Диалог с Ф. Ницше, переработка идей декаданса

Идеи Ницше, популярные в 19 веке в Европе, затронули и норвежское общество, живо отреагировавшее на них. Именно в «Усталых» Гарборг выразил свое отношение к идеям и мыслям философа.

Рольф Тесен[14], изучая Гарборга, делает акцент на философских и научных направлениях, характерных для писателя после его знакомства с интеллектуальной жизнью Христиании. Позитивизм Августа Конта, теория Чарльза Дарвина, мысли о задачах литературы Брандеса и натурализм Эмиля Золя оказали на Гарборга определенное влияние, но ни один из этих мыслителей не смог создать основу для позитивного мировоззрения. А это было особенно актуально, поскольку в конце 1880-х Гарборг боролся с пессимизмом как сам, так и в качестве выразителя современности. Тесен подчеркивает необходимость для Гарборга в человеке, который бы смог обеспечить его необходимым оптимизмом и жизненными силами. Для Гарборга этим человеком стал Ницше. Мыслитель стал для писателя своего рода идеальным человеком, и «Усталые» в значительной степени были написаны под воздействием Ницше.

Тем не менее, нельзя сказать, что Гарборг был верным последователем ницшеанских идей, особенно что касается теории о сверхчеловеке. В статье 1896 года о Ницше он писал: «Что есть сверхчеловек? Самоидеализация. Аполлоническое искусство, которое позволит достигнуть света и примирения» [15]. По свидетельствам исследователей Гарборга, он оставался демократом, несмотря на то, что с годами Ницше занимал его все больше. С Ницше его связывало наличие смысла жизни, которое для немецкого философа было моральным требованием. Гарольд Байер в своем исследовании о влиянии Ницше на скандинавскую литературу отмечает также[16], что и форма и содержание «Усталых» являются результатом влияния мыслей Ницше.

С влиянием ницшеанства связано как основное настроение романа, так и мотивы декаданса, пронизывающие роман.

Декаданс эстетизирует темное, такой взгляд на мир, который предусматривает непреходящее и неотторжимое присутствие мотива и образа смерти, постоянно сохраняющего значимое место в сознании автора, героя и читателя. Архетипом человека декаданса становится сверхчеловек, созданный Ницше.

Рассмотрим и другие встречаемые в романе мотивы, относящиеся к декаденству.

Внешние события произведения отходят здесь на задний план, уступая место сюжету, созданному трансформированным сознанием. Развитие и изменение героя также уходят с переднего плана, акцент падает на детальное представление тяжелого состояния и объемное описание кризисного положения персонажа. Вместо динамичных диалогов, обеспечивающих разнородность психологических типажей, мы находим доминирующую общую речь, единый стиль сознания, воплощенный в монологическом взаимодействии с миром. Особенно ярко это отражает дневниковое повествование книги, где все происходящее извне преподносится как бы невзначай, а самые главные изменения совершаются в сознании героя.

Поскольку межчеловеческие связи оказываются здесь вторичны, то оппонент конфликта героя – не определенная личность, герой беседует и спорит с бытием, не признавая при этом рациональную сущность мира и мелочность бытовых конфликтов. Одинокая душа болезненна и герметична, в рамках романа она не может найти какой-либо альтернативы. Изначальная фатальная предрасположенность к исходу из реальности и существующего мира позволяет смотреть на все отстраненно и с некоторой надменностью.

Герой декаданса обращает внимание лишь на отрицательные, с точки зрения обычного человека, позиции. На подсознательном уровне он выделяет лишь нисхождения, его привлекают только маргинальные ситуации, двусмысленность и обреченность, все, что выходит из обозначения социального стандарта. Он не бежит состояния депрессии, он ищет его. Для него понятие Апокалипсиса – не образ христианского учения в виде праведного суда – это всеобреченность, где пустота – абсолютно нормальна и лишь временно скрыта образами иллюзий.

Габриэль Грам обладает, как герой декаданса, чуткой способностью выбирать между здоровьем и болезнью непременно второе, отказывая себе в лечении и помощи ради продления боли как душевной, так и физической, ради сгорания и уничтожения, в котором обретается нечто близкое и знакомое. Естественное состояние – отчаяние, он отказывает себе от веры во что бы то ни было – в любовь, дружбу, счастливое будущее, возможность выхода из тупика и забвения.

«Я предпочитаю чувствовать себя дурно (если только это не физическая боль). Чувствовать себя плохо – тоска, лишения, горе и страдания – это именно и есть жизнь. Это напрягает нервы, наполняет время, держит в ходу душевную машину…»[17]. На пути к ницшеанскому сверхчеловеку, он благословляет жизнь в наиболее экстремальных её проявлениях. Но он бежит от этой возможности, в страхе неприятия он отвергает возложенную на него возможность и, не желая рисковать, выбирает жизнь.

Мотивы декаданса в «Усталых» тесно переплетаются с ницшеанскими идеями. Так, в своих работах Ницше обращается к образу Диониса[18], представляя того в качестве архетипа становления стихийной, иррациональной личности. Для философа Дионис выступает в образе трагедии, это героическое усилие человека, который обречен на конечную индивидуальность, на воплощение бессмертной воли, преодолев конечность телесного существования.

Но Дионис – не только воплощение страсти и дерзости, это в значительной степени и состояние апатии, разочарованности, интеллектуального похмелья после чрезвычайного избытка испытанных страстей. Это еще и безумие, рассматриваемое, тем не менее, в качестве высшей формы рассудка, но и преступление, непременно ощущаемое человеком, осознающим, что он переходит границу не только принятого обществом, но и законами жизни. Это есть вызов закону, стоящему на страже принципов здоровой жизни, цель которой – нести продолжение, а потому и поддерживать себя в бодрость и долголетие. Но герой декаданса выбирает путь отступления от нормы, это путь, на который потенциальные долгожители не ступают. Декаданс – пространство сознания, в котором этот вопрос провоцирует рассуждения и конфликты, без особой надежды на скорое разрешение, на обнаружение однозначного ответа и снятие проблем.

Пространство декаданса не допускает ни твердой религиозной позиции, ни спокойной сознательной веры. У героев нет возможности и способности действительной веры, согласия с догматами и традициями духовной системы. Но нет здесь и уверенного и безоговорочного атеизма, который бы исключал метафизические сомнения и предчувствия. Подсознательное стремление верить, обрести твердую и уверенную почву сочетается здесь с невозможностью сделать этот шаг, безотчетным сохранением беспочвенности как платформы свободы, не приносящей счастья: «Я должен создать себе Бога…Мне необходим Бог, поэтому я создаю его»[19].

Но приход к вере, как произошло с героем «Усталых», возможен: только с усилением всех трагических подтекстов, с несением черного флага, с мыслями о погибших и погибающих, которым никак не спастись в мире постоянных провокаций и искушений. Приход к религии как попытке спасения, причем с полным изначальным осознанием того, что спастись и укрыться под колпаком веры будет невозможно: «И вот священник и атеист дружески гуляют вместе», чтобы попытаться в спорах найти истину или какое-то ей подобие, чтобы найти успокоение и опять же, самое главное, забыть и забыться» [20].

Со временем герой теряет веру в силу своих записей, как источника нахождения истины о себе, он не находит необходимых связей ни в жизни, ни в текстах. Когда пропадает вера в собственный текст, когда исчезает вера в дневник, а потребность в поиске остается прежней, Грам начинает мечтать о настоящей исповеди.

Искупление становится подтверждением разрыва с самим собой, со своим прошлым. Самоспасение в то же время становится самоуничтожением. Парадокс христианской традиции состоит в том, что покаяние является средством достижения разрыва с прошлым. Чтобы найти правду о себе, необходимо отвергнуть свое «я».

Но важно помнить, что сам Ницше под декадансом понимает христианскую религию, не уставая винить ее в забвении телесных наслаждений, воли как к духовному, так и к физическому созиданию, его нападки касаются замены идеала ощущаемого земного счастья метафизическими абстракциями, иллюзией потусторонней, загробной, лишь обещанной жизни.

Говоря о принятии Грамом религии, стоит обратиться к такому важному аспекту философии 20 века, как абсурдность – в этой категории понять приход Грама в церковь будет очевиднее. Оставив попытки разобраться в устройстве мира, осознав его нелогичность и непоследовательность, Грам приходит к пониманию абсурдности существования. Столкновение с таким мощным показателем, по теории Камю[21], ставит человека перед выбором: самоубийство, прыжок веры или принятие.

Габриэль Грам отчаявшись окончательно, оказавшись один на один с пустотой, не переходит на религиозную стадию, но совершает прыжок веры – в отрицание абсурдности и правды Вселенной, ее бессмысленности, обращаясь взамен к комфорту и спокойствию догматического учения для примирения с собственным абсурдным существованием. Совершая этот прыжок, в соответствии с теорией Камю, индивид спасается от безумия благодаря своей субъективной духовности, связанной с Богом. В то же время это своеобразный отказ от знания и познания, от результатов работы разума.

По Ницше, духовный бунт необходим и даже целителен, поскольку заполняет внутренний мир человека несравнимыми ни с чем мгновениями битвы. И хотя битва и не принесет земного счастья, но позволит появиться сверхчеловеку – как раз в тот момент, когда все каноны будут отвергнуты, а человек останется наедине со своей свободой. В жизни Габриэля Грама тоже была такая битва, но он не позволил себе одержать в ней победу и приблизиться к состоянию ницшеанского сверхчеловека, отказавшись от свержения канонов и обретения безграничной свободы. Единственное, чем он поступился – своими прежними верованиями, но не сделав шаг вперед, он отступил далеко назад. Мир Ницше, как и религиозный, претендует на всего человека, на целостный захват и полное подчинение души, которой следует переродиться, чтобы приобщить себя полностью новой правде. Следуя логике Ницше, только отрицание европейской религии спасет личность от декаданса, вырождающего душу, боящуюся своей воли к жизни и своего тела – его желания и страсти существовать вне законов морали и навязанных аскетических принципов.