Прекращение (дезактуализацию) политической деятельности.

В реальной политической жизни развёртывание политической деятельности не всегда и необязательно следует, а также может и должна следовать данной (приведённой) схеме. Последовательность представленных в ней фаз, моментов, стадий политической деятельности также не обязательна[182]. Тем не менее, мотивация, когнитивация, оценивание, программирование и реализация – это интегрально взаимосвязанные друг с другом фазы, моменты, стадии развития (развёртывания) политической деятельности. Они зависят друг от друга. Мотивация зависит от когнитивации, оценивания, программирования, реализации. Когнитивация зависит от мотивации, оценивания, программирования, реализации. Оценивание зависит от мотивации, когнитивации, программирования, реализации. Программирование зависит от мотивации, когнитивации, оценивания, реализации. Реализация зависит от мотивации, когнитивации, оценивания, программирования. Все эти фазы политической деятельности обуславливают друг друга. Мотивация обуславливает когнитивацию, оценивание, программирование, реализацию. Когнитивация обуславливает мотивацию, оценивание, программирование, реализацию. Оценивание обуславливает мотивацию, когнитивацию, программирование, реализацию. Программирование обуславливает мотивацию, когнитивацию, оценивание, реализацию. Реализация обуславливает мотивацию, когнитивацию, оценивание, программирование. Соотношение между этими фазами, моментами, стадиями политической деятельности, их место и роль в ней представлено на рис. 1.30.

 

R_П=∫

 

Рис. 1.30. Соотношение фаз политической деятельности

 

Как видим, в схеме, представленной на рис. 1.30, заложена идея о том, что переходы политической деятельности от одной своей фазы к другим носят опосредствованный и нелинейный характер. В схеме заложена также идея о том, что во всякой политической деятельности особое - центральное - место занимает такой её момент, такая её фаза, как когнитивация, которая выполняет в ней чрезвычайно важную роль и без которой невозможна не только никакая политическая, но и любая другая деятельность. Когнитивация опосредствует собой все переходы деятельности от одного своего момента, одной своей фазы к другим. В частности, переходы: от актуализации политической ситуации - к стимуляции политической деятельности, от стимуляции политической деятельности - к её мотивации, от мотивации политической деятельности - к оценке политической ситуации, от оценки политической ситуации - к программированию политической деятельности, от программирования политической деятельности - к реализации политических программ, от реализации политических программ - к дезактуализации политической ситуации. Когнитивация подготавливает действия и высказывания субъектов и контрсубъектов политики, а также их отдельные психические акты, во многом определяет их характер, ориентирует и направляет их во внешней и внутренней среде. В истории общества, как справедливо замечает Ф. Энгельс, «всё, что приводит людей в движение, должно пройти через их голову…»[183].

Общая же модель политической деятельности, может быть представлена на рис. 1.31 (здесь символом Д обозначены доминирующие потребности, символом ЗП – запросы, символом ПЗ – предпочтения, символом МД – мотивационные доминанты, символом Ц – цели, символом Пр – продукты, результаты, символом Ср – средства, символом Им – объекты, исходные материалы, символом Н – нормы, символом З – знания, символом О – оценки, символом S – ситуация, символом Пф – политические факторы)[184].

 

 

Рис. 1.31. Общая модель политической деятельности

 

При этом следует учитывать, что отношения между элементами политической ситуации, выступающими в качестве факторов, обусловливающих политическую деятельность субъектов и контрсубъектов политики, с одной стороны, и последующими психическими актами, действиями, высказываниями, входящими в данную деятельность – с другой, достаточно гибки. Отношения между ними - это, как правило, нелинейные отношения. Как отметил ещё в XIX столетии Дж. Дьюи и подтвердил это в XX столетии Т. Шибутани, они, будучи различными моментами, фазами деятельности, не существуют отдельно друг от друга. Причём первые не являются простой и единственной «причиной» вторых, не предопределяют какого-то единственного психического акта, действия или высказывания, единственного способа или образа деятельности. Они вызывают лишь общее предрасположение к нескольким, но вполне определённым, психическим актам, действиям или высказываниям. Они являются таковыми лишь потому, что принимают участие не только в возникновении определённой деятельности, но и в её поддержании, изменении, перестройке, развитии, завершении. Они не есть начало деятельности, не есть начало психических актов, действий или высказываний, а выступают стержнем, точкой опоры для уточнения их направления[185].

2. Виды политической деятельности

 

Всякая политическая деятельность, как и любая другая деятельность, будучи специфически человеческой формой активности, имеет двойственную природу. С одной стороны, она есть деятельность, осуществляемая отдельными, единичными человеческими индивидами, т. е. является индивидуальной деятельностью, деятельностью отдельных, единичных человеческих индивидов (обозначим её символом R_П–и). С другой стороны, она является коллективной [186] деятельностью – деятельностью определённого множества, или многих, отличающихся друг от друга человеческих индивидов [187] (обозначим её символом R_П–к)[188]. Иначе говоря, политическая деятельность является не только индивидуальной, но и коллективной деятельностью, когда

 

R_П = (R_П–и R_П–к). (2.1)

 

Коллективная политическая деятельность, равно как и индивидуальная политическая деятельность, есть деятельность, которая организована, упорядочена определённым образом и в определённой мере. Она может быть организована (упорядочена) стихийно (непреднамеренно, самопроизвольно, независимо от желаний, воли и намерений, целей её субъектов и контрсубъектов) или преднамеренно (целенаправленно, по собственному желанию и собственной воле её субъектов и контрсубъектов, в соответствии с их собственными намерениями, целями). Поэтому можно и необходимо различать стихийно организованную и преднамеренно организованную коллективную политическую деятельность, точно так же, как можно и необходимо различать стихийно и преднамеренно организованную индивидуальную политическую деятельность. При этом мера, или степень, организации, или организованности, той и другой - как коллективной, так и индивидуальной - политической деятельности, как и любой другой деятельности, может быть различной: низкой (невысокой) или высокой. Поэтому можно и необходимо различать слабо (невысоко) организованную (низкоорганизованную) и высокоорганизованную коллективную политическую деятельность, точно так же, как можно и необходимо различать слабо (невысоко) организованную (низкоорганизованную) и высокоорганизованную индивидуальную политическую деятельность, равно как и любую другую деятельность. Однако в любом случае организация коллективной политической и любой другой коллективной деятельности, т. е. упорядочение друг с другом деятельности субъектов и контрсубъектов политики, неизбежно предваряется их - деятельности субъектов и контрсубъектов политики - зависимостью друг от друга, интеграцией и, следовательно, общностью (единством) друг с другом.

Особым видом неорганичной (механической) и слабо (невысоко) организованной (низкоорганизованной) коллективной политической деятельности является массовая политическая деятельность, или, в соответствии с бихевиористской традицией, массовое политическое поведение. Примером массовой политической деятельности может служить, в частности, политическая деятельность таких политических конгломератов[189], каковыми являются политизированные толпы [190] людей. Под толпой обычно понимают скопление людей, изначально неорганизованное или потерявшее организованность, не имеющее общей осознанной цели или утратившее её и, как правило, находящееся в состоянии эмоционального возбуждения. Толпы бывают активные и пассивные, различающиеся по степени активности и эмоциональной возбуждённости людей, находящихся в ней. К числу активных толп относят агрессивные толпы, склонные к насилию, жестокости, разрушительным действиям; спасающиеся толпы, которые могут довольно быстро превратиться в паническую толпу, например, толпа, спасающаяся от стихийного бедствия, разъярённого тигра или иной опасности. Иногда к активным толпам относят и неорганизованные демонстрирующие толпы, выражающие определённый протест. К числу пассивных толп относят стяжательские толпы мародёров, охваченные стремлением к грабежу каких-либо вещей, неожиданно (например, в результате эвакуации жителей какого-нибудь поселения) ставших доступными. Принадлежность к толпе порождает у находящихся в ней людей чувство анонимности, т. е. уверенности в том, что их действия останутся незамеченными, чувство могущественности, бесконтрольности, безответственности, безнаказанности и однородности, т. е. уравнивания, сведения их свойств и проявлений к одному уровню. У людей снижается порог толерантности (терпимости). Они становятся эмоционально напряжёнными, непредсказуемыми, повышенно внушаемыми, восприимчивыми к лозунгам, речам, слухам. Перенос психических состояний от одних членов толпы к другим, т. е. психическое заражение, распространяется здесь очень быстро. Уже Г. Лебон (Le Bon) отмечает, что в результате индустриальной революции, урбанизации[191], т. е. роста городов, и массовой коммуникации толпа стала играть решающую роль в жизни общества. Толпа спонтанна, она не руководствуется в своих действиях традициями и культурным опытом, не имеет установленных ролей и норм. В ней отсутствует социальная организация, разделение труда, прочная система лидерства, хотя из её среды могут выделяться ситуативные лидеры, внушающие определённые идеи, мотивы, эмоции и действия. В толпе исчезают индивидуальные различия, «разнородное утопает в однородном», наружу прорываются общие для всех подсознательные импульсы, устанавливается определённое внушением, имитацией или заражением единство чувств и идей. Р. Парк, сохраняя идентификацию массы и толпы, проводит различие между массой и публикой. Его ученик Г. Блумер чётко различает массу и толпу. Для него масса – это совокупность изолированных индивидов, которые являются объектами одинаковых влияний со стороны средств массовых коммуникаций. Масса состоит из людей различных социальных страт и профессий, разного социального положения и культурного уровня, представлена анонимными индивидами. Взаимодействие между её членами слабое. Она организована неопределённо. Будучи социально изолированными, члены массы действуют на основе индивидуального выбора. Г. Блумер считает, что преобладающей тенденцией развития европейского общества является превращение публики в массу, когда спонтанное формирование общественного мнения посредством дискуссии заменяется штамповкой, при помощи средств массовых коммуникаций, нужных «властвующей элите» мнений и суждений, которые затем выдаются за проявление общественного мнения[192].

Примером других видов коллективной политической деятельности является политическая деятельность заинтересованных групп, включая деятельность лоббистских групп и групп давления, а также политическая деятельность общественно-политических движений и организаций, политических партий [193]. Некоторые исследователи считают, что наиболее крупные (большие) из этих коллективов обладают качествами толпы. Поэтому в настоящее время наряду с «классическим» («натуральнымо», лебоновским) типом толпы выделяют также искусственные, или организованные, толпы, куда относят политические партии, армию, полицию, крупные общественные организации, религиозные общины и секты. В связи с развитием средств массовой информации выделяют специальные виды толпы – «толпы на дому», или публику, в частности, слушателей радио, зрителей определённых телепередач, каналов и программ, читателей определённых газет, читателей отдельных наиболее влиятельных авторов. Любая социальная группа, в том числе государственные учреждения, могут стать преступными, если даже изначально были созданы для решения полезных для общества задач. Парламент, полиция, различные министерства и другие управленческие группы могут стать коррумпированными, криминальными и агрессивными. Во всяком случае, такие организованные группы в определённых условиях могут приобретать характерные черты толпы[194]. Например, В. Райх, так называемый средний класс, в который входят мелкие и средние торговцы и фермеры, чиновники, служащие различных фирм и т. п., отличается приверженностью к патриархату, национализмом, готовностью подчиниться сильной авторитарной власти. Именно поэтому средний класс стал основной движущей силой нацистского движения Адольфа Гитлера в Германии. Этот класс – социальная опора фашизма. Структура характера типичных представителей среднего класса – авторитарное подчинение, этноцентризм и национализм. Без опоры на средний класс фашизм не превратился бы в массовое движение[195]. Поэтому ошибаются те, кто думает, что образование многочисленного среднего класса в России или в какой-либо другой стране автоматически, само собой обеспечит в ней политическую стабильность. Необходимо ещё, чтобы средний класс не имел причин и поводов для проявления политической и иной (экономической, социальной, духовной) агрессивности, а те или иные его представители не превращались бы в разъярённую политизированную толпу.

Всякая коллективная и индивидуальная политическая деятельность несёт в себе как рациональные [196], разумные, осмысленные, осознанные, логичные элементы, так и внерациональные. Поэтому важнейшим критерием дифференциации политической деятельности, заложенным ещё М. Вебером и его предшественниками, является мера, или степень, её рациональности (осознанности, осмысленности, разумности, логичности). При этом необходимо учитывать, что частью нерациональных элементов политической деятельности являются её иррациональные [197], неосознанные, неосмысленные, неразумные, алогичные элементы.

Рациональная политическая деятельность – это сознаваемая, осмысленная, разумная, логичная деятельность. Её детерминируют преимущественно сознаваемые, осмысленные, разумные, логичные цели и ценностные ориентиры. Таковыми же преимущественно являются и используемые в ней ресурсы, в том числе средства и объекты (исходные материалы). Кроме того, она характеризуется доминированием в ней определённых элементов. Во-первых, нацеленных на миропонимание более или менее адекватных и глубинных (открывающих глубинные слои бытия) знаний. Во-вторых, морально-правовых норм, определяющих исходные ориентиры людей, ориентирующих их в мироотношениях друг с другом. В-третьих, программ, регулирующих реальное поведение (реальную деятельность) людей и ориентирующих их не только в предметном мире, но и в смысложизненных ценностях и идеалах. В-четвертых, не коллективно-анонимного, а индивидуально-авторского начала. В-пятых, теоретических построений с использованием гипотез, эксперимента, дедукции, целостных схем-моделей, а также нормативно-ассимиляционной упорядоченности (организованности) и творчески-конструктивной самокритики. Проще говоря, рациональная политическая деятельность – это деятельность, в основе которой лежат знания, морально-правовые нормы и сознаваемые, осмысленные, разумные, логичные программы, а также соответственно мышление, воля и убеждения осуществляющих её субъектов и контрсубъектов политики. К рациональным видам политической деятельности можно отнести ценностно-рациональную, целерациональную и рационально-нормативную политическую деятельность. Ценностно-рациональная политическая деятельность основана на сознательной вере в ценность этой деятельности, взятой независимо от её успеха или неуспеха, целерациональная политическая деятельность– на рациональных целях, направленных на успех как критерий рациональности[198], а рационально-нормативная – на знаниях и нормах права. К более или менее рациональной форме политической деятельности можно отнести, например, деятельность (поведение) так называемого «мыслящего избирателя». Это – избиратель, который голосует, ориентируясь на определённую, значимую для него и других людей проблему[199], использует эвристические принципы для решения «загадки Саймона» о том, как принять рациональное решение «при ограниченной информации и возможности анализа»[200], что, как правило, характерно для электоральной политической ситуации. «Мыслящий избиратель» – это избиратель, который действительно размышляет о партиях, кандидатах и политических проблемах, вкладывая свой голос в коллективное благо на основе дорогостоящей и неполной информации и в условиях неопределённости[201].

Иррациональная же политическая деятельность – это несознаваемая, неосмысленная, неразумная, алогичная деятельность. Иррациональность часто понимается как нечто лежащее «вне логики, вне самого разума..., как бытийность, вне сознания существующая и именно в этом качестве – "нечто вне"...»[202]. Она, как отмечают Н. Ф. Реймерс и В. А. Шупер, «апеллирует не к разуму, а к чувствам»[203]. А ведь именно такая «слепая» стихия, пишет П. П. Гайденко, и получила в философии – начиная с античности – характеристику «иррациональной». Согласно неокантианцам, сущее по своей природе иррационально, и только трансцендентальный субъект вносит в мир рациональное начало, оформляя хаотическое многообразие с помощью категорий рассудка или регулятивных идей разума. Бытие иррационально, и только субъект вносит в него смысл и порядок[204]. Иррациональную политическую деятельность детерминируют преимущественно несознаваемые, неосмысленные, неразумные, алогичные цели, ценностные ориентиры и установки-программы. Таковыми же преимущественно являются используемые в ней ресурсы, в том числе средства и нередко объекты (исходные материалы). В ней доминируют эмоции, безволие, конформизм[205] осуществляющих её субъектов и контрсубъектов политики, а также неупорядоченность (неорганизованность) и коллективно-анонимное начало, то, что К. Юнг (Jung) называл «коллективным бессознательным»[206]. К внерациональным видам политической деятельности можно отнести импульсивную, стереотипную, подражательную (имитационную), суггестивн ую, аффективную, принуждающую (принудительную, принуждаемую) и агрессивную политическую деятельност ь, а также игровую, театрализованную, мифологизированную, теологизированную и идеологизированную политическую деятельность.

Импульсивная политическая деятельность – это деятельность, представляющая собой неупорядоченную совокупность ответных реакций субъектов и контрсубъектов политики, вызванных импульсами политической системы или её отдельных элементов. Стереотипная политическая деятельность – это деятельность, основанная на поведенческих стереотипах, в том числе умениях, навыках и привычках, а также традициях, обычаях, моде, обрядах и ритуалах[207]. Подражательная (имитационная [208]) политическая деятельность – это деятельность, основанная на имитации, или подражании. «Подражание направлено на воспроизведение индивидом определённых внешних черт и образцов поведения, манер, действий, поступков, которые характеризуются и сопровождаются при этом определённой эмоциональной и рациональной направленностью»[209]. Разновидностью подражательной (имитационной) и импульсивной деятельности является выделенная М. Вебером реактивно-подражательная политическая деятельность – это неупорядоченная совокупность основанных на подражании ответных реакций субъектов и контрсубъектов политики на импульсы политической системы или её отдельных элементов. Суггестивная политическая деятельность – это деятельность, основанная на суггестии, или внушении, которое необходимо отличать как от подражания[210], так и от убеждения.

Аффективная политическая деятельность – это деятельность, основанная на эмоциях или актуальных аффектах и чувствах. Она, как и традиционная политическая деятельность, «находится на границе и часто за пределами того, что "осмысленно", осознанно ориентировано»[211]. Как правило, она во многом (прежде всего, своей неупорядоченностью) напоминает импульсивную деятельность, но, в отличие от неё, вызывается эмоциями её субъектов и контрсубъектов, которые опосредствуют собой импульсы, исходящие от политической системы или её отдельных элементов. Ярким примером аффективной политической деятельности является деятельность, основанная на так называемом революционном неврозе. Как отмечают А. И. Кравченко, К. И. Скуратович и Е. Мещанинова, революционный невроз – это специфический тип аффективного поведения, предпринимаемый разъярённой толпой во время вооружённого восстания по отношению к тем одиночкам, которых она считает виновными в ухудшении своего социального положения. При этом исследователи опираются на исследования поведения масс и отдельных личностей в эпоху Великой французской революции 1789–1799 гг., опубликованные в 1906 году французскими учёными О. Кабанесом и Л. Нассом. Данная форма безрассудного коллективного поведения не предполагает наличия рефлексии, глубокого размышления, рациональных мотивов. Действия разъярённой толпы инстинктивны, причём происходят на уровне низших животных инстинктов. Одним из таких инстинктов, который руководит в этом случае революционной толпой, выступает страх, охватывающий людей, добровольно лишившихся социальной организации, ценностных ориентаций и предоставленных неизвестности. Падение интеллектуального уровня поведения, эмоциональные крайности, освобождение низменных потребностей и патологических влечений, садизм и массовая истерия являются неотъемлемыми спутниками такого поведения. Революционный невроз вносит беспорядочное смятение не только в души отдельных людей, но и в состояние целых обществ. В результате общество оказывается во власти стихийных, не поддающихся никакому контролю порывов и побуждений. Озверевшей толпой овладевает беспредельная распущенность и разнузданность нравов. Благодаря влиянию численности возбуждение и гнев толпы в короткое время переходят в настоящее бешенство, когда толпа доходит до самых ужасных преступлений. Революционный невроз наблюдается при одинаковых обстоятельствах и вызывается одинаковыми причинами каждый раз, когда какой-нибудь народ под влиянием исторических условий оказывается в безвыходном положении. Он подобен универсально-историческому закону, действие которого можно обнаружить в самые разные эпохи и у самых разных народов (например, в Древнем Риме, в независимых городах-республиках Италии эпохи Возрождения, в Англии, Нидерландах, во Франции и России). Анализируя психопатологические элементы, управляющие французским обществом в 1785–1793 гг., О. Кабанес и Л. Насс приходят к выводу, что в сущности человек властвует над ходом революционных событий только фиктивно, он лишь переживает события, не имея реальной возможности ими управлять. Индивид отчуждён от политического хода вещей, а ему кажется, что он господствует над миром. Любая катастрофа, паника, бедствие представляют собой калейдоскоп случайностей, а не логическую последовательность поступков и команд. Никто никем не руководит, хотя функционируют многочисленные штабы, комиссии, отряды. На самом деле событиями руководит не партия, группа заговорщиков или мятежный штаб, а страх, который овладевает толпой, а также чувство вседозволенности. События складываются таким образом, что потом уже ничего нельзя изменить: кому-то отрубили голову, и её уже не оживишь; где-то имущество родового гнезда или дворцового комплекса растащили по своим лачугам либо спалила бесчинствующая толпа. Что-то безвозвратно утрачено, кто-то безвинно пострадал, кто-то был убит. Источником информации часто служат слухи: ещё десятерых расстреляли, на центральной площади кого-то вчера повесили, а в лесах разбойники поедают людей. В числе проявлений революционного невроза О. Кабанес и Л. Насс называют также подчинение законов и правосудия грубой силе, телесные наказания, насилие, смертная казнь, рост числа самоубийств, презрение к жизни и смерти. При этом революционный невроз может сопровождаться «любовным отчаянием», когда любовь становится сильной и увлекательной, но ведёт к крайностям – как к величайшим низостям, так и к высочайшим и самоотверженным подвигам[212].

Принуждающая (принудительная, принуждаемая) политическая деятельность – это деятельность, основанная на принуждении. Иначе говоря, это есть деятельность, в основе которой лежит физическое и/или психическое воздействие тех или иных субъектов политики на своих политических контрсубъектов, осуществляющих данную деятельность. Такое воздействие осуществляется субъектами политики для того, чтобы подчинить себе своих политических контрсубъектов, з аставить (принудить) их выполнить предъявляемые к ним требования вопреки их воле, несмотря даже на их сопротивление, которое, в случае его проявления ими, подавляется всеми имеющимися в распоряжении субъектов политики средствами. Принуждение может иметь форму физического насилия.. Принуждение может иметь форму психического насилия. В любом из этих случаев оно считается и переживается испытывающими его людьми как нелегитимное и несправедливое, а также вредное для них, ущемляющее и оскорбляющее их достоинство. Политическое принуждение может иметь также форму закона, постановления, приказа, распоряжения, команды, может подкрепляться угрозой применения наказания, негативных санкций. В некоторых случаях, в том числе в случаях применения его органами государственной власти, оно может иметь определённую легитимность. Во-первых, когда оно учитывает не только обязанности, но и права человека. Во-вторых, когда оно является всеобщим, единым для всех. В-третьих, когда его вид и мера строго определены правовыми нормами, когда оно осуществляется в рамках установленных законом процессуальных форм и процедур, нормативно регламентировано по содержанию, пределам и условиям применения. Применение политического принуждения, в том числе во многих случаях и легитимного государственного принуждения, может иметь разрушительные политические и иные последствия. В частности, оно культивирует в политике «авторитет подавления», ограничивает свободу участвующих в ней людей, ставит их в положение, в котором у них нет иного выбора, кроме предложенного и навязанного им варианта деятельности. Оно подавляет их интересы и мотивы, обезличивает их, обостряет их сопротивление. Тем самым политическое принуждение создаёт антагонистические отношения между теми, кто его применяет, и теми, в отношении кого оно применяется. Профессор Мэрилендского университета в США Тед Роберт Гарр (Gurr) считает, что использование принуждения для контроля над недовольными людьми и поддержания стабильных паттернов социального действия имеет сложные и потенциально саморазрушительные последствия. Как политические элиты, так и диссиденты могут наилучшим образом создавать и удерживать для себя длительную поддержку, обеспечивая своих последователей паттернами действий, имеющими предсказуемо вознаграждающие последствия. Режимы могут сводить до минимума поддержку диссидентов и каналировать политическое недовольство на конструктивные или, по меньшей мере, недеструктивные цели в той мере, в какой они предлагают стабильные, эффективные институциональные альтернативы насильственным разногласиям. Однако если режимы изначально полагаются на силу, то диссиденты могут расширить масштабы своей поддержки и её эффективность, создавая для своих последователей такие вознаграждающие паттерны действия, которые режимам не удаётся обеспечивать. При заданном наличии политизированного недовольства величина и формы политического насилия изменяются с изменением баланса институциональной поддержки между режимом и диссидентскими организациями. При этом необходимо учитывать, что политическое насилие является эпизодическим в истории наиболее организованных политических сообществ и хроническим во многих других обществах. Ни одна страна современного мира не была избавлена от него на протяжении более чем одного поколения. Однако оно не является неотвратимым выражением человеческой природы или неизбежным следствием самого существования политической общности. Оно представляет собой специфический род отклика на особые условия социального бытия. Для применения насилия, биологически присущего людям, выступают не их потребности, а те возможности, которыми они располагают. Предрасположенность к политическому насилию зависит от того, насколько глубоко общество нарушает экспектации (ожидания, надежды) людей относительно целей и средств их действий – в том смысле, в каком они ожидают этого от своего общества. Гражданское насилие вспыхивает в любом типе политической общности. С наибольшей силой оно вспыхивает в тех обществах, которые полагаются на подавление, для того, чтобы поддержать порядок, вместо того, чтобы обеспечить адекватные паттерны ценностно-удовлетворяющего действия. Использование насилия для обслуживания любой коллективной цели имеет тенденцию вызывать антагонизм и увеличивать сопротивление тех, против кого оно направлено, – этот принцип применим к политическим элитам, равно как и к тем, кто им противостоит. И напротив, если неудовлетворённые люди получают в своё распоряжение конструктивные средства для достижения своих социальных и материальных целей, лишь немногие из них прибегнут к насилию. Вероятно, только те, кто уже разъярён, предпочтут насилие, несмотря на доступность эффективных ненасильственных средств удовлетворения своих эксплектаций (ожиданий, надежд)[213].

При этом, как пишет А. Налчаджян, насилием следует считать ту разновидность агрессии, которая имеет социальный характер, т. е. направлена на другие человеческие индивиды и их группы, вплоть до больших групп – этносов, наций, обществ. Насилие – это такое агрессивное действие физического или психологического характера, которое нежелательно для жертвы, считается незаконным не только в юридическом, но в психологическом и нравственном смысле. Это нелегитимное и несправедливое требование, предъявляемое к человеку или группе. Это такое требование, которое с точки зрения человека, к которому оно предъявляется, считается для него вредным. Чтобы добиться своей цели, агрессор прибегает к дополнительным физическим или психологическим мерам оказания давления. Он заставляет другого человека или группу людей выполнить своё требование. Насилие над человеком имеет место во всех случаях, когда в его действиях, идущих навстречу требованиям агрессора, нет добровольного начала, внутренней и положительной мотивации. Насилием является и такое требование, которое формально законно, но предъявляется в агрессивной, оскорбительной форме. Во всех случаях, когда людей заставляют делать что-то против их воли, мы имеем дело с насилием. Оно необходимо, когда имеют дело с преступниками, которые действуют как насильники. Но во многих других случаях насилие излишне и вредно. Физическое насилие осуществляется в форме неприятного, болевого физического воздействия: побои, нанесение ран, наказание электрическими ударами, холодные воздействия и т. п. Психологическое насилие осуществляется самыми разными способами. Это угрозы, в том числе угрозы будущим физическим воздействием, оскорбление и унижение достоинства, несправедливость, недооценка личности и её достижений, другие формы дискриминации, ругательства, приписывание негативных стереотипов и ярлыков, атрибуция различных болезней и таких психических черт, которые считаются позорными. Это обзывание взрослого и нормального человека такими словами, которые обычно характеризуют маленьких детей и животных, в том числе ласковые слова, но оскорбительные для взрослого и зрелого человека[214].

Агрессивная политическая деятельность – деятельность, которая проявляется в форме агрессии [215], т. е. в форме особого способа реагирования на различные проблемы, неблагоприятные, препятствующие достижению цели факторы, возникающие в жизненной или политической ситуации и вызывающие стресс, фрустрацию[216] и тому подобные состояния у субъектов и контрсубъектов политики. Такая деятельность характеризуется демонстрацией субъектами политики превосходства в силе или применением ими силы по отношению к своим политическим контрсубъектам или каким-либо политическим и неполитическим (экономическим, культурным) объектам, которым они стремятся причинить определённый ущерб или вред. Предпосылками политической агрессии субъектов и контрсубъектов политики могут быть различные факторы их жизненной ситуации: телесные (биотические), ментальные, духовные, социальные, вещные, экономические, политические. Однако действительным источником политической агрессии тех или иных субъектов политики в первую очередь являются такие действия и высказывания их политических контрсубъектов, представителей органов и учреждений государственной власти, которые воспринимаются и рассматриваются субъектами политики как преднамеренные, несправедливые, угрожающие нанести или наносящие им ущерб.

В политике необходимо различать: 1) физическую агрессию – использование субъектами политики физической силы против своих политических контрсубъектов или объектов; 2) вербальную агрессию – выражение негативных чувств как через форму (ссора, крик, визг), так и через содержание вербальных реакций (угроза, проклятье, ругань); 3) прямую агрессию, непосредственно направленную против своих политических контрсубъектов или объектов; 4) косвенную агрессию – действия, которые окольным путём направлены на политические контрсубъекты или объекты (злобные сплетни и шутки) и характеризуются ненаправленностью и неупорядоченностью (взрывы ярости, проявляющиеся в крике, топанье ногами, битьё кулаками по столу); 5) инструментальную агрессию, являющуюся средством достижения какой-либо цели; 6) враждебную агрессию, выражающуюся в действиях, имеющих целью причинения вреда своим политическим контрсубъектам или объектам; 7) аутоагрессию, проявляющуюся в самообвинении, самоунижении, нанесении себе телесных повреждений вплоть до самоубийства; 8) альтруистическую агрессию, имеющую цель защиты других от чьих-то агрессивных действий. Проявления политической агрессии могут варьироваться от демонстрации неприязни и недоброжелательства до словесных оскорблений («вербальная агрессия») и применения грубой физической силы («физическая агрессия»). Агрессия может проявляться как во внутриполитической, так и внешнеполитической деятельности. В международном праве агрессией считают «применение вооружённой силы государством против суверенитета, территориальной неприкосновенности или политической независ