Корри Тен Бум, выживший в Холокосте

Я искала малейший проблеск в потемках души. Слова Флоринды «мы даже не заметим, нам нет никакого дела, убьешь ты себя или нет»... Эти слова относились не ко мне. Инстинктивно я знала, что Флоринда была не права относительно моих мотивов самоубийства, — уже в третий раз я увидела, что она ошибается (сначала — когда она подвергала сомнению искренность моей любви к Карлосу, потом — случай с моими фотографиями «ню»), и это пробило мощную брешь в броне моей преданности. Но я не сосредоточивалась на этом. Конечно, были самоубийства по причине желания наказать или получить внимание, — Флоринда, должно быть, почерпнула свою логику из учебников по психологии для средней школы. Но есть и другие виды мотиваций. Мое побуждение заключалось в том, чтобы прекратить боль.

Вступая в мир магов, я плыла по течению.

Успешная продажа моей первой книги поддерживала меня на плаву, но мой дружок несколько лет назад предал меня, оставил, уйдя к другой, именно тогда, когда умирал отец. Я позвонила ему по телефону-автомату из больницы, чтобы сказать, что отец умрет через несколько часов. Он ответил: «Я не могу говорить с тобой сейчас, я не один, со мной...» Я рухнула в коридоре больницы. Мой брат поднял меня, и мы возвратились в палату, чтобы быть с отцом до конца, шепча ему о нашей любви и моля, чтобы он услышал нас сквозь кому. Когда мой «бывший» увидел некрологи на первых страницах газет, он заполнил автоответчик сообщениями, в которых твердил одно и то же: «Я и не предполагал, что он действительно умирал».

Моя мать была в ужасной форме, и нам с братом приходилось принимать новые трудные решения. Я задумала вторую книгу, но желания писать не было. Причиной моей депрессии была смерть отца. Состояние матери ухудшалось; она свалилась от болезни после серьезного удара и постепенно слабела. Я не могла собрать разбитые части вместе. Даже то, как я просыпаюсь утром, было неправильно—я ненавидела само пробуждение, — хотя ела здоровую пищу, фанатично делала зарядку и совершала «правильные» поступки. Депрессия не проходила, я начинала принимать прозак и была рада хотя бы небольшому облегчению.

Поэтому когда Флоринда представила свой упрощенный анализ моего суицидального поведения, ей было одинаково безразлична то ли я волком выла от своих сомнений, то ли «трудная магическая любовь» заставила меня блефовать. Она была не права, я не хотела ничьей жалости, я хотела уйти. Я хотела уйти намного раньше, чем появился Карлос, чтобы заманить меня. Я хотела уйти от боли — вездесущей, непрекращающейся боли.

Я возобновила прием прозака, но принимала меньше, чем было прописано, потому решила собирать различные пилюли на случай самоубийства.

На некоторое время это заставило меня почувствовать себя в безопасности. Сейчас я уже знаю, что этот способ временного успокоения совсем не нов. Много людей так никогда и не совершают попытку суицида, успокаиваются, зная, что у них есть свой собственный план. На тот момент я выбрала жизнь, какой бы суровой она ни была, — я должна была с этим что-то делать.

Моей целью был Карлос — я хотела правды о том, что он делал. Друзья предположили, что он был типичным «латиносом», ловеласом, мачо, которому нужны победы, чтобы чувствовать себя в безопасности. Эго было его проблемой, усугубившейся манией величия. Я не слушала эти доводы. Я продолжала безоговорочно верить ему, убежденная в том, что он просто хотел научить, инициировал меня. Его «кровь была на моих руках», и возможно, он умирал от моего яда. Я считала, что подвергла опасности жизнь всемирного спасителя. Никакой друг, никакой врач не могли достучаться до меня. Только в том случае, если обнаружится, что он сердцеед, мои глаза откроются, и это поможет мне начать медленный, суровый путь выздоровления. А если я не смогу опомниться, то у меня был свой план простого решения: взять таблеток и алкоголя и погрузиться в сон в снегу—в этом туннеле к нежному забвению. В нужных случаях, как всегда, под рукой был Шекспир: «Ни мак, ни мандрагора, ни все снотворные сиропы мира не отнесут тебя назад, в тот сладкий сон, что был вчера» — в тот день, когда мой отец смеялся и выбивал пепел из ужасно пахнущей трубки; в тот день, когда Карлос держал меня на коленях и плакал, оттого что прежде никогда не чувствовал такой привязанности к кому-либо; в тот день, когда мы в Мексике держались за руки и затаив дыхание следили за воладорес, поднимающихся по шесту в бесконечность; в тот день, когда Флоринда совала шоколад мне в рот и говорила: «Я здесь, теперь я — твоя мамочка, хорошая мамочка, которая никогда не откажется от тебя».

Удивительно, но я не стала злее, хотя душа не находила себе места. Я стала воинственной и, возможно, была в одном шаге от состояния бешеной ярости. Я решила узнать правду о моем соблазнении и выяснить, не заняла ли конкурентка мое место. Карлос был слишком труслив, чтобы признаться самому, он скрывал свой обман за рассказами о пребывании на краю смерти, вызванном нашей ядовитой связью. Пожалуйста, не подумайте, что я была способна здраво рассуждать или что я освободилась от чувства вины в убийстве последнего нагваля. Если бы я могла безболезненно умереть во сне, не ранив тех, кого люблю до глубины души, я выбрала бы это. Как ни странно, будучи ужасно худой от недоедания (как Карлосу бы понравились мое изможденное лицо и плоский живот!), я оставалась совершенно здоровой и сильной.

Если я собиралась жить, я должна была что-то делать. Я сэкономила небольшие деньги, чтобы прожить в течение короткого времени, но все же я не могла сконцентрироваться на написании книг. Я не была сталкером, тем, кто стал бы шпионить за Карлосом. Но я знала человека, кто мог бы это сделать, — это был трудолюбивый, наблюдательный профессионал, один из моих старых друзей, очень известный и преуспевающий частный детектив. Я сомневалась, смогу ли я оплатить его работу, поэтому решила для начала посмотреть, что можно сделать самой.

Я надеялась, что наткнулась на золотую жилу, так по крайней мере я думала, когда открыла телефонную книгу Санта-Барбары и к своему удивлению нашла там домашний номер скандально известного Ричарда де Милля. Внук Сесила де Милля, он написал единственную достойную обсуждения книгу о Карлосе. Она была достаточно популярна, и ее недавно переиздали с дополнениями. В ней я с трудом пробиралась через дебри авторского психоанализа, представлявшего Карлоса как настоящего шизофреника: одна его составляющая — это грандиозное и неприкрытое вранье длиною в целую жизнь в поисках безопасности, другая — обман человека, живущего в вымышленном мире, могучего и всесильного, извлекающего из этого выгоду. Милль, несомненно, провел грандиозную работу: опросил каждого, кого смог найти, кто знал Карлоса во времена UCLA и далее в семидесятых годах. Книга полностью развенчивала миф о Карлосе, поэтому я презираю ее до сих пор.

Милль подошел к телефону немедленно и был довольно бесцеремонен. Его одолевали охотники за Карлосом, те, кто предполагал, что он мог их привести к Богу. Мне потребовалось лишь мгновение, чтобы убедить его, что я знала Карлоса лично и хотела задать лишь один вопрос: действительно ли Кастанеда был ловеласом? Часто ли он предлагал связь женщинам, а затем бросал их? Ричард на мгновение задумался, затем ответил: «Нет, я никогда не слышал ничего подобного». Он считал, что единственная цель сексуальной связи для него — это оказание помощи для беспрецедентного духовного роста. Когда я сказала, что Карлос часто высказывал желание напасть на своего биографа с мнимой благодарностью: «Это именно вы написали книгу обо мне?» — то сначала это напугало несчастного Милля, и он не сразу ответил, а потом разразился смехом.

Очевидно, эта беседа была для него в диковинку— его утомили запросы от легионов ищущих Карлоса. Он был известен прежде всего как единственный биограф Кастанеды, несмотря на то, что написал и другие книги. Мы довольно вежливо распрощались, но все же я не стала более осведомленной.

Затем я написала Майклу Корде из «Саймон энд Шустер» (Карлос любил произносить: «Саймон энд

Шайстер»[33]), тому самому, что издавал Карлоса и книги моего отца в течение двадцати лет. Карлос в

конце концов оставил Корду, сказав, что Майкл отклонил книгу «о герменевтике» как чересчур академическую. Что бы там ни представляла собой герменевтика на самом деле, Корда объявил, что она «некоммерческая», по крайней мере так утверждал Карлос. Я догадывалась, что это была больше, чем просто история, потому что Карлос отзывался о Корде с презрением и стал издаваться в другом месте. Возможно, как это было с моим отцом, Корда оскорбил одного из своих авторов. Много лет спустя я имела возможность спросить старого редактора «Саймон энд Шустер», который работал с Майклом, почему ушел Карлос. Он предпочел не отвечать на мои расспросы. Это было чувствительной темой. По сей день я не знаю того, что послужило причиной этого раскола.

Майкл был одним из многих людей, которого я знала с детства, — он как-то заказал «Двое», биографию настоящих сиамских близнецов, которую мы писали вместе с отцом. Я написала в письме к нему, что была обручена с Карлосом, а тот внезапно исчез. Я задавала Корде тот же самый вопрос, что и Мил-лю, — было ли такое поведение обычным для Карлоса? Майкл ответил кратким письмом, в котором было только: «Я никогда не обсуждаю Карлоса Кастанеду».

Это был тупик. Настало время разыскать своего сыщика и надеяться на успех, несмотря на все эти немыслимые трудности. Мой старый приятель теперь имел престижную фирму, конечно, он больше не занимался розыскной работой сам. Но это был особый случай. Он принадлежал к «поколению Кастанеды», хотел помочь мне и решил взяться за это дело сам, никому не доверяя работу такой сложности. Более того — он любезно сделал мне огромную скидку, позволяя мне продлевать розыски. Алексу очень странным показалось то, что у меня не было ни одной фотографии, только немного имен и адресов. Чтобы сэкономить мой ограниченный бюджет, мы остановились на двух путях. Алекс займется традиционной слежкой за домом и обойдет несколько ресторанов.

Посещения ресторанов ничего не дали. Слежка была пустой и бесполезной: высокая ограда скрывала всю команду. Через три дня Алекс увидел, как «высокая охранница шведка» — конечно, Астрид — и одна женщина, несомненно Тайша, входили и выходили из дома. Алекс помрачнел: «Может быть, он действительно находится в другом мире». Пришлось пойти на дорогостоящий риск — телефонная компания. Я заплатила детективу, чтобы найти телефонный номер Карлоса по его телефонным счетам. Здравый смысл, интуиция, называйте это как хотите, я просто знала, что счет будет на имя Анны Мэри Картер — то самое, которым первый раз назвалась Тайша.

Через нескольких дней мне был вручен конверт. Там были четыре абонента, трое с двумя линиями. Я набрала номер наудачу. Внутри у меня все сжалось в комок. При первой же попытке я попала в цель.

— Это Эйми.

Последовала долгая пауза. Потом разразилась гроза:

Где ты взяла этот номер? Кто тебе его дал? Я проигнорировала:

Я хочу поговорить с тобой.

— Хорошо, хорошо. Возможно, это знак Я перезвоню тебе.

Я ждала десять, пятнадцать минут. Больше я не могла выдержать и набрала номер.

— Я велел тебе ждать! Carajo! Cojuda! — он бросил трубку так, что в ухе раздался треск

Через полчаса раздался звонок Я запомнила разговор не очень хорошо. Все было закончено за минуту. Он сказал, что не будет спрашивать, как я получила номер (позже я узнала, что проводилось суровое расАлексу очень странным показалось то, что у

меня не было ни одной фотографии, только немного имен и адресов. Чтобы сэкономить мой ограниченный бюджет, мы остановились на двух путях. Алекс займется традиционной слежкой за домом и обойдет несколько ресторанов.

Посещения ресторанов ничего не дали. Слежка была пустой и бесполезной: высокая ограда скрывала всю команду. Через три дня Алекс увидел, как «высокая охранница шведка» — конечно, Астрид — и одна женщина, несомненно Тайша, входили и выходили из дома. Алекс помрачнел: «Может быть, он действительно находится в другом мире». Пришлось пойти на дорогостоящий риск — телефонная компания компания. Я заплатила детективу, чтобы найти телефонный номер Карлоса по его телефонным счетам. Здравый смысл, интуиция, называйте это как хотите, я просто знала, что счет будет на имя Анны Мэри Картер — то самое, которым первый раз назвалась Тайша.

Через нескольких дней мне был вручен конверт. Там были четыре абонента, трое с двумя линиями. Я набрала номер наудачу. Внутри у меня все сжалось в комок. При первой же попытке я попала в цель.

— Это Эйми.

Последовала долгая пауза. Потом разразилась гроза:

Где ты взяла этот номер? Кто тебе его дал? Я проигнорировала:

Я хочу поговорить с тобой.

— Хорошо, хорошо. Возможно, это знак. Я перезвоню тебе.

Я ждала десять, пятнадцать минут. Больше я не могла выдержать и набрала номер.

— Я велел тебе ждать! Carajo! Cojuda! — он бросил трубку так, что в ухе раздался треск.

Через полчаса раздался звонок Я запомнила разговор не очень хорошо. Все было закончено за минуту. Он сказал, что не будет спрашивать, как я получила номер (позже я узнала, что проводилось суровое расследование среди учеников в Лос-Анджелесе), и что он расценивает этот звонок как знак того, что настал момент для встречи. Мы договорились на самое ближайшее время. Я должна была прилететь в Лос-Анджелес через несколько дней и вернуться обратно через несколько часов. Мы займемся любовью в гостинице аэропорта и увидим, «откроется ли дверь» повторно. Я должна была позвонить ему и сообщить только о времени прибытия. Он будет ждать.

Я настроилась на оптимистический лад. Погода была ужасно жаркой, и я надела летнее платье, браслет на лодыжку и сандалии. Мне было все равно, что Карлос может с презрением отнестись к такому барахлу в стиле «хиппи из Беркли».

Когда я вышла, Карлос был там. Он выглядел очень взволнованным и явно не одобрял мой вид. Жара доносила запах его возмездия — дезодоранта для тела. Если бы я появилась в новомодном костюме «от кутюр» на скромных каблучках, обильно политая антиперспирантом, я по крайней мере обеспечила бы себе бурную встречу. А он просто взял меня за руку, и мы вошли в лабиринт паркинга в Лос-Анджелесе. Карлос велел мне, как только мы найдем гостиницу, немедленно отправиться в душ.

Мы сели в его грузовичок и поехали в напряженном молчании сквозь пробки на улицах. Остановились в ближайшей из угнетающе высоких гостиниц. Беспокойство заставило меня потеть обильней, чем обычно. У нас было плохое начало, но я не смирилась с этим. Я решила, что мне удастся вновь разжечь любовь моего жениха. Карлос был настолько возбужден, что у него возникли трудности с эрекцией. Я обняла его, притянула ближе и сказала: «Давай только прижмемся друг к другу, расслабимся и будем вместе». Через несколько мгновений его страсть вновь зажглась, и все прошло успешно.

Я прилетела назад в Беркли тем же вечером, Карлос позвонил мне на следующий день с магическим приглашением — шансом для прощения и искупления.

 

Глава 18

СМЕРТЬ-СОВЕТЧИЦА

 

Вера в священную причинность в значительной степени подменяет утрату веры в самих себя.

Эрик Хоффер

«Истинноверующий. Личность власть и массовое общественное движение»

 

Карлос пригласил меня присоединиться к группе на следующей неделе — без него, — в аэропорту Лос-Анджелеса, откуда мы все полетим в Мехико. Два семинара проведут ведьмы и три преподавателя тен-сегрити, чакмулы. Между семинарами в выходные мы все поедем в магический город под названием Тула. Тула фигурировала в нескольких книгах Карлоса и была городом, в котором он часто встречался с доном Хуаном, местом поклонения читателей, фанатично совершавшими паломничество туда. Расстроенная моей недавней оплошностью в одежде, я позвонила Флоринде и спросила ее, что надеть. Она ответила: «Повседневную одежду. Возьми одно выходное платье на случай, если мы отправимся пообедать».

В аэропорту я сразу поняла, что опять оделась не так. Более десятка учеников были одеты в безупречные темные костюмы и, выстроившись в шеренгу, хранили суровое молчание. Я приблизилась с приветливой улыбкой, в бледных льняных штанах и рубашке из шелка кремового цвета. На мои приветствия мне ответили кислыми поклонами. Помимо одежды, у меня был неправильный чемодан. У всех были одинаковые черные чемоданы на колесиках, а мой был с ручкой, кожаный. Муни фыркнула: «В каких облаках ты витаешь?» В группе была женщина, которую я встречала прежде, — бывшая топ-модель, показавшаяся мне весьма легкомысленной. Тиффани, казалось, привлекала внимание всех, особенно Рика Фостермана, агента Карлоса. Рику дали новое имя Саймон Макккриндл. Его приятель Энди Горовец стал теперь Гвидо Манфредом. Нужно было многое запоминать.

 

 

В самолете меня посадили около пуэрториканки Мари, которая обычно покорно стояла возле своего возлюбленного Рамона. Они хранили серьезные, строгие выражения лиц. Я задавалась вопросом, что же, собственно, происходит, — я-то ожидала дружественного воссоединения. Мои вопросы к ней «как дела?» и прочее настолько вывели ее из себя, что она без слов пересела до конца рейса в хвост самолета. Я и не подозревала, что эта похожая на мышь женщина скоро обретет власть как главный управляющий группы, президент их новой компании «Клеаргрин».

Мы остановились в уютной гостинице. К вечеру я поняла, что Флоринда полностью ввела меня в заблуждение. Каждый вечер у нас были парадные обеды, а у меня не было надлежащего гардероба. Для покупки одежды не было времени. Ведьмы обращались со мной настолько жестко, что, когда я сталкивалась с ними в лифте, они молчали и смотрели сквозь меня, кроме Муни, которая свободно выражала пренебрежение: «А! Это ты!» Никто не хотел пойти мне навстречу и одолжить одежду. Каждый вечер Тиффани появлялась в новом роскошном одеянии, повергая всю группу в экстаз. Только Гвидо однажды дружески обратился ко мне и тепло улыбнулся.

Семинар предлагал значительно упрощенную версию доклада, который я должна была вскоре услышать полностью в Туле. В конце Муни прочитала стихи по-испански и по-английски, сказав, что они представляют собой суть философии дона Хуана. Некоторые ученики хранили их, приклеив к холодильнику. Их содержание показалось мне крайне депрессивным, полным чувства вины в духе католицизма, одой самопожертвованию. Казалось, только я одна и не оценила их:

Дай мне, о Боже, все то, что имеешь, Дай то, что никто не просил у тебя.

В субботу утром мы рано встали ради однодневной поездки в мистическую Тулу и окрестности. Напряженность во время поездки была на грани взрыва. Нашим водителем была жесткая, лишенная чувства юмора мексиканка. Тиффани сидела на переднем месте, а я сидела на заднем сиденье с аргентинкой лет шестидесяти, профессором философии из Буэнос-Айреса.

За час мы узнали о планах Тиффани стать непревзойденным поэтом. Она держала книгу Кастанеды «Сказки о силе», потчуя нас цитатами из нее. Периодически она проверяла свою кожу и подновляла блеск на губах. Что ж, спрашивается, увидели в ней маги?

Нашей первой остановкой был маленький местный музей в предместьях Тулы, в котором находились скульптуры и некоторые незначительные экспонаты. В туалетной комнате я столкнулась с Флориндой. Впервые за всю нашу поездку она разговаривала со мной и была откровенно сердита, раздражена тем, что наши дорожки пересеклись. Флоринда впилась в меня взглядом, сделала замечание о грязных мексиканских туалетах и взяла у меня туалетную бумагу. Очевидно, свою она не захватила. Гримаса отвращения изуродовала ее кукольное личико, и она убежала от меня без оглядки. Стараясь держаться от меня как можно дальше, насколько это возможно в тесной, зловонной комнате, Флоринда что-то бормотала о желании выпить колы. Только несколько человек тогда общались со мной, среди них выделялся Тони Карам. Остальные, по сигналу ведьм, резко прекращали разговор и отходили, как только я приближалась.

Мы вошли в маленький музей. Некоторые из нас делали записи. Карлос прежде говорил нам (неправду, как я позже узнала), что Муни была доктором медицины. Она проинструктировала нас «Не воспринимайте все линейным умом» — и стала объяснять различные аспекты магической философии. В книгах ничего не было сказано о точке зрения магов на реинкарнацию. Муни объяснила: «Маги воспринимают себя как существ циклических. „Цикличность» не является реинкарнацией. Люди нанизаны на энергетические связи — похоже на бусы. Я — бусинка в одном ожерелье с тем мистическим существом, которое мы называем „Смерть-советчица»».

Карлос ответил более вразумительно, когда я спросила, как он представляет себе прошлые жизни. По его словам, то, что мы считаем памятью о прошлых жизнях, — это фактически память о четырнадцатом ребенке нашей внучатой бабушки второго кузена, матери жены нашего дяди или любой подобной вариации, которую мы можем вообразить. Он объяснил, что мы связаны со всеми остальными воспоминаниями, и смешиваем понятия «память поколений» и реинкарнация.

Мы вернулись в автомобили и фургоны для короткой поездки в сам город Тула. Здесь я совершила огромную оплошность. Я провела так мало времени в компании этих людей и только по телефону слышала о том, что у них не существует никакой иерархии, что верила в это. Не думая ни секунды, я уселась в ближайший из двух фургонов. Гвидо посмотрел на меня с болезненным выражением лица, а Флоринда рявкнула: «Тебе нельзя здесь сидеть!» Я и понятия не имела, что была иерархия внутри ма

шин, вскоре я узнала, что иерархия была во всем. Пристыженная, я выбралась наружу и огляделась вокруг в поисках автомобиля с местом для низших существ. Меня спас Тони, который энергично махал мне. Когда я усаживалась, я слышала, как Флоринда кричала: «Тиффани, иди сюда и садись с нами, дорогая!» Она громко хлопала по пустому месту возле себя, которое я только что освободила, потом пылко обняла Тиффани. Счастливая женщина повизгивала от восхищения.

— Что? Я? Мне сесть с тобой?

— Конечно, моя дорогая, — заверила Флоринда, гладя ее по волосам.

Тула была маленьким сельским городом. Был тихий день, и, казалось, никаких других туристов не было. Мы припарковались около старинной церкви. Поблизости был веселый парк и площадь, где играли дети, на скамейках сидели пары, держась за руки. Муни встала рядом с маленькой часовней около церкви.

— Это то место, где Смерть-советчица заключила соглашение с Кэрол Тиггс», — начала она, говоря о себе в третьем лице. — Существо имело похожий на мужской, торжественный голос, который привел ее в замешательство. Смерть-советчица поняла ее чувства и страхи и сказала: «Во мне не осталось ничего мужского. Моя точка сборки смещена».

Смерть-советчица, как сказала Муни, дала откровенное описание своих женских гениталий, которое очень смутило Кэрол. В памяти возникла одна из самых странных историй Карлоса. Неоднократно он рассказывал нам о том, что, как-то проснувшись, он пошел в ванную и осмотрел всего себя: «Глядя вниз, я увидел, что вместо члена у меня была щелка. Сагаjo! Я был женщиной! Меня охватил ужас! Ужас оттого, что я никогда не превращусь обратно в мужчину! Я громко позвал Флоринду и Муни, чтобы они помогли мне!» Мы никогда не выясняли, как Кастанеда вернул себе свою принадлежность или почему перспектива остаться женщиной, которая, по его словам, в сотни раз сильнее мужчины, расстроила его так ужасно.

Потом Муни описывала свое совращение Смертью-советчицей, свой невероятный оргазм и последующие опасения по поводу превращения в лесбиянку. Смерть-советчица сказала ей:

— Не смущайся и не будь ханжой! У женщин есть огромный заряд энергии в матке, их путь открытия неведомого лежит через оргазм.

Муни описывала свои ощущения после соития:

— Кэрол Тиггс чувствовала себя по-настоящему омерзительно грязной, опозоренной. Она была уверена, что все в церкви глазели на нее, и считала, что она — отвратительная лесбиянка. Но Смерть-советчица объяснила: «Нет, никто даже не видел, что ты совершаешь дриминг во сне. Даже эта церковь нереальна. Теперь я хочу кое-что попросить: помоги мне найти свободу. Я заплачу тебе любым способом, которым захочешь, или моя жизнь закончится вместе с твоей. Я сделаю тебя всесильной. Поторгуемся? Если ты хочешь быть мужчиной, скажи. Если ты хочешь быть существом с самым сильным оргазмом во всей Вселенной, я сделаю тебя супервлагалищем! Ты хочешь, чтобы это случилось? Это будет незабываемое приключение». «Да. Что мне для этого следует сделать?» «Соблазнить Карлоса». «Это смешно! Карлос ненавидит меня». Смерть-советчица сказала; «Время менять сновидения и идти гораздо дальше, глубоко в океан осознания». «Хорошо, я люблю пляжи. Так что же относительно Карлоса?» —«Я отнесу тебя к нему».

Мы прошли небольшое расстояние по площади, — Муни искала особенную скамью в парке. Она остановилась около скамьи, занятой парой влюбленных.

— Давайте не будем тревожить их, — сказала Муни, — никто не тревожил нас, когда мы были здесь.

Я почувствовала, как у меня все похолодело внутри. Так, значит, она любовница Карлоса или была ею. Все, что он рассказывал мне о них как о платонических брате и сестре, было ложью, — и эти абсурдные двадцать лет целибата! Я была уязвлена ревностью, а Муни казалась задумчивой, как будто она была все еще увлечена, влюблена. С этого момента я боролась с навязчивыми образами Карлоса и Муни и тошнотой от осознания того, что он лгал, чтобы совратить меня, завлечь в группу.

Только месяц назад он рассказывал мне одну из своих странных историй: «Мы с Муни занимались дримингом вчера вечером. Мы спали рядом». Я впилась в него взглядом, на который он уверенно отвечал: «О! Ничего сексуального, corazon! Мы не такие, она моя младшая сестра. Ну ладно, посреди ночи я проснулся и закричал на нее: „Ты не можешь управлять своим энергетическим телом! Carajo, cono, pendeja! Убирайся к черту! Ты должна научиться быть дисциплинированной, управлять своим энергетическим телом!» Она не издала ни звука, Эйми, ни слова, она только встала с кровати, надела свои вещи и спокойно ушла. Было три утра. Подмораживало! Я почувствовал себя таким гадким, что побежал за ней на улицу голый с воплями: „Вернись, вернись». Ты бы видела ее, — у нее был такой грустный вид... Почему я делаю такие вещи, amor? Я гадок и ужасен».

И теперь он предоставил мне возможность узнать об их отношениях вот таким образом, фактически спланировал все это. Я была ошалевшим аутсайдером, не было никого, с кем я могла бы поговорить, и мне оставалось тихо глотать слезы. Пока Муни говорила, я вышла вперед и встала прямо перед ней. Она продолжала:

— Следующее, что я помню, — я сидела на этой скамье, и Карлос был в моих объятьях.

Она подвела нас к ближайшей гостинице.

— Десять дней мы страстно отдавались друг другу. Таким образом Карлос слился со Смертью-советчицей. То, что заняло у меня десять лет, он выполнил в десять дней! Теперь он был мой истинный брат. Мы в одном цикле со Смертью-советчицей. Это не имеет смысла, и поэтому я люблю и ненавижу его: циклические мужчина и женщина никогда не смогут дойти до цели поодиночке. Наш единственный магический путь — это слиться полностью.

Я влилась в океан осознания, который не имеет никакого отношения к воде. Это поток энергии, который общается с вами, возможно, это то, что древние мистики называли богом. Внутри него вы чувствуете полное безразличие — и это настоящая свобода.

Карлос настаивал, чтобы я достигла этого «безразличия», что позволило бы мне присоединяться к нему на других планах, свободных от отвратительных человеческих эмоций. Длинные описания этих планов можно найти в книгах Карлоса. Мои образы этих миров напоминают картинки из моей любимой детской книжки комиксов о Марвеле доктора Стренджа. Выйдя из задумчивости, я прислушалась к речи Муни.

— Мне потребовались месяцы, чтобы снова обрести Карлоса, потому что я была растеряна и несчастна. Однажды я узнала, что он читает лекцию в книжном магазине «Феникс». Он просто потерял сознание, когда увидел меня в аудитории, потому что сослалась на сложную схему, помещенную в ранних

книгах Карлоса. — Теперь я преследую моего брата как женщина, которая обладала им. Я забочусь только о его борьбе. Это придает смысл моей жизни. А сейчас я назову вам имя Смерти-советчицы — Кохонапо, что означает «плод вечной весны».

Смерть-советчица живет тысячелетия, помогая человечеству расти. Произнесение ее имени в Туле пробудит ее дух. Она повелела мне произнести слова из Найотля, заканчивающиеся строчкой: «О кохопанхоко о кохопанхоко[34]».

Муни подвела нас к близлежащему парку, попросив собраться в группу возле лужайки. Она выбрала Флоринду и Тайшу; трех чакмул — Астрид, Пуну и Зуну, а также Саймона и Гвидо. Она уставилась им в глаза, прошептала на ухо слова Смерти-советчицы и приказала упасть, одеревенев, в руки двух помощников. Муни дала им «глаз», потому что он уже был известен ученикам. Все упали навзничь и лежали спокойно, но у Гвидо начались судорожные конвульсии. Спустя пять минут Муни «пробудила» их с помощью ассистентов. Она сказала, что придет к остальным этой ночью. Все эти годы, следуя инструкции Карлоса, она гипнотизировала каждого из нас в группах по три или четыре (за исключением, конечно, тех, кто был изгнан: философ из Аргентины, Тиффани и Тони, который решительно ушел сам).

Группа начала обниматься, плакать. Я наблюдала все это на почтительном расстоянии. Даже тогда, находясь под впечатлением изменения жизненного состояния, Флоринда улучила момент и прорычала: «Эйми, это твое настроение не позволяет всем нам подойти к тебе ближе. Мы не выносим тебя — особенно Карлос». Я попятилась назад. Внезапно Гвидо подошел, нежно обнял меня, его глаза наполнились слезами, когда он прижал меня к себе. «Спасибо, amor», — прошептала я. Он совершил невероятный поступок — порвал со стаей.

Все расселись по своим машинам. Я направилась к Тони. Внезапно все услышали голос из первого фургона: «Эйми, Эйми!» Это была Зуна, тихая чакму-ла, напоминавшая библиотекаршу, которая была так добра ко мне на моем первом занятии. Она спрыгнула и, кинувшись ко мне, нежно обняла меня: «Эйми! Я не могла отпустить тебя без объятия!» Еще один член группы, который оторвался от стаи, — два жеста, которые я никогда не забуду

Вернувшись в гостиницу, мы, изможденные, немедленно разошлись по комнатам. Второй семинар должен был начаться на следующий день, но Флоринда и Муни были переутомлены и полетели назад с Саймоном и Гвидо. Я решила остаться, и тем же вечером Карлос сказал, что он очень гордился моим посвящением. Он посылал объятия и поцелуи, просил меня отдохнуть.

Тайша и еще три чакмулы проводили семинар на тему «Магическая любовь». Специальные пассы для двоих, способствовавшие развитию абстрактной любви, красиво преподавали «маленькие кузины» Зуна и Пуна. Я настолько обезумела от роли козла отпущения, что, разыскав Тайшу, вызвала ее на пару слов, чтобы посоветоваться.

— Я знаю, что у тебя за проблема, — воскликнула она. — Ты думаешь, что ты женщина нагваля?

Я закусила губу, потому что пообещала Флорин-де никогда не говорить Тайше о своей близости с нагвалем, но мне очень хотелось рассказать ей правду о том, что я была его женщиной, его женой! По непонятным причинам мы никогда не разговаривали с ней о сексе.

— Продолжай в том же духе, — она грубо ткнула большим пальцем вверх. — Иди туда и практикуй «пассы любви» с Большой Тиффани, той, кто вышвырнул тебя, и той, кто заменяет тебя.

Флоринда и Муни приехали в аэропорт Лос-Анджелеса приветствовать группу и развезти их домой на фургонах. Все обменялись объятиями и поцелуями, но меня исключили из этих ритуалов. Я забрала сумку и направилась на рейс в Сан-Франциска

То, что нагваль увидел во мне в Мексике, что заставило его разражаться похвалами по телефону («я так горжусь, corazon!»), каким-то образом было разрушено. Один или несколько человек, видимо, плохо отозвались обо мне, и это подавило его способность видеть насквозь. Несомненно, сплетня была сильнее, чем магия. Согласно сообщениям, моим новым преступлением стала зависть. Я была виновна в том, что хотела присоединиться к группе, быть одной из них, включиться, но я не была истинным одиноким воином. Опять сплошные «музыкальные стулья»[35]. Музыка закончилась, а я осталась стоять.

 

Глава 19

ПОСЕЩЕНИЕ СЕМИНАРОВ ПРИВОДИТ К ПРЕОБРАЗОВАНИЯМ

Собственное имя не принесло никакого проку никому, кто бы он ни был. Что хорошего оно дало нам — весь этот вздор насчет маски и кинжала? И какой вред оно нанесло нам — вся эта бесконечная скрытность и прятанье собственной идентичности?

Джон ле Карре «Наша игра»

Несмотря на свой позор, я продолжала посещать семинары вместе с моей подругой Салли. Мы потратили маленькое состояние на поездки в Колорадо, на Гавайи, да и повсюду. Я была похожа на Марлен Дитрих, преследующую Гарри Купера в пустыне Марокко. Со мной обходились всегда пренебрежительно, теперь считалось, что я одеваюсь слишком нарядно. Я не сдавалась. «Карлос потеплел настолько, чтобы попросить меня звонить ему после каждого семинара в качестве «глаз и ушей».

На Гавайях случилась катастрофа: он сказал, что я не увидела колоколообразных неорганических существ, которые окружили Флоринду. Однако в то же время Карлос признал: я одержала такую победу, в которую ни он, ни дон Хуан не поверили бы, и что, возможно, интенсивный «перепросмотр восстановил мое светящееся яйцо». Оно больше не было плоским, стало овальным, ведь я очень дисциплинированно устранила все последствия употребления наркотиков в юном возрасте (некоторые из которых прославлялись в книгах Кастанеды), — Карлос с гордостью рассказывал группе о моих феноменальных достижениях.

Если бы я знала о них больше, я бы поняла, что в юности многие члены группы использовали наркотики, а меня загадочным образом выделили для насмешек и обструкции. Возможно, мне нужно было лгать, так как становилось все более и более понятным, что Карлос не умеет читать мысли и просматривать наши жизни. Но я пообещала Кар-лосу никогда не лгать. Давным-давно, еще в самом начале моего «обучения», он обвинил меня в том, что я не верю ему на все сто. Я отвечала с некоторой горячностью, возражая, что он хочет слишком многого сразу. Он разразился шумной проповедью, обращаясь к классу: «Эйми не доверяет нагвалю на все сто! Она безумна!»

Я посещала все семинары, но меня не принимали во внутренний круг. На семинаре в Центре «Нью эйдж» в штате Нью-Йорк я, наконец, проломила стену недоверия. Подражая поведению учеников, я подрезала свои и без того короткие волосы, оделась во все черное, прекратила обращаться к членам группы и, когда они шли за кулисы, почтительно избегала смотреть им в глаза. Наконец Флоринда сказала мне: «Привет».

Я позвонила Карлосу в конце семинара, он ликовал: «Ты наконец сделала это! Ты победила ревность!» Было совершенно ясно, что он получил хорошую информацию от ведьм. Я ликовала. Вскоре он позвонил, чтобы пригласить меня в Буэнос-Айрес с Астрид, где он будет читать лекции и преподавать тенсегрити. Поскольку Карлос все время стенал по поводу моей «духовной неподвижности», я усиленно занялась перепросмотром. Увы, «дверь» загадочно закрылась

Что бы ты сделал, — спросила я печально, — если бы дверь для тебя закрылась?

Carajo! Какая гребаная дверь? Я бы пнул ее ногой.

Я не знала, как это сделать, но это мне очень понравилось.

В 1994 году он исчез, и я переехала в Лос-Анджелес Я полагала, что это было навсегда, а Карлос думал, что это было временно. Я спросила Карлоса, что такого ужасного в Беркли.

— Твои соседи знают тебя? — спросил он. — Они говорят «привет»?

— Да, мы живем сообща, по-соседски...

— То-то и оно! Ты поймана в ловушку из-за отсутствия анонимности! В Лос-Анджелесе никто никого не знает, и мне это нравится, и, кроме того, этот город — один из энергетических центров Земли, т