Первобытный герой и человечество

Мы миновали две стадии: первую, стадию непосредственного проявления Несотвореииого Сотворяющего в текучих, но вневременных действую­щих лицах мифологической эпохи, и вторую, от этих Сотворенных Творцов до возникновения сферы человеческой истории. Испущенные эманации уплотни­лись, а область сознания сократилась в размерах. Там, где ранее можно было наблюдать носителей причинности, в фокусе внимания крошечного, замечаю­щего лишь неопровержимое, зрачка человеческого глаза остались только их вторичные последствия. Таким образом, отныне космогонический цикл будет развиваться не силами ставших незримыми богов, но с помощью более или менее близких по своему характеру к человеку героев, посредством которых начнет исполняться судьба мира. Это та черта, за которой мифы о сотворении начинают уступать место легендам — как происходит в Книге Бытия после изгнания из Сада. Метафизика перетекает в первобытную историю, туманную и неопределенную в своих началах, но постепенно проясняющуюся вплоть до подробностей по мере становления. Герои становятся все более правдоподоб­ными, пока, наконец, на последних стадиях различных местных традиций легенда не превращается в привычный дневной свет летописей.

Мвуетси, Лунный Человек, был отрезан, как застрявший якорь, а сообщес­тво детей отправилось в открытое плавание по освещенному миру пробужден­ного сознания. Однако в истории утверждается, что среди этих детей были и такие сыновья этого скрывшегося под поверхностью вод отца, которые, подоб­но детищам его первого зачатия, перешли из младенчества до зрелости всего за один день. Эти особые носители космического могущества составили духовную и социальную аристократию. Наполненные двойным зарядом созидательной энергии, они сами стали источниками откровения. Таких личностей можно обнаружить на стадии рассвета легендарного прошлого в любой традиции. Обычно это культурные герои, основатели городов.

В китайских летописях отмечено, что после того, как земля стала твердью, люди обосновались в долинах рек, и ими правил Фуси, «Небесный Император» (2953—2838 гг. до н. э.). Он научил свое племя ловить рыбу сетями, охотиться и разводить домашних животных; он разделил людей на кланы и установил зако­ны брака. На основе сверхъестественной таблички, подаренной ему чешуйча­тым, похожим на коня водным чудовищем реки Мэн, Фуси создал Восемь Триграмм ( Ба Гуа ), которые до сих пор остаются основополагающими симво­лами традиционного китайского мышления. Фуси родился в результате чудес­ного зачатия и созревал в утробе матери двенадцать лет; у него было тело змеи, человеческие руки и голова быка¹.

Рост его преемника Шэнь-Нуна, «Земного Императора» (2838—2698 гг. до н. э.) составлял два с половиной метра; у него было человеческое тело, но бычья голова. Зачат он был чудесным образом, под влиянием дракона. Пристыженная мать оставила свое дитя в горах, но дикие звери спасли и вскормили его, и, когда мать узнала об этом, она забрала его домой. За один день Шэнь-Нун открыл семьдесят ядовитых растений и противоядия к ним — он мог наблюдать воз­действие и усвоение каждой травы благодаря прозрачной стенке своего желуд­ка. Затем он составил фармакопею, которая используется до наших дней. Он изобрел земледельческие орудия и систему меновой торговли. Китайские крестьяне поклонялись ему как «владыке злаков». В возрасте ста шестидесяти восьми лет он присоединился к Бессмертным².

Подобные цари-змеи и минотавры отмечают те давние времена, когда им­ператор был носителем особой миросотворяющей, мироподдерживающей си­лы, намного более великой, чем та, что связана с обычными человеческими физическими возможностями. В те времена свершалась труднейшая, титани­ческая деятельность, устанавливалось массивное основание человеческой циви­лизации. Однако по мере развития цикла наступила эпоха, когда предстоящие труды уже не были прото- или сверхчеловеческими; пришла пора подлинно человеческих свершений — управление страстями, развитие искусств, создание экономических и культурных институтов государства. Уже не требовались ни воплощения Лунного Быка, ни Змеиная Мудрость Восьми Триграмм Судьбы, — лишь человеческий дух, восприимчивый к нуждам и надеждам сердца. Соответ­ственно этому, космогонический цикл породил императора в человеческом облике, которому предстояло стать для всех грядущих поколений образцом человека-правителя.

Хуан-Ди, «Желтый Император» (2697—2597 гг. до н. э.) был третьим из августейших Трех. Его мать, наложница правителя провинции Чжао-дянь, за­чала сына однажды ночью, когда узрела ослепительный золотой свет, окружаю­щий созвездие Большой Медведицы. Ребенок заговорил, когда ему исполнилось семьдесят дней от роду, и занял трон в возрасте одиннадцати лет. Его отличи­тельным даром была способность к сновидениям: во сне он посещал самые отдаленные земли и беседовал с Бессмертными в их сверхъестественном царс­тве. Вскоре после своего восхождения на престол Хуан-Ди погрузился в снови­дение, которое продолжалось целых три месяца. В результате он научился уп­равлять своим сердцем. Из второго, не менее долгого сновидения он вернулся, обладая способностью обучать людей. Он научил их власти над силами природы в своих сердцах.

Этот замечательный человек правил Китаем в течение ста лет, и во время его правления страна переживала настоящий Золотой век. Он окружил себя шестью министрами, создал с их помощью календарь, изобрел основы матема­тических вычислений и научил людей изготавливать утварь из дерева, глины и металлов, строить лодки и средства передвижения на колесах, ввел деньги и музыкальные инструменты из бамбука. Он основал общественные места покло­нения Богу. Он установил границы и законы частной собственности. Его жена открыла искусство вышивания шелком. Он распространил выращивание сотни разновидностей злаков, овощей и деревьев; поощрял разведение птиц, четверо­ногих, рептилий и насекомых; обучал использованию воды, огня, дерева и земли и управлял приливами и отливами. Перед его смертью, наступившей в возрасте ста одиннадцати лет, в имперских садах появились феникс и единорог — свиде­тельства совершенства его правления³

ДЕТСТВО ГЕРОЯ-ЧЕЛОВЕКА

Герой ранней культуры с телом змеи и головой быка, от рождения носил в себе стихийную созидательную силу мира природы — таково содержание, кро­ющееся за этими формами. С другой стороны, герою-человеку необходимо «спуститься вниз», чтобы восстановить связь с предчеловеческим. Как мы уже убедились, именно в этом заключается смысл путешествия героя.

Но составители легенд редко удовлетворялись образами великих героев мира как простых человеческих сущетв, проникших за ограничивающие их собратьев горизонты и вернувшихся с теми же дарами, добыть которые мог бы любой человек равной устремленности и отваги. Напротив, в легендах неизмен­но наблюдается тенденция наделять героев сверхчеловеческими способностями от рождения или даже от момента зачатия. Вся жизнь героя изображается обычно в форме пышного зрелища чудес, кульминацией которых становится его величайшее и важнейшее путешествие.

Это вполне согласуется с той точкой зрения, что героический подвиг явля­ется предопределенным, а не случайным; однако при этом возникает проблема достоверности биографии личности. К примеру, Иисуса можно рассматривать как человека, достигнувшего мудрости посредством строгого аскетизма и глу­боких размышлений; с другой стороны, человек может верить, что это Бог, снизошедший и принявший на себя трудности человеческой судьбы. Первый подход может привести человека к буквальному подражанию учителю, что позволяет, подобно ему, прорваться к трансцендентальному, освобождающему

Ил. XXI. Чудовище Хаоса и Бог Солнца (Ассирия)

 

Ил. XXII. Юный бог маиса (Гондурас)

восприятию. Однако вторая позиция утверждает, что герой является скорее предназначенным для созерцания символом, чем примером, которому необхо­димо следовать в буквальном смысле. Божественное существо представляет собой откровение всемогущего Высшего Я, пребывающего в каждом из нас. По этой причине к созерцанию жизни следует прибегать как к размышлению о собственной врожденной божественности, а не как к вступлению к точнейшему подражанию, ибо уроком было не «Делай так и стань добродетелен», но — «Познай так и стань Богом»⁴.

В первой части «Путешествие героя» мы рассматривали мироспасительный подвиг с первой точки зрения, которую можно назвать психологической. Те­перь нам необходимо описать его со второй позиции, в которой он становится символом той же метафизической тайны, в раскрытии и обнажении которой состояло само свершение героя. В данной главе, таким образом, мы обсудим сначала чудесное детство, в котором демонстрируется, как особые проявления врожденного божественного принципа воплощаются в нашем мире, а вслед за этим — различные жизненные роли, посредством которых герой способен осуществить свое предназначение. Все они различаются в своем величии и согласно потребностям времени.

В определенных выше понятиях, первой задачей героя является сознатель­ное восприятие предшествующих стадий космогонического цикла, прорыв в прошлое, к эпохам проявления. Второй же задачей является возвращение из этой бездны к плану современной жизни, где ему предстоит стать человеком-ре­форматором, исполнителем демиургических потенциальных возможностей. Хуан-Ди обладал способностью к сновидениям; они были его путем нисхожде­ния и возвращения. Второе, водное рождение Вяйнамёйнена вернуло его назад, к восприятию изначальной стихии. В сказке островов Тонга о жене-моллюске исход начинается с рождения матери: братья-герои появляются из предчелове- ческой утробы.

Свершения героя во второй части его собственного кругового путешествия обычно пропорциональны глубине его погружения в первой половине путешес­твия. Сыновья жены-моллюска поднялись с уровня животных, и их физическая красота была невероятной. Вяйнамёйнен заново родился от изначальных вод и ветров, и его дарованием стала способность воодушевлять и успокаивать бар­довскими песнями стихии природы и человеческое тело. Хуан-Ди какое-то время жил в царстве духов, и его научили гармонии сердца. Будда преодолел даже границы области деятельных богов и вернулся из пустоты; после этого он огласил путь спасения от самого космогонического круга.

Если подвиги реальной исторической личности заставляют причислить ее к героям, то создатели легенд о ней непременно изобретут для нее соответствую­щие приключения в глубинах. Они изображаются как путешествия в чудесные царства, и истолковывать их символику надлежит, с одной стороны, как нис­хождение в море ночи души, а с другой — как образы тех планов или аспектов человеческого предназначения, которые проявляются в соответствующих жизнях.

1. Мать Саргона, царя Агаде занимала низкое положение, а отец был неизвес­тен. Пущенный в камышовой корзине в плавание по Евфрату, он был найден Акки-землепашцем, который принял его к себе, чтобы сделать своим садовни­ком. Но юноше покровительствовала богиня Иштар, поэтому в результате он стал царем и императором, прославленным живым богом.

Чандрагупту (IV век до н. э.), основателя индийской династии Маурья, оставили в глиняном кувшине на пороге хлева. Мальчика нашел и воспитал пастух. Однажды, когда он играл со своими сверстниками в Верховного Царя на Троне Судьи, юный Чандрагупта приказал, чтобы самым злостным преступни­кам отсекли руки и ноги; затем, по одному его слову, отнятые члены немедленно вернулись на свое место. Проходящий мимо царевич, увидевший эту чудесную игру, выкупил ребенка за тысячу харшапан, а дома обнаружил на мальчике физические признаки того, что тот Маурья.

Папа Григорий I Великий (540?—604 гг. н. э.) был зачат близнецами-арис­тократами, совершившими кровосмешение по наущению дьявола. Раскаиваю­щаяся мать бросила дитя в море в маленькой корзине. Рыбак нашел ребенка и воспитывал его до шести лет, после чего отправил на обучение в монастырь. Но мальчик стремился к жизни благородного рыцаря. Он вошел в лодку, и она чудесным образом принесла его в страну родителей, где он завоевал руку коро­левы — которая, как выяснилось позднее, оказалась его матерью. Обнаружив этот второй инцест, Григорий наложил на себя епитимью и в течение семнадца­ти лет оставался прикованным к скале посреди моря. Ключи от оков были выброшены в воду, но к концу этого долгого срока их нашли в брюхе рыбы, и это сочли знаком провидения: кающийся грешник был препровожден в Рим, где впоследствии был избран папой⁵.

2. Будучи ребенком, Шарлемань (742— 814) подвергался издевательствам со стороны старших братьев и бежал в сарацинскую Испанию. Там он принял имя Майне и служил королю как гонец по передаче сообщений. Он обратил коро­левскую дочь в христианскую веру, и эти двое тайно обвенчались. После мно­жества подвигов королевич вернулся во Францию, свергнул своих старых обид­чиков и триумфально занял престол. Затем он правил в течение сотен лет в окружении зодиака, двенадцати аристократов. Согласно всем свидетельствам, у него были очень длинные и белые борода и волосы⁶. Однажды, когда он сидел под своим судейским деревом, он очень справедливо рассудил случай одной змеи, и в благодарность пресмыкающееся одарило его особым амулетом, втя­нувшим его в любовную интригу с уже покойной женщиной. Этот амулет упал в колодец в Эксе; вот почему Экс стал любимой резиденцией этого императора. После продолжительных войн с сарацинами, саксами, славянами и норманнами нестареющий император скончался, но он всего лишь уснул, и проснется, когда

*** Другое название Аккада. — Прим. перее.

вновь понадобится своей стране. Однажды, в позднее Средневековье, он уже пробуждался от смерти, чтобы принять участие в крестовом походе ¹.

Все эти биографии демонстрируют объясняемую различными причинами тему изгнания и возвращения ребенка. Она представляет собой заметную харак­терную черту всех легенд, народных сказок и мифов; обычно предпринимаются попытки придать ей видимость реального правдоподобия. Однако, если описы­ваемый герой является великим патриархом, кудесником, пророком или вопло­щенным божеством, чудесам позволяется распространяться за любые пределы возможного.

Популярная еврейская легенда о рождении отца Авраама представляет со­бой пример откровенно сверхъестественного изгнания младенца. Его рождение было предугадано Нимродом по звездам, «ибо сей нечестивый царь был искус­ным астрологом, и было показано ему, что в его дни родится человек, который восстанет против него и триумфально изобличит его религию. В страхе перед судьбой, предсказанной звездами, он отправил за своими князьями и начальни­ками и попросил совета в этом деле. Они ответили, и молвили ему: "Наш единодушный совет таков, что ты должен выстроить большой дом, поставить у входа стража и оповестить по всему своему царству, что все женщины на сносях должны направляться туда к повитухам и пребывать там, пока не разрешатся от бремени. Когда придет матери время рожать и родится дитя, повитуха должна будет убить его, если то будет сын. Но если родится дочь, следует сохранить ей жизнь, мать наградить подарками и дорогими одеждами, а глашатай чтобы объявлял, что так делается для матери, родившей дочь".

Царь был доволен таким советом и по всему царству распространил объяв­ление, призывающее архитекторов, чтобы построили для него большой дом шестидесяти локтей в высоту и восьмидесяти в ширину. После того как дом выстроили, он издал второй указ, призывающий туда всех женщин на сносях, и там они должны были оставаться до самых родов. Были назначены чиновники, забирающие женщин в этот дом, а вокруг и внутри дома поставлены стражи, чтобы женщины не убежали оттуда. И были призваны в этот дом повитухи, и приказали им убивать младенцев мужского пола прямо у груди матери. Но если женщина рожала дитя женского пола, такую мать наряжали в парчу, шелка и вышитые одежды и провожали из охраняемого дома в великом почете.

Так было уничтожено не менее семидесяти тысяч младенцев. Тогда ангелы предстали перед Господом и сказали: "Как не видишь Ты, что он делает, тот грешник и богохульник Нимрод, сын Ханаана, убивающий столько невинных младенцев, не принесших вреда?" И Господь ответил им и сказал: "Ангелы святые, Я знаю о том и Я вижу то, ибо не дремлю и не сплю. Я вижу и знаю тайные вещи и вещи откровенные, и вы засвидетельствуете, как Я поступлю с этим грешником и богохульником, ибо Я обращу руку Мою против него, дабы покарать его".

И было это в те времена, что Фарра взял в жены мать Авраама, и она ожидала ребенка. [...] Когда пришел ее срок, она оставила город в сильном страхе и скиталась в пустыне и бродила у края долины, пока не случилась у нее на пути пещера. Она вошла в это прибежище, а на следующий день была объята муками и дала рождение сыну. Вся пещера озарилась сиянием лика ребенка, словно светом солнца, и мать чрезвычайно возрадовалась. Ребенок, которого она родила, был наш отец Авраам.

И мать его опечалилась и сказала сыну: "Увы мне, что родила тебя, когда Нимрод царем. За тебя семьдесят тысяч младенцев мужского пола были убиты, и я объята страхом за тебя, что он услышит о тебе родившемся и убьет тебя. Лучше уж тебе погибнуть в этой пещере, нежели глаза мои увидят тебя умира­ющим у моей груди". Она взяла одеяния, в которые была облачена, и обернула вокруг сына. Затем она оставила его в пещере, сказав: "Да пребудет с тобой Господь, и не отступит Он от тебя и не оставит тебя".

Так Авраам был покинут в пещере без кормилицы и начал рыдать. И послал Господь Гавриила, чтобы дал ему молока, и повелел ангел молоку течь из мизин­ца правой руки ребенка, и тот сосал молоко, пока не исполнилось ему десять дней от роду. Тогда он поднялся и пошел и вышел из пещеры и пошел у края долины. Когда солнце опустилось и звезды явились на небе, он сказал: "Вот боги!" Но пришел рассвет и звезд не было более видно, и сказал он: "Не буду поклоняться им, ибо не боги они". Тогда взошло солнце, и он сказал: "Вот мой бог, его буду превозносить". Но вновь опустилось солнце, и он сказал: "Не бог оно", и узрел луну и назвал ее богом, которому будет выражать божественное почтение. Но луна побледнела, и он воскликнул: "И она не бог! Но есть Единый, кто приводит всех их в движение"»⁸.

Черноногие из Монтаны рассказывают о юном победителе чудовищ Кут- о-исе, который был найден его приемными родителями, когда старик и старуха варили в котле сгусток бизоньей крови. «Оттуда немедленно раздались крики плачущего ребенка, которому было больно, который обжегся и обварился. Они заглянули в котел, увидели там малыша и быстро вынули его. Они очень удиви­лись. [...] А на четвертый день ребенок заговорил и сказал: "Привяжите меня ко всем столбам этого дома по очереди, и когда привяжете к последнему, я выс­кользну из веревок и стану взрослым". Старуха так и сделала, и когда она привязывала его к столбам, видно было, что он растет, и, наконец, когда они привязали его к последнему столбу, он стал взрослым мужчиной»⁹.

* Племя североамериканских индейцев.

В фольклорных историях тема изгнания обычно дополняется или вытесня­ется мотивом презираемости или ущербности: оскорбляемый младший сын или дочь, сирота, пасынок или падчерица, гадкий утенок или низкородный оруже­носец.

Девушка-пуэбло помогала матери разминать ногами гончарную глину и ощутила, как комок глины прилепился к ее ноге, но тут же позабыла об этом. «Через несколько дней девушка почувствовала, как что-то шевелится у нее в животе, но не могла даже предположить, что ждет ребенка. Она ничего не сказала матери. Но живот становился все больше и больше. Одним утром она почувствовала себя совсем больной, а после обеда у нее родилось дитя.

Только тогда мать впервые узнала, что ее дочь была беременна. Мать очень рассердилась, но, посмотрев на ребенка, она увидела, что это не ребенок — это было нечто круглое с двумя ручками, торчащими в стороны; это был маленький горшок. "Откуда это взялось?" — спросила ее мать. Но девушка только плакала. В это время пришел отец. "Не волнуйся, я очень рад, что у нее родился ребенок", — сказал он жене. "Но это не ребенок", — ответила жена. Тогда отец посмотрел на ребенка и увидел, что это небольшой горшок для воды. И этот маленький горшок ему очень понравился. "Он шевелится", — сказал отец. Маленький горшок рос очень быстро. Через двадцать дней он стал большим. Он играл с другими детьми и умел говорить. "Дедушка, возьми меня во двор, я хочу пос­мотреть на мир", — сказал он. И каждое утро дедушка выносил его во двор, чтобы он мог смотреть на детей, а дети его очень любили и выяснили, что он — мальчик, Мальчик-Горшок-для-Воды. Они узнали это из его собственных рас­сказов»¹⁰.

Итак, ребенку судьбы приходится столкнуться с длительным периодом затмения. Это время предельных опасностей, препятствий и немилости. Его отбрасывает либо внутрь, в собственные глубины, либо вовне, в неизвестное, и в обоих случаях он прикасается к непознанному мраку. Эта тьма является областью незаметного присутствия как благотворных, так и зловредных сущ­ностей: перед ним возникает то ангел, то полезное животное, то рыбак, то охотник, то ведьма или крестьянин. Воспитанный животными или, подобно Зигфриду, вскормленный в подземелье гномов соком корней древа жизни, или же выросший в одиночестве в крошечной комнатке (эта история рассказывает­ся в тысячах разновидностей), юный ученик мира усваивает уроки тех изначаль­ных сил, которые пребывают непосредственно за границами сферы измеренно­го и имеющего название.

* Название американских индейцев, живущих в резервациях, а также самих резерваций. — Прим.перев.

Все мифы сходятся в том, что для того, чтобы выдержать подобный опыт, требуются невероятные способности. В этих историях младенцы обладают не по годам развитыми физической силой, сообразительностью и мудростью. Геракл задушил змею, посланную к его колыбели богиней Герой. Полинезийский Мауи поймал в ловушку и остановил солнце, чтобы его мать успела приготовить обед засветло. Авраам, как мы уже знаем, достиг познания Единого Господа. Иисус ставил в тупик мудрых старцев. Младенца Будду оставили однажды в тени дерева, и его няньки заметили, что тень дерева за весь день не сдвинулась с места, а дитя пребывало в йогическом трансе.

Подвиги любимого индийского спасителя Кришны, который в детстве был изгнан к стадам Гокулы и Бриндабана, составляют целый цикл ярких легенд. Один демон по имени Путана предстал перед ним в облике прекрасной женщи­ны с ядовитой грудью. Она вошла в дом Ясоды, кормилицы ребенка, вела себя очень дружелюбно и, наконец, поднесла ребенка к груди, чтобы покормить его. Но Кришна схватил ее грудь так сильно, что высосал всю ее жизнь, и она упала замертво, восстановив свои огромные и отвратительные формы. Однако когда ужасное тело сжигали, оно издавало сладкое благоухание, ибо, высасывая ее молоко, божественный младенец одарил дьяволицу спасением.

Кришна был довольно озорным малышом. Ему нравилось опустошать гор­шки с творогом, когда молочницы спали. Он постоянно забирался на самые высокие полки, поедая и разливая расставленные там продукты. Девушки назы­вали его Похитителем Масла и жаловались Ясоде, но Кришна всегда выдумывал какие-либо оправдания. Однажды, когда он играл во дворе, его приемной мате­ри сказали, что он попытался есть глину. Она явилась к нему с розгами, но он вытер губы и отрицал случившееся. Она заставила его открыть грязный рот, но, заглянув в него, увидела всю вселенную, «Три Мира». Она подумала: "Какая я глупая, раз вообразила, что мой сын может быть Владыкой Трех Миров". Затем зрелище было скрыто от нее, и в тот же миг все воспоминания о случившемся изгладились из ее памяти. Она приласкала малыша и отвела его домой.

Пастухи обычно поклонялись богу Индре, индусскому двойнику Зевса, вла­дыки небес и богу дождя. Однажды, когда они совершали свои подношения, юный Кришна сказал им: "Индра не верховное божество, хотя он и владыка небес. Но он боится асуров. Более того, дождь и процветание, о которых вы молитесь, зависят от солнца, притягивающего к себе воду и позволяющего ей вновь падать вниз. На что способен Индра? Что ни случается, все определяется законами природы и духа". Потом он обратил их внимание к окрестным лесам, ручьям и холмам, и особенно к горе Говардхан, как к более достойным объектам их поклонения по сравнению с далеким повелителем воздуха. И тогда они поднесли цветы, плоды и сладкие фрукты горе.

И Кришна принял свой второй облик, образ бога гор, и принял подношения людей, оставаясь при этом в своей прежней форме среди них и поклоняясь вместе с ними горному повелителю. Бог принял подношения и отведал их ^и.

Индра пришел в ярость, послал за царем туч и повелел ему обрушивать ливни на этих людей, пока всех их не смоет с лица земли. Сонмы грозовых туч возникли над этим местом, и начался потоп; казалось, близок конец света. Но юный Кришна исполнил гору Говардхан жаром своей неистощимой энергии, приподнял ее мизинцем и предложил людям укрыться под ней. Дождь низвер­гался на поверхность горы и с шипением испарялся. Ливень продолжался семь дней, но ни единая капля не коснулась группы пастухов.

Тогда бог Индра понял, что его противником является воплощение Изна­чального Существа. Когда на следующий день Кришна вышел пасти коров и начал играть на своей флейте, Царь Небес спустился к нему на огромном белом слоне Айравате, пал ниц у ног улыбающегося юноши и выразил ему свою покорность¹².

Завершение периода детства представляет собой возвращение или призна­ние героя, когда, после длительного непонимания, обнаруживается его подлин­ная сущность. Этому событию может предшествовать сильнейший кризис, поскольку в нем выявляется существование сил, несвойственных обычной че­ловеческой жизни. Прежние представления раскалываются на части и исчеза­ют; перед взорами предстает несчастье. И все же после мгновений очевидного разрушения в поле зрения вторгается созидательная ценность нового фактора, а мир вновь обретает свою форму в невиданной ранее славе. Эта тема распятия- воскрешения может разворачиваться либо на образе плоти самого героя, либо в проявлениях его воздействия на свой мир. Первый вариант обнаруживается в продолжении истории пуэбло о горшке для воды.

«Мужчины собрались на охоту на кроликов, и малыш Горшок-для-Воды тоже захотел пойти. "Дедушка, возьми меня с собой к подножию горы, я тоже хочу поохотиться на кроликов". "Бедный внучек, ты не можешь охотиться на кроликов, ведь у тебя нет рук и ног", — сказал дед. Но Горшок-для-Воды очень хотел пойти. "Возьми меня с собой. Ты старый и сам не справишься". Его мать заплакала, потому что у ее мальчика не было ни ног, ни рук, ни глаз, и они кормили его через горлышко горшка. На следующее утро дед взял его с собой к югу столовой горы. Тогда мальчик покатился вперед и очень скоро заметил следы кролика и пошел по его следу. Вскоре показался и сам кролик, и мальчик пустился в погоню. Но прямо на его пути оказался камень, Горшок ударился об него, разбился, и из него выскочил мальчик. Он был очень рад, что его скорлупа разбилась, и теперь он стал мальчиком, большим мальчиком. У него на шее висели длинные бусы, а еще на нем были бирюзовые серьги и танцевальная

юбка и мокасины и рубашка из оленьей кожи». Поймав множество кроликов,

„ 13

он вернулся и отдал их своему деду, который с ликованием привел его домой.

Космические энергии, пылающие в выдающемся ирландском воине Куху- лине — центральном герое средневекового уладского цикла, так называемого «Цикла Рыцарей Красной Ветви»¹⁴, — внезапно взорвались и изверглись, оше­ломив его самого и разрушая все вокруг. Согласно легенде, когда ему было четыре года, он отправился попытать счастья в соревнованиях на «юношеском собрании» при дворе его дяди, короля Конхобара. Взяв с собой медную клюшку, серебряный мяч, метательный дротик и игрушечное копье, он явился ко двору столицы Эмайн, и, не спросив ни у кого разрешения, нырнул в группу мальчи­ков — «числом трижды по пятьдесят, игравших клюшками на траве и упраж­няющихся в рукопашной во главе с сыном Конхобара Фолламайном». Присут­ствовавшие на поле начали бросать в него всем подряд. Кулаками, локтями, ладонями и маленьким щитом он отражал клюшки, мячи и копья, летевшие в него со всех сторон. Затем впервые в жизни им овладело бешенство воина (странное, характерное преображение, именуемое далее его "припадком" или "искажением"), и, прежде чем кто-то успел понять, что произошло, он уложил на землю пятьдесят лучших мальчиков. Пять групп юношей позорно спрята­лись за королем, который играл в фидхелл с Фергусом Сладкоречивым. Конхо- бар поднялся и в замешательстве задержал руку Кухулина, но тот не остановил­ся, пока все юноши не оказались под надежной охраной и в безопасности¹⁵.

Первый день приобщения Кухулина к оружию стал поводом к его полному самопроявлению. В нем не было никакого безмятежного контроля, ничего об­щего с той игривой иронией, которая ощущается в подвигах индийского Криш­ны. Напротив, переполняющая Кухулина сила в первый раз открылась не толь­ко окружающим, но и ему самому. Она вырвалась из глубин его существа, и тогда ему пришлось овладевать ею быстро и без подготовки.

Второй случай вновь произошел при дворе короля Конхобара, в тот день, когда Катбад Друид объявил в своем предсказании, что если какой-то юноша в этот день приобщится к оружию и доспехам, то его «имя превзойдет имена всех юношей Ирландии, но жизнь его, однако, будет скоротечной». Кухулин тотчас потребовал себе боевое снаряжение. Сила его была так велика, что он изломал семнадцать предложенных ему наборов оружия, пока Конхобар не предоставил ему собственные доспехи. Затем юноша сломал все предложенные ему колесни­цы, и лишь королевская оказалась достаточно прочной и выдержала его натиск.

Кухулин приказал возничему Конхобара отвезти его за далекий «Дозорный поток», и они достигли отдаленной крепости Дуна Сыновей Нехтана, где Куху-

* Игра, подобная шахматам. — Прим. перев.

лин отсек головы его стражей и укрепил их по бокам колесницы. На обратном пути он соскочил на землю и «благодаря легкому бегу и большой скорости» поймал двух огромных оленей. Метнув два камня, он сбил в воздухе две дюжи­ны летящих лебедей. Оленей и птиц он также привязал к колеснице ремнями.

Леборхан Прорицательница с тревогой наблюдала за пышной процессией, приближающейся к городу и замку Эмайн. «Эта колесница украшена окровав­ленными головами его врагов, — объявила она. — Прекрасные белые птицы вокруг колесницы сопровождают его и дикие непокорные олени привязаны к ней». «Я знал этого воина на колеснице, — сказал король, — еще маленьким мальчиком; сын моей сестры подступает сейчас к границам. Очевидно, что он обагрил свою руку, и если ярость его не будет своевременно успокоена, все юноши Эмайн погибнут от него». Немедленно принялись искать способ уме­рить его пыл, и такое средство было найдено. Полторы сотни женщин замка во главе с их предводительницей Скандлах, «разоблачили себя совершенно, вплоть до самых природных одеяний, и без каких-либо колебаний выступили навстре­чу ему». Юный воин, смущенный или, возможно, ошеломленный таким зрели­щем женственности, потупил взор, и в тот же миг был схвачен мужчинами и погружен в бочку с ледяной водой. Клепки и обручи первой бочки разлетелись в стороны. Во второй приготовленной бочке вода выкипела, а в третьей стала всего лишь очень горячей. Так покорили Кухулина и спасли город¹⁶.

«Воистину, был он прекрасным юношей: по семь пальцев было на ногах Кухулина и столько же на каждой руке; глаза у него были яркими и по семь зрачков было в каждом, и каждый зрачок переливался семью драгоценными искрами. На каждой щеке было по четыре родимых пятна: голубое, малиновое, зеленое и желтое. Меж одним ухом и другим было у него пятьдесят ярко-желтых длинных локонов, желтых, как пчелиный мед или как брошь белого золота, когда она сверкает, открытая солнцу. Носил он зеленую накидку, сцепленную серебряной пряжкой на груди, и шитую золотом рубаху»¹⁷. Но когда его охва­тывал его припадок, или искажение, «он становился страшным и многоликим и волшебным и потому — неведомым существом».

Весь он с головы до ног, вся его плоть и члены, суставы, конечности и сочленения содрогались. Передние жилы на его голове оттягивались назад к шее и набухали крупнее, чем голова одномесячного ребенка. «Один глаз вваливался у него так глубоко, что вряд ли даже дикая цапля смогла бы дотянуться до него, потому что он доходил почти до самого затылка; а второй глаз, напротив, внезапно выкатывался так, что оказывался чуть ли не на щеке. Рот его перека­шивался и искривлялся, пока не встречался с ушами [...] и пылающие хлопья падали из него. Звучные удары сердца раздавались из его груди, словно рычание цепных псов, исполняющих свою службу, или же рев льва, разрывающего жер­тву. В туманных облаках над его головой видны были ядовитые ливни и вспыш­ки красного пламени, вскипавшие над ним из-за его бешеной ярости. Волосы вставали дыбом у него на голове [...] и если бы над ним раскачивалась цветущая яблоня, то можно заподозрить, что ни одно яблоко с нее не смогло бы достичь земли, но скорее накололось бы каждое на отдельный волосок — такими жест­кими становились его волосы во гневе. Его "геройский припадок" проявлялся и на лбу, который становился больше и толще, чем точильный камень лучшего из людей, носящих оружие. [И, наконец,] выше, толще, тверже и больше, чем мачта большого корабля, был вертикальный фонтан темной крови, хлеставший из самой макушки его черепа прямо вверх и разливавшийся затем в четырех главных направлениях; и благодаря этому всюду распространялся волшебный туман, напоминающий дымчатую пелену, укрывающую королевские покои и указующую королю приближение начала ночи в зимний день»¹⁸.

ГЕРОЙ КАК ВОИН

Место рождения героя или далекая страна изгнания, из которой он возвра­щается, чтобы исполнить свои зрелые подвиги среди людей, является средин­ной точкой, или Пупом Земли. Как рябь на поверхности воды вызывается подводным ключом, так формы Вселенной распространяются концентрически­ми кругами из ее источника.

«Над широкими неподвижными глубинами, под девятью сферами и семью этажами неба, в центральной точке, в Пупе Земли, в самом спокойном на земле месте, где луна не убывает и солнце не заходит, где царит вечное лето и раздают­ся нескончаемые крики кукушки, — там обрел сознание Белый Юноша». Так начинается геройский миф сибирских якутов. Белый Юноша отправляется в путь, чтобы узнать, где он был и на что похожа его родина. К востоку от него простиралось огромное невозделанное поле, в центре которого возвышался высокий холм, а на вершине холма росло гигантское дерево. Смола этого дерева была прозрачна и пахла сладко, кора никогда не высыхала и не трескалась, сок отливал серебром, буйная листва никогда не увядала, а сережки напоминали связки перевернутых чаш. Крона дерева поднималась над семью этажами неба и служила шестом для верховного бога Юрюнг Айы Тойона; а корни дерева проникали в подземные бездны и служили там опорами жилищ мифических существ, обитающих в том мире. Шелестом листвы дерево вело беседу с сущес­тва неба.

Когда же Белый Юноша обратился лицом к югу, он увидел в середине поросшей зеленой травой равнины тихое Молочное Озеро, поверхность кото­рого никогда не возмущалась ветром; а вдоль берегов озера тянулись застывшие топи. К северу от юноши стоял тенистый лес с деревьями, шелестящими день и ночь, а в ней обитали самые разные животные. Высокие горы поднимались за лесом, и казалось, что они ук