Мы поможем в написании ваших работ!



ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?

Действует ли суровая магическая любовь.

Поиск

 

Я давно понял, что Льюисом Кэрроллом быть намного интересней, чем Алисой.

Джойс Кэрол Отс

 

Я спросила нескольких наиболее близких мне людей из группы, подействовали ли на нас методы по разрушению эго, помогли ли они нашему освобождению, что бы ни подразумевалось под свободой. И спровоцировала споры. Обсуждать это было трудно, так как существовала опасность возникновения сплетен, слухов и наказания, так что я подходила к этому деликатно. Уходя домой, я размышляла о том, что такое «хорошо» и что такое «плохо».

Гвидо сказал мне, что, если бы он не встретил магов, то попал бы в сумасшедший дом или оказался на улице. Однако, каким бы трагикомичным и эгоистичным он мне ни казался, надо признать, это был ходячий образец многих качеств, страстно осуждаемых Карлосом. Гвидо был творческим, активным и жестким человеком во всем, что касалось его творчества. Кроме того, он искренне признавался, что не был готов к интимной близости и удовлетворению запросов зрелой любви. Он ссы- лался на отношения, ради которых ненадолго покинул мир магов: «Когда „магическая любовь не подействовала на нее, я понял, что никогда не смогу стать совершенным, чтобы решить все проблемы. Но она самый прекрасный человек на свете». Флоринда позже рассказала мне, что речь шла о довольно известной женщине, которая хотела иметь детей и семью, — ее она впоследствие и создала с известным спортсменом. Правда состояла в том, что трагическое, безумное увлечение ГЬидо, его вожделенное стремление к женщине своей мечты — все это совершенно не подходило для повседневной жизни.

Пышному цветению любви, как я полагаю, способствуют такие душевные качества, как уважение, великодушие, доверие, восхищение, честность. Карлос, с которым я была рядом на протяжении двадцати семи лет, не поощрял проявления подобных качеств. Воин должен побеждать свои чувства, ведь «воин — только тот, кто ни в ком не нуждается», — подобная философия была создана человеком, нуждающимся в самозащите. Я знала Карлоса Кастанеду, который то избегал близости, то стремился к ней: если бы он не жаждал ее, думаю, он дал бы мне пинка сразу и навсегда. Я была сиреной для Карлоса — одной из многих, — и он зачарованно слушал меня, то подобострастную и робкую, то неповинующуюся и страстную. Карлос мастерски создавал атмосферу божественной близости, блестяще обрабатывая каждую женщину. Те, кто пережил подобные мгновения, лелеют их как самые счастливые в своей жизни. Это было лучшим подарком от Кастанеды — вкус Небес Он часто говорил: «Нагваль подобен героину». Я невольно вздохнула, когда Флоринда подтвердила однажды эти слова на лекции: «Нагваль — это наркотик, наркотик, который внутри нас». К сожалению, они безнадежно противоречили себе, говоря как на духу! «Нет игры без нагваля, нет другого пути из нашего ада, из этого океана горгулий. Вы нуждаетесь в нас». Что касается близости, то тут Карлос был великолепным спринтером, а если ему отказывали, — марафонцем. Что произошло с ним на заре его юности? Как он стал яркой, но закомплексованной личностью — мужчиной, превратившим свои страхи в рассказы о других измерениях, да такие правдоподобные, что заслужил восхищение миллионов? Он как будто говорил с теми, кто не хотел идти по накатанной дорожке, а мечтал получить от этой жизни нечто большее. Он возродил магию без всякого участия современной науки. Печально, но он загнал себя в угол, когда клялся в своей безупречности и утверждал: «Только мы можем жить как во сне. Между нашими словами и делами нет расхождения. Ни одно человеческое существо, за исключением меня самого и моей когорты, не делает в этой жизни то, о чем говорит». Говоря это, Карлос не вызывал у слушателей страха, сострадания или удивления и вряд ли сам понимал подобную метафору

«Сказки о силе» Кастанеды красивы и как будто написаны на одном дыхании. Эта книга — выдающееся достижение в литературе, но удивительная судьба самого автора может служить серьезным предостережением читателям. Я была свидетельницей того, как ценой покупки собственной популярности, стала утрата способности наладить контакт с близкими людьми, и это очень опасно. Когда нет равного тебе, кого ты должен уважать? Кому можно доверять, уступать и находить утешение, сохраняя при этом достоинство и любовь? И не из страха ли перед будущими потерями превозносится одиночество? Так где же приятное расслабление, и где простой мир?

Критический этап на пути к моему исцелению наступил, когда я поняла, что основным механизмом психологической защиты Карлоса была проекция — без всякого сомнения, это было ключевое слово. Эллис была нуждающейся, Була испуганной, Тайша — завистливой, Тарина — конкурирующей, а Кандиса — ревнивой. Даже Клод была «собственницей». Он никогда не оставлял нас в покое. Мы становились предателями, если бросали его со всей его чистотой. Карлос иногда преодолевал этот комплекс, составляющий его суть, и бросался в другую крайность: копание в своих ошибках, сомнения в собственной непорочности, взваливание на себя ответственности за малейшую жестокость.

Что касается ведьм, то я пришла к выводу, что механизм их защиты имел три модальности: осознание своей особости, отличие от других и собственно женское начало. Тайша — «милашка» девятнадцати лет, поверила, что ее длинные трогательные рассказы о жизни в диких местах были «сном наяву». Она читала лекции нисколько не сомневаясь, что ее фантазии — правда. Флоринда — напротив, часто с презрением говорила о магических методах Тайши, утверждая, что путь к истине — это абстрактное знание. Думаю, она знала, что в основе мифов Кастанеды лежат классические легенды, только и всего. Муни мне показалась противоречивой и сложной. Однажды она действительно как будто поверила, что жила в иной реальности. Потом Муни открыто призналась нам, что жила обычной жизнью. Я отношу многое из их нелогичного и враждебного поведения к поиску смысла, связующего звена между противоречащими утверждениями.

Наверное нужно было иметь ученую степень по психиатрии, чтобы понять одну из любимых историй Карлоса, которую он рассказал нам: «Дон Хуан убил Клод и нарезал из нее длинные полоски вяленого мяса. Мне и Муни, как ее родителям, было приказано съесть это мясо, чтобы забрать у нашего ребенка квинтэссенцию силы. У дона Хуана это считалось последним испытанием покорности и уступчивости ученика. Мы ели, подавляя рвоту, пока дон Хуан не расхохотался — это была всего лишь говядина». Во время моего ученичества Карлос придумал новую историю о том, как мы встретились, и рассказывал слушателям, что он лишил меня девственности в пятнадцать лет. Меня убедили согласиться с этой версией, я должна была ее запомнить и повторять, чтобы не сбиваться. Но я не торопилась подбирать этот шар, а упрямо придерживалась собственных воспоминаний. Наконец Карлос заставил меня согласиться с тем, что лишил меня девственности энергетически. Остальные мужчинами не считались, так как были летунами, на худой конец обезьянами, или всего лишь людьми. Карлос настойчиво повторял: «Тебя лишил девственности твой муж».

Принесла ли магия хоть кому-то из нас пользу? Я много размышляла над непростой историей Пуны, которая была очень мне дорога. Она рас-сказыв ала слушателям в Колорадо, что, когда маги нашли ее, у нее была «аллергия на все». Пуна перенесла необычную болезнь, после которой у нее появилась аллергия практически на себя. Ей приходилось жить в гипоаллергенной среде под постоянным контролем, ожидая ранней смерти. Карлос из баловства написал ей шпаргалку, и она говорила в аудитории: «Я могла носить нижнее белье только из кашемира и есть шарики риса с кусочком огурца внутри». Она, как и ГЬидо, клялась мне, что мир магии спас ей жизнь. Пуна, по ее словам, смогла говорить о родителях, потому что отошла на то расстояние, которое ей было необходимо. Я верю, что мир Карлоса спас Пуне жизнь или, по крайней мере, рассудок.

Когда Карлос издевается над ГЬидо и Пуной, впрочем, как и надо мной, смотреть на это было просто ужасно. Для тех, кто получал подобные травмы в семье от родителей, диктаторы так же привычны, как пара старых ботинок, может Карлос и в самом деле спас им жизнь. К жестокости можно привыкнуть, это хорошо известно, тем более, если она напоминает семью и таким образом как-то

упорядочивает жизнь «жертвы».

Я выросла в замечательной семье, хотя супружеские отношения моих родителей ухудшились и моя мать долгое время находилась в депрессии из-за проблем с отцом. Семья рушилась, несмотря на все усилия моих родителей ее сохранить, — это было единственное, что они пытались сделать как партнеры и как родители. После того как репортеры «Лайф» или фотографы «Пипл» сворачивались и уходили, начиналась реальная домашняя жизнь, которая иногда бывала чрезвычайно бурной.

По этой причине мне не составляло труда представить себя на месте Гвидо или Пуны, я могла поверить, что жестокость Карлоса нужна была для нашего же «собственного блага». Некоторым членам группы казалось важным поддерживать видимость стабильности, они очень нуждались в такой семье, где не только существуют тайны и ложь, — они освящены, как мистическая практика. Какое облегчение, когда вместо вины и позора за ложь, чувствуешь себя особенной («нечеловеческой»)!

Те, кого вводили во внутренний круг только для того, чтобы потом жестоко вышвырнуть, демонстрировали разнообразие реакций. Некоторые быстро восстанавливались и двигались дальше, у других это происходило постепенно. Некоторые сломались, их жизнь не сложилась: без работы, семьи, без друзей. Были и такие, которые прожили десяток лет, безуспешно цепляясь за «Клеаргрин». Это придавало смысл их жизни, как поиск Грааля.

Я всегда восхищалась меньшинством — теми, кто забирал свои шарики и уходил домой, поняв, что его ожидает жизнь полная репрессий. Самыми умными были те, кто набирал всего понемногу здесь чуть-чуть философии, там несколько техник — их приводили в восторг изумительные ораторы в период расцвета лекционной деятельности и они ни-шш не тоебовали большего. Это те самые, кто не

она напоминает семью и таким образом как-то

упорядочивает жизнь «жертвы».

Я выросла в замечательной семье, хотя супружеские отношения моих родителей ухудшились и моя мать долгое время находилась в депрессии из-за проблем с отцом. Семья рушилась, несмотря на все усилия моих родителей ее сохранить, — это было единственное, что они пытались сделать как партнеры и как родители. После того как репортеры «Лайф» или фотографы «Пипл» сворачивались и уходили, начиналась реальная домашняя жизнь, которая иногда бывала чрезвычайно бурной.

По этой причине мне не составляло труда представить себя на месте Гвидо или Пуны, я мота поверить, что жестокость Карлоса нужна была для нашего же «собственного блага». Некоторым членам группы казалось важным поддерживать видимость стабильности, они очень нуэвдались в такой семье, где не только существуют тайны и ложь, — они освящены, как мистическая практика. Какое облегчение, когда вместо вины и позора за ложь, чувствуешь себя особенной («нечеловеческой»)!

Те, кого вводили во внутренний круг только для того, чтобы потом жестоко вышвырнуть, демонстрировали разнообразие реакций. Некоторые быстро восстанавливались и двигались дальше, у других это происходило постепенно. Некоторые сломались, их жизнь не сложилась: без работы, семьи, без друзей. Были и такие, которые прожили десяток лет, безуспешно цепляясь за «Клеаргрин». Это придавало смысл их жизни, как поиск Грааля.

Я всегда восхищалась меньшинством — теми, кто забирал свои шарики и уходил домой, поняв, что его ожидает жизнь полная репрессий. Самыми умными были те, кто набирал всего понемногу; здесь чуть-чуть философии, там несколько техник — их приводили в восторг изумительные ораторы в период расцвета лекционной деятельности и они никогда не требовали большего. Это те самые, кто не

разрушил гармонию жизни и, кажется, извлек самую большую выгоду для себя. Неудивительно, что семинары спровоцировали множество разводов среди слушателей. Некоторые, как мне показалось, поступили мудро: магия дала устоявшейся паре шанс измениться, другие утверждали, что для них семейная жизнь стала обузой.

Посвятив много лет эзотерическим учениям и чтению арканов мой друг Билл пришел к выводу о том, что наиболее духовно продвинутые учителя пытаются сбить ученика с ног, чтобы забрать его энергию себе. Они блокируют «двери», то есть те выходы, которые мы используем, чтобы устранить дискомфорт, и получить скрытую энергию. Одна последовательница назвала их «дверьми компенсации», и Карлос был знаком с учителями, которые создавали это учение. Дверей в мире — легион. Это секс, наркотики, рок-н-ролл, телевизор, насилие, переедание и пьянство, депрессия, одержимое коллекционирование, строгое сидение на диете и фанатичное выполнение физических упражнений или, как любят в Америке, сверхурочная работа до изнеможения. И конечно, есть двери ухаживания, романтики и любви.

Гедонизм или пуританизм, Аполлон или Дионис, не имеет значения — все это способы выпустить пар. Давление нарастает быстро, когда мы медитируем, занимаемся рекапитуляцией, тенсег-рити или боевыми искусствами. Когда кто-то исследует себя при очень ярком свете и слишком быстро, или когда лидер группы слишком торопится, то это ведет или к распаковке печенья в полночь, или к анорексии. Если мы останавливаем эти действия, тогда что? Путешествие к Бесконечному, как утверждал Карлос? Но как? Мы не знали. Карлос когда-то велел мне «отправляться в пустыню, и разогнаться до максимальной скорости. Как только скорость возрастет до предела, — тебя, машину и все вокруг поглотит Неизвестность». Есть что-то похожее на научную фантастику и в упражнениях по др

 

разрушил гармонию жизни и, кажется, извлек самую большую выгоду для себя. Неудивительно, что семинары спровоцировали множество разводов среди слушателей. Некоторые, как мне показалось, поступили мудро: магия дала устоявшейся паре шанс измениться, другие утверждали, что для них семейная жизнь стала обузой.

Посвятив много лет эзотерическим учениям и чтению арканов мой друг Билл пришел к выводу о том, что наиболее духовно продвинутые учителя пытаются сбить ученика с ног, чтобы забрать его энергию себе. Они блокируют «двери», то есть те выходы, которые мы используем, чтобы устранить дискомфорт, и получить скрытую энергию. Одна последовательница назвала их «дверьми компенсации», и Карлос был знаком с учителями, которые создавали это учение. Дверей в мире — легион. Это секс, наркотики, рок-н-ролл, телевизор, насилие, переедание и пьянство, депрессия, одержимое коллекционирование, строгое сидение на диете и фанатичное выполнение физических упражнений или, как любят в Америке, сверхурочная работа до изнеможения. И конечно, есть двери ухаживания, романтики и любви.

Гедонизм или пуританизм, Аполлон или Дионис, не имеет значения — все это способы выпустить пар. Давление нарастает быстро, когда мы медитируем, занимаемся рекапитуляцией, тенсег-рити или боевыми искусствами. Когда кто-то исследует себя при очень ярком свете и слишком быстро, или когда лидер группы слишком торопится, то это ведет или к распаковке печенья в полночь, или к анорексии. Если мы останавливаем эти действия, тогда что? Путешествие к Бесконечному, как утверждал Карлос? Но как? Мы не знали. Карлос когда-то велел мне «отправляться в пустыню, и разогнаться до максимальной скорости. Как только скорость возрастет до предела, — тебя, машину и все вокруг поглотит Неизвестность». Есть что-то похожее на научную фантастику и в упражнениях по дримингув «Искусстве дриминга». Но я не смогла сделать ничего подобного. Некоторые сумели, но когда проснулись, — было все то же проклятое печенье. Или сигареты. Или телевизор.

После смерти Карлоса Рамон поехал в Амстердам, снял гостиничный номер и принял большую дозу стимуляторов в надежде «соединиться с нагва-лем навсегда». В результате он очнулся в том же Амстердаме в тяжелом похмелье.

Я думаю, надо пройти через все испытания, уготованные тебе жизнью. И не стоит закрывать все двери, которые помогают снять напряжение, — это было бы большой ошибкой. Возможно, неплохим вариантом стало бы сочетание философия Кастане-ды с тихим домом отдыха, позволяющим немного расслабиться.

 

Я часто размышляю над тем, что никого из этих людей прежде не знала. Флоринда часто говорила: «Ты думаешь, что „X» сейчас плохой? Ты бы видела его в тот момент, когда он появился у нас! Он был просто невыносим!» Конечно, мне следовало бы услышать версию «X» перед тем, как составить свое мнение о нем. Но Карлос и ведьмы подчеркивали, что счастливые люди никогда не приходят в мир магов, они слишком заняты радостями жизни. Как сказала Муни, «сначала жизнь должна хорошенько трахнуть тебя по башке, чтобы ты оказалась здесь в числе первых. Иначе, кому захочется остаться, несмотря на все издевательства?» А как насчет «непресыщенных сексом», спрашивала я? «Они управляют корпорациями!» — таков был ответ. Большинство людей из внутреннего круга на тот момент, когда их принимали, были чем-то травмированы. Но нередко тонущие обломки принимают за проплывающий мимо роскошный лайнер. С любой точки зрения Кастанеда и его команда не считала себя «соломинкой для утопающего».

Я никогда не забуду слов Флоринды, которые я услышала на своей первой лекции в Беркли. Она

отвечала женщине, которая хотела знать, как присоединиться к группе:

— Кто же захочет быть с нами добровольно? Я бы не пожелала этого и собаке! Нас выбрали.

В нашей повседневной жестокой действительности не было ни одного мгновения передышки. (Такая правда была слишком страшна, чтобы поместить ее в мою книгу. И редактор заставил меня исключить реальные факты). Женщина, задавшая этот вопрос была смущена, как и я. Такие особенные, такие очаровательные, избранные — и такие ужасные? И когда в тот же вечер ведьмы сели в свой лимузин, помахав мне приветливо рукой на прощание, я решила, что Флоринда лгала.

Позже я узнала силу прерывистого подкрепления: вкус Небес, потом изоляция — цикл, повторяющийся множество раз. Адреналин выплескивается через край. Каждый день — между жизнью и смертью, только так Карлос и его команда считали своей обязанностью вбивать это в нас, иногда слишком рьяно, иногда для нашей же пользы.

 

Жизнь, которой я живу, — это все, что у меня есть. И эта жизнь, что есть у меня, — ваша. Любовь, которая у меня есть к жизни, которая у меня есть, —

Твоя, твоя, твоя. И тот сон, что будет у меня, И тот покой, что наступит, Ведь смерть — это только передышка. Несколько мирных лет средь зеленых лугов. Будет твоей, твоей, твоей.

Лео Маркс

«Сборник стихов для французского Сопротивления»

 

Я последовала мудрому совету Карлоса и «выложила все карты на стол». Я пережила самые несчастные годы моей жизни. Потеряла семью, друзей и возлюбленных. Утратила веру в то, чем жила, мои мечты о будущем разбиты.

После смерти Карлоса у меня, также как и у многих членов внутреннего круга, начали появляться серьезные симптомы клинической депрессии. Я просыпалась с криком. Плакала целый день, плакала вечером и засыпала в слезах. Я перестала есть и принимала транквилизаторы. Я попала в

автомобильную аварию, объедалась сладким. Устраивала «оргии стяжательства», скупая в магазинах все подряд. Я начала страдать агорафобией[49] и отказывалась выходить из дома неделями. У меня текли ручьями слезы, когда я слышала стихи про любовь. Я прекратила ходить в кино вообще, потому что фильмы напоминали мне о счастливых мгновениях, проведенных с ведьмами. Я не принимала никаких приглашений, потому что не могла встроиться в этот «социальный порядок» безболезненно. Я перестала мыть волосы и носить чистую одежду. Счета накапливались пачками, потому что я не могла собраться, чтобы оплатить их. Я выбрасывала чеки. У меня началась ушная и бронхиальная инфекция и мигрень, от нервного потрясения много месяцев не было менструации.

Хуже всего было не знать, кто мертв, а кто жив. Мы не могли ни спросить, ни обсудить это. Существовало так много свидетельств «смерти» Карлоса, что это походило на пророчество трех ведьм из «Макбета»: «Когда красота грязна и грязь красива». Не было абсолютно никакого выхода. Да и где я могла найти группу поддержки для «пропавших без вести самоубийц»?

Наконец я нашла хорошего врача (тайно, против правил группы) и возобновила связи с несколькими любимыми друзьями из прошлой жизни. Я страдала от повторяющихся кошмаров. В этих снах Карлос публично перед всем классом издевался надо мной, а группа собирала трибунал, который признавал меня виновной. Просыпаясь от этого кошмара, я впивалась ногтями в ноги, пока не проступала кровь. В моих снах Флоринда совершала попытки самоубийства, а мои бывшие возлюбленные превращались в Карлоса, который командовал парадом. И там женщины, выкинувшие меня из своего сердца, маршировали передо мной шеренгами.

Я стала читать и обнаружила, что очень многие гуру издевались и избивали своих учеников, это практиковалось не только у дзэн-мастеров, колотивших своих подопечных палками, но и в позорной «Игре» Синанона. Вернер Эрхардт применял вербальное насилие и лишение сна, Гурджиев был известен тем, что приводил учеников к умственному и физическому краху Я навсегда запомнила один из первых советов Флоринды: «Эйми, как говорил мне дон Хуан, „это похоже на усталого старого пса. Мы никогда не сможем убить эго, — убери его на задний двор, пусть отдыхает, и обходи стороной»». Однако Карлос настаивал на применении ховицера[50] по отношению к тем, кто подобно мне, был козлом отпущения. Иногда он давал такое объяснение: оказывается мы были «самыми непреклонными бойцами, способными все выдержать». Карлос был мачо до мозга костей, с такими же ценностями мачо. Когда один из мужчин в группе подошел к нему и спросил, почему его никогда не подвергали критике, Карлос ответил: «Ты не смог бы этого перенести».

После того как моя мать перенесла два серьезных удара, мое состояние ухудшилось. Я стала недееспособной. Обеспокоенные друзья, Билл и Джанни, поместили меня на месяц в пансион с завтраками рядом с их домом в Беркли, так что я могла писать свою книгу вдалеке от места, связанного с плохими воспоминаниями. Именно там, находясь в полном отчаянии, я получила подарок — медный грош, шанс, за который сразу ухватилась, — написать книгу, — и это стало смыслом моей жизни. Лопнул мыльный пузырь моей мечты, моей фантазии об «уходе в Бесконечное со своей истинной любовью», и выплеснулись наружу забытые, спрятанные глубоко внутри, чувства, которые лишь усиливали боль от безмерности недавних потерь. Как будто возвращалась чувствительность к занемевшим

конечностям: чем дальше продвигалась работа над книгой, тем чаще меня стала преследовать мысль о

самоубийстве. Но, к счастью, я все яснее понимала, что мне хотелось жить ради того, чтобы увидеть эту историю изданной. И если какой-нибудь читатель остановится на мгновение и передохнет, прежде чем отправиться дальше по собственной воле, значит, все это было не зря. Я решила, что буду беспристрастна, хотя взялась за эту книгу в буквально кровоточащий от страданий год. Я спросила у Билла его мнение. Он любил книги Карлоса и встречался с самыми первыми учителями Кастанеды, Нара-ньо и Ихазо. Я была поражена его наблюдениями.

«Предполагалось, что он (метод Карлоса) ведет к свободе. На самом деле получается не свобода: устанавливается власть с одобрения подчиненных и создаются автоматы, Живущие в страхе, что их вышвырнут. Эго начинают дубасить и месить с удвоенной энергией, страх усиливается... У „совершенных» по определению нет эго, поэтому они могут свободно учить других, а сами делают все, что хотят. Никто не может стать таким же совершенным, как лидеры, — процесс этого не позволяет».

Он дал точное определение: это была закрытая система. Когда мы сталкивались с трудными вопросами, ведьмы отвечали: «Вы не готовы к ответу, но когда-нибудь — возможно».

Я продолжаю разделять веру Карлоса в то, что этот мир волшебный, что есть вещи, которые мы никогда не сможем постичь своим умом, — вещи ужасные и великолепные.

Я верю в возвышенную любовь и созидание, и, как Карлос, знаю, что наши мечты бесконечны, а стремление человека к совершенству не прервется с последним вздохом.

Но как примирить эти убеждения с мучительной правдой, которую я узнала? За эти годы я ви-дела много людей, простивших Карлоса за блеск его гения. Они были обычными мужчинами, которых не соблазняли и не отвергали, или обычными женщинами, — с ними он никогда не спал. Я не верю, что Карлос был мошенником, который бессердечно добивался только денег и женщин. Думаю, он до последнего мгновения верил в свою мечту, боролся, чтобы она сбылгсъ. Уверена, что он совершал ужасные ошибки из-за своей самовлюбленности, слабой самокритичности и болезни, и поэтому в последний десять лет жизни создал ужасный культ. Это совсем не игра в черное и белое, потому что Карлос был не увертливым мелким торгашом, а философом, введенным в заблуждение и развращенным властью. Он сломал и одновременно исправил множество судеб. Я не могу по достоинству не оценить его дары, особенно деликатный совет, побудивший меня выражать любовь к матери, — подарок, который освятил тогда столь дорогие мне взаимоотношения.

Теперь я знаю, что нет никакого нагваля вне меня, — только во мне; я буду сама мостить собственную дорогу, а не искать замены отцу; жить своей жизнью, а не тратить энергию ради жалких мгновений интимной близости в гареме. Карлос, хотел он этого или нет, привел меня к пониманию, что все ответы, в конечном итоге, я получаю сама.

Изучая книги Кастанеды, обдумывая его необыкновенное влияние на миллионы, я спрашивала себя: «Был бы мир лучше без него?» Я полагаю, на этот вопрос может ответить только сам читатель. Помню, как предостерегала меня Муни: «Не переезжай в Лос-Анджелес. Лучше всех поступает тот, кто воспринимает его как художника, толкует его по-своему и держится вдалеке отсюда, — здесь нагрузка слишком велика». Но в том то и дело, что она обращалась к влюбленной женщине, которая искала «семью» и не собиралась слушать подобных предостережений.

А кто-то другой мог сказать как Тони Карам: «После долгих размышлений я пришел к выводу, что мое вторжение в мир Карлоса Кастанеды многому научило меня. Я по-настоящему понял, что полагаться нужно на самого себя и не заниматься проекцией своих фантазий на других. Я увидел, что истинной магией является только „магия обычных вещей», а самое важное в жизни — это умение общаться друг с другом». Тони не верил, что дон Хуан существовал на самом деле, но сохранил уважение и привязанность к Кастанеде.

Бесспорно, жизнь огромного числа людей после прочтения книг Кастанеды стала более интересной и содержательной. Эти читатели задумались о природе своего существования, многие увидели больше красоты и смысла в своих буднях Тем не менее вопросы остались, например: «Имеет ли значение то, что гений, оказывающий влияние на культуру, является человеком, склонным к ошибке? И насколько эта склонность непростительна? Когда дурное поведение — оригинальность и когда — жестокость?» Можно спорить с утверждением, будто удовольствие от чтения романа Маллера или прослушивания песен Синатры будет ничуть не меньше, если знать, что они были женоненавистниками. Но Синатра никогда, насколько я знаю, не утверждал, что знает путь к вечной жизни. Это отличает людей, подобных Кастанеде или Эйн Рэнд, от других гениев. Кроме того, Карлос упорно повторял, что он единственный во всем мире, кто живет так, как написал. Печально, но мой опыт показал: он не был способен соответствовать собственным стандартам «безукоризненности», хотя очень этого хотел. Иногда Карлос, подобно резиновому мячику, отскакивающему от стены, ударялся в другую крайность и со страстной настойчивостью убеждал: «Делай то, что я говорю, но не подражай тому, что я делаю, потому что я — просто человек, — что ты ждешь от меня? У меня нет силы дона Хуана, я не сумел сохранить в себе безукоризненность».

Нет смысла обсуждать, как велико воздействие Кастанеды на людей. Очень многие из них понимают: даже если книги Карлоса — фальсификация, это лишь доказывает истинность его литературного и философского гения, гения воображения. Для таких читателей книги Кастанеды имеют свою ценность, вне зависимости от того, фальсификация это или нет.

В течение многих лет на стене в моей комнате висело любимое изречение Карлоса: «Когда все, что вы

 

имеете, — больше, чем достаточно, вы находитесь на грани безукоризненности». Это замечание так же справедливо для меня сегодня, как в годы моего первого безумного увлечения, и остается идеалом, который стоит искать. Я верю, что нам нужны идеалы, — они вдохновляют нас стремиться к лучшему в самих себе. Карлос стремился всегда. Я защищаю его перед людьми, которые уподобляют его П. Т. Барнуму, который являл собой классический образец художника-мошенника. Думаю, он был скорее волшебником из Страны Оз, изо всех сил пытающимся создать зрелище, которое заставит людей стремиться к звездам. Стараясь выполнить это, он потерпел неудачу сам, покалечил судьбы некоторых близких ему людей и необдуманно воздвиг культ, хотя создавал его совершенно сознательно. Большинство людей знает Кастанеду по его замечательным книгам, они не лишали себя любимых, друзей и семьи, как сделали его самые близкие ученики. Моя же история о тех, кто подошел к этому пределу слишком близко, и в интересах правды я поведала о том, что я испытала, что видела, что чувствовала

После смерти Карлоса я прочла интервью Федерико Феллини, данное Тони Мариани и переведенное А. Ф. Бирманом для «Брайт лайте фильм джор-нал». Версия Феллини произвела на меня сильное впечатление, потому что она вскрыла драматургию тех открытий, которые я совершала, и продолжаю до сих пор это делать.

 

Феллини рассказал репортеру:

«Сначала я искал Кастанеду через его издателей, один из них дал мне адрес агента Кастанеды, Неда Брауна в Нью-Йорке. Он сказал, что Неду не составит труда дать мне адрес Кастанеды: раз в год мексиканский мальчик приносил рукописи Карлоса в издательство. Нед Браун сообщил мне, что он никогда не встречал Кастанеду. Я упорно продолжал поиски, мне говорили разное: Кастанеда в доме для умалишенных, или даже мертв. Кто-то сказал, что видел его живым, другой присутствовал на лекции Кастенеды. В Риме тогда жила госпожа Йоги, которая связала меня с ним. И я наконец встретил Кастанеду. Он был совершенно не похож на тот образ, который я себе создал. Кастанеда был похож на сицилийца: сердечного, обаятельного, улыбчивого сицилийского трактирщика. Коричневая кожа, черные глаза, белозубая улыбка. У него была экспансивность латинянина, средиземноморца. Он перуанец, а не мексиканец.

Этот приятный джентльмен, который видел все мои фильмы, сказал, что однажды, тридцать или сорок лет назад, он вместе с доном Хуаном посмотрел мой фильм «Ля Страда», который вышел в 1952 году. Дон Хуан сказал ему: „Ты должен встретить режиссера этого фильма». Карлос говорил, что дон Хуан предсказывал эту встречу. Это его слова. Я говорил вам, что он приехал сюда, ко мне на встречу и qh сидел прямо здесь — в этой гостиной.

Меня — итальянца, латинянина, средиземноморца, получившего католическое образование очаровывала и в то же время почти отталкивала одна вещь — особый образ мира у Кастанеды и дона Хуана. Я увидел там нечто нечеловеческое. Независимо от того, что дон Хуан обаятелен как литературный персонаж, привычный образ которого — мудрый старец, меня время от времени охватывало странное чувство: как будто я столкнулся миропониманием, продиктованным кварцем! Или зеленой ящерицей!»

Феллини продолжал:

«В образе мира дона Хуана нет никакого утешения, там нет ничего из того, что предлагают другие тексты.. И это было именно то, что меня ужасало и привлекало. Но иногда мне казалось, что я очутился в мире, где нечем дышать... Возможно, безумие похоже на эту астральную, ледяную тишину одиночества».

Версия встречи Феллини с Кастанедой весьма отличалась от той, к которой я привыкла и знала так хорошо. Он рассказывал:

«Вдруг начинали происходить необъяснимые явления и чудеса. Карлос пришел ко мне в гостиницу с какими-то женщинами. Я больше никогда не встречался с ним, но после этого посещения я обнаружил странные послания в своей комнате и переставленную мебель. Я думаю, что это была черная магия. Его женщины, но не сам Кастанеда, поехали со мной в Тулон, и то же самое произошло и там. Это было несколько лет назад, в 1986 году, и я все еще не могу понять, что же случилось на самом деле. Возможно, Кастанеда сожалел, что проделал ряд трюков, чтобы отбить у меня охоту к созданию фильма. Или, возможно, его последователи не хотели, чтобы я снимал фильм, и проделывали эти штуки. Так или иначе все это было слишком странно, поэтому я принял решение не браться за работу».

 

Почему меня это потрясло? Сейчас я понимаю, что Карлос всегда имел склонность к выдумке. Например, Дуглас Прис Виллиамс, профессор университета, рассказывал: «В UCLA Карлос был страшным лгуном, и когда он говорил мне: „Сегодня солнечно1*, — я бежал к окну, чтобы убедиться, не идет ли дождь».

Однако я поверила диким рассказам Карлоса и Флоринды о том, как они проводили время с великим Феллини. И это вовсе не было какой-нибудь пустяковой сплетней про знаменитостей, для меня это было встречей двух самых выдающихся выдум-

 

щиков двадцатого столетия. В конце концов я поняла, почему все это меня задело. Во-первых, пришлоь расстаться с любимой, очаровательной историей, рассказанной Карлосом, во-вторых, я осозна-ла, что его теории крепко засели в моей голове. Как бывшие католики иногда невольно крестятся или бывший курильщик рассеянно жует зубочистку, так и я еще придерживалась прежних взглядов. Они так глубоко укоренились, что стали буквально «рефлексами Павлова». Я начала понимать, что независимо от глубины разочарования, вера — это крепость, которую нельзя штурмовать наскоком, ее нужно сокрушать кирпич за кирпичом.

По моему мнению Карлос Кастанеда подарил миру прекрасные книги. До сих пор я чувствую прилив вдохновения, когда перечитываю мое любимое «Путешествие в Икстлан». Берите красоту, заключенную в его книгах, стремитесь к ней, как Карлос, как стремятся миллионы людей. Я советую каждому читателю помнить — вы магическое существо. Последние слова Карлоса, обращенные к любому, кого он встречал, были такими: «Роскошного тебе дня! Будь енотом, пожирай каждое мгновение жизни, такой восхитительной, такой драгоценной!» В последнее время он перестал распевать свою привычную мрачную мантру «мною движет страх», и говорил о невыразимом блеске каждого дня. Чтобы приветствовать Бесконечное в таком настроении, он должен был действительно увидеть свет во тьме.

Я все еще верю в волшебство, но мои взгляды изменились. Мой отец был свидетелем потрясающих паранормальных явлений, я познала телепатию и медиумическое целительство. Наконец, я поняла, что создание книг и любовь — это тайна, которую можно разгадывать всю жизнь. Дружба для меня великая ценность, и в отличие от Карлоса мне не нужно спать с моими друзьями, чтобы наслаждаться их магией. Как сказано в сонете лорда Альфреда Дугласа: «В обычных вещах скрыта благословенная, изумительная красота». И забота. Я до сих пор не огу понять, какой же вред заключался в ней. Неудивительно, что я не подходила группе: я отвергала самую основу их веры и была безнадежно романтична. Но я уверена, что, несмотря на всю свою напускную браваду и мистический туман, Карлос был таким же романтиком.

И если когда-нибудь, путешествуя по заоблачным пределам, я столкнусь со своим мужем, то спрошу его, о такой ли свободе для меня, об этой ли вновь обретенной независимости он мечтал, или я отвоевала все это, бросая ему вызов. Мы непременно поссоримся, как истинные влюбленные, и, держу пари на янтарную диадему, что он расхохочется, поцелует меня и скажет: «Mi corazon, разве это не протряса-юще? Быть здесь и смотреть вперед в окно локомотива! Mi vida, это особое место — совершенно особенное, оно для всех. Для каждого, кто мечтает».

Из



Поделиться:


Последнее изменение этой страницы: 2016-07-15; просмотров: 177; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы!

infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 3.144.235.195 (0.025 с.)