Ребенок - модель безграничности

Сегодня я ожидаю чуда. Может быть, громко сказано: «чудо». Наверное, чудес не бывает, тем более в деле обучения и воспитания. Но как иначе назвать то, что свершится сегодня, на 84-й школьный день?

А сегодня будет вот что: я предложу моим шестилеткам тему «Что меня радует и что огорчает», и они напишут свое первое в жизни сочинение. Хотя я знаю, что многие мои шестилетки еще задолго до окончания букваря приступили к чтению сказок, рассказов, стихотворений, начали писать предложения, отражающие их впечатления, все же буду перечитывать первые их сочинения, не переставая удивляться и восхищаться.

Многие из тех, кому я покажу эти сочинения, скажут, что «нулевикам» не под силу писать такое. Они не поверят в наличие таких способностей у детей этого возраста, не поверят в подлинность самих сочинений.

Был же у меня случай несколько лет назад, когда я впервые в своей практике оказался перед эти чудом. Тогда, радостный и взволнованный, поспешил к своим коллегам показать письменные работы тогдашних моих ребятишек (они уже давно окончили школу и теперь учатся и трудятся на славу).

- Вот, посмотрите, что написали мои «нулевики» сегодня на Уроке!

И я начал читать эти первые сочинения детей. Вдруг меня остановили.

- Хватит! - сказал кто-то раздраженно.

На трибуну поднялась пожилая женщина, назову ее Варварой Валерьяновной, и заявила:

- Товарищи! Зачем обманывать друг друга? Да еще ученым! Когда это бывало, чтобы шестилетки писали такое?

А другие ученые, иронически улыбаясь и кивая головами в знак солидарности с Варварой Валерьяновной, смотрели на меня как на человека, пытавшегося обмануть их. И никто не спросил меня: «А все-таки объясни, как может получиться такое?»

Да, это было в среде ученых, в середине шестидесятых годов!

«Ребенок не в состоянии усвоить такое...»

«Возрастные особенности детей... Возрастные ограничения...»

«Дети этого не поймут... Им не под силу усвоить такое...»

Часто я читаю и слышу такие утверждения от некоторых ученых, методистов, учителей.

Разумеется, дети не все могут усвоить, понять, сделать.

Они не смогут, например, встать на ноги и сразу заговорить, как только родятся. Они не смогут самостоятельно прокормить себя и освободить нас от заботы о них. Не смогут изучать науки, пока не созреют в них необходимые умения. Не смогут строить города, мосты, заводы, прокладывать дороги, сеять хлеб, не вооружившись нашими знаниями и опытом. Не смогут понять многие наши заботы, пока не накопят опыт социального общения.

Ограничений, обусловленных возрастом и неопытностью детей, действительно очень много. Но в авторитарных утверждениях, мне кажется, порой проскальзывает какое-то застывшее понимание ребенка. «Не сможет!» Но почему? Потому ли, что так было с давних пор, так было вчера и, судя по этой логике, так должно быть сегодня, завтра и послезавтра? Значит, дети XXI века будут проявлять ту же самую возрастную ограниченность, скажем, в способах мышления? Тогда какая же цена науке Педагогике, методике обучения, творчеству учителя?

В утверждении «Ребенок не сможет!» я вижу скорее всего не защиту детей от посягательств на естественный ход их развития, а отгораживание их от действительных способностей. «Ребенок не может» скорее всего означает не столько ограниченность развивающихся задатков самого ребенка, сколько ограниченность наших представлений о нем.

Чем ознаменовался наш XX век? Расщеплением атома? Не только этим. Он ознаменовался и раскрытием практически неограниченных способностей и потенций детской психики. Теперь педагогика имеет куда более яркие и идущие в глубь будущего перспективные линии развития, чем хотя бы тридцать лет назад. Уверенность в силах ребенка, которые могут развиваться и крепнуть в оптимистически-творческом учебно-воспитательном процессе, становится главнейшей чертой современного советского педагога. Перед нашими глазами рушатся высокие стены некоторых возрастных ограничений. В будущем дети, я уверен, еще бесконечно много раз удивят мир своими способностями, много раз будут ломать представления ученых и учителей о детской психике. Мне лично, как оптимисту, представляется, что если Вселенная действительно безгранична и бесконечна, то ребенок - единственная живая модель этой безграничности и бесконечности. Нет пределов способностям ребенка, если педагог проявляет к нему оптимистическое и творческое отношение. Отсюда и моя заповедь, служившая мне при поиске разных путей к уму и сердцу маленького человека:

Чем целенаправленнее будет обновляться методика обучения, способствующая выявлению и развитию глубинных потенций детей, тем она станет гуманнее, оптимистичнее и радостнее.

В этой заповеди и заключен корень сегодняшнего чуда.

Пусть не поверят те, кому я буду показывать эти сочинения, пусть скажут, что их писали не сами ребята, а их папы и мамы. От этого успехи моих детей ничуть не поблекнут. Я же стану вдвое и втрое убежденнее в их способностях, а также в возможностях науки Педагогики в деле созидания Человека.

Я предвкушаю радость и волнение той минуты, когда мои маленькие ученики впервые в жизни начнут проникать в глубь своих чувств и переживаний, в свое «я». Может быть, Саша, может быть, Гога, так же как и его сверстник Нукри пятнадцать лет назад, напишут мне: «Радуюсь многому. Вчера, например, я радовался тому, что мы с папой ездили к бабушке и починили ей шкаф. Бабушка говорила: «Ой, как мне хорошо с вами!» Огорчают же меня такие случаи, когда сам огорчаю других своим необдуманным поступком или когда меня наказывают сам не знаю, за что...»

Первые попытки проникновения в самого себя я сравниваю с первым выходом космонавта в открытый космос. Я все больше буду способствовать тому, чтобы ребенок через умение письменно передавать свои переживания, впечатления, отношения - познавал свою личность. Мои «нулевики», а позднее - младшие школьники все больше будут размышлять о своих поступках, о любви к родным, о своем будущем, о том, как дарить людям радость, как бороться со злом.

Научить ребенка видеть самого себя среди других, стремиться к самовоспитанию, самообразованию, самоопределению - вот основная цель, которой я следую, развивая в детях умение выражать свои мысли письменно, разговаривать с самим собой. Письменная речь - это светильник в душе, и надо научить ребенка, как им пользоваться. В моей работе она превратится в средство воспитания в детях личностных качеств, обнаружения ими своего духовного мира.

Право каждого ребенка

Листки для письма розданы, авторучки проверены, задание разъяснено.

- Приготовьтесь к письму!

Это значит: нужно выпрямиться, взять авторучку и поднять правую руку: «Я готов!» Я оглядываю детей: все будут писать, кроме одного, которому я уже дал задание - нарисовать, что ему хочется. Все в порядке.

- Начинайте! - говорю я им шепотом.

После этой команды у нас в классе обычно воцаряется полная тишина. Я приучил детей не делать при письме лишних движений, не шуметь, не задавать вопросы товарищам - не мешать другим и самому себе. Если кому-нибудь все же захочется что-то спросить, пусть подойдет ко мне и поговорит со мной шепотом или пусть поднимет руку, и я сам к нему подойду.

Во время письменной работы я лишаю себя права ходить между рядами, делать, кому-то шумные замечания, рассматривать еще незавершенные сочинения. Смысл моего поведения? Это же ясно! Пусть дети поймут, что они заняты важным, серьезным делом и никто не имеет права нарушать ход их мыслей. Пусть поймут они, что нельзя мешать человеку, когда он думает, занят умственной работой. Я часто говорю шестилеткам: «Самым красивым человек становится тогда, когда он думает, погружен в мысли, когда он делает что-то хорошее!» Понимают ли они смысл этих слов? Возможно, не вполне. Но зато, я уверен, они чувствуют серьезность мысли, которая в них заложена. Иногда я подзываю к себе того или иного ребенка и «секретничаю» с ним, делясь своими впечатлениями и чувствами: «Посмотри, пожалуйста, на Эку, как она сосредоточена... Она же забыла обо всем на свете! Как я люблю смотреть на нее, когда она думает, прищуривает глаза, смотрит куда-то вдаль. Красивое зрелище, правда?» Отпускаю его на место, предварительно извинившись, что оторвал его от работы. Он возвращается на цыпочках, садится осторожно, без шума, и через минуту я вижу его тоже с прищуренными глазами, со сморщенным лбом. От урока к уроку он начинает улавливать мой открытый, довольный взгляд: «Как ты красив сейчас! Я любуюсь тобой!», - и постепенно в нем укрепляется стремление быть при работе серьезным, погруженным в мысли, приобрести красоту думающего человека. Конечно, я знаю, что только этим путем ребенок не научится мыслить, но для меня становится неоспоримым, что, ведя себя так, ребенок скорее постигнет красоту думающего человека, овладеет умением сосредоточиваться, поймет право каждого одноклассника не мешать ему, когда он думает, и сам тоже воспользуется этим правом. Моя заповедь запрещает мне быть самовольным на уроке, ибо урок является собственностью детей, а не моей. Она гласит: