Искусство в человеческой жизни

Заставка:

В Москве открылась выставка картин Сальвадора Дали! Двести картин великого мастера!

К сожалению, я туда не попал. Очередь огромная.

Казалось бы, чего проще: спрос большой, дайте заказ — и мастера своего дела понаделают копий, и будут выставки (уже недорогие) во всех городах для всех желающих в любое время. Казалось бы, всем будет хорошо, казалось бы, разумно, однако... Однако вы знаете, что это не устроит ни организаторов выставок, ни посетителей — Настоящих Ценителей Искусства.

Почему ценятся подлинники

– Это — подлинник?
– Нет, копия.
– А…

Произносится всегда разочарованно

При современном уровне техники сделать прекрасную копию практически любой картины несложно. Но тогда объясните мне, пожалуйста, почему всем Настоящим Ценителям Искусства нужны именно подлинники? Они хотят видеть именно Оригинал. Они хотят иметь Подлинник — картину, которой касалась кисть Великого Мастера.

Произносится торжественно, и в момент переживания ЭТОГО у всех спирает в горле.

Ну, писал он ее. Курил, ходил по скрипучему полу и ругался на плохие кисти. Да, он Мастер, и картина стоит того, чтобы перед ней постоять и подумать. Пожить ею. Вложить ее себе в душу. Чтобы картина появилась, нужен был Мастер, но теперь вам нужна только картина.

Теперь эта картина есть, и теперь ее можно скопировать, на что есть свои мастера и своя техника. Специалисты сделают это так, что подлинник и копию с трудом отличат криминалисты.

А вы — не отличите.

Если не быть пижонами, то большинство вполне обошлись бы качественными цветными ксерокопиями в натуральную величину: смотрели бы и наслаждались.

Если, конечно, вам действительно важна картина, а не снобское: “У меня есть Подлинник...”

Боюсь, что некоторых огорчу, но большинство старых полотен, которыми они восхищаются, уже давно копии. От оригинала там остался только холст, все краски наложены реставраторами.

Дело доходит до анекдотов. Как-то реставраторы решили поработать над изрядно потускневшими росписями Сикстинской капеллы великого Микеланджело. Провели исследования, восстановили исходные цвета — и, взглянув, записали “под старину” обратно. Потому что в оригинале роспись была сделана очень яркой и весьма напоминала современные цветные фотографии.

Но вы понимаете, что, сколько ни беседуй, ценители Искусства все равно будут предпочитать Оригиналы.

“Настоящий” Ван Гог может стоить несколько миллионов долларов. Самая лучшая копия — несколько тысяч.

Естественно, копия ничем не хуже. Единственный недостаток копии в том, что копий может быть много. И тогда Я пере­стаю быть ее Единственным владельцем. Теряю монополию. Так — она есть только у меня. А у вас ее нет. И поэтому я с моей возвышенной душой так ценю Подлинники.

Итак, поговорим

О любви к Искусству

Искусство, встать! Суд идет!

Из мира мечтаний

Невыносимо трудный вопрос — ЗАЧЕМ ты ходишь в кино (а также в театр, консерваторию или на выставки)?

Легко ответить на вопрос "Почему?", трудно отвечать на вопрос "Зачем?". Нам нелегко ответить, зачем мы ругаемся, зачем обижаемся, зачем ходим в кино. Нелегко потому, что не привыкли эти вопросы задавать. И не будем их задавать, потому что они нам тяжелы и невыгодны.

"Зачем ты его ударил?" — "А потому что он ударил меня". Мимо. Вопрос был не ПОЧЕМУ ударил — это понятно, вопрос ЗАЧЕМ ты это сделал, для достижения какого нужного результата?

ПОЧЕМУ удобно оправдывает любую глупость, но от режущего ЗАЧЕМ скрыться трудно. Вопрос ЗАЧЕМ? — это основной вопрос Делового Мира, мира жесткого и прямого, и от этого вопроса трепетная Церковь вокруг Искусства рассыпается, как карточный домик.

Китайский балет и эстетическое наслаждение

Большинство людей, предаваясь самым глупым, бесполезным и часто безнравственным занятиям, то есть производя и читая книги, производя и глядя картины, производя и слушая музыкальные и театральные пьесы и концерты, совершенно искренне уверены, что они делают нечто очень умное, полезное и возвышенное.

Л.Н.Толстой. "Об искусстве"

Как-то позвонил мой друг Н.Н. и пригласил меня на китайский балет — у него два билета, достал с трудом, о балете говорит вся Москва. Я удержался от страшного вопроса "Зачем мне нужно туда идти?" только потому, что решил еще раз сам получить на него ответ — на месте.

Мы встретились. В просторных залах Кремлевского дворца было много хорошо одетых людей, которые отложили все другие дела и пришли сюда, — видимо, ради чего-то очень важного. Мы сели — без права вставать — в кресла, зазвучала некоторая довольно приятная музыка, и открылся занавес. Очень хорошо сложенные юноша и девушка начали слаженно выполнять красивые движения, демонстрирующие одновременно их замечательную общефизическую подготовку, высокую балетную технику и способность похоже отражать любовные переживания. Это было красиво, но непонятно зачем. На мой вкус, любовные сцены лучше не наблюдать, а в них непосредственно участвовать. Кроме того, они ноги поднимали, а я отсидел всю попу. Мне все время хотелось подняться и подвигаться вместе с ними, но я догадывался, что в этом помещении мне это нельзя.

Как-то странно: заплатил деньги я, а удовольствие от танцев получают те, кто на сцене.

В антракте все бесцельно бродили в одиночку и парами по площадкам и лестницам. Ни в глазах, ни в движениях каких-либо явных следов от встречи с Прекрасным я заметить не смог. В очереди за дорогими, но маленькими бутербродами с красной икрой все слышанные мною разговоры ни темами, ни интонациями не отличались от разговоров в очередях. Но многие смотрели в программки и пытались запомнить то, что они увидят, чтобы потом суметь как-то членораздельно рассказать это тем, кто сюда не попали, и создать впечатление, что здесь происходило нечто осмысленное.

Во втором отделении мы наблюдали балетное изложение двух сказок: о рыбаке и рыбке и о драконе и охотнике. Сказка о рыбаке и рыбке — хорошая сказка, но словами, даже не пушкинскими, ее рассказать легче, чем жестами. Во второй сказке молодой охотник умел метко убивать стрелами из лука и поэтому поразил дракона в глаз, а принцессу — в сердце, но любовью, после чего на сцене все радовались, а мы по-прежнему наблюдали это из ямы зала.

Строго говоря, основную массу зрителей отделяло от действа метров пятьдесят. Восхищаться чем-то за пятьдесят метров довольно за­труднительно, а при использовании бинокля это вообще ничем не отличается от телевизора, за исключением того, что ты не дома.

Кроме того, мне всегда казалось, что волшебные сказки более подходят для того, чтобы усыпляющим образом рассказывать их детям на ночь; какое нравственное содержание из них смогла вычерпать аудитория дворца, я понять не смог.

Возвращаясь домой с несвежей головой, я подвел итоги. Всего потрачено пять часов, из них три часа неподвижного сидения, один час езды в душном метро и час просто туда-сюда.

Что можно было сделать за пять часов? Позаниматься спортом, встретиться с любимой, подготовиться к завтрашним занятиям. Это было бы то, что реально нужно. Но ничего из этого не свершилось, потому что я "приобщался к высокому искусству".

Вместо полезных дел я приятно (хотя и пусто) пообщался с Н.Н., посмотрел на красивых мужчин и женщин, делающих красивые движения под красивую музыку... Может быть, это дало что-то важное моей душе? — Нет. На душе было тепло и приятно, как всегда. Учитывая, что это мой нормальный душевный фон, о приобретениях говорить трудно.

Естественно, если не считать укрепления в мнении, что таким образом тратить время мне не надо.

Тем не менее уверен, что другие присутствующие на балете получили гораздо больше. Действительно, завтра и в другие дни, пока балет на общественном слуху, они станут рассказывать о своем посещении друзьям и сослуживцам, что, с одной стороны, будет создавать им репутацию весьма приобщенного к культуре человека, а с другой весьма смахивает на взрослый вариант детского хвастовства: "Мы были, а ты — нет".

Насколько я знаю, у детей хвастовство и дразнилки взрослые не поощряют.

Зачем?

Спать, чтобы жить, или жить, чтобы спать?

Привет от П.Брегга

Вот кусочек беседы с дамой, готовой презирать меня за мое рациональное отношение к искусству: “А я, например, очень хочу посмотреть "Крестного отца". — “Зачем?” — “Ну как зачем?.. Для общего развития!” — “В чем конкретно оно может выразиться?” — “Ну... Об этом фильме много говорят!” — “Что ты от него ожидаешь? Что он тебе сможет дать? Чем он тебя обогатит?”

Вопросы повисли в воздухе без ответа. А почему она хочет по­смотреть, она ответила: все видели, а она нет. Стадное чувство, плюс дополнительная тема для общего трепа.

Фильм может быть и хорошим, если он делает вас добрее, но разве вы ставили это своей целью? Что сделает с вами фильм — за это отвечают режиссеры. А вы отвечайте за себя: зачем идете вы?

Если не врать, то чаще всего вы ходите в кино, театр и консерваторию ПРОСТО ТАК, чтобы приятно провести время. Вы в этом нуждаетесь. От жизни вы устаете — потому что не умеете работать; радости в вашей жизни мало — потому что не умеете радоваться, вы даже отдыхать как следует не умеете. Ваша жизнь не работает, и поэтому вы от такой жизни и убегаете: в искусство.

В Фабрику Снов.

Хороший фильм (книга, спектакль и пр.) — это увлекательный сон. Естественно, вы вольны погрузиться в него, но только называйте вещи своими именами и не придумывайте насчет возможных Интеллектуальных или Духовных Приобретений. Вы просто выбрали приятный сон в дневное время.

Если не врать, я тоже люблю иногда днем расслабиться.

Что такое Искусство

Как только я перестал скрывать свое недоумение по поводу Высокого Искусства, разные люди (кто с сожалением, а кто наступательно) заявили, что мне его просто не дано понять. Впрочем, авторы этих заявлений затрудняются сформулировать, что именно Высокое Искусство дает, кроме слов о "высоком эстетическом наслаждении".

При первой же попытке расшифровки оказывается, что за этим не стоит ничего, кроме общенечленораздельного "нравится".

Что нравится? То, что ты попал туда, куда другие не попали? Возможность красиво одеться самому и походить среди так же одевшихся других? Темнота в зале, когда ты не видишь других и создается тешащая самолюбие иллюзия, что все происходящее на сцене — только ради тебя? Хороший буфет? Красивые картинки на сцене, которые создают иллюзию, что это у тебя красивая жизнь?

Если ЭТО вкупе создает кому-то высокое эстетическое наслаждение, то я горжусь своей неспособностью наслаждаться ЭТИМ.

Если не брать редкие исключения, то я могу сформулировать, что такое Искусство (включая Высокое) в его повсе­дневной, человеческой жизни.

Первое. Высокое Искусство — это Ритуал Светского Салона, так как принято, что приличные люди не чужды Искусству. Есть список имен, о которых они должны просто знать (Байрон, Боттичелли, Бах); есть список, о котором можно спорить (Мандельштам, Малевич, Малер), и есть список, которым нужно только восхищаться (по алфавиту: Ахматова, Бетховен, Веласкес, Гете, Дали, Есенин, Жерико, Заболоцкий, Кранах, Лермонтов, Моцарт, Набоков, Островский, Пушкин, Рембрандт, Сервантес, Толстой, Уайльд, Феллини, Хемингуэй, Цветаева, Чехов, Шекспир и так далее: Э, Ю, Я). Это принято. А тот, кто не ходит на выставки, удостоится не лестных для его самолюбия реплик. И кто не восхищается “Королем Лиром” великого Шекспира, тот обделен в духовном развитии.

Мне понадобился Лев Толстой с его смелостью, чтобы определенно сформулировать свое — весьма прохладное — отношение к Шекспиру. Помню: читаю бережно, потому что знаю, что это Великое; нравится мало, но помню, что это Великое; отзываюсь с пиететом, потому что только так можно — о Великом.

А если без предубеждения — то автор оказывается весьма средний, и по форме, и по нравственному содержанию. По крайней мере — очень на любителя.

Очень боюсь в очередной раз кого-то сильно расстроить, но вся русская классическая литература — это произведения душевнобольных! Алкоголик Писемский, душевнослабый и помешанный на несчастной любви Тургенев, больной, злой, неуравновешенный Достоевский, неустойчивый и слезливый Некрасов, мнительный и замкнутый флегма Гончаров...

Источник? Почитайте А.Ф. Кони "Воспоминания о писателях": добрейшему и честнейшему Анатолию Федоровичу не верить нельзя. И по-другому его понять невозможно.

И эти славные, но не справляющиеся с жизнью люди были нашими душевными и духовными учителями?? Один Толстой вроде бы душевно здоров[2] — и именно он, переболев юношеской болезнью художественной литературы, отказался от нее и квалифицировал искусство как вид массовой безнравственной деятельности.

Второе. Высокое Искусство — это Детский Сад, потому что заполняет время и душу хорошо сделанными Игрушками. За это, собственно, и деньги платятся.

И знает мокрая подушка
В тиши ночей,
Что я — усталая Игрушка
Больших детей...

Маленькая Балерина Вертинского честна. Все остальные, рассказывая об Искусстве в своей жизни, чаще всего врут. Произведения Высокого Искусства для большинства Больших детей по сути ничем не отличаются от других Аттракционов: предпочитаются те, от которых "дух захватывает".

Это не обвинение. Никто не осуждает детей за то, что они любят карусели; единственная просьба к взрослым детям — не рядить свои Развлечения в нечто более серьезное.

И третье. Высокое Искусство — это Наркотик, потому что мы уже не можем без... Без болтающего радио, без мелькающего телевизора, без престижных выставок, без пряных видиков, без привычного чтива... а также без нашего Высокого Искусства.

Чему учит Искусство

Вместо размышлений о роли Искусства в жизни человека "вообще" просто вспомните конкретные, лучше самые популярные — кассовые — фильмы, можно из сокровищницы мирового кинематографа. А теперь сформулируйте, какое нравственное, человеческое содержание они несут в вашу жизнь и душу.

Я могу предложить для разбора фильм "Унесенные ветром", на который ломились все мои знакомые и как-то вытащила меня жена. В моем понимании это безусловно красиво оформленное и очень длинное повествование о злой и плохо воспитанной героине, терпящей страдания и по своей дурости, и так и причиняющей страдания людям, которые имели слабость или несчастье к ней в недобрый час привязаться.

Если это Искусство, тогда объясните его ценность; если нет, почему тогда об этом все молчат, точнее — бегут смотреть этот "шедевр"?

Высокое Искусство — это Гипнотизер, который без устали внушает нам ценности, образ жизни, формирует привычки и учит жить. Но — какие ценности? Учит какому образу жизни?

Без перебоев идут на экране, поскольку занимательны и патриотичны, фильмы о войне, основным героем которых оказывается стрекот автоматных и пулеметных очередей. Их нравственно-педагогическим эффектом, как правило, оказывается разжигание ненависти ("вскипание благородной ярости") и приучение к тому, что:

– высокое предназначение мужчины — стрелять, взрывать и рушить;

Вообще сцены разрушения — одни из самых кассовых. А вот созидание, кропотливое строительство — не идет пока...

– все наши противники не люди, а гады, а злоба наша всегда благородная;

Естественно, фильмы противоположной стороны убеждают, что гадами как раз были только мы.

– смерти Чужого (то есть родного не нам) надо радоваться, желая убийств массовых;

Особенный восторг детей вызывает картинка, где под огнем Нашего пулеметчика Враги падают рядами, как подкошенные колосья. Еще радостный ряд смерти, еще... Дети в восторге.

– о смерти Своего надо плакать, после чего сжать зубы и сурово мстить.

А Будда говорил: "Освободи свое сердце от злобы, ибо никогда в этом мире ненависть не уничтожается ненавистью, но отсутствием ненависти уничтожается она". Будда не прав? Наш кинематограф мудрее?

Если фильм не о войне, то, скорее всего, про любовь. По­глощая эти фильмы (а также романы, рассказы, пьесы, песни и стихи) в невероятном количестве, мы под их гипнозом с детства пропитываемся убеждениями, что:

– сумасшествие любви есть главное событие человеческой жизни, а любящий — это тот, кто делает ради тебя много глупостей;

– нормально страдать не тогда, когда я любимому мало даю, а когда от него мало получаю (с закономерным следствием "разлюбил я — нормально, разлюбили меня — ужасно");

– без любимого нельзя не страдать (с вариантом "моему любимому должно быть без меня плохо");

– если любимому хорошо, но не с тобой, то тебе плохо, а он — сволочь (с подразумеваемым "мой любимый — моя собственность" и "любовь и свобода — две вещи несовместные").

Кто эти тезисы воспринимает как естественные и не видит их глупость и безнравственность, мои поздравления: вы достойный продукт "высокого искусства".

А куда вы денетесь, когда обрабатывали (уродовали?) вас не безрукие мальчики, а мастера своего дела. Вот, к примеру, читаю я один из рассказов Набокова и пытаюсь понять: ради чего, во имя чего он написан — написан, как и все у Набокова, великолепно? А представлена там просто мирно гниющая, то есть живущая, семья.

Запах гнили передан так тонко и художественно, что против такого гниения уже даже и не возражаешь.

Сюжет совершенно не оригинален: в эту семейную лужу вдруг, по касательной, врывается молодая внесемейная героиня, гниющая бурно. Похоже, что именно этим она задевает лысеющего героя и в качестве самки становится его любовницей.

Два тоскующих паразита начали пить кровь друг у друга. Но передано это так же вкусно, как процесс приготовления супа.

Когда же их незаконная связь раскрывается, жена героя душой погружается в страдания, руками немедля собирает вещи мужа, чтобы он убирался, а детям сообщает, что их папа — подлец. Все разошлись, и все благополучно несчастны.

Это написано с такой завораживающей естественностью, с такой гипнотизирующей неизбежностью детали — так, как это может только Набоков! — что в читательницу без иммунитета такой способ разрушения семьи и счастья просто впитывается под кожу. Воистину: чем писатель талантливее, тем он вреднее.

Впрочем, если я когда-нибудь соберусь учить доброму, я буду делать это только средствами Искусства. А чем же еще?

Какое искусство я люблю

Искусство необходимо человеку так же, как парикмахерская и баня. Кто регулярно не моется, тот ходит грязный и плохо пахнет, но странно выглядит человек, для которого мытье в бане не естественная и просто приятная процедура, а служение Чистоте, высокое Предназначение его жизни...

Искусство не роскошь, а одно из гигиенических средств для помывки души.

Я высоко ценю любое искусство, которое помогает человеку в повседневности. Не надо быть снобом: искусство может быть и должно быть и средством, и помощником в самых разных делах. Печорин был лишь честным человеком, заявляя, что ценит музыку, особенно после обеда: она улучшает пищеварение. Музыка бывает нужна для утренней зарядки, когда бодрит и помогает поднимать ноги, которые со сна никак не поднимаются. Она прекрасна как фон, когда пара погружается в любовь.

Но когда она из гарнира превращается в блюдо, из средства превращается в цель — мир встает вверх ногами, и наверху его оказывается Искусство.

 

Все конкретно. Человек запел — это прекрасно, особенно если поет душа и к жизни его влечет, а не от жизни спасает. Я сколько-то порадовался хорошему пению и пошел жить дальше — нормально. Я три часа подряд сижу в опере — бессмыслица.

Впрочем, если человек настолько душевно болен, что единственное место, где он хоть как-то выживает, — это замкнутое пространство оперы, то пусть его... Чем бы душа ни тешилась, лишь бы не плакала...

Но снова: если хорошая опера идет не в душном помещении консерватории, а в городском парке, где я гуляю и занимаюсь спортом, — тогда другое дело.

Меня устроит такой фон. И пусть тогда Плачидо Доминго поет вместе с птичками.

Самому ставить дома с детьми и друзьями домашние спектакли — прекрасно, ради этого можно поводить детей и в театр профессиональный. Ходить в театр ради "эстетических впечатлений" — приятно прожигать жизнь.

Эротические фильмы как методичка для вкусного занятия сексом — очень хорошо. Но как способ забыть про свою бесцветную жизнь — бедно.

Прекрасно любое искусство, которое объединяет людей, несет им в душу мир и добро. Оно служит высоким целям, и поэтому именно оно — высокое искусство, хотя бы это была любительская игра на полуразбитой балалайке.

Конечно, искусство может быть и психотерапией. Например, музыкальная психотерапия — вещь известная и хорошо работающая. Но использовать это как предлог для оправдания болезненной меломании — значит уподобляться ребенку, который забрался в аптечку и начал кушать все лекарства без разбору. На здоровье?

В аптечке из всех средств надо выбирать лучшее, а не то, которое под рукой.

Да, вам бывает нужно расслабиться. Да, искусство иногда этому способствует. Но не оскорбляйте ради этого искусство, идите в баню!

Баня с пивом расслабляет гораздо лучше. Заодно и помоетесь.

Наше искусственное искусство может быть психотерапией, может быть педагогом — но в реальности это громоздкая и ужасно дорогая конструкция, являющаяся плохим психотерапевтом и отвратительным педагогом.

Все просто: когда искусство дарит силы и энергию, искус­ству — да, когда отнимает время и силы — нет. Когда искусство будит, ему — да, а когда погружает в сон, хотя бы и прекрасный, — нет. Учит доброму — одно, играет на неврозах — другое. Каждый раз подход конкретно-личностный и ситуационный.

Прекрасно Искусство, служащее Жизни. И Божественно Искусство, которое сама Жизнь.

Если ты поешь от переполняющего тебя восторга и песня льется, радуясь сама себе, — это Праздник и это великое Искусство. Если ты танцуешь, погружаясь в стихию танца, исчезая в нем, как танцор, и оставляя только Танец, — это Божественное Искусство. Это сама играющая Жизнь, а ты — ее Творец.

И, что мне дорого, после такого Искусства не болит голова.

К сожалению, таково не всякое творимое искусство. Поэзия, к примеру, в своей массе — это оплачиваемый обществом (хотя и плохо оплачиваемый) способ душевно неустроенным одиночкам поплакаться и высоко воспеть свои страдания.

Каюсь, грешил этим и сам, хотя и с бОльшим чувством юмора.

Для тех же, кто предпочитает Прекрасное не творить, а воспринимать, есть два пути. Первый — ходить на выставки и другие склады, где собираются вещи настолько эстетически насыщенные, что даже из его высохшей души способны выдавить восхищение перед жизнью. И каждый раз — искать все более сильнодействующие эстетические допинги.

Деятели искусства знают свое проклятие: от них требуется каждый раз что-то новое, ибо к старому душа зрителя уже привыкла — и не трепещет. Поэтому, чтобы ее затронуть, нужно все более возбуждающее. А круг порочный: чем сильнее допинги, тем черствее души.

И, как всегда, есть путь второй — вылечить душу и открыть ее Жизни: искусству живому, которое прекрасно все и всегда. Это пение птиц, это шум ветра, пролетающего через вершины сосен, это высокое небо и торжественное солнце; это одинокая луна и звезды без конца. Видите? Это зеленая трава, журчащий ручей и огромное море, бьющее прибоем о берег... Слышите?

И не нужно никуда ходить — только откройте глаза. Только поселите это себе в душу...

Музыка в душе

Имеющий уши да услышит...

Откуда? Имеющий память да вспомнит

Я только недавно осознал, какое большое место в моей жизни занимает искусство. Музыка... Музыка пронизывает мою речь, мою походку, мое мышление... Мой голос, музыка моего голоса умеет требовать, бросая вперед и подхлестывая, — и тихо ласкать, успокаивая и сбрасывая напряжение; ставить быком жесткие стенки — и, журча, размывать чужие укрепления; реалистично опускать на землю — и поднимать над землей, выбрасывая в полет.

Но музыка внешняя, музыка Искусства чаще звучит сквозь душу, мимо души, не пропитывая собой ее основы. Меня огорчает житейская немузыкальность многих моих знакомых, чьи голоса скрежещут и никак по гармоникам не укладываются друг в друга.

Такими голосами можно только процарапать, как наждаком, но уж никак не прильнуть, не слиться...

Они не музыкальны. Они, обладая музыкальным слухом, не музыкальны жизнью, и их способность похоже напевать классические арии не преображает их существование. Самое интересное то, что способность воплощать в себе музыку не имеет почти никакой связи ни с классическим музыкальным образованием, ни с музыкальным слухом.

Искусство — это Монстр, огромный нарост на теле общества, которым люди пытаются когда заменить, а когда просто прикрыть свою душевную пустоту, душевную неуклюжесть — и свой душевный скрежет. Деятели искусства творят Красоту на холсте и в камне, где угодно, оставляя запущенным всего один участок: человеческую жизнь и душу...

Конечно, они часто приговаривают о красоте душевной и даже многие ее хотят создать. Но что они могут, если их воспитывали такие же деятели искусства и научили двигать только тонкими пальцами, но не душой? Или даже тонко чувствовать, но не то и не туда?..

Ярче всего это видно в художественных училищах. Там каждый для себя — гений (естественно), а окружающие его такие же "гении" вовсе не гении, а бездари, соперники и злобные интриганы. Порадоваться успеху другого? Да вы что, это же деятели Искусства! Им не до людей, они творят Прекрасное!

И живут, как тараканы в банке: запросто могут друг гада и съесть. Творя одновременно Высокое Искусство.

Деятели искусства в повседневной жизни не красивы, а тяжелы. Вот семья. Муж — скрипач, жена — певица, у обоих абсолютный музыкальный слух. Она всегда подпоет его волшебной скрипке, они могут даже слаженно что-то спеть на два голоса — но, оставив поле искусства и погружаясь в жизнь, оба фальшивят и препираются на ужасных диссонансах.

Искусству — искусственное, жизни — жизненное?

К сожалению, не больше меня радует и удивительно согласованный дуэт матерного речитатива предельной напряженности (и, кстати, громкости), который сорванными голосами творят каждый вечер мои соседи-алкоголики. Пусть инструментовка их авангардна (рычание и истошные крики на фоне бьющейся посуды), но, как партнеры, они удивительно музыкально настроены друг на друга.

С природной, животной музыкальностью у них все в порядке — у них не в порядке с головой. В оре друг на друга они живут музыкой — но какая же дрянная у них в душе мелодия!

А вот еще одна веселая семейка: папа на почве ревности к маме воспроизводит детектив с элементами триллера, мама отвечает сценами из высокой трагедии, перемежая их эпизодами скучной производственной пьесы — на кухне, сын разыгрывает театр абсурда на фоне порнографической хроники, а дочка погрязла в мелодраме, которая со стороны больше напоминает комикс...

А каков жанр вашей жизни?

Жизнь как произведение Искусства

Так жить, чтоб не единой долькой
Не отступаться от лица.
Чтоб быть живым. Живым и только.
Живым и только — до конца!

За это — спасибо

Искусство лечит душу — правильно, это неплохая примочка для больной души. Искусство помогает выстоять — верно, это костыль, а для беспозвоночных еще и великолепный панцирь. Но Искусство имеет и более высокую задачу — оно может и должно стать стержнем жизни, делая ее Прекрасной.

Какое место занимает Искусство в моей жизни? — Такое же, как и воздух. Мои поступки — мазки художника на красочном полотне моей жизни; мое тело — это то, что я сделал как скульптор; дом моей души — мое высокое зодчество; а все вместе — моя судьба — мое главное литературное произведение.

Это мое Писание.

Сенека

Есть только одно подлинно свободное искусство — то, что дает свободу и мудрость; все прочее — пустяки, годные для детей.

Он

Так бывает часто: пишешь, споришь, думаешь, что ты один такой умный... А потом откроешь книжечку: ба! Да тут до тебя уже все было написано!

И всего каких-то 1940 лет тому назад!

Самонадеянно предположу, что Сенека не будет возражать оказаться в компании с нами. Итак, писал он Луцилию...

“О музыке. Ты учишь меня, как согласуются между собой высокие и низкие голоса, как возникает стройность, хотя струны издают разные звуки. Сделай лучше так, чтобы в душе моей было согласие и мои помыслы не расходились между собою! Ты показываешь мне, какие лады звучат жалобно; покажи лучше, как мне среди превратностей не проронить ни звука жалобы!

Ты знаешь, какая из линий прямая; для чего тебе это, если в жизни ты не знаешь прямого пути?

Геометрия учит меня измерять мои владенья; пусть лучше объяснит, как мне измерить, сколько земли нужно человеку! Она учит меня считать, приспособив пальцы на службу скупости; пусть лучше объяснит, какое пустое дело эти подсчеты!

Какая мне польза в умении разделить поле, если я не могу разделиться с братом? Меня учат, как не потерять ничего из моих владений, а я хочу научиться, как остаться веселым, утратив все”.

Славно?

Сказка о спорте

Спорт — это соревнование до последней капли пота.

Саша Селезнев, 6 лет.

Еще одно детское развлечение для взрослых — это спорт.

Прекрасно, когда взрослые сохраняют способность погру­жаться в веселую стихию игры, но взрослые игры под названием СПОРТ давно потеряли свободный характер раз­­вле­­чений и стали чудовищно серьезны.

Сводки о хоккейных баталиях передают почти сразу после сводок из районов боевых действий. Поля сражений — хлебные поля — поля футбольные. И дикторы практически не меняют выражения лица.

Спортсмены, как правило, очень большие дяди. Но чем их серь­езные занятия отличаются от игр, в которые играются их дети?

Дети очень любят спорить. Они любят спорить, у кого папа сильнее, у кого попа крепче, кто быстрее пробежит и кто дальше плюнет.

Темы детских споров, утвержденные Международным Олимпий­ским Комитетом, разыгрываются каждые четыре года в торжественной обстановке.

Дети очень любят хвастать. Они любят хвастать, когда прыгнули выше другого, когда подняли больше другого, когда могут набить кому-то морду. Взрослые дяди — спортсмены — то же самое делают по строгим правилам и в международном масштабе.

Когда хвастают дети, мы их стыдим; когда хвастают взрослые, мы им аплодируем.

Кому и зачем нужен спорт

Природе понадобились тысячелетия, чтобы сделать из обезьяны человека. А тут надо за десяток лет превратить человека в обезьяну...

Сетование тренера по гимнастике

Я прекрасно понимаю спорт как заработок — и для спорт­сменов, и для тех, кто на них зарабатывает. Деньги можно зарабатывать и на наркотиках, и на продаже оружия, и на спорте. Но что дает большой спорт, кроме больших денег для некоторых и больших зрелищ для многих?

Только не надо о здоровье. Среди профессиональных спортсменов по-настоящему здоровых людей, а тем более долгожителей, куда меньше, чем среди людей нормальных.

Менее всего здоровы те, кто больше всех спорт защищает: болельщики. Вам само их название ни о чем не говорит? Хотя, согласен, проораться бывает не вредно, тем более на свежем воздухе футбольного стадиона, да вволю, да под пивко! “Гол!” — взревели трибуны.

Вон быки тоже любят реветь. Значит, им это зачем-то нужно?

Кроме болельщиков, футбол очень любят смотреть кошки. Возможно, футбол им чем-то напоминает мышиную возню?

Спартак — чемпион!

Если бы Чепышного разбудили даже ночью и спросили, что он хочет больше всего на свете, он сказал бы, не задумываясь: "Обогнать Викулайнена!"

Из книги "В нашу пользу" — моей любимой книги о спортсменах

Большой спорт — это удивительный мир, где все хорошее доводится до абсурда. Ты научился владеть своим телом — я поздравляю тебя, но зачем ты оттачиваешь технику перекидного прыжка? Какой забор ты собираешься перепрыгивать попой вперед? Ты научился летать с трамплина — прекрасно, восхитителен миг полета, но стоило ли тратить года, чтобы лететь лишние секунды?

В это время — пролетала твоя жизнь...

Ты сделал что-то, что не смог сделать другой, — и ты счастлив.

Хотя сделанное тобой вообще-то никому не нужно...

Вот спортсмен, как самоотверженный дурак, ежедневно увеличивает массу мышц своих ног. Он знает, что ему нужно ОБОГНАТЬ. Правда, зачем это ему нужно, он не знает.

Сознание при этом у него такое же широкое, как у лошади с шорами на глазах.

Кстати, о лошадях. Когда персидского шаха, гостившего в Англии, пригласили посмотреть на скачки, он отказался. "Я и так знаю, что одна лошадь бегает быстрее другой".

С этой точки зрения поединок за шахматную корону между Карповым и Каспаровым значит едва ли больше, чем состязание в беге между черным и рыжим тараканами. Какая, действительно, разница?

Простите, я вынужден остановиться: мне надо выключить телевизор, где закончился захватывающий матч между московскими "Спартаком" и "Динамо". Победил, как всегда, "Спартак" — со счетом 1:0, прекрасный гол во втором тайме забил Бесчастных после ювелирного паса Черенкова. И мне пора на стадион — заниматься спортом.

Спартак - чемпион!

Присказка о Теле

Сотри случайные черты...

Человек — существо двуногое и без крыльев.

Истинная правда

Одно из моих любимых упражнений — “Разгляди Человека в полной реализации”. Замысел прост: вы глядите на человека, в первую очередь на его лицо, и пытаетесь разглядеть в нем реальном — его прекрасного. Смотрите не торопясь, приглядывайтесь... Постарайтесь увидеть его еще совсем ребенком: каким он был? Свежим, с широко открытыми глазами, шаловливым? Много ли в нем осталось от того ребенка — живого, непосредственного и искреннего? А теперь представьте, что этот ребенок растет в светлом и счастливом мире... О нем заботятся любящие и мудрые родители, окружают веселые и добрые друзья, он учится в школе, где замечают и уважают его... Он имел возможность сделать себя, имел возможность реализоваться в этой жизни полностью. Он сделал это, и вот вы сейчас видите его — прекрасного и сильного человека. Каким вы видите его? Как бы он выглядел, если бы его жизнь сложилась так счастливо, сильно и благополучно? Каково сейчас было бы выражение его лица? Какие были бы глаза, как бы они смотрели на мир? Каким тогда окажется этот человек? Как он расцветет?

И тут вы обнаруживаете, что увиденный вами человек — очень другой в сравнении с тем, кто сидит перед вами.

 

Как выглядит внешность

Сейчас лето, и физические тела моих, к сожалению, со­братьев по человеческому роду особенно явственны. К сожалению, потому что тела их плохи. Где — породистые, где — ухоженные? Несколько светлых лиц — только у детей, и какой-то отсвет от них на лицах их родителей. А так — надутые жиром, оплывшие и уже подгнившие. Боже, как много подгнивших! Помятые. Скукоженные.

Если бы такие продавались бананы и их кто-нибудь купил, боюсь, по­ку­пателя заподозрили бы в своеобразном пищевом извращении.

Правда, если не приглядываться, то лица еще как-то выглядят. Особенно подкрашенные.

Я все более затрудняюсь определить, в чем различие между нами и дикарями. Немного другой набор таб