Макрополитическая структура общества: теоретические модели и институциональные компоненты

Теоретические модели политической органиэации: эволюция и типы

В главе VI уже отмечалось, что в концепции «нового институционализма» большое внимание уделяется коллективному политическому поведению, осуществляемому в структурных рамках и ограничениях политических институтов. Вновь возникает старый вопрос: а каково вообще значение этих институтов? Что от них зависит? («Do Institutions Matter?»)³. Этот вопрос далеко не риторический, поскольку современные институты и их роли нередко меняются, а механизмы их функционирования также далеко не познаны до конца. «Институты разрешают проблемы и с такой же неизбежностью порождают их. Об их эффективности можно судить по балансу между проблемами, ими созданными и преодоленными»⁴,— отмечается в спецвыпуске «Контрастирующие институты» (1997), подготовленном под эгидой Международной ассоциации политической науки. Политические институты и их макросистемы в отдельных странах и сегодня выступают организационной формой упорядоченного общения сотен миллионов людей и объединения их политических микрокосмов.

Представления о макрополитической организации общества (это уже было частично разобрано в главе IV) претерпели за столетия значительную эволюцию от «Государства» Платона до «Политической системы» Истона. Имеется огромное теоретическое наследие по этой проблематике, и поэтому ее рассмотрение возможно лишь в разрезе основных этапов развития и базовых теоретических моделей, описывающих макроструктуру политического мира.

В историко-политологической литературе существует три основных подхода к возникновению государства как макроорганизации современного общества⁵. Первый подход исходит из прототипа греческого «полиса» как города-государства (примерно 500 лет до нашей эры). Но, несмотря на наличие принципов суверенитета, законности, территориальности, гражданства и легитимности власти, в этой модели государственности отсутствуют базовые идеи

автономного состояния гражданского общества, роли конституционного закона и разделения властей.

Второй подход датирует возникновение государства Средними веками, когда имеют хождение идеи подданства и работают официальные нормы закона. Но и в этот период нет еще даже самого термина «государство» (state), который входит в оборот лишь в XVI веке, а собственно феодальная макроструктура страдает фрагментарностью. Феодальный порядок состоял тогда из совокупности субструктур или ассоциаций (церковь, гильдии, рыцарские ордена и т. д.), имевших свои особые законы и суды. Это порой не давало даже возможности точно определить территориальные границы действия центральной власти, зону ее государственного суверенитета.

И наконец, третий подход базируется на положении, гласящем, что «государство» в полном смысле этого слова начинается с XVI века, с периода Возрождения и раннего абсолютизма в Италии и Франции. Данный подход опирается на этимологическую аргументацию, связанную с появлением в этот период соответствующего термина «Stato» и рафинированной государственной концепции в трудах Ж. Бодена и Н. Макиавелли. Вплоть до середины XX века концепция государства как макрополитической организации оставалась в качестве доминирующей. Были и альтернативные государственническому подходу попытки создания концепций политических макроструктур: анархистская (от У. Годвина, П. Прудона и М. Штирнера до М. Бакунина и П. Кропоткина) и марксистская (от идей К. Маркса и Ф. Энгельса до концепции «нового государя» А. Грамши), в которых обосновывалась та или иная форма замены государственной организации общественным самоуправлением. М. Бакунин, например, предлагает создать взамен государства «федерацию самоуправляющихся общин», формируемую «снизу доверху». Он заканчивает свой труд «Государственность и анархия» призывом к созданию макрополитической структуры нового типа, которая есть «вольная организация снизу вверх посредством вольных союзов»⁶.

Вместе с тем ясно, что концепция государственной организации выступает все это время в качестве магистрального теоретического направления. Например, Г. Кельзен определяет государство как иерархическое образование, основывающееся на системе законодательных норм и на отношениях суверенитета верховной власти⁷. Но в начале 1950-х гг. на смену идее государства приходит претендующая на роль «grand theory», то есть «большой», всеобъемлющей теории — концепция политической системы. Наиболее значительные теоретические модели политической системы были разработаны в основном в 1950—60-е гг. американскими политологами

Д. Истоном, Г. Алмондом и К. Дойчем. Концепция политической системы, во-первых, расширила горизонт политологической теории, поскольку вывела на первый план рассматриваемые лишь на периферии в рамках традиционного государствоведения проблемы взаимодействия общественной структуры и политических институтов, социальной среды и центров принятия решений. Во-вторых, эта концепция адаптировала общесистемный и структурно-функциональный подходы к анализу политической жизни. В-третьих, она придала функционально-динамический характер изучению совокупности институтов государства, как активного взаимодействия последних с сообществом людей. И в-четвертых, концепция политической системы выстраивает в единую модель государственные (исполнительные, законодательные и судебные) и негосударственные институты (партии, групповые объединения, СМИ и т. д.), макро- и микроструктуры политического мира.

Какое все же определение первоначально давалось самому понятию «политическая система»? Один из трех «отцов-основателей» системно-политологической традиции Д. Истон определяет политическую систему как «совокупные взаимодействия и поведение, посредством которых авторитарно распределяются ценности»⁸. Другой "отец-основатель» Г. Алмонд дает более подробную характеристику политической системы, понимая под ней «существующую во всех автономных обществах систему взаимодействий, которая осуществляет функции интеграции и адаптации (одновременно, как внутренние, так и внешние, в отношении других обществ) при помощи использования или угрозы применения легитимного физического принуждения»⁹.

Итак, в политологию из естественных наук, биологии (Л. фон Берталанфи) и кибернетики (Н. Винер) вторгается системный, в основе своей «внеисторичный» (синхронный) подход. На возникновение структурно-функциональной модели политики повлияли труды социологов (Парсонс), антропологов (Радклифф-Браун, Малиновский) и экономистов (Леонтьев), многие из идей и концептов которых были адаптированы к модели политической системы, Наиболее же серьезные разработки в области теории политической системы связаны, как уже отмечалось выше, с «системной» моделью Д. Истона, «функциональной» моделью Г. Алмонда и «кибернетической» моделью К. Дойча.

Системная модель Д. Истона

 

Первой по времени среди этих работ была системная модель политической жизни Д. Истона, который поставил амбициозную задачу построения «большой теории», сочетающей четкий методологический, «макросистемный» каркас с бихевиористским способом изучения политического поведения и сбора о нем эмпирических данных. В целой серии работ,

написанных в 1950-60-е гг. («Политическая система» (1953), «Модель для политического исследования» (1960), «Системный анализ политической жизни» (1965)), Д. Истон пытается выстроить целостную теорию, основывающуюся на изучении «прямых» и «обратных» связей между собственно политической системой и ее внешней средой, в известном смысле заимствуя кибернетические принципы «черного ящика» и «обратной связи», и используя тем самым в ходе концептуализации системный подход и элементы общей теории систем. Для построения теоретической модели Истон привлекает четыре базовые категории: 1) «политическая система»; 2) «среда»; 3) «реакция» системы на воздействие среды; 4) «обратная связь», или воздействие системы на среду (схема 4).

Схема 4.

Модель политической системы Д. Истона*

В соответствии с этой моделью механизм функционирования политической системы включает четыре фазы. Во-первых, это «вход (input)», воздействие внешней среды (социальной и внесоциальной, природной) на политическую систему в форме требований и поддержки. Например, это может быть требование населения снизить подоходный налог при одновременной легитимной поддержке деятельности правительства в целом. Во-вторых, «конверсия» (или преобразование) социальных требований в подготовку альтернативных решений, являющихся определенным реагированием правительства. В-третьих, это «выход (output)», принятие решений и их реализация в форме практических акций. И наконец, в-четвертых, результаты деятельности правительства влияют на внешнюю среду через «петлю обратной связи» (feedback loop). Политическая система является «открытой системой», получающей постоянные импульсы от окружающей среды. Ее основной целью являются выживание и сохранение устойчивости системы посредством адаптации и приспо

* Историк: Easton D. A Framework for Political Analysis. Englуwood Cliff 1960.

 

собления к среде. В основе этого механизма лежит принцип «гомеостатического равновесия», согласно которому политическая система для поддержания внутренней стабильности должна постоянно реагировать на нарушение её баланса со внешней средой.

Несмотря на сильную критику системного подхода в конце 1960—начале 1970-х гг. Д. Истон в своей новой работе «Анализ политической структуры» (1990) продолжает концептуальную разработку своей модели путем изучения внутренней структуры «черного ящика», то есть политической системы, опираясь на критический анализ неомарксистского структурализма Н. Пуланзаса. «Политическая структура подобна невидимой силе, царящей в глубине политической системы»¹⁰,— начинает свое исследование Д. Истон. Вообще различные политические структуры, по его мнению, образуются из таких элементов, как государственные органы, партии и групповые объединения, элитные группы и массовидные силы, а также из играемых всеми ими политических ролей. Сама же «политическая структура» выступает как атрибутивная характеристика политики, которая обуславливает ограничения в поведении индивидов и групп, так же как одновременно может и способствовать достижению их целей. Истон выделяет различные типы политических структур, составляющих «начинку» политической системы: высокоорганизованных и низкоорганизованных, формальных и неформальных, режимных и дифференцированных институтов.

 

 

Функциональная модель г. Алмонда

 

Иной структурно-функциональный подход к интерпретации политических систем был предложен американским политологом Г. Алмондом в рамках целого цикла его работ, написанных в течение сорока лет, в 1950—90-е гг.¹¹. Г. Алмондом предпринимается масштабная и амбициозная попытка соединить макро- и микроподходы и соответствующие теоретические концепты политики. С одной стороны, Г. Алмонд, как и Д. Истон, исходит из предположения о существовании макрополитической системы, погруженной во внутреннюю и международную среду обитания, находясь под влиянием идей Парсонса, Радклифа-Брауна и Малиновского. А с другой, он пытается встроить в макромодель разрабатывавшиеся плюралистами (А. Бептли, Д. Трумэном и др.) микроконструкты, такие, как деятельность партий и групповых объединений, политическую социализацию и рекрутирование граждан. В известном смысле «алмовдианская» модель имеет некоторое сходство с уже рассмотренной нами выше «истонианской» теоретической конструкцией, хотя при этом у них есть существенные различия (схема 5).

 

 

В своей модели политической системы Г. Алмонд выделяет три аналитических уровня (или блока), связывая группы функций (или различные функции) макросистемы с деятельностью отдельных институтов, групп и даже индивидов, включенных в системную организацию в качестве ее элементов. Первый блок, так называемый «уровень процесса» (process functions), связан со «входом», то есть с воздействием среды на политическую систему, Это проявляется в осуществлении политическими институтами тех или иных функций, причем в динамическом, процессуальном разрезе: 1) артикуляции интересов (групповые объединения); 2) агрегирования интересов (партии); 3) выработки политического курса (парламент); 4) осуществления политики (исполнительная администрация); 5) арбитража (судебные органы).

Схема 5.

Модель политической системы Г. Алмонда*

* Comparative Politics Today: A World View / Ed. by G. Almond, G. Powell. Glenview, 1988.

 

Взаимодействие социальной среды с институциональной системой, таким образом, составляет динамику политического процесса (более подробно эта часть концепции Г. Алмонда описана в главе IX, специально посвященной структуре политического процесса). На том же уровне у Алмонда происходит по сути и «конверсия» интересов индивидов и групп в соответствующие решения и действия государственных органов.

 

Во втором блоке, «уровне системы» (system functions), происходит адаптация общества к политической системе, от которой зависят перспективы ее стабильного воспроизводства или наоборот радикального изменения. Во-первых, это функция социализации индивидов к стандартам и ценностям политической системы, связанная с социальными институтами церкви, семьи и школы. Во-вторых, это функция рекрутирования сторонников или противников системы, активных и пассивных граждан, включая тех, кто затем профессионально будет заниматься политической деятельностью. И наконец, в-третьих, это функция политической коммуникации, которая обеспечивается благодаря информационной, пропагандистской и манипулятивной работе СМИ и других организаций. В переходный период прежняя политическая система ослабевает прежде всего из-за дисфункционального характера старых институтов, не обеспечивающих адекватную социализацию, рекрутирование и эффективную пропаганду.

 

И в завершающем третьем блоке, «уровне управления» (policy functions), решаются уже последние в данном цикле задачи, связанные с управлением коллективными ресурсами общества: 1) их «добыванием» (или освоением), как это происходит со сбором налогов в стране; 2) их структурным регулированием (переброской из одних социальных сфер и отраслей экономики в другие), и наконец, 3) их распределением (раздачей социальных пособий и пенсий, организацией экономических мероприятий и т. д.). Далее, через обратную связь «цикл» замыкается, как и в модели Д. Истона, поскольку результаты деятельности «блока управления», регулирования общественных ресурсов должны каким-то образом изменить социальную среду, что в итоге усилит или ослабит устойчивость управляющей, то есть политической, системы. При всем размахе и законченности теоретической модели Г. Алмонда она также была подвергнута критике за этноцентризм и статичность, поскольку по сути дела неплохо демонстрировала лишь стабильную работу американской политической системы в послевоенные годы, походя на некий «круговорот воды в природе», циклический механизм.

 

Интересно, что данная концепция политического «круговорота», циклического функционирования политической системы была особенно распространена в США и Европе именно в 1950—60-е годы, и как это на первый взгляд не парадоксально, не менее популярна в 1970 — первой половине 80-х годов в СССР¹². В чем же причина странной популярности древней как мир идеи политического развития по кругу, «круговорота» как циклического функционирования? В 50-е годы в США и Европе послевоенное социально-экономическое развитие и функционирование западных режимов характеризовалось определенной степенью устойчивости и стабильности. Некоторая либерализация тоталитарных, автократических режимов в СССР и Восточной Европе в 60—70-е годы также давала известное основание и даже оптимизм рассматривать функционирование социалистической политической системы и советской модели как нечто вроде «вечного движения». Но уже в конце 1960-х и особенно в первой половине 70-х годов даже сами «отцы-основатели» общесистемной и функциональной теорий политической системы начинают ревизию некоторых ее оснований под влиянием развернувшихся в третьем мире бурных процессов политического развития. Например, Г. Алмонд предлагает соединить функциональную политическую теорию с динамическим подходом «развития» (developmental approach), перенося тем самым акценты с выживания и воспроизводства политической системы на ее трансформацию и изменение.

Информационнокибернетическая модель К. Дойча

Завершающей фигурой в ряду «отцов-основателей» теории политической системы стоит бывший Президент Международной и Американской ассоциаций политических наук К. Дойч, в 1950—70-е годы разрабатывавший так называемую «информационно-кибернетическую модель»¹³. В начале данной главы мы упомянули функциональную аналогию Т. Гоббса, называющего «нервами государственного управления» политические коммуникации, соединяющие верховную власть суверена с исполнительными, судебными и прочими органами. Именно эту основополагающую идею использует К. Дойч в своем главном труде «Нервы управления: модели политической коммуникации и контроля» (1963), определяя политическую систему как сеть коммуникаций и информационных потоков. В рамках разработанного информационно-кибернетического подхода К. Дойчем предпринимается смелая попытка интерпретировать политическую жизнь сквозь призму кибернетического анализа и коммуникативных механизмов. Напоминая о том, что и латинское «gubernare» (от которого производным является английское «government»), и греческое «kubernan» (соответственно — английское «cybernetics») происходят от одной смысловой основы,

связанной с «искусством управления», а первоначально с мореходной навигацией, управлением кораблем. По мнению Дойча, правительство (как субъект государственного управления) мобилизует политическую систему путем регулирования информационных потоков и коммуникативных взаимодействий между системой и средой, а также отдельными блоками внутри самой системы.

К. Дойчем разрабатывается в «Нервах управления» очень сложная и эшелонированная модель функционирования политической системы как совокупности информационных потоков, построенная на принципе обратной связи. В сильно упрощенном варианте (отражающем лишь ее принципиальное устройство) она выглядит следующим образом (схема 6).

Схема 6.

Модель политической системы К.Дойча*

*Deutsch К: The Nerves of Government: Models of Political Communication and Control. New York, 1963.

 

В его модели политической системы выделяются четыре блока, связанные с различными фазами прохождения информационно-коммуникативных потоков: 1) получение и отбор информации; 2) обработка и оценка информации; 3) принятие решений, и наконец, 4) осуществление решений с обратной связью. Во-первых, политическая система принимает информацию через так называемые «рецепторы» (внешнеполитические и внутриполитические), к которым относят информационные службы (правительственные и частные), центры изучения общественного мнения (правительственные приемные, агентурная сеть и т. д.). Здесь происходит селекция, систематизация и первичный анализ поступивших данных. Во-вторых, на следующей фазе отселектированная новая информация подлежит обработке в рамках блока «памяти и ценностей», где она, с одной стороны, сравнивается с уже имеющейся, старой информацией, а с другой, проходит оценивание сквозь призму ценностей, норм и стереотипов. Скажем, информация о вводе в 1979 году советских войск в Афганистан естественно оценивалась по-разному в странах НАТО и Варшавского договора. В-третьих, после получения итоговой оценки степени соответствия политической ситуации своим приоритетам и целям правительство (как центр принятия решений) принимает соответствующее решение по регулированию текущего состояния системы. И наконец, так называемые «эффекторы» (исполнительные органы и др.) на последней фазе реализуют решения, а затем их результаты служат новой информацией через «обратную связь» для «рецепторов», выводящих систему на новый цикл функционирования.

К. Дойч выделяет при этом три основных типа коммуникаций в политической системе: 1) личные, неформальные коммуникации (face-to-face), как, к примеру, персональный контакт кандидата в депутаты с избирателем в непринужденной обстановке; 2) коммуникации через организации, когда контакт с правительством осуществляется посредством партий, групп давления и др., и 3) коммуникации через СМИ, печатные юга электронные, роль которых в постиндустриальном обществе постоянно возрастает. Концепция политической системы К. Дойча подверглась ничуть не меньшей критике, чем подходы Г. Алмонда и Д. Истона, хотя при этом она внедрила в анализ такой важнейший и активный компонент властных отношений как информационные потоки и коммуникативные связи. Если же подвести некоторый итог анализу этих трех вариантов построения макрополитической системы, то можно заметить, что популярность классической теории политической системы в 1970-е годы пошла на спад, а в 1980—90-е гг. многие ее положения, претендовавшие на универсальность, становятся скорее аналитическими инструментами или таксонами (характеристиками технологии).

Типология политических систем

 

Подобного рода «таксоном», необходимым для сравнительного политологического анализа, выявляется типология политических систем, поскольку оказалось невозможным построить какую-то одну универсальную классификацию, единую для «всех стран и народов», «всех времен и всех школ». Различные исследовательские задачи диктуют выбор учеными разных оснований классификации с учетом при этом и изменений в самих политических объектах. Одной из наиболее известных разработок типологии политических систем являетсяклассификация Г. Алмонда и Д. Пауэлла, которая за несколько десятков лет претерпела значительную эволюцию¹⁴. В ранней своей версии (статья «Сравнительные политические системы» (1956)) Г. Алмондом выделяются критерии политической культуры и режима, на основе которых он разграничивает англо-американскую, континентальную, тоталитарную и доиндустриальную разновидности политических систем.

Через десять лет в работе «Сравнительная политика: динамический подход» (1966), написанной им вместе с Д. Пауэллом, критерии типологизации уточняются: в их качестве рассматриваются «дифференциация ролей» и «секуляризованность культуры». Если первый критерий связан со степенью специализации ролей, усилением автономности институтов, то второй базируется на соотношении эмоциональных и рациональных компонентов политической культуры (например, преобладании светских компонентов над религиозными). На основе этих параметров американскими политологами предпринята попытка создать общеисторическую классификацию политических систем, в которой в качестве самых крупных типов выделяются три класса систем: 1) примитивные (с минимальной дифференциацией органов и патриархальной культурой, ориентированной на примитивные структуры: клан, род, племя); 2) традиционные (с невысокой правительственной дифференциацией и пассивной подданической культурой типа Египта фараонов, феодальной Франции XII в. и т. д.) и 3) современные (с дифференцированной инфраструктурой государственных и негосударственных институтов и культурой участия в политике, начиная от ранних античных демократий и заканчивая зрелыми демократическими государствами Запада).

Наконец, последняя версия типологии политических систем Г. Алмонда и Д. Пауэлла, подводящая итог эволюции этого подхода в фундаментальном труде «Сравнительная политика сегодня» (1996), выглядит следующим образом. В основу классификации на этот раз они кладут один комплексный критерий «стратегии управления» (policy strategy), который интегрально включает в себя

экономические, культурные, политические характеристики, что обусловливает определенные результаты (goods) функционирования той или иной политической системы. В итоге Алмондом и Пауэллом выделяются два крупных класса стран: индустриальных и доиндустриальных наций, имеющих различные стратегии социально-экономического развития. Индустриальные страны, в свою очередь, делятся на демократические (консервативные и социал-либеральные) и авторитарные (радикальные и консервативные) системы, различающиеся своей институциональной структурой и способами мобилизации граждан. Доиндустриальные страны подразделяются на неотрадиционные (зона Тропической Африки), популистские (новые освободительные режимы в Азии и Латинской Америке) и авторитарные (режимы с технократической стратегией мобилизаций населения типа Тайваня, Южной Кореи и Бразилии). Конечно, многое в приведенных версиях типологизации политических систем страдает этноцентризмом, сведением оценочных критериев к англо-американской модели демократии в качестве идеального типа или эталонной системы, с которой сравниваются все прочие. Кстати интересно, что из сходных в чем-то эпистомологических посылок исходили советские специалисты по научному коммунизму, классифицируя политические системы на эталонную модель социалистического типа, буржуазную западную модель (антипод «правильной» системы) и политические системы развивающихся стран, дрейфующие к первому или второму случаю (подробнее об этом говорится в главе X).

 

 

Современные постсистемные подходы к макрополитике

Критика структурного функционализма и различных вариантов моделирования политической системы породила ряд подходов, связанных с пересмотром теоретических представлений о макрополитической организации общества. Остановимся на трех наиболее известных концепциях: «структурации» (А. Гидденс); «социального и политического поля» (П. Бурдье) и «нового институционализма» (Д. Марч, Д. Олсен, П. ди Маджио). При всех различиях между ними избранные концепции объединяет критическое отношение к традиционной теории политической системы и одновременно релевантное отношение к самим макроструктурам политической жизнедеятельности. Начнем с теории «структурации» английского социолога А. Гидденса, который уделяет в ней особое внимание социологической интерпретации публичной власти и политических институтов. Несмотря на признание права на существование категорий социальной (и соответственно политической) «системы»,

 

5 Основы политической теории 129

А. Гидденс считает, что реально они существуют только в процессе «структурации», когда посредством использования субъектом правил и ресурсов происходит воспроизводство политического действия в четко определенных пространственно-временных границах. С этой точки зрения, политическая «система» и «структура», с одной стороны, и индивиды и группы, участвующие в политике, — с другой, взаимно конструируют друг друга в ходе социальной практики. Если же сами формы практики, структурно упорядоченные посредством норм и ресурсов, акклиматизировались в социальном пространстве и существуют десятилетия и столетия, то их можно рассматривать как политические институты¹⁵.

 

В итоге политические институты представляют собой в совокупной деятельности и в постоянных интеракциях автономных индивидов воплощение неких «виртуальных» структур, связанных нормами и ресурсами. Существует два типа ресурсов: 1) «аллокативные», обусловленные механизмами экономики, материальными средствами и предметами, освоением человеком природной среды, и 2) «авторитарные», связанные с политикой и доминированием одних людей над другими. Таким образом, социальная «структурация» и политическая институционализация, образующие общественную макроструктуру, проявляются в непрерывном потоке действий и взаимодействий индивидов, упорядочиваемых при помощи модальностей, норм и ресурсов.

 

Другой, постструктуралистский (или конструктивистский), подход к интерпретации макрополитики, как одного из измерений в многомерном пространстве социального поля, предложил уже упоминавшийся французский политический социолог П. Бурдье. Макрополитическое поле, по Бурдье, складывается из совокупности социальных практик отдельных агентов, характеризующихся занимаемыми пространственными «позициями», объемами, и также качеством обладаемых ими «капиталов» (потенциалов контролируемых ресурсов) и институциональных статусов¹⁶. Кроме того, макрополитика видится Бурдье, как социальный рынок, где есть спрос и предложение (это напоминает концепцию социального обмена П. Блау) на политические товары (программы партий, например), а также процесс их производства. Следовательно, макрополитика, по П. Бурдье, предстает вовсе не кристаллической решеткой институтов, а текучим, динамичным полем, постоянно конструируемым и реконструируемым посредством социальных практик агентов, производящих капиталы и выстраивающих позиции, но при этом соподчиненных с позициями и капиталами других политических агентов.

 

 

Наконец, третий вариант постсистемной интерпретации макрополитики представлен весьма популярной в США концепцией «нового институционализма», о содержании которой уже говорилось в главах VI—VII. Не повторяя ранее изложенного, хотелось бы остановиться лишь на том, как она описывает так называемую «большую картину» (big picture) макрополитического мира. Во многом она символизирует своего рода откат назад от концепции политической системы к концептуализации государственных институтов как универсума макрополитики. Больше всего «новые институционалисты» уделяют внимание организационным, символическим и процедурным аспектам политической жизни, их влиянию на поддержание стабильного функционирования государства и эффективность механизма принятия решений. При этом специфика «нового институционализма» (по сравнению со «старым») состоит в том, что политические институты понимаются с точки зрения взаимосвязи формальных норм и неформальных правил игры, образующих в итоге сложные организационные отношения, формы взаимодействий и саму кооперативную деятельность людей, поддерживающих стабильность и воспроизводящих порядок в обществе.

 

В целом «новых институционалистов» занимает «весь круг государственных и социетальных институтов, которые формируют способы выражения политическими акторами своих интересов и структурирования их отношений по поводу власти с другими группами, — отмечают в книге «Структурируя политику» (1992) представители этого направления С. Стейнмо и К. Телен.— Таким образом, в определение («нового институционализма».— А. Д.) вполне можно включить такие черты институционального контекста, как правила избирательной борьбы, структуру партийных систем, отношения между различными органами государства и организацию таких экономических акторов как профсоюзы»¹⁷. Следует отметить также особое внимание данного направления к социокультурным символам и ценностям, стереотипам и регламентам, оказывающим влияние на структурирование макрополитики.

 

Последнее из рассмотренных направлений макрополитической теории весьма интересно с точки зрения анализа становления институциональной системы современной России. Существование особой пропорции между официальными нормами, легальными законами и неофициальными «правилами игры» вносит сильные коррективы в процесс демократизации современной России. Вместо сбалансированной с точки зрения плюралистического представительства социальных интересов политической системы с сильными

 

5* 131

демократическими институтами мы получаем нечто иное: вместо партий их функции нередко выполняют лоббистские группировки; вместо нормальных парламентских форм выражения разнообразных интересов—квазикорпоративистские ассамблеи, не отягощенные заботой о нуждах рядовых избирателей; вместо «прозрачного» процесса принятия решений административными органами — полностью закрытый от контроля процесс бюрократического перераспределения общественных ресурсов. Складывающаяся институциональная система в России никак не может быть понята лишь в официально-нормативном ракурсе без учета доминирующих в ряде случаев корпоративно-бюрократических правил игры. Планомерное воспроизводство этих «правил» может существенно модифицировать социальный характер формирующейся политической системы, придать ей авторитарно-олигархическую и бюрократическую ориентацию¹⁸.

Подсистемы в макрополитической структуре

Возникает, наконец, и вопрос о внутреннем содержании макрополитических систем, их структуре и элементах. В рамках концепции политической системы политологами обычно выделяются ее отдельные подсистемы. Наиболее часто к ним относят институциональную (совокупность институтов), информационно-коммуникативную (совокупность коммуникаций) и нормативно-регулятивную (совокупность норм) подсистемы¹⁹. Другими словами, макрополитическая система состоит из институциональных компонентов (государство, партии и др.), коммуникативных взаимодействий и структурных связей между ними, а также регулирующих эти связи и взаимодействия официальных и неофициальных норм. Остановимся на институциональной подсистеме, в структуре которой, в свою очередь, можно выделить самые разные основания для классификации политических институтов.

Во-первых, это национальные (избирательные системы) и наднациональные (например, НАТО) институты, различающиеся по масштабу, географической зоне и характеру политической деятельности (внутригосударственной территории, на которой осуществляется суверенитет публичной власти). Во-вторых, другим критерием деления служит расположение того или иного института в политическом пространстве между государством и обществом. На основе этого признака выделяются государственные учреждения и общественно-политические, негосударственные институты, к которым относятся партии, групповые объединения (профсоюзы и т. д.), а также частные СМИ как «четвертая власть». И в-третьих, политические институты можно подразделить по отношению к легально-публичной сфере политики на официальные, формальные и «теневые», неформальные, причем к последним относятся неофици

альные лоббистские группировки, тайные организации (типа масонской ложи «П-2»), нелегальные экстремистские объединения (Ирландская республиканская армия) и т. д.

Вторым крупным компонентом макрополитической структуры является информационно-коммуникативная подсистема, фундаментальную роль которой анализировал видный американский ученый К. Дойч в своей работе «Нервы управления». Он образно называл политические коммуникации «кровеносными сосудами» или «материнским молоком» политики, которые связывают различные части социальной системы, что позволяет ей функционировать как единое целое. Иногда под политическими коммуникациями подразумевают лишь «масс-медиа», то есть средства массовой информации (СМИ). На самом же деле понятие «политическая коммуникация» значительно шире и включает в себя все виды коммуникативных взаимодействий, как официальных, опосредованных СМИ, так и неформальных, межперсональных, типа слухов, передающихся друг от друга²⁰.

 

Итак, что же такое политическая коммуникация? «Это составление, передача, получение и обработка сообщений, которые вероятно имеют значительное воздействие на ход политики»²¹,— отвечает на этот вопрос Д. Грэбер в обзорной статье об исследованиях политических коммуникаций, определяя последние как своего рода вид «нематериальных» взаимодействий. В специальной литературе различают два вида политических коммуникаций: «горизонтальный» и «вертикальный». Если в первом случае речь идет о коммуникациях между относительно рядоположенными институциональными компонентами или социал