Глава 2. Страна и люди. Бедные, бережливые, предприимчивые

Лоно ее каменисто, но юношей бодрых питает;
Я же не ведаю края прекраснее милой Итаки.

Гомер

Люди ведут такой образ жизни,
какой их заставляет вести нужда.

Аристотель

Оком мертвенной Горгоны
Обожженная земля:
Гор зубчатые короны,
Бухт зазубренных края.

М. Волошин

Как было уже замечено (см. Пролог), одним из основных факторов, активно участвовавших в формировании особого греческого менталитета и соответственно греческой цивилизации, с полным основанием может быть признана природа Греции. Читателю, конечно, уже известно, что в древности человек в гораздо большей степени, чем в нашу индустриальную эру, был связан с окружающей средой и гораздо сильнее от нее зависел. В отличие от современного homo technicus, который во всеоружии своей технологической оснащенности проходит напролом через любые природные преграды: срывает горы, вырубает леса, осушает озера и болота, меняет течение рек, нанося тем самым непоправимый ущерб давно сложившимся экологическим системам, древний человек жил в добром согласии с природой. Понимая свое бессилие перед ее могучими и загадочными стихиями, он старался не покорить ее, не навязать ей во что бы то ни стало свою волю, а, напротив, по возможности приспособиться к тем требованиям, которые она ему предъявляла. Все древние цивилизации несут на себе неизгладимую печать породивших их стран, их ландшафтов, их климата, их растительности и животного мира. Именно поэтому они, по крайней мере, внешне так непохожи друг на друга. Греческая цивилизация в этом смысле не составляет какого-то исключения из общего правила.

Определяющими чертами греческого ландшафта всегда оставались море и горы. В материковой Греции нет ни одного места, которое было бы удалено от морского побережья на расстояние свыше 90 км.

С другой - стороны, на Эгейском море трудно найти точку, которая отстояла бы от ближайшей суши более чем на 60 км. Береговая полоса южной оконечности Балканского полуострова отличается невероятной изрезанностью. Здесь множество глубоких заливов и бухт служивших в древности и в Новое время удобными корабельным стоянками, много проливов и полуостровов самой причудливой форм и, наконец, целые россыпи островов, иногда собирающихся «семьями» - архипелагами, иногда как будто разбегающихся в разные стороны. Тянущиеся через все Эгейское море цепочки островов вомногих местах образуют своего рода естественные мосты, соединяющие его берега друг с другом. В древности этот замкнутый почти всех сторон водный бассейн был идеальной школой для начинающих мореплавателей. При крайнем несовершенстве тогдашних плавательных средств здесь можно было совершать довольно длительные морские путешествия, никогда не теряя надолго из вида ближайшую сушу [+1]. Бесчисленные острова, заливы и проливы открывали заманчивые перспективы перед смельчаками, склонными к занятиям рыбной ловлей, морской торговлей и, наконец, пиратством. Воды Эгейского моря буквально кишели пиратами, начиная, по крайней мере» с III тыс. до н. э., причем ремесло это вплоть до эпохи высокой классики (V-IV вв. до н. э.) не считалось предосудительным. Уже гомеровские герои открыто, без всякого стеснения похваляются своими разбойничьими набегами на мирные прибрежные поселения. Для жителей некоторых районов Эгейского мира, например для обитателей Крита, пиратство во все времена служило чуть ли в главным источником материального благополучия.

Но что бы не влекло греков к морю, с какой бы целью не спускали они свои утлые суденышки на его ненадежную поверхности представить себе свою жизнь без этой всегда изменчивой, опасной и все же прекрасной стихии они были не в состоянии. Можно сказать с уверенностью, что уже в глубокой древности они, следуя по стопам своих предшественников: кикладцев, минойцев и других обитателей берегов Эгеиды, сделались прирожденными мореплавателями. Недаром так много места занимают морские походы и связанные с ними приключения в греческой мифологии и эпической поэзии. Вспомним хотя бы рассказы о бесконечных скитаниях аргонавтов и Одиссея. Грек, надолго разлученный с морем, попавший в сугубо континентальную страну, страстно мечтал снова увидеть его. Один из самых волнующих эпизодов в «Анабазисе» Ксенофонта - это, несомненно описание выхода армии «десяти тысяч» к морскому побережью (где-то в районе современного Трабзона) после долгих блужданий по бескрайним просторам глубинной Азии. Когда греческие солдаты наконец увидели на горизонте знакомую синеву, у всего войска вырвался один общий возглас: «w ualassa ualssa (о море, море!)». В прибрежных областях материковой Греции и на островах свои собственные корабли могли иметь не только знатные и богатые люди, но и просто зажиточные крестьяне, которые нередко совмещали труд на земле с занятиями морской торговлей или рыболовством. Прославленный беотийский поэт Гесиод в своей поэме «Труды и дни» - этой «энциклопедии греческого земледельца» - не только делится с читателями своим опытом в различных полевых работах, но и наставляет его в искусстве мореплавания, хотя и признается, что не любит море и боится его.

Исключительное преимущество географического положения Эгейского бассейна состояло в том, что из него открывались морские пути, расходящиеся широким веером буквально по всем направлениям «розы ветров» во все концы древнего Средиземноморья и Причерноморья. Берега самого Эгейского моря греки, судя по всему, хорошо изучили и освоили уже во II тыс. до н. э. или в микенскую эпоху. А начиная с XI-IX вв. до н. э., когда переселенцы из европейской Греции прочно обосновались на его восточном (азиатском) побережье, оно надолго превратилось в своего рода «греческое озеро» и оставалось таковым вплоть до 1922 г., когда греки, жившие в городах Малой Азии, были изгнаны оттуда турками. Сравнительно удобные и вполне доступные для мореходов, хотя бы элементарно овладевших навигационными навыками, морские дороги связывали Эгеиду с берегами Восточного Средиземноморья, откуда пролегали пути, ведущие вглубь Азиатского континента к главным жизненным центрам его древнейших цивилизаций. Огибая с юга побережье Малой Азии и двигаясь на восток вдоль линии Крит-Родос-Кипр, греческие мореплаватели могли добраться до портовых городов на побережье Сирии и Финикии. Избрав другое направление - на юго-восток - и оставив за спиной Крит или южную оконечность Пелопоннеса, они в течение двух-трех дней (при попутном ветре) достигали дельты Нила и лежащих дальше на запад берегов Ливии. Плавания в западном направлении, обычно предпринимавшиеся в обход Пелопоннеса или же прямо через Коринфский перешеек - Истм, где в древности существовал корабельный волок примерно на месте прорытого уже в XX в. канала, и далее через Ионическое море, соединяли Грецию с плодоносными равнинами Сицилии и южной Италии, с месторождениями железа на Эльбе и в Этрурии, с побережьем Галлии (район французской Ривьеры и Марселя), с серебряными рудниками на юге Испании. Наконец, через извилистый коридор Черноморских проливов и Пропонтиды (Мраморное море) греки проникали далеко вглубь Евразиатского континентального массива, вступая в непосредственные контакты с такими племенами и народами, о которых ничего не знали их соседи по Средиземноморью, не исключая и вездесущих и всезнающих финикийцев. Все эти пути, по всей видимости, известные уже микенским грекам (ахейцам), были вторично после долгого перерыва освоены греческими мореходами в VIII-VII вв. до н. э. и стали главными направлениями греческой колонизации и морской торговли.

Итак, море было для греков мостом, соединявшим их обособлений мирок с большим миром древневосточных цивилизаций и варварских племен Евразии. Но оно же и защищало их от слишком близкого соприкосновения со всеми этими чуждыми им народами. Видимо, не случайно «центр тяжести» греческой цивилизации бы явно смещен к востоку, в сторону Эгейского моря. В его прибрежной полосе и на островах размещались все наиболее важные политические и культурные центры классической Греции, за исключением разве что Спарты, долгое время остававшейся в глухой изоляции от всего остального греческого мира. Западная часть балканской Греции, обращенная в сторону Ионического и Адриатического морей, заметно отставала в своем развитии от районов, имевших непосредственный выход к Эгейскому морю. Такие ее области, как Аркадия, Элида, Ахайя на Пелопоннесе, Локрида Озольская, Этолия, Акарнания, Эпир в средней и северной Греции на протяжении ряда столетий оставались по существу за пределами зоны античной полисной цивилизации. Их население по большей части продолжало жить в условиях примитивного деревенского быта и пользовалось среди своих восточных более культурных соседей репутацией полуварваров.

Другая бросающаяся в глаза черта греческого ландшафта - эти горные цепи, пересекающие страну во всех направлениях с севера на юг и с запада на восток. Горные хребты делят всю территорию балканской Греции от Македонии и Эпира на севере до Лаконии и Мессении на юге на множество больших и малых впадин, плато, речных и приморских долин. Некоторые из этих долин наглухо изолированы от внешнего мира, со всех сторон стиснуты горами, и пробраться в них можно лишь по труднодоступным горным тропинкам. Другие тянутся вдоль русла рек, постепенно расширяясь по мере приближения к морскому побережью. Во многих местах горы вплотную подходят к морю, оставляя свободной лишь узкую полоску земли, вытянутую вдоль берега. Так выглядел, например, знаменитый Фермопильский проход между горным массивом Эты и Малийскив заливом. Здесь пролегала в древности единственная более или мене доступная сухопутная дорога из северной Греции (Фессалии) в среднюю (Фокиду и Беотию). Фермопилы неоднократно становились ареной ожесточенных сражений. Битва трехсот спартанцев с огромной армией царя Ксеркса - наиболее известный, но далеко не единственный исторический эпизод, связанный с этим местом.

Вообще сухопутное сообщение в Греции всегда было сопряжен* с очень большими трудностями по причине крайней изрезанности рельефа. Греческие горы, правда, не особенно высоки (самая высокая горная вершина европейской Греции - прославленный Олимп - не достигает даже 3 км; лишь немногие вершины в течение круглого года покрыты снегом). Однако во многих местах горные кряжи создают труднопреодолимые преграды для передвижения из одной области в другую. Хороших сухопутных дорог в древности было очень мало. Отдельные полисы не особенно утруждали себя прокладкой дорог: во-первых, это требовало больших затрат труда и денег, а во-вторых, было невыгодно с точки зрения стратегической. В условиях почти полного бездорожья, за глухими стенами своих гор микроскопические полисные общины чувствовали себя хотя бы в относительной безопасности от враждебно настроенных соседей. Если море уже в древнейшие времена соединяло разрозненные племена и народности, населявшие Грецию, то горы, напротив, играли роль разделяющего и изолирующего фактора в экономической и политической жизни страны. Их воздействию, вероятно, можно отчасти приписать извечный политический сепаратизм древних греков, раздробленность всей страны на множество независимых карликовых государств, каждое со своим особым политическим устройством, хозяйственным и житейским укладом, формами культуры и т. д.

И в древности, и в Новое время Эгейский бассейн был районом повышенной сейсмической активности. Сам рельеф Греции, напоминающий, если смотреть сверху, с самолета, беспорядочно скомканную постель тяжелобольного или агонизирующего человека, является, как думают геологи, результатом многократных разломов земной коры, сопровождавшихся катастрофическими землетрясениями. Из-за постоянных колебаний земной поверхности ушла под воду значительная часть суши, некогда соединявшей западный и восточный берега Эгейского моря. Над поверхностью моря остались лишь самые высокие вершины некогда пролегавших здесь горных хребтов. Они-то и образовали причудливые группы островов, заполняющие его акваторию. Неспокойный нрав земных недр постоянно напоминал о себе обитателям материковой и островной Греции. Еще и до сих пор сильные землетрясения с катастрофическими последствиями происходят здесь примерно один раз в пятьдесят лет. Результатом этих стихийных бедствий можно считать, по всей видимости, периодические разрушения дворцов минойского Крита во II тыс. до н. э. Страшными землетрясениями отмечена и история классической Греции. Самыми памятными из них были подземные толчки 464 г. до н. э., до основания разрушившие Спарту, и 227 г., когда такая же участь постигла город Родос на одноименном острове вместе с его знаменитым колоссом.

Горы занимают около 80% территории Греции. На низменности, пригодные для занятий земледелием и скотоводством, остается совсем немного места. Только на севере страны в Фессалии горы расступаются на довольно большое расстояние, образуя какое-то подобие степной равнины. В древности эта область славилась своими конями. В других районах материковой Греции выращивание лошадей и вообще крупного скота было сопряжено с большими трудностями. Лишь немногие греческие государства владели такими большими массивами пригодной для обработки земли, что им хватало для обеспечения продовольствием всего их населения. Таким исключением из общего правила была, например, Спарта, в упорной борьбе овладевшая плодородными землями Лаконии и Мессении на юге Пелопоннеса. Другие полисы, и в их числе Афины, жестоко страдая от малоземелья, вынуждены были либо ввозить зерно из богатых землей и хлебом заморских стран: Причерноморья, Египта, Сицилии, либо, наоборот, выводить в эти страны свои колонии. Массовая эмиграция вплоть до нашего времени оставалась для населения Греции основным способом решения аграрных проблем. Но земельная теснота и обычно сопутствующая ей перенаселенность стали основными предпосылками не только греческой колонизации, но также греческой урбанизации. Особая склонность греков к тому, что может быть весьма условно названо «городской жизнью», была ответом на крайне напряженную демографическую ситуацию, сложившуюся в стране на исходе периода темных веков или в IX-VIII вв. до н. э. Постоянные распри между соседними общинами, возникавшие на этой почве, вынуждали их селиться кучно, компактными массами, сосредоточенными в небольших укрепленных городках-полисах, где легче было найти защиту от вражеских набегов, чем в разбросанных по округе сельских усадьбах.

Причиной этих конфликтов нередко бывали споры, вспыхивавшие не только из-за земли, но и из-за воды. На протяжении всей своей истории греки остро ощущали ее нехватку. Обычным бедствием, от которого жестоко страдало греческое сельское хозяйство как в древности, так и в более поздние времена, была летняя засуха. Количество осадков, выпадающих в течение года, распределяется в Греции крайне неравномерно. Их подавляющая часть приходится на осенние и зимние месяцы (ноябрь-февраль). В это время по всей стране идут проливные дожди. Бывают дни, когда за сутки выпадает 1/8 часть годовых осадков. Зато летом, а оно в Греции очень долгое (по крайней мере, с мая по октябрь), месяцами не выпадает ни капли дождя. Хотя климат Греции считается средиземноморским, т. е. более умеренным, чем, скажем, климат Египта, в летние месяцы во многих районах, особенно в местах, удаленных от моря, там, куда горы не пропускают освежающий морской ветер, надолго устанавливается страшная, поистине африканская жара, от которой пересыхают реки, выгорает растительность и все живое стремится убраться в тень до наступления ночи. В этих условиях каждый источник или колодец с питьевой водой должен был расцениваться как настоящий дар богов. Недаром в древности почти каждый источник, каждая даже самая маленькая речушка или ручей почитались как божества, правда, низшего разряда в сравнении с верховными богами-олимпийцами. Источники связывались в воображении греков с божествами женского пола - нимфами, а реки с богами-мужчинами, каждый из которых носил то же имя, что и река. Заметим попутно, что греческие реки, как и подобает настоящим божествам, отличаются капризным и неспокойным нравом. Летом, как было уже сказано, они почти совершенно пересыхают, зимой же, в период ливневых дождей, а затем весной, во время таяния снегов в горах, они, напротив, вздуваются и, со страшной скоростью сбегая с гор на равнину, сметают все на своем пути. Эти своенравные потоки не терпят ни мостов, ни судоходства. Некоторые из них обладают удивительной способностью на долгое время исчезать с поверхности земли, а затем появляться снова уже много ниже по течению (такие реки уходят в расщелины в скалах и дальше прокладывают свой путь под землей).

Из-за всего этого проблема водоснабжения всегда стояла в Греции чрезвычайно остро. В некоторых из дошедших до нас межполисных договоров мы встречаем среди других условий соглашения еще и такую формулу: «Не отрезать от союзных общин проточной воды». Человек, на свои средства построивший водопровод для родного города или хотя бы отремонтировавший его пришедшие в негодность трубы, немедленно объявлялся «благодетелем» (euergethz). В его честь издавался специальный декрет, и вообще он мог рассчитывать на все мыслимые и немыслимые почести среди своих сограждан.

Не обладая в достатке землей и водой, Греция не могла похвастаться и обилием других природных ресурсов. Единственное, чем в избытке снабдила ее природа, - это камень и глина. Камень, в основном известняк, и более ценные породы, такие как мрамор (крупнейшие месторождения в Аттике - гора Пентеликон и на о-ве Парос), использовался в строительстве и в монументальном искусстве. Правда, жилые дома вплоть до эпохи эллинизма строились в основном из необожженного кирпича, что было хотя и дешево, но не особенно практично: во время частых землетрясений такие постройки рассыпались, как карточные домики. Мрамор и другие породы камня шли главным образом на строительство храмов и крепостных стен: их добыча при крайне примитивном техническом оснащении тогдашних каменоломен была делом чрезвычайно трудоемким и дорогостоящим. Глина (ее мощные отложения существовали почти повсеместно) шла и на строительные надобности (производство кирпича), и (лучшие ее сорта) на изготовление всевозможной домашней утвари: от больших великолепно расписанных ваз до скромных светильников.

Зато сколько-нибудь значительные месторождения металла были в Греции большой редкостью. Даже такие совершенно необходимые металлы, без которых греческая экономика не могла бы нормально развиваться, как медь, железо, олово, приходилось ввозить издалека. Медь чаще всего доставлялась с Кипра, железо из Малой Азии и Италии, серебро из Фракии и Испании. Олово, очевидно, за большие деньги перекупалось у финикийцев, владевших тайной «великого оловянного пути», по которому этот металл доставлялся в Средиземноморье с Британских островов. Из-за нехватки драгоценных металлов греческие государства вечно нуждались в деньгах. Лишь некоторые из них имели возможность чеканить свою собственную серебряную монету. Самое крупное в Греции месторождение серебра находилось в Лаврионе на территории Аттики. Поэтому афинские серебряные драхмы и статеры с изображением совы и головы Афины были самой ходовой монетой. Что же касается золотых денег, то вплоть до середины IV в. до н. э. греки знали лишь одну их разновидность - персидские дарики, впоследствии вытесненные золотыми монетами македонских царей.

Не хватало грекам и строевого леса, необходимого для строительства кораблей и всяких других надобностей. Когда-то, по-видимому, еще в III-II и начале I тыс. до н. э. большая часть территории их страны была покрыта густыми лесами, в которых произрастали самые разнообразные породы деревьев как лиственных, так и хвойных, водилось множество диких зверей, включая даже львов [+2]. Древнейшим обитателям Греции, судя по всему, пришлось потратить немало времени и сил на расчистку от деревьев и кустарника небольших участков земли, пригодных для разведения культурных растений. Теперь от этих древних лесов остались лишь воспоминания. Кое-где на склонах гор еще можно увидеть небольшие рощицы сосен или буков. Весь греческий ландшафт вследствие этого резко изменился в сравнении с античной эпохой. Его доминирующей чертой стали голые, почти совершенно лишенные растительности горы, соседствующие с оазисами масличных рощ и цитрусовых плантаций в долинах. Все это - результаты многовековой созидательно-разрушительной деятельности человека, который безжалостно сводил леса, руководствуясь своими сиюминутными потребностями и не задумываясь о будущем. То, что не успел уничтожить топор дровосека или костер углежога, истребляли козы. Истребление лесов влекло за собой эрозию почвы, особенно интенсивную во время весенних и осенних паводков. Очевидно, уже в период расцвета греческой цивилизации (V-IV вв. до н. э.) этот губительный процесс успел продвинуться очень далеко. Особенно страдали от него такие густонаселенные области Греции, как Аттика. Великий Платон с горечью писал о необратимых изменениях облика своей родной земли. В диалоге «Критий» он скорбно констатировал превращение Аттики в голый, обглоданный дождями и ветрами каменистый остов той зеленой, богатой плодородными почвами, источниками и лесами страны, какой она была когда-то в незапамятные времена. В первой половине IV в. до н. э., к которой относится это свидетельство Платона, Афины, как, впрочем, и многие другие греческие государства, были вынуждены ввозить необходимый им строевой лес из Македонии и Фракии, где его пока еще было в избытке.

Такова была колыбель античной греческой цивилизации; таковы были условия, в которых ей суждено было сделать свои первые самостоятельные шаги, достичь зрелости, а затем старости и упадка. Все сказанное выше о греческой природе позволяет с уверенностью утверждать, что повседневная жизнь греков была очень далека от того «золотого века» или «земного рая», какой ее нередко себе представляют те, кто судят о стране и ее народе по обломкам мраморных статуй и изящным рисункам на вазах. «Вечно голубое небо, тихо плещущее море, вечнозеленые ветви лавров и миртов, красивые мужчины и женщины в белых одеждах или же вообще без оных, непринужденно беседующие, занимающиеся атлетикой или танцующие на фоне прекрасных мраморных храмов и статуй». Таков хрестоматийный образ древней Эллады, навеянный произведениями греческого искусства, в которых - мы не должны забывать об этом - суровая проза повседневной жизни греков была сильно приглажена и приукрашена. В исторической действительности эта жизнь была, конечно, далеко не столь безмятежной. Ее наполняли лишения, войны, гражданские распри, всевозможные стихийные бедствия и катастрофы, наконец, непрерывная борьба с голодом и бедностью.

«Бедность - сводная сестра Эллады». Эти слова Геродота особенно точно характеризуют жизнь греческого крестьянства, которое в V в. до н. э., когда жил историк, еще составляло подавляющую массу населения страны. В таких бедных плодородными землями районах греческого мира, как Аттика или соседняя с ней Мегарида, жизнь крестьянина-земледельца была сущим мучением. Ему приходилось постоянно очищать свой маленький земельный надел от зарослей кустарника и сползавших с окрестных гор каменных осыпей, бороться с засухой и паводками, таскать землю на склоны гор для устройства террас, на которых можно было выращивать оливы. Скудного урожая, полученного ценой всех этих тяжких трудов, обычно едва хватало, чтобы дотянуть до весны. Поэт Алкман, живший не в бедной Аттике, а в богатой плодородными землями Лаконии, в одном из дошедших до нас стихотворных отрывков ругает весну как самое скверное время года, когда иссякают запасы пищи, накопленные с осени, и надвигается угроза голода.

Постоянная борьба за выживание выработала в греческом характере такую важную черту, как бережливость. Впрочем, у многих она незаметно превращалась в самую настоящую скупость. Вот несколько наставлений из уже упоминавшейся поэмы Гесиода «Труды и дни», ярко характеризующих и личность самого поэта, и то общество, среди которого довелось ему жить:

«Только дающим давай; ничего не давай не дающим. Всякий дающему даст, не дающему всякий откажет». «Если и малое даже прикладывать к малому будешь, Скоро большим оно станет, прикладывай только почаще». «Жгучего голода тот избежит, кто копить приучился».

Природа была суровой нянькой и воспитательницей греческого народа. Она приучила его довольствоваться немногим. Нам - людям конца XX в., живущим в так называемом «потребляющем обществе» и выше всего ценящим житейский комфорт, трудно себе представить, насколько простой, убогой, лишенной самых элементарных удобств была жизнь даже высших слоев греческого общества - тех, кого их соотечественники считали аристократами и богачами, не говоря уже о всей остальной его массе. Ежедневный рацион зажиточного афинянина времен Перикла и Сократа показался бы нам голодной диетой. Он включал в себя хлеб, чаще всего ячменный (белый пшеничный хлеб даже богатые греки ели редко), овощи, бобы, маслины, немного рыбы с приправой из той же ячменной муки и оливкового масла, сыр из козьего или овечьего молока. Мясо считалось деликатесом. В основном его ели по праздникам во время жертвоприношений богам, которые тоже получали свою долю от трапезы в виде костей, прикрытых жиром. Правда, почти каждая трапеза, утренняя, дневная или вечерняя, сопровождалась у греков вином. Но его пили, сильно разбавляя водой (обычно в пропорции: две меры воды на одну вина). Пить чистое неразбавленное вино считалось признаком варварства, свойственным таким полудиким народам, как скифы. Для того чтобы напиться допьяна виноградным, к тому же сильно разбавленным вином, нужно, как всякий знает по опыту, выпить его очень много. Это можно было сделать лишь на устроенной по какому-нибудь поводу дружеской попойке - симпосии, которая могла продолжаться далеко за полночь. Но сопровождавшиеся некоторыми излишествами попойки случались далеко не каждый день, и в своей обычной жизни греки были людьми вполне трезвыми и умеренными.

Очень простой была и греческая одежда. Как у мужчин, так иу женщин она состояла в сущности из двух кусков ткани. Из одного кроили хитон, надевавшийся прямо на тело и выполнявший, смотря по обстоятельствам, функции рубахи или домашнего халата. Из другого, большего по размерам куска делали верхнее платье - гиматий, нечто вроде широкого плаща, в который человек мог завернуться целиком, как в одеяло. И зимой, и летом греки ходили в одежде, вытканной из козьей или овечьей шерсти, но не потому, что им это нравилось, а просто по той причине, что у них не было ничего другого: хлопок еще не был известен, а льняные и шелковые ткани были в Греции большой редкостью; их привозили из дальних стран, и стоили они очень дорого. Естественно, что в летнюю жару одежда, изготовленная из чистой шерсти, причиняла ее обладателям большие неудобства. Поэтому от нее старались избавиться люди занятые тяжелым физическим трудом (уже Гесиод рекомендовал своим читателям работать голыми), а также атлеты, упражнявшиеся в палестрах и гимнасиях. Отсюда не следует, конечно, что большую часть года греки ходили нагишом, как какие-нибудь индейцы из дебрей Южной Америки. Понятия о пристойности были у них развиты не менее, а, может быть, и более, чем у современного европейца, и появление совершенно раздетого человека, особенно женщины, где-нибудь в людном месте было бы, вероятно, встречено с большим неодобрением.

Греки никогда не знали в своих жилищах того обилия вещей, которое нередко превращает наши квартиры в какое-то подобие комиссионных магазинов. Обстановка даже в самых богатых домах вплоть до очень позднего времени была весьма скромной. Главным ее элементом было ложе, которое выполняло в греческом жилище поистине универсальные функции. На нем и спали, и ели (греки мужчины обычно принимали пищу полулежа), и вели беседы в непринужденной домашней обстановке, и занимались чтением и письмом. Дополняли обстановку греческого дома столы и стулья обычно самой простой формы, а также сундуки и ларцы, в которых хранили одежду и ценные вещи. К этому можно добавить глиняную и медную посуду, корзины, сплетенные из ивовых прутьев, переносные жаровни, с помощью которых греки обогревали свои дома и готовили пищу. Другой домашней утвари они не знали.

В их домах не было ни водопровода, ни канализации. Воду доставляли в амфорах и кувшинах из ближайшего источника или фонтана на городской площади. Лишь в эллинистическое время в некоторых наиболее благоустроенных городах стали делать ответвления от магистральной трубы городского водопровода, по которым вода поступала в дома горожан. Нечистоты спускались в сточные канавы, прорытые прямо вдоль городских улиц. Во многих греческих
домах не было даже кухни: пищу готовили прямо под открытым небом во внутреннем дворике.

Об исключительной простоте греческого быта и вообще всей жизни очень хорошо сказал еще в начале нынешнего столетия английский историк Циммерн: «Мы должны вообразить себе дома без канализации, постели без простыней, комнаты такие же холодные или такие же душные, как воздух снаружи, только немного суше, обед, который начинается и кончается лепешками, и города, которые не могли похвастать ни своей знатью, ни миллионерами. Мы должны научиться узнавать время без часов, переправляться через реки без мостов и через моря без компаса, скреплять свою одежду двумя булавками вместо пуговиц, носить башмаки или сандалии без чулок; обогреваться над горшком с углями, холодным зимним утром следить за игрой или судебной тяжбой, устроенной под открытым небом, изучать поэзию без книг, географию без карт и политику без газет. Одним словом, мы должны научиться быть цивилизованными людьми при отсутствии элементарного комфорта. Или, скорее, мы должны научиться находить удовольствие в обществе людей, для которых комфорт означал нечто совершенно отличное от автомобилей или кресел-качалок, людей, которые, несмотря на то или именно потому, что они жили прямо и просто и сидели за жизненным столом, не ожидая никакого десерта, видели гораздо больше пользы, красоты и добра в тех немногих вещах, которых судьба их удостоила. Это - их собственный рассудок, их тело и природа вокруг них».

Действительно, греки очень быстро научились извлекать максимальную выгоду из того скудного достояния, которым их могла наделить их нищая страна. Страдая от постоянной нехватки земли, они научились обрабатывать свои карликовые наделы с каменистой, почти бесплодной почвой с такой удивительной тщательностью и старанием, что производимые ими сорта вин и оливкового масла вскоре (видимо, уже в архаическую эпоху) были признаны лучшими в мире, и в дальнейшем никто уже не решался конкурировать с ними на внешних рынках. Конкуренция шла лишь между самими греческими виноделами и маслоделами: каждый стремился придать своей продукции какой-то особый, необыкновенно тонкий, доступный лишь подлинным знатокам вкусовой оттенок, чтобы его вино или его масло можно было бы всегда отличить от всех остальных. Такая же борьба оттенков велась и между различными ремесленными мастерскими, производившими глиняную расписную посуду, ткани, оружие, разнообразные изделия из бронзы, золота и серебра. И здесь победа над соперниками могла быть достигнута только за счет огромной изощренности технического умения и очень высокого художественного вкуса. И здесь простейшие материалы, нередко сами по себе не представляющие особой ценности, как, например, гончарная глина, камень или дерево, превращались в подлинные произведения искусства, с которыми трудно было сравниться изделиям чужеземных мастеров. Так поставленные в чрезвычайно жесткие условия самой матерью-природой, лишенные многих жизненно необходимых вещей греки постепенно, шаг за шагом оттачивали свое мастерство в различных видах сельского труда и ремесел, свое необычайно обостренное художественное чутье, наконец, свое знаменитое чувство меры, ставшее, как мы увидим далее, одним из «краеугольных камней» не только греческого искусства, но и всей греческой цивилизации.

«Нужда - мать изобретательности», - гласит древнее изречение. История греческой цивилизации вполне оправдывает этот афоризм. Именно непрерывная борьба с нуждой сделала греческий интеллект необыкновенно изобретательным, изворотливым, способным найти выход из любого самого затруднительного положения. Недаром в Греции пользовались такой огромной популярностью великие изобретатели и вместе с тем великие хитрецы, плуты и обманщики: Прометей, Сизиф, Дедал, Одиссей. Можно даже сказать, что эти мифические персонажи стали наглядным воплощением некоторых очень важных особенностей греческого этнического характера. Греки всегда высоко ценили в людях такие качества, как хитроумие, ловкость, умение одурачить другого. Во всем этом они видели проявления особой одаренности или даже своего рода артистизма человеческой натуры. Хитроумие мастера-художника, озабоченного усовершенствованием своих изделий, и хитроумие вора-обманщика, думающего лишь о том, как бы половчее надуть попадающихся ему навстречу простаков, ставились ими практически на одну доску. «Отец истории» Геродот, захлебываясь от восторга, рассказывает читателям о всевозможных мошеннических проделках, совершенных в разное время и в разных странах как греками, так и варварами. Почетное место во второй египетской книге его «Истории» занимает рассказ об одном поистине гениальном воре, сумевшем провести самого царя Рампсинита.

Даже своим богам греки не стеснялись приписывать явно мошеннические наклонности, которые в их характере причудливо, конечно, на наш современный взгляд, а для грека вполне естественно и закономерно соединялись с различными проявлениями художественной или технической одаренности. Таков, например, вестник богов
Гермес. В одном из так называемых «Гомеровых гимнов» рассказывается, как только что появившийся на свет Гермес, едва выбравшись из пеленок, совершил два замечательных дела: изобрел лиру, соорудив ее из панциря пойманной им черепахи, и украл целое стадо коров у самого Аполлона, причем, чтобы сбить с толку преследователя,
нарочно гнал их хвостами вперед. Оба эти «подвига» божественного младенца вызывают у поэта чувство неподдельного восторга и умиления (как-никак, а перед нами памятник греческой религиозной
мысли). Сам Аполлон, наконец разыскавший свое стадо и его похитителя, не может сдержать своего восхищения и предрекает проказливому мальчишке великое будущее и звание «гроссмейстера» воровских дел.

Плутовская ловкость и предприимчивость греков были хорошо известны близко соприкасавшимся с ними племенам и народам варварской периферии. Они охотно вступали с греками в коммерческиесделки, покупали у них их превосходные вина, разнообразные ремесленные изделия, даже приглашали их к себе на службу, когда возникала потребность в квалифицированных мастерах, художниках или строителях, но в то же время склонны были смотреть на них свысока как на достойную всяческого презрения породу профессиональных торгашей и мошенников. Этообщее мнение о греках, бытовавшее среди варварских народов, удачно выразил Геродот, вложивший в уста персидского царя Кира Старшего такую оценку эллинов (в данном случае спартанцев): «Я не страшусь людей, у которых посреди города есть определенное место, куда собирается народ, обманывая друг друга и принося ложные клятвы». В этих словах заключен прямой намек на греческую агору - место, где устраивались народные собрания, вершилось судопроизводство и в то же время занимались торговлей. В данном случае не так уж важно, что имел в виду Геродот: куплю-продажу различных товаров, предполагающую почти неизбежный обман покупателей продавцами, или же судебные тяжбы, в которых обе тяжущиеся стороны обычно пытались перехитрить и друг друга, и судей. Важна репутация людей бесчестных и лживых, надолго закрепившаяся за греками среди их соседей по ойкумене. Однако если перевести эту оценку из негативного в позитивный план, придется признать, что среди других народов др