Слово в среду недели 1-й Великого поста

Слово в пяток недели 4-й Великого поста

 

"Господи и Владыко живота моего, дух терпения даруй ми, рабу Твоему!"

К сему прошению не нужно много возбуждать просителей, ибо для кого излишен дух терпения? Все мы так или иначе - страдаем; у всех природа отвращается скорби и печалей; посему каждому нужен дух му­жества и терпения, дабы не поникнуть под печалью, не предаться мало­душию и ропоту.

Но где взять сего духа терпения? В собственном сердце? Ах, оно первое отрекается терпеть, бьется беспокойно при малом неудовольствии, ропщет и стонет от боли - при сильной напасти. В своем рассудке? Он готов, по временам, смотреть холодно на бедствия, но только по време­нам; и что из сего хладного взгляда? Новая туга в душе, новая тяжесть в сердце. У подобных себе людей? Но у каждого есть свое горе; притом люди способнее разделять с нами радости, нежели скорби, и, разделяя скорби наши, способнее с нами плакать, нежели осушать наши слезы. В обстоятельствах жизни? Из них-то более возникают наши огорчения, наши печали и бедствия; взгляд на мир человеческий самый слабый утеши­тель. В природе и ее стройном порядке? Но самая стройность ее и благо­лепие есть как бы укор нашей бедности. А притом, взор человека страж­дущего, минуя то отрадное и успокоительное, что есть в природе, оста­навливается обыкновенно на том, что в ней представляется мрачным и возмущающим; а мало ли такого?

Таким образом мысль человека скорбящего, как голубица Ноева, не находя нигде: ни внутри, ни вне себя - места для успокоения, естествен­но стремится к небу. Внутреннее, ничем не заглушимое, чувство говорит каждому, что там - горе, есть сила для укрепления всякой немощи, есть радость, способная изгнать всякую печаль, есть жизнь, которая вовсе не знает смерти и тления.

Что всего неожиданнее, - в минуту сильных огорчений и бед самый нераскаянный грешник, также подъемлет иногда очи к небу и ожидает себе помощи и духа терпения. Но для чего? Дабы, собравшись с силами, снова устремиться к достижению тех же или подобных, беззаконных и безумных замыслов! Можно ли пожелать таковым духа терпения? Нет, Господи, даждь им духа не терпения, а малодушия и отчаяния в испол­нении беззаконных замыслов, да уразумеют, что напрасно уклонились от закона Твоего, вотще мнили найти у мира и плоти то, что обретается у Тебе единого. Отними у нас самих духа терпения, если мы будем упо­треблять его не на подвиги любви и благочестия, а на служение миру и страстям.

Молитву о терпении имеет право приносить тот, кто терпит за прав­ду или для правды. "Господи и Владыко живота моего, дух терпения да­руй рабу Твоему, - может сказать непостыдно человек, обремененный семейством и бедностью, - да не возропщу от тяжкого жребия моего, да возмогу трудами рук моих воспитать детей моих, да, томимый нуждою, не простру сих рук к обману и хищению". "Господи и Владыко живота моего, дух терпения даруй ми, - может непостыдно сказать человек, об­леченный высокой властью и достоинством, - да возмогу проходить, как должно, великое служение мое, ничего не забывая и не оставляя, что слу­жит ко благу общему, да понесу с благодушием всю тяжесть пререканий человеческих, да буду всем вся, не жалея ни сил, ни покоя моего, не сму­щаясь никакими трудностями и неудачами". "Господи и Владыко живота моего, дух терпения даруй рабу Твоему, - может сказать слуга, жела­ющий служить господину своему по-христиански, - да возмогу без ро­пота переносить прихоти и жестокость моего владыки, да не соблазнюсь худыми примерами роскоши и греха, коими окружен я, да не опущу ни­когда из виду той вечной награды, которую обещал Ты всем верным слу­гам в царствии Твоем". "Господи и Владыко живота моего, дух терпения даруй рабу Твоему", - может говорить самый последний из преступни­ков, когда он, возненавидев прежний путь беззакония, испрашиваемый дар терпения решился употребить на благодушное перенесение заслу­женного наказания, на побеждение в себе навыка ко греху, на очищение своей жизни и совести подвигами покаяния и благих дел.

Все таковые и им подобные да просят смело духа терпения и могут быть уверены, что им не будет отказано. Ибо если что угодно пред Госпо­дом и Владыкою живота нашего, то это наша готовность переносить стра­дания и искушения. Таковых Он никогда не оставит Своею помощью.

Но как же, - скажет кто-либо, - я давно страдаю жестоко, пламенно молюсь, вопию о помощи, прошу, по крайней мере, духа терпения, и не вижу его в себе, не чувствую никакой отрады и мужества? - Кто бы ни был, страждущий таким образом, да будет ведомо тебе, что Господь слы­шит молитву твою, видит скорбь твою, сострадает тебе, хранит тебя не­видимо и уготовляет тебе венцы и награду. Ибо как бы Он мог не видеть твоих слез и не сострадать им? - Это значило бы для Него отказаться от собственного всеведения и самого существа Своего, которое есть любовь и милосердие. - Почему же не подается тебе мужество и терпение? -Может быть, потому, что для тебя надежнее и полезнее состояние мало­душия, нежели мужество, дабы ты, пройдя это искушение, познал все бессилие человеческой природы и возверг всю надежду свою единствен­но на Господа; может быть даже, что испрашиваемый дар подан уже тебе, и ты не видишь его только потому, что воображал получить его не в том виде, или не в той мере, как он тебе подан. В самом деле, если ты продол­жаешь молиться и уповать, то в тебе уже есть, по крайней мере, начаток духа терпения. Ибо сей дух состоит не в том, чтобы не чувствовать свое­го бессилия и своих страданий, не плакать и не вопиять о помощи, не в том, чтобы не преклоняться под тяжестью бед и искушений и никогда не падать, а чтобы не пасть вовсе и не потерять веры и упования. В ободре­ние тебе на крестном пути твоем, мы можем и должны сказать тебе с апостолом одно, - что Господь никому и никогда не допускал и не допу­стит искуситься паче, "еже может понести, но со искушением всегда тво­рит и избытие".

"Но мне, - скажет иной, - уже ничего не осталось ожидать и же­лать, как только смерти". И что же, возлюбленный о Христе страдалец, если и смерти? Разве бы ты не умер, если б был самым первым счастлив­цем мира и когда бы все находилось в твоей власти? Смерть есть событие неизбежное для всех и каждого. Об одном должно заботиться всем, что­бы умереть о Господе, с истинным раскаянием во грехах и с верою в Ис­купителя. В таком случае смерть не потеря, а успокоение от трудов и скорбей. Блажени мертвии, умирающии о Господе... ей, глаголет Дух, да почиют от трудов своих!

"Но меня, - возразит страждущий, - смущает не собственная смерть, а мысль о том, что будет с моим семейством, с кем и как оно, бед­ное, останется?" - Останется с Тем, Кто именует Себя Отцом сирых и Заступником вдовиц, в деснице Коего все жребии человеческие, Кто трех отроков сохранил невредимыми в пещи огненной, Кто из младенца, преданного волнам речным, воздвиг вождя народу израильскому и бога фараону. Что будет с твоим семейством? Будет то, чего мы с тобою не можем и знать, но что давно уже, от вечности, положено в совете Божием, - будет то, что во всяком случае может послужить к истинному его благу. И семейство твое, конечно, будет страдать и терпеть; но сие терпе­ние послужит оградою от соблазнов роскоши и, может быть, стократ воз­наградится еще в этом мире. В самом деле, сколько примеров, что из се­мейств самых бедных и сиротствующих выходят люди самые прекрас­ные; между тем как там, где, по-видимому, все было употреблено на воспитание и образование детей, являются члены семейства, служащие ему в печаль и укоризну.

Сими и подобными размышлениями, да подкрепляем себя, братие, на пути земных скорбей и лишений, воодушевляясь примером Самого Господа и Спасителя нашего, Иже, вместо предлежащий Ему радости, претерпе крест, о срамоте нерадив, одесную же престола Божия седе<.i> (Евр. 12; 2), уготовляя венцы для всех истинных страдальцев. Аминь.

 

Слово в среду недели 1-й Великого поста

 

Господи и Владыко живота моего, дух праздности, уныния, любоначалия и празд­нословия не даждь ми!

Дух же целомудрия, смиренномудрия, терпения и любве даруй ми, рабу Твоему.

Ей, Господи Царю, даруй ми зрети моя прегрешения, и не осуждати брата моего, яко благословен еси во веки веков!"

Не без особенной причины, братие мои, молитва сия так усвоена Святому и Великому посту, что многократно повторяется на каждом бо­гослужении. Без сомнения, это сделано Святой Церковью потому, что, при всей краткости сей молитвы, в ней сокрыто великое богатство свя­тых мыслей и чувств, и весьма ясно изображены наши нужды духовные. Посему мы поступим сообразно намерению Святой Церкви и нашей ду­ховной пользе, если обратим сию молитву в предмет наших собеседова­ний, и рассмотрим порознь каждое прошение, в ней заключающееся. Та­ким образом откроется пред нами целый ряд святых добродетелей, кои­ми должно украшать свою душу каждому, и явится целое темное полчище грехов и пороков, от коих надобно беречь свое сердце.

И без напоминания, вероятно, известно многим, что это молитва свя­того Ефрема Сирина. В дополнение к сему скажем, что святой Ефрем принадлежит к числу величайших подвижников благочестия, кои укра­шали собою древнюю Церковь христианскую. Человек он был по плоти, но ангел по духу и совершенствам. От самых юных лет святой Ефрем оставил мир и вселился в пустыню, где долговременное пребывание, без наставников, соделало его учителем Востока и светилом вселенныя. Са­мым любимым предметом и созерцаний и поучений Ефремовых было покаяние. Церковь Сирская, к коей принадлежал он по месту обитания, имела в нем все - и учителя веры, и обличителя нравов, и питателя во время глада, и чудотворного врача от болезней, и защитника от еретиков и язычников. Всеобщее уважение за все сии добродетели, еще при жизни святого Подвижника, простиралось до того, что поучения его читались по церквам непосредственно за Священным Писанием.

Из такого-то ума и сердца проистекла молитва, нами рассматрива­емая, - из ума богопросвещенного, из сердца, пламеневшего любовью к Богу и ближним, совершенно очищенного и освященного благодатью.

И в молитве своей, как в душе и жизни, святой Ефрем прост и безыс­кусствен. Он молится и располагает всех нам молить Господа, во-пер­вых, об удалении от нас душевредных пороков, во-вторых, о ниспосла­нии вместо их боголюбезных добродетелей, предполагая, что и пороки не удалятся от нас, и добродетели не приидут к нам без особенного со­действия силы Божией.

Такое чувство ненадежности в деле спасения на свои силы и призы­вание на помощь благодати Божией есть отличительное свойство нрав­ственности христианской. Гордый язычник говорил самонадеянно: пусть дадут мне боги честь, богатство, здравие, а добродетель я сам себе доста­ну. Но откуда была у него сия пагубная самонадеянность? Отгого, что язычник не знал хорошо греховного растления природы человеческой и ее бессилия духовного, не понимал свойств самой добродетели, ограни­чивая ее одной внешней честностью.

Просвещенный светом Евангелия христианин, напротив, ясно видит, как падший человек не способен сам по себе и помыслить, не только со­вершить что-либо истинно доброе, - как грех и зло до того проникли в нашу душу, что овладели самым внутренним источником мыслей и чувств; ясно видит также, с другой стороны, чего требуется от добродетели, дабы она была совершенно чистой и благоугодной не пред очами только чело­веческими, а и пред очами Божиими, что для сего необходима не блестя­щая токмо наружность, часто прикрывающая собой одну тайную гор­дость и своекорыстие, а искренняя любовь к добру, совершенное послу­шание воле Божией и закону совести, с отвержением всех расчетов самолюбия; видит, говорю, все сие христианин, и, признавая в себе не­возможность освободиться собственными силами от яда греховного, стя­жать собственными средствами добродетель столь чистую и совершен­ную, падает в смирении пред престолом благодати и восклицает: "Госпо­ди и Владыко живота моего, дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия не даждь ми! Дух же целомудрия, смиренномудрия, тер­пения и любве даруй ми, рабу Твоему!" - Если Ты, всеблагий и всемогущий, Сам не затворишь бездонных хлябий зла, во мне гнездящегося: то, при всех усилиях моих, оне вечно будет источать поток худых мыслей и деяний, наводнять нечистотою мою душу и сердце. Если Ты, всесвятый и праведный, Сам не поставишь меня на путь правды и истины, не утвер­дишь на камени заповедей Твоих колеблющиеся стопы мои: то я вечно буду претыкаться и падать, всегда буду собираться идти к Тебе и не тро­нусь с места, тем паче не достигну той цели вожделенной, которая пред­назначена мне Твоею премудрою любовью.

Нельзя также, братие мои, не остановиться вниманием на самом выражении, которое употреблено святым Ефремом в его молитве. Он молит Господа не о том только, чтобы от него были удалены пороки, и чтобы ему поданы были добродетели, но чтобы он освобожден был от самого духа сих пороков, чтобы ему ниспослан был самый дух сих до­бродетелей.

Так люди духовные во всем созерцают духа, тогда как люди плот­ские в самых духовных предметах видят нередко одну плоть! Что же здесь называется духом пороков и духом добродетелей? То ли, что мы обыкно­венно называем таким-то пороком и такою-то добродетелью, или что-либо другое, большее?

Не погрешим, если скажем, что святой Ефрем, молясь об отгнании от него духа праздности, уныния и любоначалия, и о даровании ему духа целомудрия и смиренномудрия, имел в виду действительных духов, - в первом случае, духов темных и злых, в последнем - духов добрых и све­тоносных. Человек, по учению Священного Писания, постоянно нахо­дится между двумя мирами: горним - светоносным, и дольним - мрач­ным и диавольским. Тот и другой мир действуют на него непрестанно и ведут между собой брань за него.

Мир ангельский действует на человека тем, что охраняет, поддержи­вает, укрепляет его на пути покаяния и добродетели, вдыхая благие мыс­ли и чувства, сообщая духовную силу и крепость. Мир диавольский дей­ствует тем, что старается совратить человека с пути правды, удержать в плену страстей и порока, вдыхая для сего в его душу и сердце все нечи­стое и богопротивное.

Неудивительно после сего, если каждая добродетель имеет своего духа чистого, который, по преизбыточествующей силе сей добродетели в нем самом, становится особым руководителем для человека, к ней стремящегося. Неудивительно, если и каждый порок имеет своего духа тьмы, который также, может быть, по преизбыточествующей силе сего порока в нем самом, становится споспешником его для людей греш­ных. - Сих-то духов, яко началовождей добра и зла, видит человек Бо­жий своим богопросвещенным оком, и молит Господа о ниспослании ему светоносных духов добродетели и об удалении от него темных ан­гелов греха.

Кроме сего, каждая добродетель, коль скоро утвердится в человеке, и каждый порок, коль скоро овладеет им, образуют из себя самих свой дух, по виду своему. Этот дух добродетели сильнее и светоноснее, не­жели самая добродетель; этот дух порока мрачнее и злее, нежели са­мый порок. Как образуется в душе этот дух? Так же, как в вещах чув­ственных.

Наполните комнату какими-либо вещами и оставьте их там надолго: в комнате образуется дух сих вещей, так что если вы и вынесете их, дух сей останется надолго. Если наполните веществами благовонными, то останется благовоние; если зловонными, то зловоние.

Так бывает и с душою, когда она наполняется известным каким-либо видом добродетелей или пороков: в ней образуется дух господствующей добродетели или дух любимого порока. - Кто, например, теперь, в про­должении Святого поста, потрудится неленостно постяся, у того, и по окончании постных дней, останется дух поста, и соделает его трезвым и воздержным во всем. Кто, напротив, в прошедшие дни предавался много роскоши и сладострастию, из того и Святой пост не вдруг может изгнать духа чувственности и плотоугодия, так что он и среди духовных предме­тов, в минуты самые священные, будет возмущаться от воспоминаний и мыслей плотских.

Вообще борьба с духом порока гораздо труднее, нежели с самим по­роком. Порок можно тотчас оставить, но дух порока не скоро оставит тебя: надобно долго сражаться, долго подвизаться и терпеть, чтобы осво­бодиться от него.

Все сие, без сомнения, имеет в виду святой Подвижник Христов, и посему просит у Господа совершенного освобождения от зла, совершен­ного очищения своего духа и тела, совершенного уничтожения в природе своей закваски греховной.

Подражая сему, не остановимся и мы, братие мои, на поверхностном очищении души нашей посредством исповеди от некоторых токмо, ви­димо злых и богопротивных дел. Что пользы отсекать ветви, когда оста­ется корень зла? Благоразумно ли убивать одну большую змею, когда десять малых готовы на ее место?

Вооруженные духом ревности по Бозе и своем спасении, проникнем до самого исходища зла в душе нашей и постараемся истребить его со­вершенно. Для нас самих это было бы невозможно, но мы имеем все-мощную благодать Божию, пред коей вся нага и откровенна, вся возмож­на и удобна.

Когда мы усердной молитвой низведем сию благодать в свою душу, предадим ей сердце свое и дадим безпрепятственно действовать в нас и врачевать недуги наши, то бездна тьмы и зла, нас обуревающая, разде­лится; явится суша - твердое хождение в заповедях Божиих, воссияет над нами свет Лица Божия, создастся сердце новое, обновится дух пра­вый; и мы вообразимся прежней, первобытной добротой невинности и правды, еже буди со всеми нами благодатью Христовою! Аминь.