Два исторических образа морали

 

Этику великих моралистов, рассмотренную с точки зрения механизмов ее осуществления, можно обозначить как этику добродетелей. Она опирается на готовность и способность личности к самодисциплине и нравственному образу действий. Что требуется от человека для того, чтобы он стал моральным? Сила воли и чистое сердце! Надо, чтобы он умел сдерживать себя и был всегда готов помочь ближнему. А что нужно для того, чтобы стало моральным общество? Для этого надо, чтобы как можно больше людей, а в перспективе все они стали добродетельными.

Исходя из такого понимания морали, моралисты направляли интеллектуальные усилия на то, чтобы уточнить канон добродетельной жизни, описать те способы поведения личности, которые могут считаться образцовыми. Этика добродетелей дополняется предписаниями и запретами, призванными направить действия индивидов по нравственной колее. Эту связь между добродетелями как нравственными качествами личности и определенными общественно санкционированными нормами поведения раскрыл еще Аристотель. Он говорил, что этические добродетели как привычки души являются выражением привычных форм поведения в полисе. Есть своя последовательность в том, что, апеллируя к нравственному закону, записанному в сердце каждого человека, великие моралисты формулировали более или менее детализированную систему норм, конкретизирующую этот закон применительно к различным сферам жизни и обстоятельствам. Разные моралисты расписывали человеческое поведение с разной степенью конкретности, но тем не менее никто из них не ограничивался апелляцией к общему моральному закону и общим призывом быть моральным. Обязательно еще предписывалось, чту и как для этого надо или не надо делать.

Чем глубже наш взгляд проникает в историю, тем более человек предстает перед нами опутанным разнообразными правилами, соблюдение которых считается безусловно обязательным. Максимально клишированным и сакрализированным с этой точки зрения является жизнь первобытного человека. Не с великих моралистов начинается процесс табуирования поведения. Напротив, они знаменуют собой важную веху на пути детабуирования поведения. Скажем, если Моисей и Мухаммед формулируют некие пищевые запреты, то это не значит, что они вводят эти запреты. Они просто их сохраняют, отбрасывая одновременно массу других пищевых запретов, которые практиковались до них. Они минимизируют пищевые табу. Такова же тенденция и в других сферах поведения. Великие моралисты открыли человека как особую - самосозидающую - реальность и апеллировали к его доброй воле. Их деятельность - качественно важный этап на пути перехода от объективной ответственности к субъективной, от внешней заданности поведения к его внутренней обоснованности. Они показали: субъективная ответственность и объективная ответственность, внутренняя обоснованность поведения и его внешняя предзаданность соотносятся таким образом, что второе зависит от первого. Великие моралисты не только сузили совокупность правил, жестко формулирующих нравственно достойный образ жизни в тех или иных сферах жизни (они это сделали, хотя и оставшаяся совокупность правил в некоторых случаях, как, например, в случаях Моисея и Мухаммеда, является очень большой). Само выполнение этих правил они поставили в зависимость от свободного выбора индивидов, меры их добродетельности.

Добродетельность индивидов - вот та основа, на которой покоится благоустроенность общества. В их доброй воле великие моралисты видят гарантию осуществления формулируемых норм. Такое понимание морали, говоря точнее, не морали, а механизма ее функционирования, связано с определенной исторической стадией развития, которая охватывает доиндустриальную эпоху и в социологии чаще всего именуется традиционным обществом. В качестве самой существенной черты этой стадии (или ступени) исторического развития Маркс очень точно выделил отношения личной зависимости.

Отношения личной зависимости нельзя сводить к отношениям господства и подчинения типа рабства или крепостного права. Речь идет о более общей характеристике, согласно которой общественные отношения имеют лично окрашенный и лично обусловленный характер. Так как "производительность людей развивается лишь в незначительном объеме и в изолированных пунктах"1, то есть крайне ограниченна, то общественные отношения как бы скрыты за личными отношениями, являются продолжением последних. Экономика в точном соответствии с этимологией слова функционирует как домашнее хозяйство. Цементирующей основой политической организации являются кровнородственные отношения. Культура выступает как совместный досуг. Не экономика, политика и культура структурируют отношения людей. Наоборот: естественно складывающиеся личные отношения людей задают нормы и пределы всем сферам общественной жизни. Философскую идеализацию этой зависимости общественных структур от личных качеств индивидов, в том числе и прежде всего от их моральных качеств, мы находим в утопии Платона (соответствие трех функций и трех сословий государства трем основным добродетелям души). На этом этапе этика, выступающая как этика добродетелей, является основной социальной наукой. Это так, ибо устойчивость общества зависит от личных качеств индивидов. Поэтому апелляция к их доброй воле, точно так же как и возвышение общественно важных форм деятельности до уровня нравственных обязанностей, имела такое важное значение.

Дело коренным образом меняется с переходом от традиционного общества к индустриальному, от отношений личной зависимости к отношениям вещной зависимости. Суть изменения состоит и том, что теперь общественные отношения людей задаются объективной логикой самой предметной среды.

Общество настолько усложнилось, что оболочка личных или лично окрашенных отношений стала для него крайне узкой. Оно переросло эти отношения. На основе углубляющегося разделения труда и дифференциации функций в обществе стали складываться особые, вполне самостоятельные, автономные системы, существующие по своим, объективным, исключительно строгим и, что в рамках нашего рассуждения особенно важно, безличным законам и критериям. Формирование таких систем - исторический процесс, и их точное описание - непростая научная задача социологии. Нам достаточно подчеркпуть, что речь идет, если брать несомненно сложившиеся системы, о таких социальных комплексах, как политика, хозяйство, наука, право. Каждая из этих социальных практик, помимо всего прочего, функционирует тем успешнее, чем менее она зависит от личных связей и привязанностей.

Функционирование социальных систем обнаруживает две особенности, связанные с личностными качествами включенных и них индивидов (работников). Во-первых, знания и умения, которые требуются от работников, предполагают специальную подготовку, получаемую в процессе многолетнего образования. Они связаны больше с качествами ума и тела, чем души, прямо не соотнесены с их этическими добродетелями. Типичным примером здесь является расхождение профессиональных и моральных качеств. Аристотелевская ситуация, передаваемая крылатым выражением "Платон мне друг, но истина дороже" и воспринимавшаяся античным сознанием скорее как исключение, чем распространенная норма, стала в современном мире вполне типичной. Профессиональные решения часто оказываются для личности тяжелой, порой невыносимой моральной нагрузкой, а этическая взыскательность не дает гарантии и даже не требуется для профессионального успеха. Любой из нас предпочтет летать на самолете, сделанном первоклассным конструктором со злобным человеческим характером, чем добрым человеком, не имеющим инженерных дарований и подготовки. Словом, те личностные качества и умения, на которых держится сложнорасчлененная, глубоко специализированная структура современных обществ, не являются прямым продолжением, выражением или дополнением моральной мотивации.

Во-вторых, общество в целом и его субсистемы в отдельности представляют собой столь тонко организованную и взаимосвязанную сеть, что она не может выдержать нагрузки, связанной с расхождением намерений и действий, с прямым давлением нравственно порочных мотивов. К примеру, средневековый аптекарь, использующий свое искусство для тайного изготовления ядов, или рыцарь, злоупотребляющий своим оружием, тоже представляли для общества опасность. Но эти опасности имели всетаки ограниченные следствия, не выходившие далеко за рамки личного участия и, кроме того, они блокировались массой внешне контролируемых нормативных ограничений, связанных с цеховой порукой, детальной расписанностью поведения и т. д. Иное дело их современные аналоги - работник фармацевтической промышленности или офицер при ядерном оружии. Если они будут в своей профессиональной деятельности руководствоваться злыми умыслами, то возможные отрицательные последствия могут многократно превысить масштабы личного участия и стать катастрофическими для общества в целом. Нормальное функционирование современного общества требует того, чтобы оно было застраховано от злых умыслов. А это можно сделать только в том случае, если оно вообще не будет зависеть от моральных мотивов личности, ее добродетелей и пороков.

Один из известных современных социологов рассматривает людей "как внешнюю среду социальных систем"1. Люди становятся элементами социальной системы не сами по себе, а в той лишь мере, в какой они порождаются или воспроизводятся этими системами - в их специальных знаниях и умениях. Социальные системы в этом смысле сами производят свои человеческие предпосылки, Степень зрелости социальных систем определяется их возможностью воспроизводить самих себя, а это, помимо всего прочего, означает, что они должны обладать способностью успешно функционировать независимо от характера мотивов, которыми руководствуются вовлеченные в них индивиды. Политика становится самостоятельной системой тогда, когда она не зависит от доброй поли политиков, а ее институты могут успешно функционировать даже в том случае, если бы, как выразился Кант, на месте людей оказались дьяволы. Наука становится автономной тогда, когда ее результаты не зависят от этоса честности, когда вырабатываются такие критерии истины, которые будут эффективны даже при невероятном допущении, что все ученые вдруг стали бы сознательно лгать друг другу. Современное общество, рассмотренное сквозь призму этики, характеризуется тем, что здесь социальный эффект и в этом смысле (поскольку общее благо есть моральная ценность) нравственно значимый результат все менее зависят от моральных мотивов, меры добродетельности и порочности индивидов в классическом значении этих понятий. Первым эту ситуацию, применительно к политике, описал Макиавелли. Впоследствии, применительно к экономике, ее исследовал Адам Смит.

Проиллюстрируем на конкретном примере мужества изменение роли моральной мотивации в социальной деятельности. Начиная с античности, мужество считается одной из четырех кардинальных добродетелей. Оно представляет собой нравственную меру поведения человека в бою. В своей сути это воинская добродетель. Мужество как качество личности соотнесено с войной как общественным явлением. Одно обусловливает другое. Общество предпринимало колоссальные усилия для культивирования мужества, поскольку это в значительной степени было условием его самосохранения. Известны решающие битвы, которые выигрывались благодаря мужеству и проигрывались изза трусости отдельных лиц. Моральный дух, который наряду с вооружением и тактикой всегда считался решающим фактором успеха в войне, был прежде всего связан с мужеством воинов. Сопоставим теперь эту картину с новым обликом войны, продемонстрированным США во время кампании против Ирака в 1991 году, получившей название "Буря в пустыне", Со стороны Америки это была война сложных и точных расчетов, чтото вроде компьютерной игры; велась она практически заочно - без непосредственного соприкосновения тех, кто стреляет, с теми, в кого стреляют. Все дело оказалось организовано таким образом, что солдаты и офицеры не попадали в ситуации, когда от них могло бы потребоваться личное мужество. Война приобрела характер, когда ее могут выиграть и трусы. А если взглянуть на дело глазами средневекового рыцаря, то можно даже сказать: только подлые трусы и могут вести и выигрывать такие войны. В этом смысле решение президента Клинтона, открывающего армейские ворота для гомосексуалистов, является не просто следствием изменившихся моральных представлений американского общества, но и признанием того факта, что военнопромышленный комплекс становится самостоятельной социальной субсистемой, которая не зависит от таких качеств, как мужество или трусость ее живых элементов, которые по традиции все еще называются воинами, хотя на самом деле воинами (по крайней мере, в этическом смысле) уже не являются.

Таким образом, традиционное противоречие, состоящее в том, что благие намерения не получают адекватного воплощения во внешних результатах, дополняется новым, согласно которому благой нравственный результат вовсе не требует адекватных мотивов. Впору перевернуть парадокс Овидия и сказать: "Дурное вижу, хвалю, но к благому влекусь". Разумеется, моральная мотивация сохраняет важное, даже приобретает возрастающее значение в области личных отношений и во всех ситуациях, когда решения имеют личностно выраженный характер. Вместе с тем она теряет прямое - будь то позитивное или негативное - воздействие на функционирование сложившихся социальных, систем. Благой результат в этом случае гарантируется самой логикой, внутренним механизмом функционирования системы. Он объективно запрограммирован. Нравственность в традиционном значении этого понятия как индивидуальная мораль оказывается излишней не потому, что система враждебна ей. Совсем наоборот; система сама по себе обеспечивает благой результат и обеспечивает более надежно, чем если бы это зависело от доброй воли отдельных индивидов. Тем самым этики добродетелей, замкнутая на мотивы и обнаруживающаяся в непосредственном общении, дополняется системной или институциональной этикой, которая не зависит от содержательных мотивов, воплощена в правилах функционирования систем, совпадает с их объективной логикой.

Мораль дает человеку сознание своего достоинства. Она формулирует основания, по которым люди могут ценить себя и друг друга. По этим основаниям мужественный человек выше, чем трус, щедрый человек выше, чем скупой, самоотверженный человек выше, чем себялюбец. Что касается социальных систем, то каждая из них имеет свои критерии, определяющие ценность индивидов, и свои знаки отличия, фиксирующие эту ценность в рамках соответствующих систем. В науке - это одни критерии, они связаны с научными открытиями и получают отражение в разного рода званиях и премиях, в экономике - другие, связанные с успехом в конкурентной борьбе и выражающиеся в величине банковских счетов, в политике - третьи, состоящие в искусстве соразмерять разные интересы, умении добиваться успехов на выборах и т. д. В каждой из этих социальных систем мораль действует не сама по себе, не прямо, не через собственно моральные мотивы, а опосредованно, косвенно, через дисциплину и жесткие формы деятельности, которые специфичны именно для данной системы. Вполне естественно, что человек, который хочет быть полезным и заслужить уважение в науке, должен практиковать совершенно иные качества и умения, чем человек, который хочет быть полезным и заслужить уважение в бизнесе. Столь же естественно, что эти разные, быть может даже противоположные, качества и умения нельзя оценивать сами по себе, на основе абстрактных моральных принципов, вне

их системного контекста. Они ценны и оправданны своей функциональностью, их общественная значимость выявляется только в рамках соответствующих социальных систем.

Словом, многие из предписаний великих моралистов в современном обществе оказываются излишними. Но не потому, что они ложны или надуманны. А совершенно по иной причине; заключенное в них моральное содержание обеспечивается иным, к тому же более надежным способом. Так сын, став взрослым, не нуждается более в прямой опеке отца. Необходимость опеки он снимает зрелостью своего поведения. И общество, обретая институциональную зрелость, объективно оказывается ближе к великим моралистам, чем тогда, когда оно находилось под их прямой опекой.

ПРИЛОЖЕНИЯ

 

Из "Лунь юя"

"Лунь юй" ("Беседы и суждения") содержит суждения Конфуция, которые были записаны и собраны в единое произведение его учениками после смерти учителя. Произведение представляет собой сумму отдельных фрагментов, которые сложены между собой и объединены в главы довольно бессистемно или в такой системе, внутренний смысл которой исследователями не разгадан. Предлагаем выборку фрагментов, которые условно тематизированы следующим образом: первая часть - жэиь (человеколюбие); вторая часть - ли (ритуал); третья часть - цзюньцзы (благородный муж). Фрагменты даны в переводе В. А. Кривцова по изданию: Древнекитайская философия. Т. 1. М., 1972.

 

I

 

Учитель сказал: "Не беспокойся о том, что люди тебя не знают, а беспокойся о том, что ты не знаешь людей" (1, 16).

Учитель сказал: "Правящий с помощью добродетели подобен полярной звезде, которая занимает свое место в окружении созвездий" (2, 1).

Учитель скачал: "Если человек не обладает человеколюбием, то как он может соблюдать ритуал? Если человек не обладает человеколюбием, то о какой музыке может идти речь?" (3, 1).

Учитель сказал: "Если утром познаешь правильный путь, вечером можно умереть" (4, 8).

Учитель сказал: "Такой принцип, кик "золотая середина", представляет собой наивысший принцип. Люди [уже давно не обладают] им" (6, 27).

Учитель сказал: "Есть простую пищу, пить воду, спать, подложив руку под голову, - в этом тоже есть удовольствие, Богатство и знатность, полученные нечестно, для меня подобны облакам, плывущим по небу" (7, 17).

Фань Чи спросил о человеколюбии, Учитель ответил: "Это значит любить людей". Фань Чи спросил о знании, Учитель ответил: "Это значит знать людей", Фань Чи не понял. Учитель сказал: "Выдвигать людей прямых и отстранять людей лживых, и тогда лживые люди смогут стать прямыми.

Фань Чи ушел, но, встретив Цзыся, сказал: "Я только что видел учителя и спросил его о знании. Учитель сказал: "Выдвигать людей прямых и отстранять людей лживых, и тогда лживые люди смогут стать прямыми, Что это значит?"

Цзыся сказал: "О как глубоки эти слова! Когда Шунь правил Поднебесной, из народа избирали [достойнейшего] и был выдвинут Гаояо, а все, не обладающие человеколюбием, были отстранены. Когда Тан правил Поднебесной, из народа избирали [достойнейшего] и был выдвинут И Инь, а все люди, не обладающие человеколюбием, были отстранены" (12, 22).

Учитель сказал: "Южане говорят: "Человек, лишенный постоянства, не может быть кудесником и знахарем". Хорошо сказано! Если мораль непостоянна, это приводит к стыду", Учитель сказал: "Такой человек не может предсказывать" (13, 22).

Ктото спросил: "Правильно ли отвечать добром на зло?" Учитель ответил: "Как можно отвечать добром? На зло отвечают справедливостью. На добро отвечают добром" (14, 34).

Цзыгун спросил: "Можно ли всю жизнь руководствоваться одним словом?" Учитель ответил; "Это слово - взаимность. Не делай другим того, чего не желаешь себе" (15, 23);

Юцзы сказал; "Мало людей, которые, будучи почтительными к родителям и уважительными к старшим братьям, любят выступать против вышестоящих. Совсем нет людей, которые не любят выступать против вышестоящих, но любят сеять смуту, Благородный муж стремится к основе. Когда он достигает основы, перед ним открывается правильный путь. Почтительность к родителям и уважительность к старшим братьям - это основа человеколюбия" (I, 2).

Цзыю спросил о почтительности к родителям, Учитель ответил: "Сегодня почтительностью к родителям называют их содержание. Но люди содержат также собак и лошадей. Если родителей не почитать, то чем будет отличаться отношение к ним от отношения к собакам и лошадям?" (2, 7).

Цзыгун хотел положить конец обычаю принесения в жертву барана в первый день месяца. Учитель сказал; "Сы! Ты заботишься о баране, а я забочусь о ритуале" (3, 17).

Учитель сказал: "Служи своим родителям, мягко увещевай их. Если видишь, что они проявляют несогласие, то снова прояви почтительность и не иди против их воли. Устав, не обижайся на них" (4, 18).

Учитель сказал: "Пока родители живы, не уезжай далеко, а если уехал, обязательно живи в определенном месте" (4, 19).

Янь Юань и Цзылу стояли около учителя. Учитель сказал: "Почему бы каждому из вас не рассказать о своих желаниях?" Цзылу сказал: "Я хотел бы, чтобы мои друзья пользовались вместе со мной колесницей, лошадьми, халатами на меху. Если они их испортят, я но рассержусь". Янь Юань сказал: "Я не хотел бы превозносить своих достоинств и показывать свои заслуги". Цзылу сказал: "А теперь хотелось бы услышать о желании учителя". Учитель сказал: "Старые должны жить в покое, друзья должны быть правдивыми, младшие должны проявлять заботу [о старших]" (5, 25).

Учитель сказал Цзыся: "Вам следует быть ученым, подобным благородному мужу и не подобным низкому человеку" (6, 11).

Учитель сказал: "Почтительность без ритуала приводит к суетливости; осторожность без ритуала приводит к боязливости; смелость без ритуала приводит к смутам; прямота без ритуала приводит к грубости. Если государь должным образом относится к родственникам, в народе процветает человеколюбие. Если государь не забывает о друзьях, в народе нет подлости" (8, 2).

Янь Юань спросил о человеколюбии. Учитель ответил: "Сдерживать себя, с тем чтобы во всем соответствовать требованиям ритуала, - это и есть человеколюбие. Если ктолибо в течение одного дня будет сдерживать себя, с тем чтобы во всем соответствовать требованиям ритуала, все в Поднебесной назовут его человеколюбивым. Осуществление человеколюбия зависит от самого человека, разве оно зависит от других людей?"

Янь Юань сказал: "Я прошу рассказать о правилах [осуществления человеколюбия]". Учитель ответил: "На то, что не соответствует ритуалу, нельзя смотреть; то, что не соответствует ритуалу, нельзя слушать; то, что не соответствует ритуалу, нельзя говорить; то, что не соответствует ритуалу, нельзя делать". Янь Юань сказал: "Хотя я и недостаточно сообразителен, буду поступать в соответствии с этими словами" (12, 1).

Цзыгун спросил об управлении государством. Учитель ответил: "[В государстве] должно быть достаточно пищи, должно быть достаточно оружия и народ должен доверять [правителю]". Цзыгун спросил:"Чем прежде всего из этих трех [вещей] можно пожертвовать, если возникнет крайняя необходимость?" Учитель ответил: "Можно отказаться от оружия". Цзыгун спросил: "Чем прежде всего можно пожертвовать из [оставшихся] двух вещей, если возникнет крайняя необходимость?" Учитель ответил: "Можно отказаться от пищи. С древних времен еще никто не мог избежать смерти. Но без доверия [народа] государство не сможет устоять" (12, 7).

Циский Цзингун спросил учителя об управлении государством.

В самом деле, если государь не будет государем, сановник - сановником, отец - отцом, сын - сыном, то, даже если у меня и будет зерно, хватит ли мне его?" (12, 11).

Егун сказал Кунцзы: "У нас есть прямой человек. Когда его отец украл барана, сын выступил свидетелем против отца". Кунцзы сказал: Прямые люди у нас отличаются от ваших. Отцы скрывают ошибки сыновей, а сыновья покрывают ошибки отцов, в этом и состоит прямота" (13, 18).

Учитель сказал: "Люди с разными принципами не могут найти общего языка" (15, 39).

III Учитель сказал: "В пятнадцать лет я обратил свои помыслы к учебе. В тридцать лет я обрел самостоятельность. В сорок лет я освободился от сомнений. В пятьдесят лет я познал волю неба. В шестьдесят лет научился отличать правду от неправды. В семьдесят лет я стал следовать желаниям моего сердца и не нарушал ритуала" (2, 4).

Учитель сказал: "Благородный муж ко всем относится одинаково, он не проявляет пристрастия; низкий человек проявляет пристрастие и не относится ко всем одинаково" (2, 14).

Учитель сказал: "Благородный муж не соперничает ни с кем, кроме тех случаев, когда он участвует в стрельбе из лука. После взаимных приветствий он поднимается [в зал для стрельбы], а по выходе [ведет себя соответствующим образом] при питье вина. Подобное соперничество пристойно благородному мужу" (3, 7).

Учитель сказал: "Люди желают богатства и знатности. Если не руководствоваться правильными принципами, их не получишь. Людям ненавистны бедность и знатность. Если не руководствоваться правильными принципами, от них не избавишься. Если благородный муж утратит человеколюбие, то можно ли считать его благородным мужем? Благородный муж обладает человеколюбием даже во время еды. Он должен следовать человеколюбию, будучи крайне занятым. Он должен следовать человеколюбию, даже терпя неудачи" (4, 5).

Учитель сказал: "Благородный муж знает только долг, низкий человек знает только выгоду" (4, 16).

Учитель сказал: "Если в человеке естественность превосходит воспитанность, он подобен деревенщине. Если же воспитанность превосходит естественность, он подобен ученомукнижнику. После того как воспитанность и естественность в человеке уравновесят друг друга, он становится благородным мужем" (6, 16).

Учитель сказал: "В любви к учению опирайтесь на искреннюю убежденность; стойте до смерти за правильное учение. Не посещайте государство, где неспокойно; не живите в государстве, где беспорядки. Если в Поднебесной царит спокойствие, будьте на виду; если в Поднебесной нет спокойствия, скройтесь. Если государство управляется правильно, бедность и незнатность вызывают стыд. Если государство управляется неправильно, то богатство и знатность также вызывают стыд" (8, 13).

Цзи Канцзы спросил Кунцзы об управлении государством: "Как вы смотрите на убийство людей, лишенных принципов, во имя приближения к этим принципам?" Кунцзы ответил: Зачем, управляя государством, убивать людей? Если вы будете стремиться к добру, то и народ будет добрым. Мораль благородного мужа [подобна] ветру; мораль низкого человека [подобна] траве. Трава наклоняется туда, куда дует ветер" (12, 19).

Учитель сказал: "Если личное поведение тех, [кто стоит наверху], правильно, дела идут, хотя и не отдают приказов. Если же личное поведение тех, кто [стоит наверху], неправильно, то, хотя приказывают, [народ] не повинуется" (13, б).

Цзыгун спросил: "Какой человек может быть назван сановником?" Учитель ответил: "Того, кто может чувствовать стыд за свои поступки и, будучи направленным в другие страны, не подведет своего государя, можно назвать сановником. [Цзыгун] сказал: "Позвольте спросить, [каким должен быть человек], стоящий ниже [сановника]?" [Учитель] ответил: "[Тот, о ком] члены его рода говорят,чтоон обладает сыновней почтительностью, а соседи говорят, что он обладает братской уважительностью".

[Цзыгун] сказал: "Позвольте спросить, [каким должен быть человек], стоящий еще ниже?" [Учитель] ответил: "[Тот, кто] в словах правдив, а в делах тверд, всего лишь низкий человек, и его можно считать стоящим еще ниже". [Цзыгун] спросил: "Что можно сказать о тех, кто ныне занимается [делами] управления государством?" Учитель ответил: "Увы, стоит ли говорить о тех, чьи способности можно вместить в бамбуковую корзинку?" (13, 20).

Учитель сказал: "Благородные живут в согласии [с другими людьми], но не следуют за ними, низкие - следуют [за другими людьми], по не живут с ними в согласии" (13, 23).

Учитель сказал: "Благородному мужу легко услужить, но трудно доставить ему радость. Если доставлять ему радость не должным образом, он не будет радоваться. Но он использует людей в соответствии с их способностями. Низкому человеку трудно услужить, но легко доставить ему радость. Если доставлять ему радость не должным образом, он все равно будет радоваться. Когда он использует людей, он хочет, чтобы они были пригодны ко всему" (13, 25).

Цзыгун любил давать людям оценку. Учитель сказал: "Сы! Разве это мудро? У меня [для этого] нет времени" (14, 29).

Вэйский Лингун спросил Кунцзы о военных делах. Кунцзы ответил: "Мне приходилось слышать о делах, связанных с жертвенной утварью, но я не изучал военных дел". На следующий день Кунцзы [с учениками] уехал из Вэй. В Чэнь у них кончились еда. Его ученики так ослабели, что не могли подняться. Цзылу с явным возмущением спросил: "И благородный муж бывает в нужде?" Учитель ответил: "Благородный муж, впадая в нужду, стойко ее переносит. Низкий человек, впадая в нужду, распускается" (15, 1).

Учитель сказал: "Благородный муж огорчен тем, что после смерти его имя не будет упомянуто" (15, 19).

Учитель сказал: "Благородный муж предъявляет требования к себе, низкий человек предъявляет требования к людям" (15, 20).

Учитель сказал: "О благородном муже нельзя судить по мелочам, ему можно доверить большие дела. Низкому человеку нельзя доверять большие дела, но о нем можно судить по мелочам" (15, 33).

Кунцзы сказал: "Те, кто обладает врожденными знаниями, стоят выше всех. За ними следуют те, кто приобретает знания благодаря учению. Далее следуют те, кто приступает к учению, встретившись с трудностями. Те же, кто, встретившись с трудностями, не учатся, стоят ниже всех" (16, 9).

Кунцзы сказал: "Благородный муж думает о девяти [вещах]: о том, чтобы видеть ясно; о том, чтобы слышать четко; о том, чтобы лицо его было приветливым; о том, чтобы его поступки были почтительными; о том, чтобы его речь была искренней; о том, чтобы его действия были осторожными; о необходимости спрашивать других, когда появляются сомнения; о необходимости помнить о последствиях своего гнева; о необходимости помнить о справедливости, когда есть возможность извлечь пользу" (16, 10).

 

Из Дхаммапады

 

Дхаммапада - сборник изречений Будды, входит в буддистский канон Типитака. Является одним из самых знаменитых буддийских текстов, содержащих изречения Будды и дающих цельное представление о его учении. Название "Дхаммапада" переводится приблизительно как "Стезя добродетели", "Основа закона", "Путь учения".

Предлагаем некоторые изречения из "Дхаммапады", сведенные нами в четыре рубрики соответственно четырем благородным истинам. Всего в книге 423 стихотворных сутр, разделенных на 26 глав. Изречения даны в переводе с пали В. Н. Топорова по изданию: Дхаммапада, М., 1960.

I. Есть страдание

Изношено это тело, гнездо болезней, бренное; эта гнилостная груда разлагается, ибо жизнь имеет концом - смерть (148).

Из костей сделана эта крепость, плотью и кровью оштукатурена; старость и смерть, обман и лицемерие заложены в ней (150).

II. Есть причина страдания

Человека же, срывающего цветы, чей путь в шорах, похищает смерть, как наводнение спящую деревню (47).

Даже л и в е н ь и з золотых монет н е принесет удовлетворения страстям. Мудр тот, кто знает: страсти болезненны и мало от них радости (186).

Победа порождает ненависть; побежденный живет в печали. В счастье живет спокойный, отказавшийся от победы и поражения (201).

Нет огня, большего, чем страсть; нет беды, большей, чем ненависть; нет несчастья, большего, чем тело; нет счастья, равного спокойствию (202).

Из приятного рождается печаль, из приятного рождается страх; у того, кто освободился от приятного, нет печали, откуда страх? (212).

Такого человека, помешавшегося на детях и скоте, исполненного желаний, похищает смерть, как наводнение - спящую деревню (287).

Придерживающиеся ложных взглядов, различающие зло там, где зла нет, и не видящие зла там, где зло есть, эти люди идут дурной тропой (318).

Как плодовитая трава бирана, растут печали у того, кого побеждает это несчастное желание - привязанность к миру (335).

Люди, гонимые желанием, бегают вокруг, как бегает перепуганный заяц. Связанные путами и узами, они снова и снова в течение долгого времени возвращаются к страданию (342).

III. Есть прекращение страдания

Он не находит удовлетворения даже в небесных удовольствиях, Полностью просветленный ученик радуется только уничтожению желания (187).

У тех, кто постоянно бодрствует, денно и нощно учится и стремится к нирване, исчезают желания (226).

Плевелы портят поля, желание портит этих людей. Поэтому то, что дано освободившимся от желания, приносит великий плод (359).

IV. Есть путь, ведущий к прекращению страдания

Ибо никогда в этом мире ненависть не прекращается ненавистью, но отсутствием ненависти прекращается она. Вот извечная дхамма (5).

Ведь некоторые не знают, что нам суждено здесь погибнуть. У тех же, кто знает это, сразу прекращаются ссоры (б).

Как в дом с плохой крышей просачивается дождь, так в плохо развитый ум просачивается вожделение (13).

Если даже человек постоянно твердит Писание, но, нерадивый, не следует ему, он подобен пастуху, считающему коров у других. Он непричастен к святости (19).

Знающий, что это те ло по до бно пене, поним ающий его пр израч ную природу, сломавший украшенные цветами стрелы Мары, пусть он пройдет невидимый для царя смерти (46).

Если глупец связан с мудрым даже всю свою жизнь, он знает дхамму не больше, чем ложка - вкус похлебки (64).

Строители каналов пускают воду, лучники подчиняют себе стрелу, плотники подчиняют себе дерево, мудрецы смиряют самих себя (80).

Чувства у него спокойны, как копи, обузданные возницей. Он отказался от гордости и лишен желаний. Такому даже боги завидуют (94).

Если бы ктонибудь в битве тысячекратно победил тысячу людей, а другой победил бы себя одного, то именно этот другой величайший победитель и битве (103).

Один день жизни добродетельного и самоуглубленного лучше столетнего существования порочного и распущенного человека (110).

Даже злой видит счастье, пока зло не созрело. Но когда зло созреет, тогда злой видит зло (119).

Даже благой видит зло, пока благо не созрело. Но когда благо созреет, тогда благой видит благо (120).

Если рука не ранена, можно нести яд в руке. Яд не повредит не имеющему ран. Кто сам не делает зла, не подвержен злу (124).

Одни возвращаются в материнское лоно, делающие зло попадают в преисподнюю, праведники - на небо, лишенные желаний достигают нирваны (126).

Все дрожат перед наказанием, все боятся смерти - поставьте себя на место другого. Нельзя ни убивать, ни понуждать к убийству (129).

Как он поучает другого, так пусть поступает и сам. Полностью смирив себя, он может смирить и других. Поистине, смирение самого себя - трудно (159).

Кто смотрит на мир, как смотрят на пузырь, как смотрят на мираж, того не видит царь смерти (170).

Кто добрым делом искупает сделанное зло, тот освещает этот мир, как луна, освобожденная от облаков (173).

Зло, происхождение зла и преодоление зла, и благородный восьмеричный путь, ведущий к прекращению зла (191).

Поэтому не делайте приятного, ибо расставание с приятным - болезненно. Нет уз для тех, у которых нет приятного или неприятного (211).

И но было, и не будет, и теперь нет человека, который достоин только порицаний или только похвалы (228).

Мудрые сдержаны телом; они также сдержаны в слове: мудрые сдержаны умом; они поистине во всем сдержаны (234).

Он ведет других, не прибегая к насилию, в соответствии с дхаммой, бесстрастно. Охраняющего дхамму, мудрого называют "соблюдающим дхамму" (257).

Он не благороден, если совершает насилие над живыми существами. Его называют благородным, если он не совершает насилия ни над одним живым существом (270).

Ученики Гаутамы, наделенные великой бдительностью, всегда бодрствуют. И днем и ночью их ум радуется ненасилию (300).

Благие сияют издалека, как Гималайские горы. Злых же и вблизи не видно, как не видно стрел, пущенных ночь<