Моление Даниила Заточника. Лихачев

Послания Ивана Грозного. Лихачев

Эпоха, когда индивидуальность уже резко проявлялась у государственных деятелей, а индивидуальный стиль писателей был развит еще очень слабо, и в этом отношении столь произведений самого Грозного – исключение.

В его посланиях чувствуется вера в силу убеждения, силу мысли. О темпераментно доказывает разумность и правильность своих поступков, стремится действовать силой убеждения не в меньшей мере, чем террором. Он заботится о стиле своих произведений не ради его выдержанности, а лишь постольку, поскольку ему это нужно, чтобы убедить или высмеять своих противников. Грозный – прежде всего государственный человек, он вносит политическую запальчивость в свои произведения.

Он ломал стилистические традиции и «литературный этикет» своего времени. Нельзя думать, что он делал это по невежеству, он был одним из образованнейших людей своего времени. Он широко пользовался пропагандой в своей политической деятельности. Вмешивался в литературную деятельность своего времени.

Стиль Грозного сохранял следы устного мышления. Возможно, он диктовал свои послания. Он то обращается к читателю, как к равному, то стремится подавить его своим высоким положением, эрудицией, родовитостью, могуществом. За его посланиями всегда стоит реальность: реальная власть, жестокость, насмешка. Он не только пишет, но и действует: он способен привести в исполнение свои угрозы.

Он постоянно играет какую-то роль. Стиль посланий меняется в зависимости от роли, и поэтому очень разнообразен. Часто – притворное самоуничижение, притворный тон, просторечные выражения рядом с пышными формулами. Послание в Кирилло-Белозерский монастырь – развернутая импровизация, начинается униженно и просительно, но постепенно нарастают и природная властность, и скрытое раздражение. Грозный входит в азарт полемики и актерской игры. Импровизация сначала ученая, насыщенная ссылками, примерами, цитатами, а затем переходящая в запальчивую обвинительную речь, иногда противоречащую аргументации, но написанную с горячей убежденностью в своей правоте и праве учить всех.

Речь конкретна и образна, подкреплена примерами. Ему важен контраст с его реальным положением неограниченного властителя, он любил неожиданный гнев.

На время вынужденный к торжественности тона, Грозный в конце концов переходит к полной естественности, с азартом издевается и высмеивает Курбского. Его можно подозревать в лукавстве, но тон писем всегда искренен. Дух ядовитой шутки в письме к Грязному, жестокая ирония: он играет, делая вид, что шутки по-прежнему продолжаются, и не только принимает решения, но и объясняет их. Постепенно раздражаясь, впадает в тон жестокой насмешки.

· Бесправный подданный и величественный монарх (к Симеону Бекбулатовичу);

· Грешный инок и духовный наставник (в Кирилло-Белозерский монастырь)

· Униженный проситель и безграничный монарх

Чередование церковнославянского языка и разговорного просторечия, иногда переходящего в запальчивую брань, поговорки, обращения к читателю, вопросы, смелые сопоставления библейских событий и лиц с современными ему – с той же иронической целью. Он стремится убеждать и издеваться, торжествовать в спорах. Ирония в самых различных ее формах. Грозный очнь конкретно представлял своего противника, поэтому в его посланиях присутствует скрытый диалог. Возражения противника скрыты в форме вопросов, которые он задает как бы от лица противника. Спор с Курбским переходит в воспоминание старых обид.

Способность к художественному перевоплощению, умение менять стиль, подделываясь под избранную позицию, принимать обличие вымышленного автора, способность к скрытому диалогу, эмоциональность и возбудимость, резкие переходы от пышной церковнославянской речи к грубому просторечию идут не столько от усвоенной им литературной школы, литературной традиции, сколько от его характера и являются частью его поведения.

Киево-Печерский патерик. Еремин

Начал формироваться в 20-х годах XIII века. Окончательно оформился лишь в середине XV века. Не раз перерабатывался, дополнялся, перестраивался по составу. От греч. «отец». Словом патерик обозначались особые сборники, в состав которых входили небольшие дидактические новеллы из жизни пустынников. Связь патериков с фольклором – местным и восточным, легендарный материал и композиция сборников сближают их со сборниками сказок. Это были книги для широкого домашнего чтения.

Киево-Печерский патерик – сборник рассказов о прославленных своими деяниями иноках монастыря и о его главной святыне – соборной церкви Успения Богородицы.

В основание патерика легли три произведения 20-х годов XIII века: послание епископа владимирского и суздальского Симона к Печерскому иноку Поликарпу, повесть Симона о том, как была построена Успенская церковь и послание Поликарпа к игумену Печерского монастыря Акиндину.

Симон написал укоризненное послание Поликарпу, считавшему, что его недостаточно ценят и желавшего получить епископский сан. Послание Симона (в дошедшем до нас виде) заканчивается особым приложением – серией из 9 рассказов о жизни некоторых Печерских иноков, написанных с целью наглядно, на примерах, показать Поликарпу значение и святость Печерского монастыря.

Повесть о том, как была построена Успенская церковь, была написана после послания и тоже была отправлена в Киев Поликарпу – в назидание.

Поликарп свое послание Акиндину написал, скорее всего, еще при жизни Симона. Оно тоже сопровождается приложением – 11 рассказами о Печерских святых. В отличие от Симона Поликарп предназначал свои рассказы для широкого читателя. Его послание к Акиндину носит не столько личный, сколько литературный характер и служит своеобразным предисловием, мотивирующим дальнейшее повествование.

Вероятно, уже в XIII век все три сказания были объединены в одно целое и дополнены сказанием ПВЛ о Печерских иноках.

Основным источником для Симона и Поликарпа явились устные предания и легенды, местное монастырское «поминанье».

Цель – вызвать у читателя чувство благоговейного удивления. Жизнь святых – непрерывный подвиг самоотречения и отречения от мира, смерть – освобождение. Они «храбры» Божьи – богатыри духа, посредники между людьми и Богом. Иногда авторы описывают, какой путь проходит герой, как преодолевает на пути к святости разного рода препятствия. Их могут чинить люди – родичи, оберегающие от тягот; миряне по злобе или неведению; женщины. Но главные противники – бесы. Они стремятся искусить человека, обладают способностью видоизменять естество. Побежденных бесов заставляли работать на монастырь.

В рассказах патерика упоминаются в качестве участников и очевидцев событий многие древнерусские, излагаются события, известные нам по летописи князья, сообщаются факты, характеризующие церковный и монастырский быт.

Несколько особняком стоит повесть о постройке Успенского собора. Она состоит из ряда рассказов, связанных единством темы. В ее основу легли и местные предания, и варяжского происхождения.

Авторы патерика напоминали об общерусском значении Печерского монастыря и его святынь, и этим поддерживали в сознании идею единства Русской земли.

Открытие ценности человеческой личности. Лихачев

• "Повесть о Ерше Ершовиче"
• "Повесть о Шемякиной суде"
• "Азбука о голом и небогатом человеке"
• "Сказание о роскошном житии и веселии"
• "Калязинская челобитная"
• "Повесть о Горе Злочастии"
• Отчастиавтобиография протопопа Аввакума

Литература эта распространяется в простом народе: среди ремесленников, мелких торговцев, низшего духовенства, проникает в крестьянскую среду и т. д. Она противостоит литературе официальной, литературе господствующего класса, отчасти продолжающей старые традиции.

Литература демократическая оппозиционна феодальному классу; это литература, подчеркивающая несправедливость, господствующую в мире, отражающая недовольство действительностью, социальными порядками. Недовольство своей судьбой, своим положением, окружающим - это черта нового, неизвестная предшествующим периодам. С этим связано господствующее в демократической литературе стремление к сатире, к пародии.

Для демократической литературы XVII в. характерен конфликт личности со средой, жалобы этой личности на свою долю, вызов общественным порядкам, иногда же - ощущение собственной беззащитности, вера в судьбу и первые попытки противостоять ей, исправить несправедливость.

Конфликт со средой, с богатыми и знатными, с их "чистой" литературой потребовал подчеркнутой простоты, отсутствия литературности, нарочитой вульгарности. Пародируется всё. Демократическая литература стремится к полному разоблачению и обнажению всех язв действительности. В этом ей помогает грубость - грубость во всём: грубость нового литературного языка, наполовину разговорного, наполовину взятого из деловой письменности, грубость изображаемого быта, грубость эротики, ирония по отношению ко всему на свете, в том числе и к самому себе.

Просто страдающий человек, от голода, холода, общественной несправедливости, от того, что ему некуда приклонить голову. При этом новый герой окружен горячим сочувствием автора и читателей. Он не поднимается над читателями ни своим официальным положением, ни ролью в исторических событиях, ни моральной высотой.

действующее лицо выступает требующим не восхищения, а жалости и снисхождения.

Это опрощение героя, доведенное до пределов возможного. Натуралистические подробности делают эту личность совершенно падшей, "низкой", почти уродливой. Но именно в этом способе изображения человека больше всего выступает сознание ценности человеческой личности самой по себе: нагой, голодной, босой, грешной, без всяких надежд на будущее, без всяких признаков какого бы то ни было положения в обществе.

Взгляните на человека. Посмотрите, как ему тяжело на этой земле! Он бессилен побороть себя, выйти на "спасенный путь". И тем не менее он достоин сочувствия.

Особенно поразителен образ безвестного молодца в "Повести о Горе Злочастии". Здесь сочувствием читателей пользуется человек, нарушивший житейскую мораль общества, лишенный родительского благословения, слабохарактерный, остро сознающий свое падение, погрязший в пьянстве и в азартной игре, сведший дружбу с кабацкими питухами и костарями, бредущий неведомо куда, помышляющий о самоубийстве.

Человеческая личность эмансипировалась в России на последней ступени падения, в поисках смерти как освобождения от всех страданий. И это было великим предвозвестием гуманистического характера русской литературы XIX в. с ее темой ценности маленького человека, с ее сочувствием каждому, кто страдает и кто не нашел своего настоящего места в жизни.

Герой часто ироничен - он как бы выше своих страданий, смотрит на них со стороны и с усмешкой. На самой низкой ступени своего падения он сохраняет чувство своего права на лучшее положение

Литературно-сюжетное открытие – то, что герой принимал решения вследствие ударов жизни, ударов судьбы. Конфликт с действительностью, воздействие действительности на героя позволяли иначе строить повествование, чем оно строилось раньше.

В "Повести о Горе Злочастии" это воздействие окружающего мира персонифицировалось в виде друзей-советчиков и в виде необыкновенно яркого образа Горя. Вначале молодец не слушает своих родителей. Но потом он слушает, хотя и не до конца, своих случайных друзей, спрашивает у них сам совета. Наконец, появляется и само Горе. Советы Горя недобрые: это воплощение порожденного дурною действительностью пессимизма. В драматическом конфликте молодца и Горя, воплощающего злую действительность, автор "Повести" на стороне молодца. Он глубоко ему сочувствует.

Отделение авторской точки зрения от преподносимых в произведении нравоучений.

Оправдание человека сочетается в творчестве Аввакума, как и во всей демократической литературе, с опрощением художественной формы, стремлением к просторечию, отказом от традиционных способов идеализации человека.

В его речи постоянны замечания о переживаемых им настроениях. Он стремится вызвать к себе сочувствие читателей, жалуется на свои страдания и горести, просит прощения за свои грехи, описывает все свои слабости, в том числе и самые будничные.

Нельзя думать, что это оправдание человека касается только самого Аввакума. Даже враги, даже его личные мучители изображаются им с симпатией к их человеческим страданиям. Сочувствие к своим мучителям было совершенно несовместимо со средневековыми приемами изображения человека в XI-XVI вв Аввакум хорошо знает тех, о ком он пишет. Он знает, что его мучители только выполняют свою стрелецкую службу, и поэтому не сердится на них.

Во всех этих произведениях быт служит средством опрощения человека. Приверженность к быту достигает у Аввакума совершенно исключительной силы. Вне быта он вовсе не представляет себе своих персонажей. Аввакум даже отношения между персонажами церковной истории изображает в социальных категориях своего времени.

В произведениях Аввакума личность снова приподнята, полна особого пафоса. Средневековая идеализация возносила личность над бытом, над действительностью - Аввакум же заставляет себя бороться с этой действительностью и героизирует себя как борца с нею во всех мелочах житейского обихода.

Его Житие, как и все другие его произведения, - непрерывная проповедь, проповедь, доходящая порой до исступленного крика. Самый быт приобретает в произведениях Аввакума какой-то особый оттенок пафосности. Цепи, земляная тюрьма, тяготы бедности освящены его борьбой, его мученичеством. Щи подает ему ангел. Все освящено ореолом мученичества за веру. Освящена им и вся его литературная позиция.

В выработанном им особом стиле, который можно было бы назвать стилем патетического опрощения человека, литература древней Руси снова поднялась до монументализма прежнего искусства, до общечеловеческих и "мировых" тем, но на совершенно иной основе. Могущество личности самой по себе, вне всякого своего официального положения, могущество человека, лишенного всего, ввергнутого в земляную яму, человека, у которого вырезали язык, отнимают возможность писать и сноситься с внешним миром, у которого гниет тело, которого заедают вши, которому грозят самые страшные пытки и смерть на костре.

Открытие ценности человеческой личности самой по себе касалось в литературе не только стиля изображения человека. Это было и открытием ценности авторской личности. Отсюда появление профессионального писателя, понятия авторской собственности. Отсюда же идет характерный для XVII в. интерес к автобиографиям.

В изобразительном искусстве открытие ценности человеческой личности проявляется весьма разнообразно: появляются парсуны, развивается линейная перспектива, предусматривающая единую индивидуальную точку зрения на изображение, появляются иллюстрации к произведениям демократической литературы с изображением "среднего" человека.

Стиль барокко. Лихачев

"Высокая" литература продолжала развиваться во второй половине XVII в. рядом с литературой демократической. Она гораздо больше была связана традициями. Стиль барокко – помпезный и в известной мере официальный, распространился главным образом в придворной поэзии, в придворном театре. Он лишен внутренней свободы и подчинен логике развития литературного сюжета. Этот стиль был переходным и, в известной мере, эклектичным: он стоял как бы между средневековьем и новым временем. Ярче всего "стиль барокко" представлен в произведениях Симеона Полоцкого, Кариона Истомина, Сильвестра Медведева, в драматургии конца XVII в.

Симеон Полоцкий стремится воспроизвести в своих стихах различные понятия и представления, он логизирует поэзию, сближает ее с наукой. Сборники его стихов напоминают обширные энциклопедические словари. Он сообщает читателю "сведения" по своей теме. От этого темы его стихов самые общие.

Образ человека подчиняется сюжету повествования. В стихотворении главное - не люди, главное - сюжет, занимательный и нравоучительный в одно и то же время. Построение замысловатого сюжета, собрание разных тем занимают писателя в первую очередь.

Форма барокко - открытая форма. Она разрешает присоединение бесчисленного множества деталей. Это была великолепная школа для дальнейшего движения литературы вперед по пути усложнения изображения действительности. Изображается не только сам человек, но и принадлежащие ему дворцы, его власть, его деяние, его жизнь. Вот почему этот стиль имел очень большое значение для развития пейзажа в литературе, для изображения быта, для роста занимательности, сюжетной законченности. Внутренняя жизнь человека интересовала писателя только в ее внешних проявлениях.

Описываются разные типы людей: купец, невежда, клеветник, библейские и исторические персонажи, а с другой стороны - отдельные психологические свойства, черты характера, поступки: месть, клевета, любовь к подданным, мысль, разум, воздержание и т. д.

Барокко на Западе явилось именно на смену Ренессанса и было частичным возвращением к средневековью. В России же барокко пришло на смену средневековью и приняло на себя многие из функций Ренессанса. Оно было связано в России с развитием светских элементов в литературе, с просветительством. Поэтому чистота западных барочных форм при их переносе в Россию утрачивалась. Вместе с тем русское барокко не захватывало собой всего искусства, как на Западе, а являлось только одним из его направлений.

Красноречие. Еремин

«Золотой век» древнерусского красноречия – XII век, уже в XIII-XIVвв. Этот род литературы приходит в упадок. В XI-XII веке красноречие занимает одно из первых мест в литературе. Все дошедшие до нас памятники церковного и светского красноречия Киевской Руси по своему содержанию и форме делятся на два разряда:

· памятники красноречия дидактического (учительного)

· памятники красноречия эпидиктического (торжественного).

Дидактическое красноречие – литературное ремесло, эпидиктическое – искусство.

Дидактическое красноречие преследовало чисто практические цели. Произведения этого типа обозначались словами «поучение» или «беседа». Они лишены риторических украшений, невелики по объему, писались или произносились на общедоступном, почти живом, разговорном древнерусском языке.

Эпидиктическое красноречие требовало не только глубины содержания, идейного замысла, но прежде всего выучки, большого профессионального мастерства: умения эффектно построить речь, так построить материал, чтобы он мог увлечь, захватить читателя или слушателя, настроить его на «высокий», торжественно-патетический лад. Произведения обозначались термином «слово». Слова составлялись в строгом соответствии с правилами, установленными литературной традицией – многовековым опытом византийского и античного эпидиктического красноречия. Требовалась выучка, школа. Наши витии приобретали ее, изучая образцы более опытных мастеров.

Все произведения торжественного красноречия делились на три части: вступление, повествовательная часть, заключение.

Вступление – обязательная часть речи, непосредственно не связанная с содержанием речи, ее назначение – привлечь внимание к речи, наметить задачу, которую ставит себе автор.

Центральная часть речи – повествовательная, какой-либо рассказ о конкретном событии, всегда приподнятый, лиро-эпический, перемежаемый отступлениями в сторону и пояснениями автора.

Заключение в церковном красноречии – обычно молитва, а в светском – или «похвала» герою, которому посвящена речь, или обращение автора к читателю с призывом.

О единстве литературного стоя памятников торжественного красноречия свидетельствуют одни стилистические приемы, к которым прибегали в целях большего эмоционального воздействия: риторические вопросы, обращения и восклицания, метафоры, антитеза и повтор, ритмический строй речи. Эти особенности подчинены конкретной задаче: сообщить речи более эмоциональный характер, придать ей наибольшую убедительность.

Речи у нас обычно не произносились непосредственно перед аудиторией, в порядке импровизации, как в Греции и Риме. Речи писались и распространялись в многочисленных рукописных копиях.

Расцвет эпидиктического красноречия, какого не знала ни одна средневековая страна Европы – явление не случайное. Древнерусские писатели обратились к той форме, которая давала наибольший простор для обсуждения вопросов текущей современности. Торжественная речь в отличие от дидактической была предназначена для широкой аудитории, требовала постановки проблем широкого общественно-политического охвата. Злободневность – наиболее характерный признак торжественного красноречия. Вопросы внешней и внутренней политики, обороны границ Русской земли, борьбы за культурную независимость от Византийской империи.

Эпидиктическое красноречие возникло в Древней Греции почти одновременно с красноречием судебным и дидактическим. Развиваясь, эпидиктическое красноречие стало вытеснять из литературного обихода не только другие виды красноречия, но и остальные виды литературного творчества – поэзию и драматурги. Зенита популярности этот род красноречия достигает в 3-4 веках нашей эры, в эпоху «второй софистики». На закате античной культуры софисты передали свое искусство христианским мастерам ораторского «слова». Иоанн Златоуст, Василий Великий, Григорий Назианзин были учениками софистов.

Литература конца XVII века. Еремин

Переводная литература представлена большим количеством книг западно-европейского происхождения, появившихся в переводе в основном с польского языка. Раньше переводили только богословские книги, а теперь начали переводить и светские. Появилось много переводной научной литературы (по географии, медицине, охоте, военному делу, сельскому хозяйству). Начиная с 70-х годов 17 века появляется рыцарский и авантюрный роман. Сюжет, как правило, построен по одной схеме: герои встречаются, влюбляются, обстоятельства их разлучают, они преодолевают препятствия и соединяются браком. Приключения любовников дают канву для сложной и запутанной интриги, в которой важную роль играют неожиданные встречи, роковые ошибки и т.д.

Эти веяния проникали на Русь двумя путями – из так называемой Немецкой слободы, района в Москве, где жили приезжие иноземцы с семьями, и из Украины, влияние которой в то время становится значительным. Проводником становится книга. Переяславская рада сыграла важную роль в восстановлении и дальнейшем укреплении политических, экономических и культурных связей русского и украинского народов. С 60-х годов в Москву стали приезжать украинские и белорусские культурные деятели. В 1660 приехал Симеон Полоцкий с учениками. В Москве оказывали покровительство культурным деятелям Украины и потому, что они помогали правительству в разрешении политических задач. Размеры культурного общения с Украиной и Белоруссией вызвали в консервативных кругах московского общества сопротивление, во главе которого стал патриарх Иоаким.

Развиваются новые жанры: стихотворные, школьная драма, рыцарский роман. Старая литературная традиция отодвигается в сторону, происходит замещение одного литературного ряда другим. Путь от жития к повести (например, «Повесть о Савве Грудцыне»), путь формирования повествовательных жанров в низовой, народной культуре. Эти народные жанры вытесняют книжную традицию.

Нет генетической связи с предшествующей традицией, все ново: и поэтическая тема, и ее трактовка, и стилистический строй, и даже языка – не старославянский, а живой, русский. Все непосредственно от фольклора.

Своеобразие древнерусской литературы в том, что это литература высоких идеалов, образцов поведения. Древнерусская литература обладала силой исключительного воздействия на жизнь, ее отличают воинствующий дидактизм, преобразовательный пафос, деятельное служение жизни.

Задонщина. Лихачев

"Задонщина" в списке XVII в. была открыта в 1852 г. В. М. Ундольским и сразу была воспринята как литературное подражание "Слову о полку Игореве": Но в конце XIX в. французский славист Луи Леже предложил "перевернуть" отношения "Задонщины" и "Слова" и утверждал, что не "Задонщина" явилась подражанием "Слову", а "Слово" подражало "Задонщине". В 1930 гг. чешский славист Ян Фрчек обратил внимание, что древнейший список "Задонщины" - так называемый Кирилло-Белозерский, относящийся к 70-м гг. XV в., - резко отличается по тексту от остальных списков, более поздних - XVI и XVII вв., но что эти остальные списки в целом ближе к "Слову о полку Игореве", чем древнейший. В самом деле, если "Слово" повлияло на "Задонщину", то ближе всего к "Слову" должен был быть лучший, древнейший список, а не позднейшие. Аргументация Яна Фрчека была развита А. А. Зиминым.

Текстология требует изучать текст не сам по себе, а в окружении тех произведений, с которыми он вместе переписывался, изучать работу переписчика в ее целом.

Текст Кирилло-Белозерского списка переписывал монах Ефросин. Он же переписывал целый ряд других произведений, и все основные отличия текста "Задонщины" в Ефросиновском списке от текста других списков, которые позволяют говорить об особой, якобы древнейшей, редакции, целиком объясняются привычками и манерой работы Ефросина. И именно в этих переработанных частях текст списка больше всего отличается от текста "Слова о полку Игореве". В тех же частях, где Ефросин сохранял древний текст, его текст "Задонщины" ближе к "Слову о полку Игореве", чем текст остальных пяти, более поздних, списков. "Задонщина" неопровержимо свидетельствует о том, что "Слово" существовало до ее появления.

Любой памятник культуры можно по-настоящему понять только на общем фоне исторических явлений его эпохи. Относится это и к "Задонщине" с ее обращением к "Слову о полку Игореве" как к своему образцу.

Характерным явлением конца XIV и начала XV в. было разностороннее обращение к эпохе национальной независимости Руси до татаро-монгольского ига - к "своей античности". Оно сказывается не только в искусстве. Политическая мысль постоянно обращается к древнему Киеву и к домонгольскому Владимирскому княжеству - к их государственному наследству и политическим традициям.

Дмитрий Донской первым стал на ту точку зрения, что Москва является наследницей Владимирского великого княжества. В Москву перевозятся владимирские святыни, становящиеся отныне главными святынями Москвы. В Москву же переходят и те политические идеи, которыми в свое время руководствовалась великокняжеская власть во Владимире. По мере того как нарастает руководящая роль Москвы, идея киевского наследства крепнет и занимает все большее место в политических домогательствах московских князей, соединяясь с идеей владимирского наследства в единую идею возрождения традиций государственности домонгольской Руси - эпохи независимости Русского государства.

Первоначально борьба за киевское наследство носила по преимуществу церковный характер и была связана с политическим положением митрополита "всея Руси". Потом борьба Москвы за Киев как центр русской православной церкви постепенно принимает национальный характер и вскоре переходит в борьбу за старые земельные владения киевских князей, отныне объявляемых "вотчинами" московских государей. Московские князья претендуют на все наследие князей Рюрикова дома. Борьба за киевское наследие была борьбой за старейшинство московского великого князя среди всех русских князей, она означала борьбу за единство, независимость русского народа, борьбу с татаро-монгольским игом.

Борьба за киевское наследие была борьбой не только верхов феодального общества, идеями этой борьбы была проникнута не только княжеская политика. Борьба эта не оставляла равнодушными широчайшие народные массы. Свидетельство тому - русский эпос. Русский эпос XIV и XV вв. собирается вокруг Киева и киевского князя Владимира. Князь Владимир становится представителем всего Русского государства, вокруг него собираются русские богатыри, борющиеся с врагами Руси. Эти враги Руси, степные народы - печенеги, половцы, отождествляются с татарами.

В начало московских летописей ставится "Повесть временных лет. Рассказ об ослеплении Василия Темного в Львовской летописи во многом перефразирует рассказ "Повести" об ослеплении Василька Теребовльского. "Житию Александра Невского" подражает автор "Слова о житии и преставлении Дмитрия Ивановича (Донского), царя русского". Рассказ о разорении Москвы Тохтамышем, заимствует многие поэтические обороты из "Повести о разорении Рязани Батыем".

Древнерусский книжник усмотрел в событиях "Слова" начало татаро-монгольского ига. Немалую роль в этом имело самое отожествление половцев и татар, типичное для московских летописных сводов. Автор "Задонщины" имел в виду вполне сознательное сопоставление событий прошлого и настоящего, событий, изображенных в "Слове о полку Игореве", с событиями современной ему действительности.

Чтобы пояснить читателю эту идею, автор "Задонщины" предпослал ей предисловие, составленное в эпически-былинных тонах. Дальнейшее описание событий битвы на Дону ведется именно для того, чтобы "возвеселить Русскую землю", "ввергнуть печаль" на страну татар.

В "Слове о полку Игореве" грозные предзнаменования сопровождают поход русских войск: волки сулят грозу по оврагам, орлы клёкотом зовут зверей на кости русских, лисицы лают на щиты русских. В "Задонщине" те же зловещие знамения сопутствуют походу татарского войска: грядущая гибель татар заставляет птиц летать под облаками, часто граять воронов, говорить свою речь галок, клекотать орлов, грозно выть волков и брехать лисиц. В "Слове" - "дѣти бѣсови (половцы) кликомъ поля перегородиша"; в "Задонщине" - "русские же сынове широкие поля кликом огородиша". В "Слове" - "чръна земля под копыты" была посеяна костьми русских; в "Задонщине" - "черна земля под копыты костьми татарскими" была посеяна. В "Слове" - готские красные девы звонят русским золотом; в "Задонщине" - русские жены "восплескаша татарским златом".

Итак, начало того исторического периода, с которого Русская земля "сидит невесела", автор "Задонщины" относит к битве на Каяле, в которой были разбиты войска Игоря Северского. "Задонщина" повествует, следовательно, о конце этой эпохи "туги и печали", о начале которой повествует "Слово о полку Игореве". Отсюда преднамеренное противопоставление в "Задонщине" конца - началу, битвы на Дону - битве на Каяле, победы - поражению и преднамеренное сопоставление Каялы с Калкой, половцев с татарами. Отсюда внешнее сходство произведений, проистекающее из исторических воззрений автора "Задонщины". Куликовская битва рассматривается, следовательно, в "Задонщине" как реванш за поражение, понесенное войсками Игоря Святославича на реке Каяле. Эта идея реванша имела глубоко народный характер.

Симеон Полоцкий. Википедия

Родился в 1629 году в Полоцке, который в то время входил в Великое княжество Литовское в составе Речи Посполитой. Учился в Киево-Могилянской коллегии. Около 1656 года С. Полоцкий вернулся в Полоцк и принял православное монашество. При посещении города Алексеем Михайловичем, Симеону удалось лично поднести царю приветственные «Метры» своего сочинения.

В 1664 он отправился в Москву, чтобы забрать вещи умершего там архимандрита Игнатия; там царь поручил ему обучать молодых подьячих Приказа тайных дел. Школа выполняла узкую цель: обучить латинскому языку — тогда языку дипломатии — молодых государственных чиновников, в числе которых был Сильвестр (Медведев), во многом продолживший впоследствии богословскую и творческую линию учителя.

Он активно участвовал в подготовке, а затем и проведении Московского собора по низложению патриарха Никона. В 1667 назначен придворным поэтом и воспитателем детей царя Алексея Михайловича. Был учителем у Фёдора Алексеевича, благодаря чему тот получил отличное образование, знал латынь и польский, писал стихи. С. Полоцкий составлял речи царя, писал торжественные объявления, переводил полемические трактаты.

Моление Даниила Заточника. Лихачев

Можно условно охарактеризовать «Слово» и «Моление» как единое произведение. Оно не только читалось и переписывалось, но и постоянно перерабатывалось, дополнялось. И всякий из его соавторов умел попадать в стиль и не расходиться с идеологией. Во всех редакциях оно отличалось устойчивостью формы. Соавторы ощущали стиль, манеру, идейную направленность, в которой «Моление» было написано. Это дает право не различать особо отдельных редакций.

Даниил называет себя и «холопом» и «дворянином». Попытки определить, к какой социальной среде принадлежал автор: без сомнений, к зависимым классам общества. Он подчеркивает свою полную зависимость только от князя. Типичный княжеский «милостник». Во Владимиро-Суздальской земле вербовались из самых различных категорий зависимых людей, возлагавших последнюю надежду на «милость» князя.

Элементы легкой иронии: отношение к князю определяется сравнениями с орлом львом (представителями животного мира). Но князь для автора "Моления" все-таки положительная фигура. Он может своей властью вызволить зависимого человека из нищеты, поднять его по лестнице социальных отношений, защитить от произвола богатых, защитить Родину от внешних врагов.

При всей "демократичности" идейных позиций автора не назвать их "народными" в той же мере, что и позиции автора "Слова о полку Игореве". Позиции автора "Моления" были связаны со слишком узкими, временными и местными задачами. Понятие Родины оттеснено в его произведении на второй план личными интересами. Однако элементы народности присутствуют в "Молении" - в его идейном содержании, как это мы увидим в дальнейшем, в его художественной основе. Обе эти стороны слиты в "Молении" и представляют собой нерасторжимое единство.

Самая устойчивая сторона "Моления" в его различных редакциях - на его стиль. Отдельные высказывания автора "Моления" о своем положении слишком неопределенны для того, чтобы можно было с полной уверенностью решить, к какой точно категории зависимых людей он относился. Здесь много зависело от вставок, доработок и переделок, учесть которые за те почти пятьсот лет, которые отделяют время его создания от времени написания дошедших до нас списков, почти невозможно. Зато определенность стиля многое позволяет разгадать и в самой идейной сущности этого произведения. Аргументом в пользу нашего определения социальных воззрений автора "Моления" будет служить самый стиль "Моления". Форма дает нам ключ к содержанию.

Д. опирается на явления русского быта. Историко-бытовые черты в "Молении" впервые были суммированы Д. В. Айналовым ("Очерки и заметки по истории древнерусского искусства"):