Слово в пяток недели 2-й Великого поста

 

"Господи и Владыко живота моего, дух любоначалия не даждь ми!"

Не даждь духа, который, вселившись в Ангела светоносного, омра­чил его и низринул навсегда с неба, который, возобладав прародителями нашими, изгнал их невозвратно из рая; того духа, коим ослепленный Фараон вопрошал: кто есть Бог, Егоже послушаю гласа? (Исх. 5; 2), коим прельщенные, Дафан и Авирон сошли за свое возмущение против Мои­сея во ад живы; того духа, который заставлял еретиков идти против вла­сти Церкви, возмутителей и крамольников - терзать недра своего Отече­ства, буйных писателей - сеять плевелы и порчу нравов в целых поколе­ниях; того духа, который, несмотря на чудовищную величину свою, может вселяться в самого малого человека, и в кого ни вселится, делает его недовольным ничем, тем паче своим состоянием.

В самом деле, братие, от духа любоначалия и превозношения не безопасен никто: он проникает в самые пустыни и заставляет иногда людей, отрекшихся всего, искать первенства пред другими, если не в другом чем, то в самом удалении от власти; он появляется в кругу са­мых юных детей и делает из отрока предводителя себе подобных, кото­рый гордо раздает приказания, с завистью смотрит на соперника, мучится духом, если лишается своего начальства. А что сказать о мире и обществе человеческом? Там принято даже за правило, что худой тот воин, который не хочет быть военачальником. Вступая на поприще жиз­ни, редкие не приносят с собою туда видов самых честолюбивых, жела­ний самых непомерных. И как многим не быть зараженными духом лю­боначалия, когда родители и воспитатели сами почитают нередко за долг возбуждать его в юных питомцах, почитая это залогом их будущих ус­пехов в жизни?

В самом деле, это бывает залогом, но чего? Не успехов, а неудач, не возвышения, а падений самых опасных. Ибо, во-первых, возможно ли всем достигнуть мест высоких, честей и отличий блистательных? Доля сия по необходимости принадлежит немногим. А посему для прочих по­кушение на нее есть покушение почти на невозможное и, следовательно, вредное. А, во-вторых, дух любоначалия есть вообще самый худой помощник в достижении честей и достоинств. Ибо человек, им проник­нутый, никогда почти не имеет терпения и скромности, так необходимых для успеха и в делах земных. Надменный духом любоначалия, напротив, готов бывает употребить все средства, чтобы скорее достигнуть цели; а употребляя их безрассудно, редко не подвергается тяжким падениям. В случае неуспеха и превратности, с ним бывает еще хуже: он позволяет себе наглости и буйства, кои лишают его и того, что он имел. Обыкновен­но таковые люди с обманутым честолюбием бросают путь честей и даже служения общественного, и заключают себя преждевременно в круге жизни домашней. Мирный и благой круг сей мог бы вознаградить их за все лишения большего света; но, к сожалению, и здесь честолюбец редко находит для себя успокоение, потому что приносит с собой домой дух недовольства от своих неудач, дух ропота и ожесточения сердечного. Кроме сего, страсть превозношения и здесь хочет находить во всем пищу, и по естественному порядку вещей, встречая нередко противоборство, беснуется и мучит себя и других.

Человек гордый всем тяжел и противен даже и тогда, когда обладает отличными способностями: ибо все, чем отличила и украсила его приро­да, он употребляет обыкновенно на унижение других; а кому приятно быть унижаемым? Посему таковых людей обыкновенно стараются избе­гать. Но дух любоначалия появляется и в людях самых посредственных. Таковых уже и не избегают, а прямо презирают. Сколько отсюда огорче­ний для презираемого!

Что же, - скажет кто-либо, - ужели христианину вовсе не позволено желать высоких достоинств?

Христианину не запрещено желать всего доброго. Можно желать, когда чувствуешь способность к тому, и высокого достоинства; но как желать? - Так ли, чтобы почитать себя предназначенным именно к заня­тию такого или другого высокого звания? Это было бы самомнение и гордость непростительная. Так ли, чтобы, не достигнув своего желания, думать, что уже потеряна вся цель жизни, и потому сокрушаться и му­чить себя? Нет, это значило бы не понимать значения и цели своей жиз­ни. Так ли, чтобы все средства к достижению отличий и достоинств по­читать законными и позволительными? Но такого любоначалия и често­любия не терпит самый мир. Что же позволительно христианину в отношении к честям и достоинствам? Позволительно приготовлять себя к тому, чтоб быть их достойным, раскрывать и усовершать в себе все таланты, Богом данные, обнаруживать их правильным и общеполезным образом, показывать деятельность, честность и любовь к благу общему. Над всем этим трудись, сколько угодно: все это похвально не пред чело­веками только, но и пред Богом. А искать усиленно высших мест и досто­инств, тем паче употреблять для сего происки и связи, коварство и об­ман, и не достигнув желаемого, поднимать ропот, приходить в малоду­шие и отчаяние, все это совершенно дело нехристианское. Христианин спокойно ожидает звания свыше: приходит его чреда, он со смирением исходит на поприще, пред ним открывшееся; не приходит - он употреб­ляет свои способности и познания в том круге, в коем находится, не пре-рекая вышнему распоряжению, не упрекая никого в невнимании к себе. Ибо будьте уверены, Провидение Божие, даруя кому-либо отличные спо­собности, всегда само заботится о том, чтобы они не остались втуне, само открывает поприще для употребления их в дело. Нам может казаться, что это поприще мало, не по нас: но если мы, вступив на него, делаем, как должно, свое дело, то все благое, в нас находящееся, найдет сродное себе употребление и принесет плод.

А с другой стороны, этот круг часто бывает тесен только вначале -для искушения нашего терпения и смирения; а потом невидимою ру­кою, смотря по нашей верности, расширяется; и тот, кто думал навсегда оставаться долу, видит себя на высоте, ему приличной. Но и без сей высоты можно всегда сделать много истинно полезного, даже, если угод­но, быть первым и вождем для других. Сколько вокруг каждого стезей добра, еще не проложенных, благих подвигов, еще не начатых! Осмо­трись и, не теряя духа от своего невысокого положения в свете, начни делать, хотя понемногу и в малом виде то, чего не делано никем: ты будешь таким образом первым, создашь новое для себя поприще и от­личие, подашь пример самим начальникам, целому обществу. Не так ли именно начиналась деятельность многих друзей человечества, коих имена потерялись бы между множеством других имен, если бы они по­шли общим и обыкновенным путем честей и отличий, и кои теперь бли­стают в свитке бытописаний, может быть, именно потому, что им не надо было идти сим путем, а предоставлено для блага человечества от­крыть новое поприще, свое собственное?

Но говоря таким образом, мы вместо угашения духа любоначалия, можем еще возбудить его в тех, кои имеют предрасположение к тому. Поспешим же в предупреждение сего показать, что требуется от хри­стианина при вступлении на высокое место. Иже... хощет в вас вящший быти, да будет вам слуга (Мф. 20; 26): вот закон, изреченный Тем, Кто Сам во всех отношениях есть Первый и Последний! (Откр. 1; 17). Хри­стианин, чем выше, тем должен быть смиреннее, трудолюбивее и само­отверженнее. Начальство приносит ему труд и бдение, заботу и печаль обо всем, что под его рукою. Кто будет твердо иметь сие в виду, у того дух любоначалия упадет сам собою, ибо для труда ли и блага общего гонит сей дух любимцев своих на высоту честей? Нет, он указует им на сей высоте одну роскошь и довольство, одно величание и похвалы от всех. Уничтожьте в уме своем все это, - и приманка исчезнет. Смотрите в высоком достоинстве на неразлучную от него тяжкую ответственность, и пред людьми, и паче пред совестью и Богом - и вы, вместо честолю­бивых желаний, ощутите страх от высоких мест, и будете смотреть на них, как смотрят на верх высоких зданий, где страшно поставить себя даже и в мыслях.

Но в человеческой природе, скажет кто-либо, есть естественное стрем­ление к высокому и великому: не должно ли его питать и поддерживать? Без сомнения должно; и если бы мы сохранили и питали его надлежа­щим образом в душе своей, то не прельщались бы никакими высотами человеческими и не останавливались бы на них, как на верху всех жела­ний, ибо врожденное нам стремление к высокому и великому превыше не только всей земли, но и всего мира. Оно-то именно, хранимое в чисто­те и силе, и спасало бы нас от всех мелких видов земного честолюбия. А чтобы ему самому не оставаться праздным, - для сего всем людям без исключения указана Творцом цель самая высокая. Какая? Та, на которую указывает и к коей всех призывает Евангелие. Что может быть выше тех обетовании, кои в нем содержатся? По учению его, все мы предназначе­ны к царству со Христом, к владычеству над целым миром, к высоте ан­гельской. Се достоинства для всех и каждого! Стремись всякий: сего не только никто не запрещает, а напротив, все к тому побуждает. Между тем, кто идет к сим высотам и восходит на них? Худородные века сего, отребие мира, как выражается Апостол, то есть, люди, удаленные от всех честей и достоинств мирских. А люди, находящиеся на высоте земного величия? Увы! Они, прельщенные высотою своею, редко обращают на сей предмет и внимание! С ними, к сожалению, бывает то же, что с вершинами высоких гор, кои, быв покрыты снегом и льдом, блещут при каждом восхождении и захождении солнца радужными лучами и вос­хищают взор, но постоянно остаются голы и бесплодны, без всякого признака жизни.

Имея в виду сии опыты, если рука Провидения поставит нас на вы­соте земных достоинств, будем стоять со страхом Божиим, не забывая своего недостоинства и великих обязанностей, на нас лежащих, не прельщаясь своею высотою, и устремляя взор ума и сердца постоянно к почестям высшего звания, к тем престолам и венцам, кои раздает достой­ным не произвол человеческий, а всесвятая и праведная воля Вседержи­теля. А если Провидение судило нам оставаться в низкой доле, будем стоять в ней с благодушием и преданностью, памятуя, что Господь наш есть Господь гор и юдолей (3 Цар. 20; 23), что стояние долу есть стояние токмо на время, и что все мы предназначены к такой высоте, пред коей все высокое и великое на земле есть один призрак и тень. Аминь.