представляешь? Мне нужно позвонить министру обороны, так как мой сын не хочет смешивать себя с грязью?», ответил он. «Я могу многое для тебя сделать, я бургомистр и у меня есть хорошая должность в финансовой службе, но как я должен тебя от такого избавить?», потом спросил он. «Тем, что ты позвонишь в военкомат нашей общины и снимешь меня с регистрационного учета, с обоснованием, что я перееду в Берлин», возразил я. У моего папы почти отвисла нижняя челюсть, так широко он разинул рот.

«Что я должен сделать? Снять тебя с регистрационного учета?». Теперь он заговорил громче. «Да», сказал я, «если ты этого не сделаешь, это сделаю я». Я знал своего отца, но он также знал меня. Если мне что-то приходило на ум, я затем этого добивался. В этом случае я, напротив, должен был реагировать на его слова жестко и требовательно. Это был мой последний шанс. Если он вообще был. Если военкомат нашей общины еще не оправил списки будущих призывников в главное управление вооруженных сил ФРГ, это была моя последняя возможность. Мой отец сразу же позвонил в службу регистрации населения нашей общины и снял меня с регистрационного учета. Он не дал никакого обоснования и даже не спросил, были ли уже отправлены списки призывников, чтобы «не будить лихо пока оно тихо». Как чиновник, любящий свою работу, он знал, что он поступил немного неправильно, но игра все-таки стоила свеч!

После телефонного разговора он захотел узнать у меня, что я об этом думаю, сказав: «И, что теперь мы будем делать?». «Спасибо, папа», сказал я, «сейчас я вылечу в Берлин».

В то время Берлин был «военной зоной оккупации». Из-за послевоенной ситуации восточная часть была занята русскими, а Западный Берлин находился под суверенитетом Англии, Франции и США. В отношении Федеративной Республики Германия не разрешалось, чтобы вооруженные силы ФРГ располагались в этой части города. Вследствие этого все жители Западного Берлина даже не должны были призываться на службу в армии.

Еще за несколько месяцев до этого я поговорил о своей сложившейся ситуации с продюсером Даниэлем Дэвидом. У него была квартира в Берлине, а он предложил мне на всякий случай прописаться у него. По этой причине я получил от него доверенность, которую я смог предъявить компетентным органам.

Итак, еще в тот же день я взял рейс на Берлин, на следующее утро я стоял ни свет, ни заря, в службе регистрации населения района Берлин-Шёнеберг и стал берлинцем.

Снова и снова возникают дела, которые, собственно говоря, с логической или юридической точки зрения могут казаться невозможными для их решения.

Мое место жительства было в Берлине, а в Кобленце я ходил в школу. Но судьба хорошо обошлась со мной, и была на моей стороне. Я не получил повестку на службу в вооруженных силах ФРГ и мне не пришлось идти в армию. Но несколько лет назад эта история снова «настигла» меня. Побольше об этом я расскажу попозже.

 

Глава 13

ОТ КЕМПИНГА

ДО ОТЕЛЯ КЛАССА «ЛЮКС»

 

Моего второго близкого друга из гимназии звали Штеффен. Он был родом из зажиточной семьи и в школе считался любимчиком. Он даже рано сдал экзамен на получение аттестата зрелости, что означало, что он по причине своего первоклассного среднего показателя школьных оценок мог окончить школу на целый год раньше по сравнению со своими ровесниками – школьными приятелями, и поэтому «освободился от школьных мук» на год раньше. Но Штеффен никогда не кичился своим привилегированным положением в жизни. Он не был классическим зубрилой в очках в никелевой оправе. Просто знания как-то легко им усваивались. Даже после своего довольно раннего выпуска из школы он снова и снова проезжал мимо Айхендорфа и мы плотно общались друг с другом.

После того, как я сдал экзамен на получение аттестата зрелости, он спросил меня, не было ли бы у меня желания поехать с ним на юг Франции. Тогда отношения с его тогдашней подружкой шли не очень хорошо, и он просто хотел отдохнуть. Пожалуй, благодаря моим музыкальным подработкам я получал много денег для выпускника средней школы, но не настолько много, чтобы позволить себе роскошно провести отпуск на побережье Кот Д’Азур. Поэтому Штеффен и я решили поехать на кемпинг. Я сразу хочу сказать: я был в своей жизни на кемпинге дважды – в первый и последний раз!

Конечно же, мы поехали не на какой-то неизвестный кемпинг, нет, это был кемпинг «люкс» класса недалеко от Сен-Тропе. Конечно же, у нас была не одна брезентовая палатка на двоих, нет, это была палатка для семейного отдыха «люкс» класса на 5 человек. Первую жаркую дискуссию Штеффену и мне пришлось выдержать по прибытию на место. «Эх, ладно, но Вы же заказали кемпинг для семейного отдыха», сказал смотритель кемпинга. «Когда же приедут остальные?», спросил он на коверканном немецком языке. Остальные? В принципе, наша палатка на пятерых уже для нас двоих была невыносимо мала. «Ах, больше никто не приедет», прозвучал наш ответ. «О, ля-ля, месье, так не пойдет. У Вас на двоих слишком много места, ах, вы должны поехать на кемпинг для двоих», возразил смотритель кемпинга в виде смеси немецкого и французского языков.

«Минуточку, пожалуйста», перебил я его своим твердым голосом в виде смеси немецкого и французского языков, «но мы заплатили за место на кемпинге за пятерых (5) и получим место для пятерых (5), Вы согласны?»

«Деньги решают все» и через три минуты мы стояли под южными французскими пиниями на нашем месте для кемпинга на пятерых.

Сейчас я лучше не буду описывать то, как мы разбивали палатку. Но примерно через два часа наша «палаточная вилла» с пристройкой была готова. Пристройка служила для нас гардеробной. Там мы установили вешалку для одежды и повесили большое зеркало. В конце концов, будучи юным, динамичным и умным человеком, на котором была надета уникальная модная одежда, нужно было произвести впечатление на милых и утонченных француженок. Главное пространство в палатке было отведено нашим надувным матрасам.

Я до сего дня не могу забыть смесь запахов из хорошо впитывающего воду синтетического палаточного материала и влажности земли в сочетании с ночными испаринами человеческого тела – и как потом восходящее солнце над палаткой согревало это все… Ба! Проснуться, быстро открыть стенку палатки и глубоко вздохнуть. Конечно же, солнце светило настолько ярко, что я чувствовал себя кротом, которого вынули из своей норки, которому впервые пришлось столкнуться с солнечным светом. Ужасно!

Наверное, я веду себя при многих обстоятельствах иначе, чем остальные семь миллиардов жителей Земли, но и мне, после того, как я встал, нужно пойти в туалет. Итак, я притащил зубную щетку и гель для душа и зашагал в своих модных шортах и шлепанцах по направлению к санузлу. «О, нет!», пронеслась в моей голове мысль, как я туда вошел. Я обнаружил во всех смыслах этого слова «ужасный туалет». Двенадцать туалетных кабинок, расположенных недалеко друг от друга, с деревянной дверью каждая. Сверху и снизу было открытое пространство, так что можно было видеть ноги стоящего в туалете человека. Двенадцать камер, из которых наружу вырывались невероятные шорохи и неприятные запахи. 12 пар босых ног (ах, боже мой!) или торчащие из-под сланцев пальцы ног, которые во время ожидания, подергиваясь, «показывали» акробатические номера. И перед каждой без исключения дверью очередь ожидающих из нескольких человек.

Поэтому я должен был подавить свою природную потребность, пока не подошла моя очередь, чтобы я, наконец-то, смог сесть еще на оставшееся теплым от моего предшественника туалетное сиденье. «Что за черт! Это отвратительно!». Меня почти хватил удар!

Однако, к сожалению, это еще было не все. То же самое ожидало меня в душевых кабинках, расположенных на противоположной стороне, напротив туалетных кабинок. Снова все заняты, снова очереди, снова обнаженные неухоженные ноги, только снизу.

Пришел мой черед, и я все еще стоял, шевеля своими пальцами ног, в пене в душевой кабинке моего предшественника, когда я заметил на жалком остатке мыла для душа волосяной покров тела человека. «Бе-е-е-е-е-е-е-е-е!» Я выбежал из духа и побежал обратно к нашей палатке. Просто с меня было довольно!

«Штеффен, мы должны поговорить!», закричал я уже издалека. Штеффен почитал ситуацию с гигиеной тоже не сладкой, но благодаря различному опыту пребывания в школьных экскурсиях и в других общественных душевых кабинках он закалился, но и у него уже началась настоящая апатия. «Что же нам нужно сделать?», спросил он. Я был сыт по горло, поэтому я даже бы записал все на счет своей кредитной карты, чтобы переночевать в Каннах в пятизвездочном отеле «Карлтон».

Штеффен всего лишь покачал головой и озвучил свои мысли. В его глазах я был просто настоящей неженкой.

Мы проводили дни на море и хорошо отдыхали. Потом рано вечером мы приезжали в свою палатку на кемпинге и могли прифрантиться на вечер. Как-то я перестал волноваться из-за грязных душевых и туалетных кабинок и уповал на свою судьбу. Что же иное я мог делать?

Несколько дней спустя Штеффен и я снова захотели попасть в большой, необъятный мир. Мы захотели поехать в Монте-Карло в элитный и модный спортивный клуб. Мы надели наши «шикарные» белые костюмы, (купленные в бутике «C&A») и сели в белый «Кадет» Штеффена. И помчались вперед!

Когда мы приблизились к спортивному клубу, мы не переставали удивляться. Улицы там были уже переполнены автомобилями этого прекрасного и богатого мира. Леди в кабриолетах выставляли свои украшения и декольте на всеобщее обозрение. Прежде чем мы опомнились, мы встали на подъездной дороге, ведущей к спортивному клубу, и колонна из автомобилей миллиметр за миллиметром двигалась по направлению к главному входу.

Перед нами стоял «Феррари», перед ним – «Роллс Ройс», позади нас – «Порше», еще один «Феррари» и «Мерседес AMG», а посередине всей автовереницы мы, на стареньком белом «Опеле Кадет»! У входа уже стояла охрана, чтобы принять гостей. Завсегдатаев приветствовали дружеским кивком головы, у других спрашивали приглашения. Конечно же, у нас не было приглашения. Кто же в те времена знал Томаса Андерса и Штеффена из Кобленца?

«Что мы теперь будем делать?», обеспокоенно спросил Штеффен. «Я не имею ни малейшего представления», ответил я. «Дай-ка мне подумать». Так как я не сидел за рулем, у меня было время осмотреться – и я обнаружил вход в подземный гараж. «Подземный гараж», сказал я, «вот оно!». Итак, мы со-о-о-о-овсем осторо-о-о-ожно проехали мимо главного входа по направлению к подземному гаражу. Внутри, где-то между автомобиля класса «люкс» мы припарковали нашу старенькую развалину. Мы вышли из машины и осмотрелись. В конце парковки мы увидели роскошный лифт с подсветкой. Мы знали, что это был наш «входной билет» в мир десяти тысяч людей, уже находившихся наверху. Бизнес!

Мы зашли в лифт и нажали кнопку «Ресепшн», зал приема. Через десять секунд дверь отворилась, и мы вышли из лифта. Мы стояли посреди богато украшенного зала. О, Боже мой! Что же здесь произошло? Дружеский поцелуй тут, дружеский поцелуй там, дребезжащие стаканы с шампанским, громкий смех, расслабленное настроение, смокинги и одежда «от кутюр», бриллианты, от блеска которых можно было ослепнуть – мы стояли там в наших белых костюмах из бутика «C&A». «И что теперь?», процедил Штеффен сквозь зубы. «Ох», сказал я, «я ведь даже не знаю, здесь немного скучно, или нет?». Настолько быстро, как мы вышли из лифта, настолько быстро мы снова в него вошли. «Я проголодался». Штеффен попытался спасти ситуацию. Я с благодарностью принял его предложение: «Я тоже». Я уверен, что охрана у входа еще никогда не видела белый «Опель Кадет», который выехал как ужаленный из подземного гаража и рванул с места.

Мы поехали по направлению к порту и остановились в небольшой пиццерии. Час спустя, съев одну пиццу, порцию спагетти «карбонара» и четырех стаканов колы мы «обеднели» на 110 немецких марок. И сильно расстроились. Именно в отношении нас самих, так как нас покинуло мужество в спортивном клубе. Мы настолько были охвачены той дорогой атмосферой, что мы не осмелились, по меньшей мере, заказать себе напиток в баре. Это был бы крошечный шаг, но, черт возьми, настолько важный для нашей уверенности в себе. Однако мы слишком струсили.

Этот вечер произвел на меня неизгладимое впечатление. Этот мир подействовал на меня по-своему увлекательно, и с другой стороны мне было предельно ясно, что я еще находился за километры от этой гламурной жизни.

Шесть дней спустя мы закончили наше пребывание вне родных стен в кресле чартерного самолета. Нам совершенно точно хватило отдыха на кемпинге. И у нас больше совсем не осталось денег.

Родители Штеффена были собственниками квартиры в Сакт-Морице, и так как этот пункт назначения и так уже «попался» нам на обратном пути, мы решились провести несколько дней отпуска в горах.

Несомненно, Сен-Тропе, Монако и все побережье Кот Д’Азур произвели на меня огромное впечатление. Расслабленная легкость, яхты, усадьбы на холмах. Все продемонстрировало мне, что в мире существовали и другие места, а не только Мёрц и Кобленц. Не то, чтобы я чувствовал себя там нехорошо, а то, что сейчас я узнал, что жизнь могла предложить мне еще немного больше.

 

***

 

Когда мы снова вернулись домой, я еще в течение нескольких дней воодушевленно рассказывал своим родителям о своем опыте и гламурном мире юга Франции. Потом однажды утром моя мама зашла ко мне в спальню, ее лицо выражало настоящее моральное удовлетворение. Она держала в руке письмо, которое она мне вручила с ухмылкой: подтверждение о приеме меня в качестве студента в Университет Майнца в зимний семестр в 1982 году. Добро пожаловать в реальность. Спасибо, мама!

Тем временем, с того лета мысль о том, что я мог бы добиться в этой жизни нечто большего, меня больше не покидала. Я видел собственными глазами, как жизнь готовит для человека так много различных моментов. Также и для меня. Я знал, что я хотел стать знаменитым и богатым, и что у меня это получится, если я достаточно хорошо поверю в себя!

Несколько лет спустя, когда я с группой Modern Talking «штамповал» один хит за другим, я посетил спортивный клуб в Монако. И осознал там то, что я почувствовал себя среди всех этих важных людей, как один из них, - и внезапно посчитал это совершенно недостойным, чтобы к этому стремиться. Сегодня меня даже уже раздражают эти помпезные, недалекие персонажи, и я предпочитаю провести теплый вечер с друзьями у нас дома в Кобленце, чем каждый раз прилетать в Монако.

 

Глава 14

НОРА

 

После моего отпуска, проведенного на юге Франции, для меня наступил новый этап под названием «серьезность жизни». Я начал свою учебу на получение ученой степени магистра в Университете имени Гуттенберга в Майнце по направлению «германистика, публицистика и музыковедение». Это не представляло собой комбинацию дисциплин, которые я мечтал изучать, но с одной стороны, умение писать доставляло мне огромное удовольствие, а с другой стороны я надеялся, что я при помощи дополнительной дисциплины «музыковедение», возможно, через несколько семестром смогу изучать музыковедение в качестве основного направления образования.

Но в целом учеба на меня наводила тоску. Я хотел заниматься музыкой! А не снова сидеть за деревянным столом и пытаться вызубрить учебный материал так, чтобы он отложился в моей голове. Майнц расположен примерно за час езды от Кобленца и так как у меня не возникало ни малейшего желания снимать себе в студенческом общежитии небольшую комнатку, я купил себе «универсальный билет» немецкой железной дороги. Я боюсь точно не вспомнить, но он стоил, если не ошибаюсь, 280 немецких марок, и, имея долгоиграющую пластинк.его, будучи студентом, я мог изъездить всю страну вдоль и поперек.

С самого начала я спланировал свои лекции так, что мне не приходилось приезжать в Майнц ни свет, ни заря. Поэтому я вставал примерно в восемь часов утра, чтобы без проблем сесть в поезд на Майнц, который отправлялся в 10 часов утра, чтобы я с 12 часов дня мог посещать свои лекции, согласно такому планированию времени я мог жить спокойно.

Я больше не могу вспомнить о многих вещах, но что осталось в моей твердой памяти из занятий по германистике, так это то, что Вальтер фон дер Фёгельвейде был самым известным лирическим поэтом Средневековья. Также и скучные занятия по музыковедению совершенно не отпечатались в моей памяти. Я хотел при помощи музыки зарабатывать себе на пропитание, а не мучиться изучением столетий в истории музыки. Я испытывал чувство отвращения к этим теоретическим наукам по сравнению с моими приятелями. Когда я во время семинара снова почти заснул и осмотрелся в аудитории, чтобы узнать, как идут дела у остальных, я увидел взбалмошных музыкальных затворников, которые думали, что они найдут смысл своей жизни в анализе различных музыкальных эпох. Умел ли хотя бы один из них играть на каком-либо музыкальном инструменте, или уже по-настоящему серьезно занимался музыкой, я осмелюсь это подвергнуть сомнению.

Однажды наш профессор поставил в проигрыватель долгоиграющую грампластинку. Понятное дело, на ней в канавках десятилетиями лежал слой пыли. Когда профессор бережно опустил на нее иголку проигрывателя, можно было посреди треска «К-к-к-р-р-р-р-р-р-р-к-к-к-к-к-к-р-р-р-р-р-р-к-к-к-к» различить женское сопрано. Я посмотрел на это с небольшим удивлением и занервничал, и прошептал моему соседу на ухо: «Эй, так ничего непонятно. Что за дрянь?». «Т-с-с», прошипел он в ответ, «это же сама Калласс».

Извините, это мог быть тот, кто угодно! Этот царапающий шум причинил мне боль в моем слуховом проходе.

Во время лекции я уже раздумывал, что мне нужно будет делать на следующем занятии. Решение не заставило себя долго ждать. У меня же был мой универсальный билет. С его помощью я же тотчас же мог отправиться в Висбаден и выпить чашечку кофе. День снова заиграл новыми красками.

Я ненавидел свою студенческую жизнь. Но я знал, что пустая трата времени мне также ничего бы не принесла. Уже на пути в Майнц я сильно нервничал и чаще всего я либо слонялся по улицам, либо во Франкфурте, либо в Висбадене, а также, то в Кёльне, то в Дюссельдорфе ходил на прогулки или попить кофе. Однако это тоже был не выход. Я хотел заниматься музыкой!

Я откровенно признался своим родителям, что я не могу учиться дальше, по меньшей мере, не сейчас. У меня еще никогда не было ни единой возможности полностью сконцентрироваться на музыке. Школу я должен был окончить, это было понятно. Но сейчас наконец-то настал тот момент времени, в течение которого я хотел бы попробовать, могло ли бы мне хватить моего музыкального таланта с моей стопроцентной уверенностью в себе, чтобы сделать музыкальную карьеру. Так чем же я вместо этого занимался? Я зря тратил свое время, просиживая в университете, или попивал кофе. Так дальше продолжаться не могло!

Я должен был воспользоваться временем, в течение которого мне нужно было нести личную ответственность перед собой самим. У меня еще не было ни жены, ни детей, и я не нес ежемесячные крупные расходы. Я подсчитал, что я должен получать около 2500-3500 немецких марок в месяц, чтобы неплохо на них прожить.

Мое решение было принято.

Своим родителям я объяснил так: «Мы заключим следующую сделку (я всегда заключал сделки со своими родителями)». «Мне сейчас 21 год. Если до 25 лет у меня не получится заработать себе на пропитание при помощи своей музыки, я отложу музыку «в дальний ящик стола» и никогда об этом больше не пророню ни слова. Но сейчас, по меньшей мере, я хочу просто попробовать. Если я этого не сделаю, я буду жалеть об этом всю жизнь. Учеба в университете еще возможна, когда мне будет 25 лет». Мои родители согласились. У меня гора свалилась с плеч. Мой отец даже никогда не произносил ни единого слова на тему «учеба». А годом позже я попал на первое место в хит-парадах с группой Modern Talking.

 

***

 

Из-за различных синглов, которые были выпущены, также снова и снова случались этапы жизни, во время которых я должен был ездить по всей Германии на шоу и рекламные выступления. У меня был менеджер, - позднее я расскажу про это еще поподробнее – который обеспечивал меня работой, благодаря которой я мог жить очень хорошо. Здесь 1 200 немецких марок за званый вечер, там за промо-выступление 400 немецких марок или за работу на дискотеке – 800 немецких марок. Работая в одиночку, мне хорошо удавалось заработать денег.

Свое свободное время я проводил в Кобленце с Штеффеном и Гидо. У Гидо было немного времени, так как он служил в Вооруженных силах ФРГ. Но по вечерам мы постоянно встречались. В выходные дни мы снова ездили на популярную дискотеку недалеко от Кобленца, осматривались и тестировали свое искусство флирта. Однажды вечером мы находились в разных местах на дискотеке, когда Штеффен внезапно возник передо мной вместе с высокой блондинкой. Она была приблизительно на десять сантиметров выше, чем я, и совсем не вписывалась в мой мир. «Привет, я Нора», поприветствовала она меня и протянула мне руку. «Привет, я Бернд», сказал я в ответ. Мы стояли на танцплощадке, пытались поверхностно заговорить при грохочущей музыке и крепко держали в руках наши напитки.

Некоторое время спустя я принялся искать Гидо. Было уже довольно поздно, и я хотел поехать домой. Штеффен не особо согласился с моим решением. Он совершенно точно хотел остаться еще ненадолго, так как он вел уже довольно «пикантные разговоры» с Норой. Однако мы втроем сели в автомобиль и «пойти вместе» означало «пережить приключение вместе».

Это было 17 октября 1983 года, и этот день должен был стать для меня судьбоносным днем моей жизни. Я ведь еще не знал, что я только что познакомился со своей будущей женой.

***

 

В течение последующих недель Штеффен мне позвонил и захотел со мной пойти перекусить. Я встретился с ним в городе, и он сказал: «Пойдем-ка со мной, я должен тебе кое-что показать». «Что же именно?», спросил я. «Ты это еще узнаешь», прозвучал его неубедительный ответ.

Мы поехали в городской квартал Кобленца и остановились перед большим домом со многими квартирами и элитными апартаментами. «Эй, Штеффен, что это значит? Мы хотели что-то перекусить, а теперь мы стоим посредине жилого квартала и пялимся на дом». Я занервничал. «Да, это же хорошо, пойдем со мной», всего лишь сказал он. Он вышел из машины и прошагал по направлению к двери в дом. После того, как он позвонил в дверь один раз, раздался шорох. Мы вошли в дом и встали возле элитных апартаментов. И кто выглядывал из-за двери? – Нора!

Я не знал о Норе ничего, кроме того, что ее звали Нора. Теперь я даже знал ее адрес и в течение вечера, который мы втроем провели в ресторане, она рассказала мне о своей жизни.

Нора родилась «с золотой ложкой во рту» (не знала нужды и горя). Ее отец умер, когда ей было шесть лет. Она жила в доме своей матери, который располагался в этом большом жилом доме в виде пентхауса. Нора владела одними из этих 30 элитных апартаментов в этом доме. Две ее сестры тоже жили со своими мужьями в Кобленце и были самостоятельными деловыми женщинами. Нора каждый раз помогала своей матери с заключением сделок с недвижимым имуществом. Наряду с этим домом с элитными апартаментами семья была также владельцами иных предметов недвижимого имущества и квартир, всеми из которых они хотели распоряжаться. Нора и ее семья были зажиточными и богатыми людьми и относились к так называемому «элитному обществу» нашего города.

Нора была самоуверенна из-за своего служебного положения, жила на широкую ногу и была той, о ком охотно бы сказали «как сыр в масле катается». Она любила пробовать самые новые косметические продукты и всегда броско одевалась и индивидуально по отношению к тому, что было в моде.

Чтобы сразу внести ясной: Нора была абсолютно помешанной.

В ее семье о деньгах не говорили. Деньги просто в ней были всегда. На свой 18 день рождения она получила от своей матери в подарок золотые часы «Ролекс». Окантовку из бриллиантов для циферблата она потом купила к ним самостоятельно. Также позже она получила в подарок новую «с иголочки» машину «Фольксваген Гольф». Но вместо того, чтобы обрадоваться, Нора была глубоко разочарована. Она ожидала минимум «Фольксваген Гольф GTI». Когда четыре недели спустя ее мать уехала на лечение, Нора поехала к торговцу автомобилями, вернула ему «Фольксваген Гольф», и, получив возврат денег, заказала себе «Фольксваген Гольф GTI». Разницу в сумме она уплатила при помощи кредитной карты своей матери. Для Норы это было примерно так, как если бы она обменивала красный пуловер на зеленый свитер. Она даже никогда не боялась, что однажды эти дорогостоящие капризы «встанут поперек горла» ее матери. В то время она сказал так: «Тогда просто она будет сердиться в течение двух дней. Но мой «Фольксваген Гольф GTI» прослужит намного дольше».

Как-то раз Нора увидела в иллюстрированном журнале «BUNTE» фотографию продавца оружия Кашогги и его дочери, которая носила пять браслетов «Тринити» от «Картье». На следующий день она сказала мне: «Мне бы хотелось иметь шесть браслетов «Тринити» от «Картье». Итак, она позвонила во все без исключения магазины «Картье» в Германии, чтобы заказать себе браслеты. Но, к сожалению, их не было в Германии, а только в Цюрихе, в Швейцарии. Так что сделала моя Нора? Она заказала себе перелет первым классом авиакомпании «Люфтганза» (в то время такое предложение действовало только в пределах Европы) и через день вылетела в Цюрих. Там она купила себе свои шесть браслетов за 120 000 немецких марок, а вечером она снова вылетела в Гамбург. Когда я встретил ее в аэропорту, она с гордостью протянула мне свою руку под нос и сказала: «Вот они!»

Точно такой же ненормальной Нора была, если речь заходила о косметических продуктах. Самые новые тени для век от «Шанель» или определенный тип подводки для глаз – Нора покупала один и тот же продукт с удовольствием сразу в десяти экземплярах. Ее аргумент постоянно звучал следующим образом: «Я же просто к такому привыкла. Представь себе, если этот цвет они снимут с рынка. Поэтому я лучше сразу же куплю про запас». У одной единственной женщины никогда не получится использовать так много косметических средств, до того как они испортятся, обдумывал я. Кроме того, может ведь случиться так, что ей захочется перемен и ей понравятся новые духи или придется по душе новый цвет губной помады. Но все без исключения мои личные аргументы не помогали. Нора снова делала покупки как одержимая. К сожалению, в отношении одежды дела обстояли точно также. Если ей нравилась юбка, что она сразу же покупала одну и ту же модель одновременно, но трех разных цветов. Ее шкафы почти трещали по швам. Она никогда не носила многие предметы одежды. Они годами висели с ценниками в шкафу, прежде чем потом Нора раздаривала вещи своим подругам.

После того как я познакомился с Норой вечером на дискотеке прошло немного времени и я выступил на потребительской ярмарке в Кобленце. Я исполнял песню со своего актуального сингла, и, кроме того две-три песни известных исполнителей. В то время, когда я стоял на сцене, я увидел Нору среди публики. Она стояла посередине толпы из обычных посетителей ярмарки, которые наполняли свои пластиковые пакеты рекламными материалами и вкушали колбаски «карри» или фруктовый торт – Нора производила впечатление как человек из другого мира. После моего выступления она подошла ко мне. До моего концерта она выразила свое удивление. «Я совсем не знала, что ты настолько профессионален», сказала она и улыбнулась мне «Я совсем не знал, что ты придешь», сказал я в ответ. Мы засмеялись! «Что тебе сейчас еще надо сделать? У тебя есть желание выпить чашечку кофе?», спросил я ее. «С удовольствием», ответила она, «но, пожалуйста, не здесь». Нам пришлось снова засмеяться.

Мы общались в течение всей второй половины дня, не смотря на часы. Она рассказала мне, что ее отчислили из школы незадолго до сдачи экзамена на получение аттестата зрелости, и она хотела начать учебу на юге Германии в среднем специальном учебном заведении по подготовке персонала отеля (однако, этого так и не произошло). Она также рассказал, что ее мать тяжело болеет, и врачам приходится считаться с самым плохим. В общем, печальная тема.

Я спросил ее о Штеффене, я почувствовал, что я его предаю. Штеффен был моим другом. Он был тем человеком, кто представил мне Нору и вот я сидел с Норой в кафе и выпытывал нечто личное. Нора дала мне однозначно понять, что Штеффен, пожалуй, ей нравился, но не больше, и нечто большего между ней и ним никогда бы и не могло произойти.

Ммм, это было откровенное заявление. А как же дела обстояли со мной? Я не хотел «отодвигать в сторону» Штеффена и выходить в свет с его «дамой сердца» или даже флиртовать с ней. Для меня авторитетом считался кодекс чести, принятый между мужчинами: «Никогда не начинай никаких отношений с подружкой твоего друга!». Но Нора не была его подружкой и она сама мне подробно объяснила, что она не была заинтересована в отношениях со Штеффеном.

В дальнейшем Нора и я проводили вместе почти каждую свободную минуту.

 

***

 

Довольно быстро наступил день, в который Нора захотела представить меня своей семье. Я не имел ни малейшего представления, что меня ждало, но и также особо не задумывался о встрече друг с другом. Что же еще должно было произойти? Я бы познакомился с матерью Норы, возможно, еще с ее сестрами и проявил бы себя с самой лучшей стороны: «Привет, мое имя Бернд. Очень приятно с Вами познакомиться, госпожа Баллинг». Я ведь не был крестьянином, который впервые входил в контакт с министерством образования буржуазии. Мои родители всегда были благородными людьми, которые благодаря тяжкому труду добились своего нынешнего положения. И без того моя мать предавала большое значение хорошей детской.

По причине своей тяжелой болезни мать Норы временно жила в доме старшей сестры Норы Долорес и ее мужа Берта. Там и должна была произойти «вынужденная» встреча. Часик для болтологии во второй половине дня, как назвала это Нора. Поэтому я не совсем понял волнения, которое охватило Нору в тот день. «Я надеюсь, мамочке сегодня хорошо. Пожалуйста, ответь на все ее вопросы. Будь просто обычным человеком». Это длилось часами.

Во мне что-то зашевелилось. Да, так, а как же иначе? Ненормально? Какие вопросы мне зададут? Все равно. Однажды во второй половине дня в апреле я поехал с Норой на переднем сиденье в сторону дома ее сестры и познакомился с частью ее семьи.

Даже с разницей приблизительно более чем в 25 лет моя бывавшая свояченица и ее муж для меня являются воплощением людей, о которых следует высказываться сдержанно. Люди живут для себя, а не для внешнего