Все тридцать человек достают газеты, разворачивают.

КОРНЕЕВ. Петрович, зачти.

МАШИНИСТ СЦЕНЫ.Всё что ли?..

ВДУНОВ. Тезисно. Самое актуальное.

МАШИНИСТ СЦЕНЫ (встает, идет к авансцене, громко читает газету). « Открытое письмо сорок а. «…А кроме этого, уважаемый мэр, мы постоянно слышим, что в театре нет денег, но при этом непомерно увеличивается аппарат главного режиссера. В нашем, сравнительно не очень большом театре - 33 курьера; 43 консультанта и 1 музейный работник. При наличии шести шекспироведов появился ещё один гоголевед, который сидит в декорационном цехе и непрерывно пишет указы в стиле Поприщина.

Далее все зачитывают по очереди:

САЙДУЛЛАЕВ. «Набивая «до отказа» штат своими рабами наш режиссер и Художественный руководитель К. С. Гнобель вытесняет из театра даже заслуженных лиц. На службу этой цели поставлен целый аппарат уничтожения и изощренного террора, сравнимого разве что со сталинскими временами.

АКТЕР ЧОХМАНДА. «Народный артист России Олег Петрович Чохманда, человек, отдавший киноэкрану всю свою жизнь, получил унизительный выговор за то, что два раза чихнул во время спектакля. Подобные «выговора», объявляют у нас регулярно».

АКТРИСА ШАШКИНА. «Ещё в начале прошлого сезона актриса Мария Шашкина, обратившись к новому худруку с творческими вопросами, получила в ответ: «Вы профнепригодны».

ЛОРА ПРУН. «А руководитель литературно-драматической части Лора Прун (известный театровед и философ) - за попытки скорректировать репертуарную политику – услышала несправедливый упрёк, что она «даже читать не умеет».

ЗАВ. МУЗ. «Получила предложение подать заявление “по собственному желанию” и руководитель музыкальной части, композитор Нонна Безухова, человек, которая долгие годы была музыкальной душой наших спектаклей».

АДМИНИСТРАТОР. «Из-за постоянных угроз вынуждены были уйти “по собственному желанию” главный администратор Юрий Хамлин, помощник режиссёра Соня Слепцова, комендант театра Любовь Эйхман».

САТАНОВСКАЯ. «Не избежал «гнобелевской чистки» и начальник отдела снабжения, герой Труда Иван Кузьмич Соломаткин».

БИЛЕТЕРША. А виновной в провалах последних премьер была признана заведующая билетным столом, инвалид 4-ой группы Евгения Долгошеина».

ВТОРАЯ БИЛЕТЕРША. «В ответ на несогласие Долгошеиной с абсурдным предложением увольняться, К.С. Гнобель хотел столкнуть ее с лестницы. И более того, женщинам-билетерам, проводящим в театре по 13 часов (!) каждые сутки, запрещено "принимать пищу и питье на рабочем месте".

УБОРЩИЦА. «Наш театр, как учреждение культуры, превращен в машину для уничтожения не только человеческих личностей, но и культурных ценностей.

ЛОРА ПРУН. «Серьезный, глубокий психологический театр подменяется скоропортящимися поделками или антрепризой, о чём писали и уважаемые театральные критики (Р. Жбанский, и М. Дмыдова)».

ФЛЯГИН. «Русский театр, долгие годы служивший храмом человеческих чувств, превращается в “дикий могильник” эпохи бесстыдства, о чем ярко свидетельствует предстоящая премьера в нашем театре с диким названием «Вишневый зад».

ВДУНОВ. «Однако, К. С. Гнобель бравирует тем, что ему уже продлили договор на следующие двадцать лет, и гордится тем, что генсек ООН Пак Думун - его школьный товарищ. Видимо, по причине своего сумасшествия он так уверен в своей безнаказанности.

АКТЕР ЧОЧКАРЕВ. «К. С. Гнобель, полностью соответствуя своей фамилии, распространил в театре невыносимую атмосферу. По этой причине коллектив театра выражает ему глубочайшее недоверие».

КОРНЕЕВ. «Уважаемый мэр, то, что происходит сегодня с нашим театром, это - культурная катастрофа в самом сердце столицы».

Молчание.

РЕЖИССЕР. Кто вчера на расписании букву «Эс» переправил на «Зэ»?

ГАДИН. А что, «Вишневый сад» стал «Вишневым задом»…

ФАЙКО. Логично…

На сцене и в зале смех.

РЕЖИССЕР. Кто это сделал?! (Файко и Гадину). Вы, два подлеца!

ГАДИН. А мы тут чем?..

ФАЙКО. Вахтеры говорят, это дух Чехова бродит…

ЛУРЬЕ. И говорят, он вами очень недоволен.

РЕЖИССЕР. Хорошо, я выясню всё. (Разворачивая газету.) Итак. Во первых: этот донос…

ЧОХМАНДА. Не донос, а «письмо сорок а»!

ВДУНОВ. И заметьте, открытое.

РЕЖИССЕР. Такое дерьмо у меня за спиной…

КОРНЕЕВ. Почему за спиной? Вчера на Худсовете. Мы вас приглашали, но вы не явились.

РЕЖИССЕР. Еще вчера вы говорили, что не встречали режиссера лучше меня…

ФЛЯГИН. Кто говорил???

РЕЖИССЕР. Да вы!!!

ФЛЯГИН. Я???

РЕЖИССЕР (указывая на всех). И вы! И вы! И вы! И вы!!! Даже уборщицы! Я знаю, кто вас обработал! Вот он – Чихманда! Его камарилья!

ВДУНОВ. Чох-ман-да.

ЧОХМАНДА. Не имеете права, у меня орден за «Заслуги перед Отечеством»!

Аплодисменты.

РЕЖИССЕР. Я и не думал вас оскорблять! Кому это надо?! Но вы никак не хотите понять, что не вы, а я руковожу этим театром!

КОРНЕЕВ. Пока.

РЕЖИССЕР. Это решать управленью Культуры. А вы всего лишь актеры. Актеры! И ваша задача на сцене играть! А «цеховые» должны помогать! А кто не согласен, пусть валит к черту!

САЙДУЛЛАЕВ. У нас профсоюз.

РЕЖИССЕР. Да в жопу ваш профсоюз! Вы г о лоса не имеете! Имеют они… (Указывая на корифеев.) Одной ногой в могиле, и за собой тащат театр…

КОРНЕЕВ (знак в будку радистке). Алён, микрофончик…

РАДИСТКА (сверху). Я – давно запись включила.

РЕЖИССЕР. Записывайте! Записывайте! Я всё щас скажу! (Корифеям.) Вам давно плевать на театр, вам, вам, вам и вам! Сидят, обдолбались лекарствами! На сцене давно импотенты! На кладбище уж пора, а они каждый день ходят сюда, старые пидарасы!!!

Пауза.

ВДУНОВ. Люди, вы слышали?!

ШАШКИНА. Я ж говорила – быдло крестьянское…

РЕЖИССЕР. А вас, моя дорогая, я должен обрадовать! Вы покидаете этот театр!!! Пошла, жаба, вон!..

ШАШКИНА. Сопляк! (Заплакала.) Да я здесь сорок лет…

ЧОХМАНДА. Как вы смеете так разговаривать с женщиной?!

ВДУНОВ (режиссеру). Ее в труппу взял сам К а фрос! А вам, голубчик, до него срать да срать…

РЕЖИССЕР. К а фрос? «К а фрос»!!! Вы же сами сожрали его!

ЛУРЬЕ. Это ложь!

РЕЖИССЕР. А Кривоногов?

ФЛЯГИН. Кривоногов не смог здесь работать, потому что ногу сломал.

РЕЖИССЕР. А Васильчиков?! А Удодин?!

ЛУРЬЕ. Они своей смертью умерли.

РЕЖИССЕР. А великий Нихулин?

ФЛЯГИН. Он сам сожрал себя.

ВДУНОВ. Да, еще тот был самоед…

РЕЖИССЕР. А Нелюбов, а Верещагин? А Фейшиц? А Роман Фитюк?

КОРНЕЕВ. Хватит всякую дрянь собирать!

Ропот в зале.

РЕЖИССЕР. Мы должны это сделать… Мы должны… И мы сделаем это!!! Это будет великий спектакль! И нам Чехов поможет! В каждой фразе, в каждом движении, он гениален и современен! Но есть огромное «Но»! Его тексты – как письмена древних шумеров, их надо открыть и подвергнуть полной… как бы проще сказать… квази-дешифризации, что ли. Поймите, дорогие мои… Если есть загробная жизнь, то можно представить, как страдает там Чехов! Вроде великий писатель, а он так и не понят никем! Сегодня последний прогон, я понимаю, материал непростой, но друзья, мы сделаем это! Клянусь, я знаю решение!!! (Корнееву.) Михаил Анатольевич, я тоже недоволен, как у нас решается финал первого акта! Эмоции должны нарастать, а у нас всё пропадает! А почему? Мы выбрали неверный акцент! Ваш герой после трагичной реплики, должен снимать не шляпу, а наоборот – превратить всё в фарс!

ФЛЯГИН. Он готов и брюки спустить…

ЛУРЬЕ. Актеры - народ очень доверчивый.

РЕЖИССЕР. Да поймите, надо только жест обозначить!

КОРНЕЕВ. Зачем же… Я готов сколько угодно… И нагишом даже бегать, если есть сверхзадача…

ЛУРЬЕ. Помнишь, К а фрос ставил «Дети разврата»?

ВДУНОВ. Да, три часа без белья танцевали…

РЕЖИССЕР. Я понял. Вы все саботажники. Вы все не хотите работать!

КОРНЕЕВ. Мы очень хотим, но без вас!

РЕЖИССЕР. Родные, вы же сами позвали меня в ваш театр! (Корнееву). Вот вы даже домой ко мне приезжали! Умоляли возглавить, чай пили, рыдали, на коленях стояли… Зачем?! Для чего?!

КОРНЕЕВ (Афиногеновой). Галочка, где твой супруг?..

АФИНОГЕНОВА. Да он здесь уж давно. Сидит, дожидается!

КОРНЕЕВ. Пусть начинает.

Из зала выходит мужчина, по его внешности и походке очевидно, что он к театру не имеет никакого отношения. Мужчина робко выходит на сцену, смущенно смотрит на Режиссера.

МУЖЧИНА. Здравствуйте… (Достает из рукава финский нож, и умело бьет режиссера в живот и бок несколько раз, прокручивая лезвие внутри тела.)

Кто-то в ужасе вскрикнул. В зале мертвая тишина.

Режиссер охнул, оседает на пол, закрыл рану рукой, сначала он испытывает крайнее удивление, и только затем боль.