Гяур. Фрагмент турецкой повести

(The Giaour. A fragment of the turlkish tale)

Поэма (1813)

 

Открывают поэму строфы о прекрасной природе, раздираемой буря­ми насилия и произвола Греции, страны героического прошлого, склонившейся под пятой оккупантов: «Вот так и эти острова: / Здесь — Греция; она мертва; / Но и во гробе хороша; / Одно стра­шит: где в ней душа?» Пугая мирное население цветущих долин, на горизонте возникает мрачная фигура демонического всадника — чу­жого и для порабощенных, и для поработителей, вечно несущего на себе бремя рокового проклятия («Пусть грянет шторм, свиреп и хмур, — / Все ж он светлей, чем ты, Гяур!»). Символическим пред­стает и его имя, буквально означающее в переводе с арабского «не верящий в бога» и с легкой руки Байрона ставшее синонимом раз­бойника, пирата, иноверца. Вглядевшись в идиллическую картину му­сульманского праздника — окончания рамазана, — увешанный оружием и терзаемый неисцелимой внутренней болью, он исчезает.

 

Анонимный повествователь меланхолически констатирует запусте­ние, воцарившееся в некогда шумном и оживленном доме турка Гассана, сгинувшего от руки христианина: «Нет гостей, нет рабов с той поры, как ему / Рассекла христианская сабля чалму!»

 

В грустную ламентацию вторгается краткий, загадочный эпизод:

 

богатый турок со слугами нанимают лодочника, веля ему сбросить в море тяжелый мешок с неопознанным «грузом». (Это — изменив­шая мужу и господину прекрасная черкешенка Лейла; но ни ее имени, ни сути ее «прегрешения» знать нам пока не дано.)

 

Не в силах отрешиться от воспоминаний о любимой и тяжко по­каранной им жены Гассан живет только жаждой мщения своему врагу — Гяуру. Однажды, преодолев с караваном опасный горный перевал, он сталкивается в роще с засадой, устроенной разбойника­ми, и, узнав в их предводителе своего обидчика, схватывается с ним в смертельном бою. Гяур убивает его; но терзающая персонажа душев­ная мука, скорбь по возлюбленной, остается неутоленной, как и его одиночество: «Да, спит Лейла, взята волной; / Гассан лежит в крови густой... / Гнев утолен; конец ему; / И прочь итти мне — одному!»

 

Без роду, без племени, отверженный христианской цивилизацией, чужой в стане мусульман, он терзаем тоской по утраченным и ушед­шим, а душа его, если верить бытующим поверьям, обречена на участь вампира, из поколения в поколение приносящего беду потом­кам. Иное дело — павший смертью храбрых Гассан (весть о его ги­бели подручный по каравану приносит матери персонажа): «Тот, кто с гяуром пал в бою, / Всех выше награжден в раю!»

 

Финальные эпизоды поэмы переносят нас в христианский монас­тырь, где уже седьмой год обитает странный пришелец («Он по-мо­нашески одет, / Но отклонил святой обет / И не стрижет своих волос».). Принесший настоятелю щедрые дары, он принят обитате­лями монастыря как равный, но монахи чуждаются его, никогда не заставая за молитвой.

 

Причудливая вязь рассказов от разных лиц уступает место сбивчи­вому монологу Гяура, когда он, бессильный избыть не покидающее его страдание, стремится излить душу безымянному слушателю: «Я жил в миру. Мне жизнь дала / Немало счастья, больше — зла... / Ничто была мне смерть, поверь, /Ив годы счастья, а теперь?!»

 

Неся бремя греха, он корит себя не за убийство Гассана, а за то, что не сумел, не смог избавить от мучительной казни любимую. Лю­бовь к ней, даже за гробовой чертой, стала единственной нитью, при­вязывающей его к земле; и только гордость помешала ему самому свершить над собою суд. И еще — ослепительное видение возлюб­ленной, привидевшейся ему в горячечном бреду...

 

Прощаясь, Гяур просит пришельца передать его давнему другу, не­когда предрекшему его трагический удел, кольцо — на память о себе, — и похоронить без надписи, предав забвению в потомстве.

 

Поэму венчают следующие строки: «Он умер... Кто, откуда он —

/ Монах в те тайны посвящен, / Но должен их таить от нас... / И лишь отрывочный рассказ / О той, о том нам память сохранил, / Кого любил он и кого убил».

 

Корсар (The Corsair)

Поэма (1813, опубл. 1814)

 

Исполненный живописных контрастов колорит «Гяура» отличает и следующее произведение Байрона «восточного» цикла — более обширную по объему поэму «Корсар», написанную героическими двустишиями. В кратком прозаическом вступлении к поэме, посвя­щенной собрату автора по перу и единомышленнику Томасу Муру, автор предостерегает против характерного, на его взгляд, порока со­временной критики — преследовавшей его со времен «Чайльд Га­рольда» неправомерной идентификации главных героев — будь то Гяур или кто-либо другой — с создателем произведений. В то же время эпиграф к новой поэме — строка из «Освобожденного Иеру­салима» Тассо — акцентирует внутреннюю раздвоенность героя как важнейший эмоциональный лейтмотив повествования.

 

Действие «Корсара» развертывается на юге Пелопоннесского полуострова, в порту Корони и затерявшемся на просторах Среди­земноморья Пиратском острове. Время действия точно не обозначе­но, однако нетрудно заключить, что перед читателем — та же эпоха порабощения Греции Османской империей, вступившей в фазу кри­зиса. Образно-речевые средства, характеризующие персонажей и про­исходящее, близки к знакомым по «Гяуру», однако новая поэма более компактна по композиции, ее фабула детальнее разработана (особенно в том, что касается авантюрного «фона»), а развитие со­бытий и их последовательность — более упорядоченны.

 

Песнь первая открывается страстной речью, живописующей ро­мантику исполненного риска и тревог пиратского удела. Спаянные чувством боевого товарищества флибустьеры боготворят своего бес­страшного атамана Конрада. Вот и сейчас быстрый бриг под наводя­щим ужас на всю округу пиратским флагом принес ободряющую весть: грек-наводчик сообщил, что в ближайшие дни может быть осу­ществлен набег на город и дворец турецкого наместника Сеида. При­выкшие к странностям характера командира, пираты робеют, застав его погруженным в глубокое раздумье. Следуют несколько строф с подробной характеристикой Конрада («Загадочен и вечно одинок, / Казалось, улыбаться он не мог»), внушающего восхищение героизмом и страх — непредсказуемой импульсивностью ушедшего в себя, изверившегося в иллюзиях («Он средь людей тягчайшую из школ — / Путь разочарования — прошел») — словом, несущего в себе ти­пичнейшие черты романтического бунтаря-индивидуалиста, чье серд­це согрето одной неукротимой страстью — любовью к Медоре.

 

Возлюбленная Конрада отвечает ему взаимностью; и одной из самых проникновенных страниц в поэме становится любовная песнь Медоры и сцена прощания героев перед походом, Оставшись одна, она не находит себе места, как всегда тревожась за его жизнь, а он на палубе брига раздает поручения команде, полной готовности осу­ществить дерзкое нападение — и победить.

 

Песнь вторая переносит нас в пиршественный зал во дворце Сеида. Турки, со своей стороны, давно планируют окончательно очис­тить морские окрестности от пиратов и заранее делят богатую добы­чу. Внимание паши привлекает загадочный дервиш в лохмотьях, невесть откуда появившийся на пиру. Тот рассказывает, что был взят в плен неверными и сумел бежать от похитителей, однако наотрез отказывается вкусить роскошных яств, ссылаясь на обет, данный про­року. Заподозрив в нем лазутчика, Сеид приказывает схватить его, и тут незнакомец мгновенно преображается: под смиренным обличием странника скрывался воин в латах и с мечом, разящим наповал. Зал и подходы к нему в мгновение ока переполняются соратниками Конра­да; закипает яростный бой: «Дворец в огне, пылает минарет».

 

Смявший сопротивление турок беспощадный пират являет, одна­ко, неподдельную рыцарственность, когда охватившее дворец пламя перекидывается на женскую половину. Он запрещает собратьям по оружию прибегать к насилию в отношении невольниц паши и сам выносит на руках из огня самую красивую из них — черноокую Гюльнар. Между тем ускользнувший от пиратского клинка в неразбе­рихе побоища Сеид организует свою многочисленную Охрану в контратаку, и Конраду приходится доверить Гюльнар и ее подруг по несчастью заботам простого турецкого дома, а самому — вступить в неравное противоборство. Вокруг один за другим падают его сражен­ные товарищи; он же, изрубивший несчетное множество врагов, едва живой попадает в плен.

 

Решив подвергнуть Конрада пыткам и страшной казни, кровожад­ный Сеид приказывает поместить его в тесный каземат. Героя не страшат грядущие испытания; перед лицом смерти его тревожит лишь одна мысль: «Как встретит весть Медора, злую весть?» Он за­сыпает на каменном ложе, а проснувшись, обнаруживает в своей темнице тайком пробравшуюся в узилище черноокую Гюльнар, без­раздельно плененную его мужеством и благородством. Обещая скло­нить пашу отсрочить готовящуюся казнь, она предлагает помочь корсару бежать. Он колеблется: малодушно бежать от противника — не в его привычках. Но Медора... Выслушав его страстную исповедь, Гюльнар вздыхает: «Увы! Любить свободным лишь дано!»

 

Песнь третью открывает поэтическое авторское признание в любви Греции («Прекрасный град Афины! Кто закат / Твой дивный видел, тот придет назад...»), сменяющееся картиной Пиратского ост­рова, где Конрада тщетно ждет Медора. К берегу причаливает лодка с остатками его отряда, приносящего страшную весть, их предводитель ранен и пленен, флибустьеры единодушно решают любой ценой вы­зволить Конрада из плена.

 

Тем временем уговоры Гюльнар отсрочить мучительную казнь «Гяура» производят на Сеида неожиданное действие: он подозревает, что любимая невольница неравнодушна к пленнику и замышляет из­мену. Осыпая девушку угрозами, он выгоняет ее из покоев.

 

Спустя трое суток Гюльнар еще раз проникает в темницу, где то­мится Конрад. Оскорбленная тираном, она предлагает узнику свободу и реванш: он должен заколоть пашу в ночной тиши. Пират отшаты­вается; следует взволнованная исповедь женщины: «Месть деспоту злодейством не зови! / Твой враг презренный должен пасть в крови! / Ты вздрогнул? Да, я стать иной хочу: / Оттолкнута, оскорблена — я мщу! / Я незаслуженно обвинена: / Хоть и рабыня, я была верна!»

 

«Меч — но не тайный нож!» — таков контраргумент Конрада. Гюльнар исчезает, чтобы появиться на'рассвете: она сама свершила месть тирану и подкупила стражу; у побережья их ждет лодка и ло­дочник, чтобы доставить на заветный остров.

 

Герой растерян: в его душе — непримиримый конфликт. Волею обстоятельств он обязан жизнью влюбленной в него женщине, а сам — по-прежнему любит Медору. Подавлена и Гюльнар: в молча­нии Конрада она читает осуждение свершенному ею злодеянию. Только мимолетное объятие и дружеский поцелуй спасенного ею уз­ника приводят ее в чувство.

 

На острове пираты радостно приветствуют вернувшегося к ним предводителя. Но цена, назначенная провидением за чудесное избав­ление героя, неимоверна: в башне замка не светится лишь одно окно — окно Медоры. Терзаемый страшным предчувствием, он под­нимается по лестнице... Медора мертва.

 

Скорбь Конрада неизбывна. В уединении он оплакивает подругу, а затем исчезает без следа: «<...> Дней проходит череда, / Нет Конра­да, он скрылся навсегда, / И ни один намек не возвестил, / Где он страдал, где муку схоронил! / Он шайкой был оплакан лишь своей; / Его подругу принял мавзолей... / Он будет жить в преданиях се­мейств / С одной любовью, с тясячью злодейств». Финал «Корсара», как и «Гяура», оставляет читателя наедине с ощущением не до конца разгаданной загадки, окружающей все суще­ствование главного героя.