Стамбул, 16 января 1915 года

 

Султан был измотан. Его большие, с китайским разрезом, глаза потухли, и вокруг них залегли синие круги. Аудиенций во второй половине дня он обычно не давал, однако молодые офицеры, которые теперь доминировали в политике, слово «нет» в качестве ответа не принимали. Самым настойчивым и упорным, чтобы не сказать самым высокомерным и бестактным, был Мустафа Кемаль. Султан знал, что зависит от него. Он давно потерял бы власть и самое жизнь, если бы некоторые политические деятели не видели в нем последнего оттоманского султана, и прежде всего девяносто девятого халифа ислама, то есть фигуру почитаемую и неприкосновенную.

Один из слуг доложил о приходе генерала, и Мехмед V попытался изобразить на своем лице самую приветливую улыбку, на которую только был способен. Мустафа Кемаль вошел, громыхая своими сапожищами по мраморному полу и, не снимая головного убора, заговорил:

– Султан, мы должны действовать как можно быстрее. Англичане намерены напасть на нас с юга, через полуостров Галлиполи. Их цель – взятие Стамбула.

Мехмеду V не удалось скрыть испуганного взгляда. Если англичане возьмут Стамбул, его голова полетит первой.

– Как вы это узнали?

– Мы перехватили английского шпиона-армянина. Сейчас он понес англичанам дезинформацию, но если нам не удастся усилить этот фронт, удержать противника мы не сможем.

– Сопротивляться англичанам – это безумие. Наши армии обратятся в бегство, – ответил перепуганный султан.

– Мы одержали победу над русскими на Кавказе.

– Так оно и есть, генерал, но это было много месяцев назад. Теперь же наша армия под натиском русских отступает.

– Наши войска готовы перекрыть Суэцкий канал и напасть на Египет.

– Это будет не очень легко, особенно сейчас, когда мы должны направить подкрепления на Галлиполи.

– Султан, наш самый главный враг – трусость.

– Нет, генерал, наш главный враг – неосмотрительность.

Мустафа Кемаль внимательно посмотрел в глаза Мехмеду V и, ткнув указательным пальцем ему в грудь, спросил:

– Разве не вы халиф, глава уммы^[35]?

– Аллах всемогущ, но победить мы можем только с помощью хитрости.

– Так проявите же хитрость и подпишите приказ об отправке войск на Галлиполи.

Мустафа протянул султану приказ, и тот принял его дрожащей от страха рукой. Потом он взял со стола одну из авторучек и нацарапал свое имя.

– Обещаю вам, что вы не пожалеете.

– Пожалуйста, вы не могли бы оставить меня одного?

Мустафа Кемаль взял бумагу, пробежал по ней глазами и направился к выходу.

– Генерал, что вы предполагаете делать с армянами?

– Это не входит в мои обязанности. Я военный. Спросите об этом правительство.

– Но кто отдал приказ об их переселении?

– Это сделали три паши^[36].

Султан подпер голову руками. Он уже давно был марионеткой в руках армии. Сердце старика не выдерживало. «Пожалей, Аллах, его душу».

 

 

 

Александрия, 16 января 1915 года

 

Телеграмма из Салоник не оставляла никаких сомнений. Информатор-армянин подтвердил уязвимость Галлиполи, и все, что оставалось сделать, – это дать зеленый свет реализации готового плана. Когда совещание достигло кульминации, Черчилль встал и, уперев руки в крышку стола, сказал:

– Джентльмены, история преподносит нам уникальную возможность. Если мы овладеем Стамбулом и одержим быструю победу над турками, то сможем усилить русский фронт. Нейтральные государства – Румыния, Болгария, Греция и Италия – перестанут страшиться австрийцев и, при наличии соответствующих территориальных обещаний, присоединятся к нам в наступлении на Вену. Война закончится менее чем через шесть месяцев.

– А что будет, если нам не удастся овладеть Галлиполи? – спросил один из офицеров.

– Что будет? С этой минуты напоминайте мне, что я обещал расстрелять каждого офицера, который сомневается в нашей победе, – пошутил Черчилль.

Все главное командование разразилось смехом.

– Турецкие силы разрознены. Джемаль-паша на Суэцком канале намеревается захватить Египет; Энвер-паша получил хорошую взбучку в Армении и на Кавказе, а когда начнется восстание армян, положение турок еще больше усложнится.

– Но Галлиполи обороняет Пятая армия, которая, как считается, является самым лучшим турецким соединением, – возразил тот же офицер.

– Лучшая турецкая армия хуже любого нашего пехотного формирования, укомплектованного индусами. Не беспокойтесь, даже «кенгуру» смогут разгромить этих неверных солдат, – высокомерно парировал Черчилль.

– Но они находятся под руководством Отто Лимана фон Сандерса, – настаивал офицер.

– Я не боюсь немца. Один человек не может изменить то, что нам предначертано судьбой.

Черчилль вскинул подбородок и обвел взглядом офицеров. Его голубые на выкате глаза метали молнии. План был продуман, и не важно, что кому-то он не нравится. Черчилль победоносно завершит военный конфликт и вернется домой как герой. Это его война, и он не собирается пускать ее на самотек.

 

 

 

Афины, 16 января 1915 года

 

Британские солдаты сопровождали их до консульства. К счастью, греки предпочли остаться в стороне, когда консул сообщил, что речь идет о группе турецких шпионов, которые проникли в страну.

Геркулес и Линкольн допросили захваченного ассасина в подвале посольства.

Время работало против них. Если аль-Мундир бежал из Афин, то вероятность спасти Джамилю понижалась до минимума, и, хотя Геркулес не признавал чудодейственную силу «Сердца Амона», ему хотелось верить, что хоть каким-то образом камень улучшит ее состояние.

– Хорошо, – сказал по-арабски Геркулес. – Я знаю, как заставить тебя говорить.

Они беседовали с пленником уже больше двух часов, но, не добившись никаких результатов, были на грани отчаяния. На рубашке Геркулеса проступили большие пятна пота, правда, положение пленника было намного хуже. Они позволили солдатам избить его, и теперь все его лицо было в кровоподтеках, под глазами появились синяки, а из разбитых губ сочилась кровь.

– Если будешь сотрудничать, мы оставим тебя в покое, в противном случае тебя повесят как шпиона.

– Я умру как мученик, проклятый неверный! – прокричал пленный и плюнул Геркулесу в лицо.

– Но умереть – это не самое худшее, мы оставим тебя жить обесчещенным перед твоим народом, – предупредил пленника Линкольн.

Пользуясь тем, что пленник был связан, он вставил ему в рот воронку и начал заливать спиртное. Вино текло по груди, иногда ассасин захлебывался, но все-таки в него удалось влить более двух литров. Голова у пленного закружилась, хотя держался он по-прежнему твердо. Геркулес достал шприц и сделал ему укол в руку.

– Это усилит воздействие, – сказал он.

Спустя несколько минут пленник закинул назад голову и закатил глаза.

– Попробую говорить с ним так, словно я его начальник, – шепнул Геркулес Линкольну.

– Низарит, сын Аламута, добрый моджахед^[37]. Неверные обманули брата аль-Мундира, дали ему не ту бумагу. Если мы вовремя не найдем его, ритуал не даст желаемого результата. Где сейчас аль-Мундир?

– Я не могу говорить, они меня услышат.

– Успокойся, мы здесь одни.

– Они меня связали, – говорил, словно в трансе, пленник.

– Не бойся, брат. Если мы не предупредим аль-Мундира, случится беда – и для ислама, и для братьев.

– Не могу.

– У меня нет времени. Если он убежит, я не смогу его найти.

– Он возвращается домой.

– Домой?

– Возвращается в Аламут, там наш имам. Да благословит Аллах его имя во веки веков.

– Когда он отъедет?

– Сегодняшней ночью. На красном судне.

– Красное судно? Как оно называется?

– Я этого не знаю, брат.

Геркулес дал знак Линкольну, и оба вышли из помещения.

– Думаешь, он говорит правду?

– Он находится в состоянии, похожем на гипноз. И то, что он нам рассказал, похоже на правду.

– В таком случае нам следует поспешить, чтобы быть в порту раньше, чем он сможет удрать.

– У нас мало информации, но будем надеяться, что в порту не так много судов красного цвета, – сказал Геркулес, надевая пиджак и выходя из подвала.

 

 

 

Афины, 16 января 1915 года

 

Порт был безлюден. Только кое-где светились огни кораблей, а тишину нарушал лишь шелест волн да поскрипывание снастей. Геркулес и Линкольн рыскали по порту более часа, но безуспешно. Линкольн считал, что пленный обманул их, ведь это был религиозный фанатик, готовый отдать жизнь за свою веру, но Геркулес настаивал на продолжении поиска. В его усталом взгляде и печальном выражении лица читался страх вернуться в пансионат с пустыми руками.

Когда друзья уже собрались уходить, они увидели суденышко, которое поначалу не заметили. Корпус суденышка был неопределенного цвета. Морская соль и эрозия съели большую часть окраски, и ее цвет трудно было определить. Судно стояло под итальянским флагом, но турки часто плавали под чужим флагом, чтобы избежать досмотра и иметь возможность швартоваться в портах западных стран.

Геркулес жестом пригласил Линкольна подняться на палубу, и тот вынул револьвер. На палубе, казалось, никого не было. Друзья шли медленно, на цыпочках, чтобы не выдать себя скрипом деревянной обшивки палубы. В это время из тени вынырнул силуэт человека, бежавшего в сторону трапа. Геркулес и Линкольн бросились за этим человеком и схватили его, когда тот уже был готов покинуть судно. Когда его повалили, он начал кричать и дергаться.

– Отпустите меня, пожалуйста.

По голосу друзья поняли, что это не аль-Мундир, да и кричал он не по-арабски. Линкольн продолжал держать его на прицеле, но незнакомцу позволили слегка привстать. В течение нескольких секунд на них смотрели огромные черные глаза. Это был всего лишь насмерть перепуганный паренек с грязным лицом, по которому градом катился пот.

– Кто ты такой? – спросил Геркулес.

Парень не отвечал. Он ошалел от побоев и смотрел потерянным взглядом.

– Что ты здесь делаешь? Кто ты? – настойчиво спрашивал Геркулес, встряхивая парня.

– Я Роланд Шароян, – ответил парень дрожащим от страха голосом.

– Ты не араб, так?

– Нет, я армянин.

– Что ты делаешь на этом судне? Где остальные члены экипажа? – спросил нетерпеливо Геркулес.

– Они ушли, все, кроме моего охранника.

Геркулес выпустил юношу, и тот, рухнув на настил, закрыл лицо руками и сказал что-то такое, чего друзья не могли понять. Теперь за дело принялся Линкольн, продолжая допрос:

– Что ты делаешь на этом судне? Знаешь, куда они ушли?

– Я мало что знаю, господин. Я был их пленником. Они собирались отправиться на этом судне в Стамбул, но что-то у них не получилось, и они бежали на судне меньшего размера. Меня оставили с моим охранником, мерзким типом. Прямо перед тем как подняться на корабль, мне удалось освободиться от него, – ответил парень по-английски.

В дело вступил Геркулес.

– Куда они направились? Сколько времени прошло с тех пор? – обратился он к мальчишке.

– Я слышал, что они направляются в Стамбул, а потом в долину Аламут. Больше ничего не знаю.

– Не было ли с ними аль-Мундира?

– Я не знаю их имен.

– Почему они тебя насильно удерживали? – спросил Линкольн.

– Я вез письмо для английского главного командования в Салониках, но меня поймали и вынудили доставить другое письмо, а теперь я возвращался в Стамбул с ответом. Они захватили мою семью, – добавил юноша и рухнул на палубу, заливаясь слезами.

– Успокойся, – сказал Линкольн, продолжая держать пистолет наготове и обнимая рукой парня.

– Почему тебя держали под арестом ассасины? – спросил Геркулес.

– Кто? Меня задержали турецкие солдаты, господин.

– Турецкие солдаты? – переспросил Линкольн.

– Это значит, что ассасины и турецкие секретные службы сотрудничают, – заключил Геркулес.

– Я не знаю этой группы. Турецкие секретные службы задержали меня, угрожали убить моих близких, а теперь везли меня обратно в Стамбул. Это все, что я знаю.

– Они удрали, Линкольн. Что мы будем теперь делать? Что будет с Джамилей? – проговорил совершенно обескураженный Геркулес.

Линкольн смотрел на него, не зная, что ответить. Ему было знакомо это выражение беспокойства и бессилия на лице друга. Он видел такое же выражение на его лице много лет назад, когда погибла одна из его лучших подруг, журналистка Хелен Гамильтон.

– Мы найдем решение, дорогой Геркулес. Найдем обязательно. Я тебе обещаю, – проговорил Линкольн и положил руку на плечо товарища, а Геркулес заплакал, как ребенок.