Фольклорные истории сотворения

Простота историй о первоначале в неразвитых фольклорных мифологиях контрастирует с вызывающими глубокие мысли мифами о космогоническом цикле⁵². В них нельзя заметить никаких долговременных попыток вникнуть в загадки, скрывающиеся за покровом пространства. Призрачная фигура созда­теля прорывается сквозь глухую стену вневременья в мир форм, чтобы придать ему очертания. По своей продолжительности, текучести и всеобъемлющему могуществу его эпоха подобна сновидению. Земля еще не стала твердью, и очень многое предстоит сделать, прежде чем она станет пригодной для обитания грядущего человечества.

Как рассказывают блэкфуты из Монтаны, по миру странствовал Древний — он сотворял людей и приводил в порядок землю. «Он шел с юга и направлялся на север, делая по пути животных и птиц. Сначала он создал горы, прерии, леса и кустарники. Так он шел вперед, направляясь к северу, сотворяя по пути разные вещи, разбрасывая там и тут реки, а на них — перекаты, раскрашивая землю тут и там в красный цвет — он делал мир таким, каким мы видим его сегодня. Он создал Молочную Реку (Тетон), пересек ее и, почувствовав себя уставшим, поднялся на холм и прилег отдохнуть. Он лег на спину, вытянулся на земле, раскинул руки и окружил себя камнями, отметив форму тела, головы, рук, ног и всех частей тела. Эти камни можно увидеть там и сейчас. Отдохнув, он опять пошел на север, споткнулся о бугор и упал на колени. Тогда он сказал: "Об этот бугор можно сильно расшибиться"; поэтому он поднял там два больших холма и назвал их Колени, и так они называются до сих пор. Он прошел еще дальше к северу и с помощью нескольких камней, которые он нес с собой, построил Холмы Сладкой Травы. [...]

Однажды Древний решил, что ему стоит сделать женщину и ребенка, и поэтому он вылепил обоих — женщину и ребенка, ее сына, — из глины. После того как он придал глине человеческую форму, он сказал ей: "Будьте людьми", а затем спрятал их и оставил, а сам ушел. На следующее утро он пришел к этому месту, снял покровы и увидел, что очертания глины немного изменились. На второе и на третье утро перемены были еще заметнее. На четвертое утро он пришел на это место, снял покровы, посмотрел на глиняные фигуры и приказал им подняться и пойти; и они начали ходить. Вместе со своим Создателем они пришли к реке, и там он сказал им, что его зовут На-пи, Древний.

Когда они стояли у реки, женщина сказала ему: "Что будет? Мы будем жить вечно? Будет ли этому конец?" Он ответил: "Я никогда не думал об этом. Нам нужно принять решение. Я возьму эту бизонью лепешку и брошу ее в реку. Если она поплывет, люди будут умирать, но снова оживать через четыре дня; они будут умирать всего на четыре дня. Но если она утонет, они будут умирать окончательно". Он бросил лепешку в реку, и она поплыла. Женщина оберну­лась, подобрала с земли камень и сказала: "Нет, я брошу в воду этот камень. Если он поплывет, мы будем жить вечно, а если утонет, люди будут умирать и поэто­му всегда будут жалеть друг друга". Женщина бросила в воду камень, и он утонул. "Хорошо, — сказал Древний, — ты сама выбрала. Они будут уми­рать"»⁵³.

Рис. 15. Хнум лепит на гончарном круге сына фараона, а Тот отмеряет срок его жизни

Упорядочивание мира, создание человека и принятие решения в отно­шении смерти являются типичными темами историй о примитивном творце. Трудно понять, насколько серьезно и в какой степени верят в эти легенды сами примитивные народы. Общее настроение этих мифов является не столько пря­молинейным, сколько косвенным: все выглядит так, как будто Древний сделал то-то и то-то. Многие рассказы, отнесенные к категории историй о первоначале, с определенностью рассматривались скорее как популярные волшебные сказки, чем как книги бытия. Подобная игривая мифологизация распространена во всех цивилизациях, как высокого, так и низкого уровня. Простодушные члены сообщества могут относиться к возникающим образам с чрезмерной серьез­ностью, однако в целом нельзя утверждать, что эти образы представляют собой доктрину или местный «миф».

К примеру, у маори, в утонченности космогонии которых мы уже убеди­лись, существует история о яйце, оброненном птицей в первобытное море; оно лопнуло, и на свет появились мужчина, женщина, мальчик, девочка, свинья, собака и каноэ. Все сели в каноэ, и их отнесло к Новой Зеландии⁵⁴. Это очевид­ная пародия на миф о космическом яйце. С другой стороны, жители Камчатки утверждают — очевидно, с полной серьезностью, — что Бог первоначально обитал на небесах, но потом спустился на землю. Когда он шел по ней на снегоступах, свежая земля поддавалась под ним, словно тонкий и податливый лед. С тех пор поверхность земли стала неровной^{5 5}. Еще один пример из легенд центрально-азиатских киргизов: когда два древних человека, ухаживавших за огромным быком, очень долго оставались без воды и были полумертвыми от жажды, это животное добыло для них воду, пробив своими большими рогами отверстия в земле. Так в стране киргизов появились озера⁵⁶.

В мифах и фольклорных историях часто возникает комическая фигура, действующая наперекор доброжелательному творцу; она символизирует нес­частья и трудности существования по эту сторону разделяющего покрова. Ме­ланезийцы из Новой Британии рассказывают о призрачном существе, о «том, кто сначала был там», который нарисовал на земле две мужские фигуры, разор­вал собственную кожу и окропил рисунки своей кровью. Он подобрал два больших листа дерева и накрыл ими фигуры, которые вскоре стали первыми людьми. Их звали То Кабинана и То Карвуву.

То Кабинана прогуливался в одиночестве, забрался на кокосовое дерево со светло-желтыми орехами, сорвал два незрелых плода и бросил их на землю; они разбились и стали прекрасными женщинами. То Карвуву был восхищен ими и спросил своего брата, где тот нашел их. «Поднимись на кокосовое дерево, — ответил То Кабинана, — сорви два незрелых ореха и брось на землю». Но То Карвуву сбросил орехи верхушкой вниз, и у возникших женщин оказались уродливые приплюснутые носы⁵⁷.

Однажды То Кабинана вырезал из дерева рыбу Тум и бросил ее в океан, чтобы в нем всегда была живая рыба. Затем рыба Тум привела к побережью рыбу Маливаран, и То Кабинана с легкостью поймал их прямо с берега. То Карвуву был восхищен рыбой Тум и тоже захотел сделать ее; То Кабинана научил его этому, но То Карвуву вырезал из дерева акулу, и эта акула съела рыбу Маливаран вместо того, чтобы привести ее к берегу. Плачущий То Карвуву пришел к своему брату и сказал: «Как я жалею, что сделал эту рыбу; она не приносит никакой пользы, и только поедает всех остальных рыб». «А что это за рыба?» — спросил То Кабинана. «Я сделал акулу», — ответил То Карвуву. «Ты действительно отвратительный парень, — сказал его брат. — Теперь все наши смертные потомки будут страдать. Твоя рыба будет поедать всю остальную рыбу и людей» ⁵⁸.

Из описаний подобной глупости можно заключить, что первопричина (по­жертвовавшее собой призрачное существо) внесла в рамки мира двойствен­ность — добро и зло. Эта история не так наивна, как может показаться⁵⁹. Более того, любопытная логика последнего диалога предполагает метафизическое предсуществование платонического архетипа акулы. Подобные концепции присущи любому мифу. Порождения антагониста, представителя зла, выступа­ющего в роли шута, также являются всеобщими. Дьяволы — как огромные тупицы, так и остроумные и изощренные обманщики — всегда являются шута­ми. Однако хотя они и способны достичь триумфа в мире пространства и времени, и они сами, и плоды их деятельности просто исчезают, когда точка зрения смещается к трансцендентальному. Они являются причиной ошибочно­го восприятия теней как материальности; они символизируют неизбежное не­совершенство царства теней, и, пока мы остаемся по эту сторону покрова, от них невозможно избавиться.

Тюрки Сибири рассказывают, что, когда демиург Паджана сотворил пер­вых человеческих существ, он обнаружил, что не может вдохнуть в них живот­ворный дух. Поэтому он приставил лишенного шерсти пса охранять созданные им тела, а сам отправился на небеса, чтобы взять души у Кудэ, Верховного Бога. Во время его отсутствия появился дьявол Эрлик. Он сказал псу: «У тебя нет шерсти. Я подарю тебе золотую шерсть, если ты отдашь в мои руки этих безды­ханных людей». Пес очень обрадовался такому предложению и отдал искусите­лю охраняемых людей. Эрлик осквернил их своей слюной и скрылся в тот же миг, как только увидел Бога, возвращающегося, чтобы вдохнуть в них жизнь. Бог увидел, что произошло, и вывернул человеческие тела наизнанку. Вот поче­му в наших внутренностях есть слизь и нечистоты^{6 0}.

Фольклорные мифологии касаются истории сотворения только в той части, в которой трансцендентальные эманации превращаются в пространственные формы. Однако они ничуть не отличаются от великих мифологий в своих оценках условий существования человечества. Их символические персонажи соответствуют по своему содержанию — а иногда и в характерных чертах и подвигах — высочайшим героям мифологии, а чудесный мир, в котором они действуют, в точности походит на область великих откровений — на мир в периоде между глубоким сном и пробуждением сознания, на ту сферу, в кото­рой Единое раскалывается на многообразное и множественное согласуется в Единстве.

ГЛАВА II

НЕПОРОЧНОЕ РОЖДЕНИЕ

МАТЬ ВСЕЛЕННАЯ

Миросотворяющий дух отца переходит к многообразию земного опыта благодаря преобразующему посреднику — матери мира. Она является персонификацией первичного элемента, упоминаемого во второй строфе Кни­ги Бытия, в которой говорится, что «Дух Божий носился над водою». В индийс­ком мифе это женский образ, посредством которого Высшее Я порождает все сущее. В более абстрактном понимании она представляет собой мироограни- чивающие рамки: «пространство, время и причинность» — скорлупу косми­ческого яйца. С еще более абстрактной точки зрения она есть соблазн, побуж­дающий самопознающий Абсолют к акту творения.

В мифологиях, особо выделяющих материнский, а не отцовский аспект творца, эта первичная женская сущность изначально наполняет сцену мира и играет роли, которые в большинстве случаев приписываются мужским началам. Кроме того, она — девственница, поскольку ее супругом является Незримое Неведомое.

Странное представление об этом образе обнаруживается в финской мифо­логии. В первой руне «Калевалы»¹ рассказывается о том, как девственная дочь воздуха опустилась из небесных дворцов в первобытное море и долгие столетия плавала на поверхности вечных вод.

Начал дуть свирепый ветер.

Поднялась с востока буря,

Рис. 16. Нут (Небо) дарит жизнь Солнцу; его лучи озаряют Хатор (Любовь и Жизнь) на горизонте

 

Замутилось море пеной, Поднялись высоко волны. Ветром деву закачало, Било волнами девицу. Закачало в синем море, На волнах с вершиной белой. Ветер плод надул девице. Полноту дало ей море².

В течение семи столетий Мать Воды плавала с ребенком во чреве, но не могла родить. Она молилась Укко, верховному богу, и он послал утку, которая свила гнездо на колене девы. Утиные яйца скатились с колена и разбились; их части превратились в землю, небо, солнце, луну и тучи. Затем сама Мать Воды, продолжавшая плавать в океане, принялась за работу в качестве Творца Мира.

Наконец, в году девятом, На десятое уж лето Подняла главу из моря И чело из вод обширных, Начала творить творенья, Создавать созданья стала На хребте прозрачном моря, На равнинах вод открытых. Только руку простирала — Мыс за мысом воздвигался; Где ногою становилась — Вырывала рыбам ямы; Где ногою дна касалась — Вглубь глубины уходили. Где земли касалась боком — Ровный берег появлялся; Где земли ногой касалась — Там лососьи тони стали; И куда главой склонялась — Бухты малые возникли. Отплыла от суши дальше, На волнах остановилась — Созидала скалы в море И подводные утесы. Где суда, наткнувшись, сядут, Моряки найдут погибель⁴.

Все это время дитя оставалось в ее утробе и достигло довольно зрелого возраста:

Только вещий песнопевец Вяйнамёйнен не рождался. Старый, верный Вяйнамёйнен В чреве матери блуждает, Тридцать лет он там проводит. Зим проводит ровно столько ж На водах, дремотой полных. На волнах морских туманных. Он подумал, поразмыслил:

Как же быть и что же делать На пространстве этом темном, В неудобном, темном месте, Где свет солнца не сияет, Блеска месяца не видно. Он сказал слова такие И такие молвил речи: «Месяц, солнце золотое И Медведица на небе! Дайте выход поскорее Из неведомой мне двери. Из затворов непривычных Очень тесного жилиьца! Дайте вы свободу мужу. Вы дитяти дайте волю, Чтобы видеть месяц светлый, Чтоб на солнце любоваться. На Медведицу дивиться, Поглядеть на звезды неба!» Но не дал свободы месяц, И не выпустило солнце. Стало жить ему там тяжко, Стала жизнь ему постыла; Тронул крепости ворота, Сдвинул пальцем безымянным, Костяной замок открыл он Малым пальцем левой ножки; На руках ползет с порога, На коленях через сени. В море синее упал он, Ухватил руками волны. Отдан муж на милость моря, Богатырь средь волн остался⁵.

Прежде чем Вяйнамёнен — уже родившийся герой — смог выбраться на сушу, он преодолел суровое испытание второй материнской утробы — лона изначального космического океана. Ему, оказавшемуся без внешней защиты, пришлось пройти инициацию нечеловеческих по своей сути сил природы. Вода и ветер заставляют его вновь испытать то, что было ему уже хорошо знакомо. Пролежал пять лет он в море, В нем пять лет и шесть качался.

И еще семь лет и восемь. Наконец, плывет на сушу, На неведомую отмель, На безлесный берег выплыл. Приподнялся на колени. Опирается руками, Встал, чтоб видеть светлый месяц, Чтоб на солнце любоваться, На Медведицу дивиться, Поглядеть на звезды неба. Так родился Вяйнамёйнен, Племени певцов удалых Знаменитый прародитель, Девой Ильматар рожденный⁶.

МАТРИЦА СУДЬБЫ

Всеобщая богиня являет себя людям во множестве обличий, ибо результаты творения многообразны, запутанны и внутренне противоречивы, если воспри­нимаются с точки зрения сотворенного мира. Мать жизни является одновре­менно и матерью смерти; она носит маски уродливых дьяволиц голода и бо­лезней.

Шумеро-вавилонская звездная мифология приписывает аспекты космичес­кого женского начала фазам планеты Венеры. Как Утренняя Звезда, она дева; как Вечерняя — девка. Когда она царит в ночном небе, она супруга Луны, но когда затмевается пламенем Солнца — адская ведьма. Повсюду, куда распрост­ранялось влияние Месопотамии, характерные черты богини рассматривались в свете этой мерцающей звезды.

Миф из юго-восточной Африки, записанный в племени вахунгве-макони из Южной Родезии, отражает аспекты Венеры-матери в соответствии с первы­ми стадиями космогонического цикла. Луна является в нем первым человеком, Утренняя Звезда — его первой женой, а Вечерняя Звезда — второй. Подобно Вяйнамёйнену, возникшему из утробы благодаря самостоятельным действиям, этот лунный человек появился из вод бездны. Ему и его женам предстояло стать прародителями всех созданий на земле. Эта история дошла до нас в таком виде:

«Маори (Бог) создал первого человека и назвал его Мвуетси (Луна). Он погрузил его на дно Дзивоа (озеро) и дал ему рог-нгона и масло-нгона⁷. Мвуетси жил в Дзивоа.

Мвуетси сказал Маори: "Я хочу выйти на сушу". Маори сказал: "Ты пожале­ешь об этом". Мвуетси сказал: "И все же я хочу выйти на сушу". Маори сказал: "Тогда иди на сушу". Мвуетси вышел из Дзивоа и оказался на суше.

Земля была холодной и пустой. Не было ни травы, ни кустов, ни деревьев. Не было и животных. Мвуетси заплакал и сказал Маори: "Как мне жить здесь?" Маори сказал: "Я предупреждал тебя. Ты вступил на путь, в конце которого умрешь. Однако я дам тебе кое-кого, похожего на тебя". Маори дал Мвуетси девушку, которую звали Массасси, Утренняя Звезда. Маори сказал: "Массасси будет твоей женой два года". Маори дал Массасси орудие для разведения огня.

Вечером Мвуетси вошел вместе с Массасси в пещеру. Массасси сказала: "Помоги мне. Мы разведем костер. Я соберу чимандра (хворост), а ты будешь крутить русика (вращающаяся часть орудия для разведения огня)". Массасси собрала хворост. Мвуетси крутил русика. Когда костер разгорелся, Мвуетси лег по одну сторону, а Массасси — по другую. Между ними горел костер.

Мвуетси думал: "Зачем Маори дал мне эту девушку? Что же мне делать с этой девушкой Массасси?" Когда наступила ночь, Мвуетси достал свой рог-нго­на. Он смочил указательный палец каплей масла-нгона. Мвуетси сказал: "Ндини чаамбука мгири не мгирир " ("Я собираюсь перепрыгнуть через костер"⁸). Мвует­си перепрыгнул через костер. Мвуетси подошел к девушке Массасси. Мвуетси коснулся тела Массасси влажным пальцем. Затем Мвуетси вернулся к своей постели и заснул.

Когда Мвуетси проснулся утром, он посмотрел на Массасси. Мвуетси уви­дел, что тело Массасси разбухло. С началом дня у Массасси начались роды. Массасси родила траву. Массасси родила кусты. Массасси родила деревья. Мас­сасси рожала без остановки, пока вся земля не покрылась травой, кустами и деревьями.

Деревья росли. Они росли, пока их верхушки не коснулись неба. Когда верхушки деревьев коснулись неба, начался дождь.

Мвуетси и Массасси жили в достатке. У них были фрукты и зерно. Мвуетси построил дом. Мвуетси сделал железную лопату. Мвуетси сделал мотыгу и поса­дил хлеб. Массасси сплела ловушки для рыбы и ловила рыбу. Массасси прино­сила хворост и воду. Массасси готовила еду. Так Мвуетси и Массасси прожили два года.

Через два года Маори сказал Мвуетси: "Срок кончился". Маори забрал Массасси с земли и вернул ее в Дзивоа. Мвуетси оплакивал ее. Он рыдал и оплакивал ее и сказал Маори: "Что мне делать без Массасси? Кто будет прино­сить хворост и воду для меня? Кто будет готовить для меня?" Мвуетси плакал восемь дней подряд.

Так Мвуетси проплакал восемь дней подряд. Тогда Маори сказал: "Я пре­дупреждал тебя, что ты идешь к смерти. Но я дам тебе другую женщину. Я дам тебе Моронго, Вечернюю Звезду. Моронго будет с тобой два года. Потом я заберу и ее". Маори дал Мвуетси Моронго.

Моронго пришла в хижину Мвуетси. Вечером Мвуетси захотел лечь по свою сторону от костра. Моронго сказала: "Не ложись там. Ложись рядом со мной". Мвуетси лег рядом с Моронго. Мвуетси достал рог-нгона и помазал свой указа­тельный палец маслом. Но Моронго сказала: "Не делай так. Я не такая, как Массасси. Теперь помажь свои бедра маслом-нгона. Помажь мои бедра маслом- нгона". Мвуетси сделал так, как она сказала. Моронго сказала: "Теперь соеди­нись со мной". Мвуетси соединился с Моронго. Мвуетси заснул.

Мвуетси проснулся рано утром. Посмотрев на Моронго, он увидел, что ее тело разбухло. С началом дня Моронго начала рожать. В первый день Моронго родила кур, овец и коз.

Во вторую ночь Мвуетси снова спал вместе с Моронго. На следующее утро она родила антилоп и коров.

В третью ночь Мвуетси снова спал вместе с Моронго. На следующее утро Моронго родила сначала мальчиков, а потом девочек. Мальчики, которые ро­дились утром, стали взрослыми к сумеркам.

В четвертую ночь Мвуетси снова захотел спать вместе с Моронго. Но нача­лась гроза, и Маори сказал: "Оставь меня в покое. Ты быстро идешь к своей смерти". Мвуетси испугался. Гроза закончилась. Когда она закончилась, Морон­го сказала Мвуетси: "Сделай дверь и закрой вход в хижину. Тогда Маори не сможет увидеть, что мы делаем. Тогда ты сможешь спать вместе со мной". Мвуетси сделал дверь. Он закрыл дверью вход в хижину. Потом он спал вместе с Моронго. Мвуетси заснул.

Утром Мвуетси проснулся. Мвуетси увидел, что тело Моронго разбухло. С началом дня Моронго начала рожать. Моронго родила львов, леопардов, змей и скорпионов. Маори увидел это. Маори сказал Мвуетси: "Я предупреждал тебя".

В пятую ночь Мвуетси снова захотел спать с Моронго. Но Моронго сказала: "Смотри, твои дочери выросли. Соединись со своими дочерьми". Мвуетси нос мотрел на своих дочерей. Он увидел, что они красивы и уже выросли. Поэтому он спал вместе с ними. У них родились дети. Дети, которые родились утром,

стали взрослыми к сумеркам. Так Мвуетси стал Мамбо (королем) боль

народа.

Но Моронго спала со змеей. Моронго уже не рожала. Она жила со змеей. Однажды Мвуетси вернулся к Моронго и захотел спать вместе с ней. Моронго сказала: "Оставь меня в покое". Мвуетси сказал: "Но я хочу". Он лег рядом с Моронго. Под постелью Моронго лежала змея. Змея укусила Мвуетси. Мвуетси заболел.

После того как змея укусила Мвуетси, Мвуетси заболел. На следующий день не было дождя. Все засохло. Реки и озера обмелели. Все животные умерли. Люди начали умирать. Много людей погибло. Дети Мвуетси спросили: "Что нам де­лать?" Дети Мвуетси сказали: "Мы погадаем на хаката (священных костях)". Дети погадали на хаката. Хаката сказали: "Мамбо Мвуетси болен и высыхает. Отправьте Мвуетси назад в Дзивоа".

Тогда дети Мвуетси задушили Мвуетси и похоронили его. Они похоронили Моронго вместе с Мвуетси. Потом они выбрали другого человека, и он стал Мамбо. Моронго тоже прожила в Зимбабве⁹ Мвуетси два года».

Очевидно, что каждый из трех этапов порождения олицетворяет эпоху развития мира. Течение этого процесса было заранее предсказано ипросматри­валось почти явно — на него указывали предупреждения Всевышнего. Но Лун­ный Человек, Всемогущий, не мог противостоять исполнению своей судьбы. Беседа на дне озера представляет собой диалог вечности и времени, «Вопрос Жизни»: "Быть или не быть?". Неутолимое желание, наконец, представляет возможность погубить себя: деятельность начинается.

Жены и дочери Лунного Человека являются персонификациями и орудия­ми его судьбы. С развитием его миросотворяющей воли добродетели и качества богини-матери подверглись метаморфозе. Две жены, рожденные изначальной утробой, были дочеловеческими, предчеловеческими. Но по мере того, как протекал космогонический цикл и период развития перешел от первобытных к человеческо-историческим формам, владычицы космических рождений само­устранились, и сфера мира перешла в распоряжение смертных женщин. По этой причине древний демиургический отец становится для его сообщества метафизическим анахронизмом. Когда, наконец, он утомляется чисто челове­ческим и вновь устремляется к матери своего изобилия, мир на мгновение покоряется силе его желания, но затем освобождается от него и вырывается на волю — инициатива переходит к сообществу детей. Символические, подобные неприятным образам сновидения фигуры родителей сбрасываются в изначаль­ную бездну, и на благоустроенной земле остается только человек. Колесо сдви­нулось.

ЛОНО ИСКУПЛЕНИЯ

Теперь проблемой становится мир человеческой жизни. Направляемая практичными решениями царей и указаниями жрецов с костями божественно­го откровения¹⁰, сфера сознания настолько сокращается, что благородные чер­ты человеческой комедии полностью теряются в неразберихе противоречивых намерений. Перспективы видения человека становятся плоскими; оно замечает лишь отражения света на осязаемой поверхности существования. Примеча­тельной формой человеческой агонии становится потеря способности наблю­дать. Общество погружается в круговорот ошибок и бедствий — Малое Эго узурпирует судейское место Высшего Я.

Такова непрестанная тема мифа, таков привычный вопль голосов проро­ков. Люди тоскуют по личности, которая вновь начертала бы в мире искривлен­ных тел и душ контуры образа вочеловечения. Такой миф существует и в нашей собственной традиции. Он возникает повсюду, пусть и под разнообразными масками. Когда царь Ирод (крайняя степень символа скверного управления и упрямого эго) низверг человечество к низшей точке духовного унижения, сок­ровенные силы цикла пришли в движение по собственной воле. В неприметном селении рожает дева, удержавшая себя от растления всеобщими ошибками своего поколения — миниатюрный образ космической женщины, невесты вет­ра среди людей. Ее лоно, остающееся девственным, как первобытная пучина, самой своей готовностью призывает ту изначальную силу, что оплодотворила пустоту.

«Однажды, когда Мария остановилась у источника, чтобы наполнить свой кувшин, Ангел Господен явился Ей и сказал: "Благословенна Ты, Мария [...], ибо в лоне Твоем уготована Тобою обитель Господу. [...] Все свет небесный низойдет и будет обитать в Тебе, через Тебя же воссияет он во всем мире"» ¹¹.

Эта история излагается повсеместно, причем с такими поразительными сходствами в своих основных контурах, что ранним христианским миссионе­рам пришлось прийти к выводу о том, что сам дьявол, должно быть, рассевает пародии на их учение, куда бы они ни простерли руки. Фрэй Педро Симон отмечает в своей работе «Noticias historiales de las conquistes de Tierra Firme en las Indias Occidentals» (1627), что после начала работы среди народов Тунхи и Согамосо в южноамериканской Колумбии «демон этого места начал внушать противные доктрины. И, помимо прочего, он устремился опозорить то, чему священник научал в отношении Вочеловечения, и утверждал, что оно еще не случилось, но что вскоре Солнце свершит его, облачившись плотью в утробе девы в поселке Гуачета; и зачнет она от солнечных лучей, оставаясь при этом девой. Эти известия распространились по всему району. И случилось так, что у предводителя упомянутого поселка было две дочери-девицы, и каждая жажда­ла, чтобы чудо исполнить именно ей. Тогда обе начали каждое утро покидать отцовский дом и уединение в саду с первыми проблесками рассвета и поднима­лись на один из многочисленных в округе холмов, двигаясь в направлении восхода, и располагались там так, чтобы первые лучи солнца освещали их.

Так продолжалось много дней, и было позволено демону по божественному разрешению (Того, Чьи пути неисповедимы), чтобы обстоятельства сложились так, как тот предполагал. И таким образом, одна из дочерей отяжелела, как и желала, от солнца. Девять месяцев миновало, и она принесла миру огромный и ценный акуата, что на их языке означает изумруд. Девица приняла его и, обернув тканью, расположила на груди и продержала там много дней, после чего он преобразился в живое создание — все по указаниям демона. Ребенка назвали Горанчачо, и его держали в домашних владениях предводителя, его деда, до двадцати четырех лет». Затем этот юноша триумфальной процессией проследовал в столицу страны и превозносился во всех провинциях как «Дитя Солнца»¹².

Индусская мифология повествует о деве Парвати, дочери царя гор Химава- та, содержавшего ее в высоких холмах для воспитания в суровой строгости. Тиран-асур по имени Тарака захватил власть над миром, и, согласно пророчес­тву, свергнуть его мог только сын Верховного Бога Шивы. Шива, однако, был образцовым богом йоги — отстраненным, одиноким и погруженным в медита­цию. Невозможно было и думать о том, чтобы Шива когда-либо зачал сына.

Парвати исполнилась решимости изменить ситуацию в мире, сравнявшись с Шивой в искусстве медитации. Отстраненная, одинокая и погруженная в себя, она подставляла свое обнаженное тело обжигающим лучам солнца, добавляя к его теплу жар четырех больших костров в четырех направлениях. Ее прекрасное тело сморщилось и превратилось в хрупкие кости, обтянутые жесткой и грубой кожей. Волосы ее спутались и растрепались. Мягкие влажные глаза были воспа­лены.

Однажды к ней подошел юный брамин. Он спросил ее, почему такая прек­расная женщина убивает себя подобными мучениями.

«Я стремлюсь, — ответила она, — к Шиве, Высшей Цели. Шива — бог одиночества и непоколебимой сосредоточенности. Для того я и упражняюсь в аскетизме, чтобы вывести его из состояния уравновешенности и заставить по­любить меня».

«Шива, — сказал юноша, — бог уничтожения. Шива — Разрушитель Мира. Радость Шивы в том, чтобы медитировать на погребальных кострах, среди трупного смрада; там он созерцает разложение в смерти — это свойственно его опустошенному сердцу. Гирлянды Шивы — из живых змей. Шива — нищий, и никому неведомо ничего о его рождении».

Дева сказала: «Он вне понимания таких, как ты. Нищий, но источник богат­ства; ужасающий, но источник милости; гирлянды из змей или гирлянды из драгоценностей — их он надевает по собственной воле. Как мог он быть рожден, если он творец всего несотворенного! Шива — любовь моя».

Тогда юноша сбросил свою маску — и оказался Шивой¹³.