Миник двенадцатый: «Недотрагедия»

Всё началось с того, что Маятников третий день подряд не появлялся в школе. Сначала думали – мало ли, конец ноября, заболел человек. Но за полтора года Никита не болел ни разу – ясно же, зараза к заразе не пристаёт. К тому же прошел тихий осторожный слушок, якобы аспирант собирается увольняться. Причём не просто из школы, а вообще – уйти из аспирантуры.

Ученики пытались напроситься в гости, но вдруг поняли – они и адреса-то не знают. Позвонили Лисице, однако и та не смогла дать точный ответ, только назвать приблизительное месторасположение нужного дома.

Преподы молчали аки партизаны, не спеша подтвердить или опровергнуть слухи. Листник тоже касательно этого вопроса больше походил на рыбу, а Корыжев предпочёл самоустраниться.

Но позже, обозревая хмурые физиономии десятых и одиннадцатых классов, считавших Никиту Андреевича любимым неповторимым учителем, мужчина в тот же день решительно направился к Маятникову.

Физрук знал не больше остальных – в отличие от Фёдора, но тот, против обычая, не проболтался, лишь необычно хмуро предупредив, что в некоторые дела совать свой любопытный нос не стоит, как бы ни хотелось.

- Да набухался небось, - пробормотал себе под нос блюститель здорового образа жизни, - а Листник просто конспирацию на пустом месте разводит.

Под взглядом флегматичной пятнистой кошки, устроившейся на чьём-то подоконнике, мужчина зашёл в подъезд. Поднялся на нужный этаж и постучал. Ответа не последовало. Тогда бывший призывник начал попросту долбить несчастный кусок дерева кулаком. Однако результат не изменился. Может. ушел?

С раздражением подёргав за ручку, Виктор удивлённо обнаружил, что дверь не заперта. Не разуваясь, прошел по коридору, позвав:

- Маятников, ты здесь?

Где-то в стороне кухни послышался тихий шорох. Не медля, физрук пошел туда.

Никита сидел боком к нему, повернув голову к открытому настежь окну.

По всему полу разбросана куча окурков, но не видно ни одной хотя бы полупустой бутылки. Странно.

- Чего тебе? – не оборачиваясь.

Это действительно выглядело странным. Виктор подошел ближе, рассматривая коллегу, одетого в тонкий домашний халат странной расцветки – наверное, продрог весь – комнатная температура ничем не отличалась от уличной, а он ещё и босой. Волосы собраны в небрежный хвост, пирсинга либо не видно, либо вообще снят.

На столе, заваленном использованными фильтрами, на несколько секунд засветился сенсорный телефон, беззвучно принимая очередную СМС. Прежде чем он потух, Корыжев успел заметить два уведомления: «Пропущенных вызовов – 21», «Непрочитанных SMS – 73».

- Листник здесь был? - пропустил мужчина вопрос мимо ушей.

Неопределённое пожатие плеч. Затяжка:

- Что тебе нужно?

- Поиграем в «Вопрос – ответ»?

Никита со вздохом повернулся. Под глазами тёмные круги, на физиономии ни грамма косметики. Пирса и вправду нет. Это внушало опасения.

- Поиграем, - соглашается.

- Тогда я первый, - Корыжев оттряхнул свободный стул от пепла и сел рядом. – Ты когда последний раз спал? – начал он издалека. – Не с кем-то, а вообще.

Аспирант задумался:

- Позавчера… наверное. Что ты здесь делаешь?

Из окна в помещение хлынул порыв холодного ветра, и блондин, помедлив с ответом, снял с себя куртку, накинув её на сидящего рядом человека. Неформал даже не отреагировал: не пошутил, не посмотрел, не обратил никакого внимания, смотря «сквозь».

- А что, не видно? К тебе пришел. А ел?

Тихий фырк:

- Не помню. Только курил. Хотя… полчаса назад. Запихался сладкими палочками. В тумбочке нашел, - короткие, рубленные фразы, словно отрывки произнесённых вслух мыслей. – Тебя Федя подослал?

Настал черёд Корыжева фыркнуть. Впрочем, втайне он радовался, что сумел разговорить брюнета. Тот выглядел, мягко говоря, неважно и не горел желанием общаться. Но, видимо, для физрука сделал приятное исключение.

- Нет, конечно. Хотел посмотреть на твой видок, когда ты выглядишь как настоящее убожище, - немного помедлил, но всё же спросил: – Что-то случилось?

Обманчиво безразлично пожимает плечами. Он прекрасный врун, но плотно сжатые зубы не дают безупречно исполнить заданную роль.

- Ничего сверхъестественного, - пауза, позволяющая перевести дух. – Моя сестра умерла. Обычная автокатастрофа, - голос глухой, практически безэмоциональный, как при сухой констатации факта. – Она ехала домой в автобусе, водитель не справился с управлением. Все погибли, - и тут же меняет тему: – Что тебе от меня нужно?

Ход ва-банк:

- Чтобы ты не увольнялся.

- И про это узнал? Откуда? – губы кривятся в неприятной усмешке.

В пальцах слабо тлеет забытая сигарета.

- Мой черёд задавать вопрос, - Корыжев, не боясь запачкаться, поставил локти на стол. Сцепил пальцы в замок и серьёзно посмотрел на собеседника: – Ты реально уйдёшь? Осталось два с половиной года. Стоило ли вообще учиться, чтобы бросить?

Затяжная тишина.

Вместо ответа:

- Будешь? – и кивок на распотрошенную пачку.

- У меня свои. Не хочу, - морщит нос. – Твой ответ?

- Обойдёшься.

Недолгая тишина.

- Маятников?

- М-м-м?

- Я жду.

Ёжится, но от чего – непонятно.

- Это неважно.

Он настолько не похож на самого себя, что Виктор не выдерживает. Вскакивает и с силой встряхивает неформала за плечи:

- Я, твою мать, хочу узнать, какого хрена один чокнутый оригинал собирается всё бросить. И я узнаю!

- Не тряси меня, - вырывается. – Это Лиля упросила меня пойти на эту профессию. Мне было безразлично. Её нет – продолжать незачем.

Блондин понимал – нужно что-то сказать, он замялся, спешно произнеся дежурную фразу:

- Она бы этого не хотела.

Маятников, до этого смотревший «сквозь», резко сощурил глаза:

- Сядь. Ты уж, в глаза её не видевший, точно не знаешь, чего она хотела, а чего – нет. К тому же мне плевать. На следующей неделе я уезжаю, а директорше придётся искать нового преподавателя химии и биологии для старших классов. Если Лиля захочет мне что-то сказать, пусть сделает это лично.

Звучало дико. Тем не менее Виктор успокоился. Сел обратно и постарался не сжимать руки в кулаки:

- Останься.

- Зачем?

Вдох-выдох. Мужчине тяжело было выдавить из себя слова – уж при его-то взбалмошном поведении и отвратительном характере. Но это последний способ.

- Ради меня?

Никита устало откидывает волосы со лба:

- Не мели чепухи, Вить, - вздох. – Я тебе не нужен. Даже чуть-чуть. Это всё, - кисть очерчивает неровный круг, - не симпатия. Даже не симпатия. Обычное желание потрахаться. Скоро ты найдёшь себе какую-нибудь другую Арину, а я пойду дальше блядствовать. И всё сказанное случится максимум через два месяца. Не вижу смысла поддерживать такие отношения. Я уезжаю. Точка.

На удивление терпеливо дожидавшийся окончания речи Корыжев, не мудрствуя лукаво, схватил неформала за руку, дергая на себя. Злым, яростным шепотом зашипел:

- А теперь послушай меня. Плевать, что ты сам себе надумал. Я, грубый солдафон, тупая деревенщина, и то понимаю, что вся та чертовщина, которую ты творишь в школе, тебе до щенячьего писка нравится. А чепуха, намеленная тобой щас, сущая ерунда.

Едва ли не в первый раз в жизни Виктор был настолько уверен – он поступает правильно.

Маятников, будто это и не он вовсе – не тот надоедливый мерзавец, бледнеет, отводит взгляд. Народ требует возвращения обычной пакости.

- Мразь, - шепотом, на грани слышимости.

- У тебя на эту мразь встаёт, - резонно парировал физрук.

«И этой мрази ты нужен», - почти добавил вслух.

- Ты не знаешь, каково это, когда умирает младшая сестра.

- Узнаю. Если ты расскажешь. Ты же расскажешь?

Из-за траха или нет – не им решать, но пусть только попробует куда-то изникнуть. Сам напросился. Поздно отступать.

Жаркий выдох коснулся чужих губ.

Эпилог: «Хорошо тому живётся…»

Приоделся Агафон,
Васька красит глазки.
К нам идут войска ООН –
Голубые каски.

Над селом ***ня летала,
Серебристого металла.
Много стало в наши дни,
Неопознанной ***ни…

Монгол Шуудан – «Самара-городок».

 

- Тварь, - полустон.

- Пидар, - хриплое ругательство.

- Кто из нас ещё пидар. Ты первый умолял меня остаться.

- Мразь, - облизывает пересохшие губы - отрицать невозможно. – И трансвестит.

Не давая ответить, сильнее впивается пальцами в обтянутые джинсами ягодицы, двигаясь тазом вверх-вниз. Словно они уже трахаются, в своём неприличии позабыв об одежде. В принципе – бывало, но не в этот раз.

- Сволочь, - стон.

Брюнет вжимается в мучителя всем телом, впиваясь в губы. У него самого они полностью искусаны, а на шее, будто фингалы, виднеются засосы.

Блондин без труда, не расстёгивая ни пуговиц, ни молнии, до колен стягивает с тела любовника джинсы, грубо нагибая прямо над тем диванчиком, где начался их первый раз. По телевизору так, для фона, опять идёт какая-то фигня, а Маятников до сих пор принципиально не трахается в квартире коллеги. Зато он не против, если временами его без предисловий нагинают и жестко имеют после особо тяжких будней. Тяжела работа школьного преподавателя, а осталось, прости Господи, больше двух лет.

Прогнувшись, Никита судорожно цепляется за спинку старого скрипучего диванчика и вздрагивает, чувствуя прикосновение возбужденного члена к своей неблагополучной заднице. Проклятье, если так продолжится, кроме ношения шейного платка, придётся тайно пришить ко всем стульям сиденья-подушки.

Секунда и… толчок. Неформал сначала зашипел, но неожиданно, наплевав на жжение, сам подался назад, насаживаясь на пульсирующую плоть.

У Виктора вырвалось:

- Да-а-а, - а за ним: – Вот так, мерзость.

Вместо того чтобы праведно оскорбиться, Маятников не сдержался и заржал, пряча покрасневшее от смеха лицо в локте. Ну… чайка, назвал бы каким-нибудь «солнышком», «котёнком», «рыбонькой», однако, похоже, данный индивидуум на такое не способен. Но «мерзость» в его устах звучит не хуже комплимента. Надо же.

Никита высказался бы, если бы не сосредотачивался на ощущениях. Пальцы любовника до синяков сжимали без пяти минут анорексически худую талию. Его имели, как последнюю шлюху, какую-то подцепленную на улице проститутку, а он получал от этого дикий драйв. Кайф от удовлетворения низменных сексуальных потребностей, пинком выталкивающей в область вязкой, удушливой нирваны.

Толчки с премерзким хлюпаньем, один за одним, едва касаясь простаты – и нахлынуло, унесло за собой… Почти.

Болезненно сжав ноющий член, Виктор без особой нежности толкнул любовника на сидение дивана. Содрал с себя свитер, не удосужившись позаботиться об остальном гардеробе, и навис следом.

- Млять! – единственное слово, приходящее на ум, которое смог выдавить из пересохшей от напряжения и адреналина глотки химик.

Задрав футболку, его распластали по всей поверхности мебели. Джинсы до сих пор болтались где-то на уровне колен, ограничивая свободу движений.

Физруку это оказалось на руку. Опустившись ниже, он прикусил кожу пупка, а затем – паха. В короткие русые волосы вплелись тонкие пальцы, безжалостно потянув на себя.

- Вить, - начал аспирант, но замолчал, не выпуская наружу собственный жалобный всхлип.

Прекратив поцелуи-укусы, позванный резко перевернул партнёра на живот, заставив встать на колени, и снова вошел, врываясь глубоко до конца.

Скрип проклятого диванчика, наверное, слышала всё округа, ближайшие соседи – стопроцентно. Обойтись без ругательств не получалось, иначе тело предательски сдало бы все чувства владельца.

Долбанные толчки отдавались энергией чуть ли не в горле. Хотелось с сарказмом спросить: «Ты так в меня гвозди забиваешь?» - но по-любому натолкнувшись бы на какой-нибудь противный ответ, брюнет решил помолчать, до скрипа сцепив зубы.

Неожиданно полностью выйдя, физрук вновь задрал спавшую футболку и провёл языком длинную незамысловатую дорожку вдоль линии позвоночника до самой одежды в районе лопаток.

- Млять… - вырвалось у неформала, рухнувшего на локти.

В судороге он немыслимо прогнулся, припадая тощим задом к головке члена.

Бедный диванчик надрывно заскрипел.

Левую ягодицу смяла сильная ладонь. Немного позже она перешла на правую, массируя, и исчезла за несколько секунд до того, как всё продолжилось.

Виктор дышал часто и прерывисто. Чёрт знает почему, но его нереально возбуждала тонкая в синяках талия и худой зад, распатланные тёмные волосы и выступающие на спине позвонки. С любой девушкой секс не был бы таким… захватывающим. Девушки – милые нежные существа, которых нужно холить и лелеять, здесь же… здесь не стыдно дать волю глубоко скрытому зверю, выместить в сексе накопившееся раздражение, отомстить за все подколки, издевательства, насмешки. Причём отомстить так, чтобы обидчик умолял по своей собственной воле, отомстить изощрённо, со вкусом.

И, когда с губ Никиты срывается первое униженно-тихое «Прошу, пожалуйста…», Виктор доводит всё до конца. Рукой ласкает ствол и мошонку любовника, двигаясь в одном темпе.

Знал бы кто из соседей или родственников, чем они занимаются…

Пятнадцать минут спустя.
Кряхтя и охая, биолог выполз из-под придавившего его к дивану тела на пол. Выругался. Попытался встать, снова выругался. Перебирая локтями, под весёлый смешок уполз на кухню.

- Мерзавец, - скорее не обозвал, а пожаловался потолку.

Принял попытку номер два подняться, но буквально секунд через пять обессилено рухнул на пол. До тошноты хотелось курить.

Неожиданно чьи-то руки подняли его, прижав к себе. Придержали за талию, вызвав обречённое: «Ох-х».

- Ты чего? – удивился Корыжев, другой рукой открывая холодильник.

Он тоже немного устал, но не настолько ведь.

- Ненорма-альный, - вновь жалоба. – Я, знаешь ли, ещё от вчерашнего не отошел, а ты, ёлкин… - перекривился, намереваясь выдать всю характеристику, но вместо этого опять вздохнул. – Гад ползучий. И надо же было с таким сконтачить.

Виктор усмехнулся, протягивая любовнику бутылку с холодной минералкой. Еле-еле открутив крышку, парень вылакал без малого четверть. Ещё столько же стекло по подбородку на футболку, не добравшись до спущенных джинсов.

Напоследок скользнув языком по зубам, Никита с видимым сожалением отдал минералку обратно – пригодится. И всё равно ему, что на дворе конец февраля, а асфальт по-прежнему можно спокойно превратить в сплошной крепкий каток. Правда, что ли, зараза к заразе не пристаёт?

Усмехнувшись своим мыслям, брюнет подался необъяснимому желанию и коротким поцелуем коснулся искусанных губ аспиранта.

Чудовище дурацкое, всю практику ему испортило. А ведь поначалу так надеялся, мол, они выберут разные школы. «Поначалу», ага. С какого же момента это начало напоминать захватывающую RPG, где не расстраивали поражения? А с какого момента ситуация крошечными шажками переросла в нечто большее?

Почувствовав, как от низа живота по телу распространяется очередная вибрирующая волна, мужчина часто задышал.

Вовремя заметивший «бедствие» Никита попытался отстраниться, но его прижали, не дав ни единого шанса:

- Тс-с, я хочу только обнять…

- Знаю я твоё «обнять». Млять, ты хоть когда-нибудь согласишься побывать снизу?

- Не-а, мне не в кайф.

Маятников поморщился, не утихомириваясь: «Посмотрим-посмотрим. Время покажет».

Через несколько дней. Третий урок. Спортзал.
- Корыжев, а, Корыжев, - Листник, уперев руки в бока, заслонил свет из единственного окна в подсобке. – Скажи мне, Корыжев, почему ты постоянно кружишь вокруг да около, а до сути не доходишь?

- Ты о чём? – оторвав взгляд от журнала 10-Б, полюбопытствовал мужчина.

Сегодняшнее на редкость благодушное настроение позволило не послать надоеду куда подальше.

- О Никите, - терпеливо пояснил ролевик. – Ты же его любишь, я вижу. И вы постоянно ругаетесь. Ты с ним другой, и он с тобой тоже, - затараторил. – Так почему вы никак не можете быть вместе? Если ты боишься, что тебя осудят или ты станешь гомосексуалистом, то глубоко ошибаешься. Когда кто-то строит отношения с одним-единственным человеком – это любовь…

Не дослушав, Виктор вначале прыснул от смеха, а спустя секунду весело расхохотался.

С другой – невидимой – стороны двери Маятников прикрыл рукой необычайно мягкую загадочную улыбку.
Конец.
Апрель-декабрь 2012.