Функции мифа, культа и медитации

В своем жизненном проявлении личность всегда представляет собой лишь частицу и искажение целостного образа человека. Индивидуальность ограниче­на как мужчина или женщина; в любой момент своей жизни она ограничена также как ребенок, подросток, зрелый взрослый или старый человек. Более того, ей с неизбежностью приходится выбирать себе роль в жизни — быть ремеслен­ником, торговцем, слугой или вором, священником, вождем, женой, монахиней или проституткой. Личность не способна быть всем этим одновременно. По этой причине целостность — полнота человека — создается не отдельной еди­ницей, но всем телом общества как единства; индивидуальность же является лишь органом этого тела. Именно его сообщество определяет образ жизни человека, язык, на котором он думает, идеи, которые его воспитывают; из прошлой истории общества пришли к нему гены, выстроившие его тело. И если человек осмелится отрезать себя от общества в своих поступках, мыслях или чувствах, он просто разорвет связь с источником своего существования.

Задачей племенных обрядов рождения, инициации, брака, погребения или введения в должность является перевод переломных мгновений и свершений жизни личности на язык классических безличных форм. Они разоблачают пе­ред человеком его самого, но не как индивидуальность, а как воина, невесту, вдову, жреца или вождя, и одновременно пересказывают остальной части сооб­щества старые уроки архетипических эпизодов. В ритуале принимают участие все, согласно их статусу и функциям. Все сообщество предстает перед самим собой как непреходящее живое единство. Поколения личностей возникают и исчезают, подобно безымянным клеткам живого организма; остается лишь поддерживающая, не поддающаяся времени форма. Расширяя горизонты сво­его видения, чтобы объять эту сверхличность, каждый человек обнаруживает, что он стал более углубленным, обогащенным, обрел опору и приумножился в своих силах. Какой бы незначительной ни была его роль, она является присущей прекрасному, праздничному образу человека — образу, потенциально сущест­вующему, хотя и в скрытом состоянии, в каждом из нас.

Общественные обязанности становятся продолжением урока этого празд­ника и в обычном, повседневном существовании, так что личность подвергает­ся его воздействию постоянно. И наоборот, равнодушие, протест — или изгна­ние — разрывают эти живительные связи. С точки зрения общественного единства, отрезанная от него личность является просто ничем, отбросом, тогда как человек, который может искренне заявить, что он до конца прожил свою роль — роль священника или шлюхи, королевы или раба, — есть нечто значи­мое в полном смысле глагола быть.

Обряды инициации и посвящения, таким образом, преподают важнейший урок единства личности и группы, а праздники, связанные с началом нового времени года, открывают и новые горизонты. Как индивидуальность является органом общества, так племя или город — да и все человечество в целом — представляет собой лишь один из аспектов могущественного организма кос­моса.

Долгое время сезонные празднества так называемых примитивных народов объясняли обычно как попытки повелевать природой, но это толкование оши­бочно. Желание повелевать можно обнаружить в любых действиях человека и, в частности, в тех магических церемониях, которые, как считается, помогают вызвать дождь, излечить болезнь или остановить наводнение, однако основным мотивом всех подлинно религиозных (в противоположность черной магии) церемоний является подчинение неизбежным проявлениям предопределения — ив сезонных празднествах этот мотив особенно заметен.

Не существует отчетов ни об одном племенном обряде, предназначенном для предотвращения наступления зимы; напротив, все связанные с зимой обря­ды готовят сообщество к тому, чтобы в единстве со всей остальной природой терпеливо вынести этот период ужасных холодов. Ни один весенний обряд не стремится заставить природу немедленно породить для истощенных людей кукурузу, бобы или тыквы; напротив, эти обряды предписывают всему сооб­ществу приниматься за работу, связанную с этим временем года. Чудесный годовый цикл с его периодами трудностей и радостей, прославляется, очерчива­ется и преподносится как непрерывный круговорот жизни группы людей.

Мир наставляемого мифологией общества наполняют и многие другие символьные представления из этого непрерывного ряда. К примеру, кланы американских охотничьих племен обычно считают себя потомками полуживот- ных-получеловеческих предков. Эти предки были прародителями не только людей клана, но и тех животных, в честь которых был назван клан; так, предс­тавители клана медведей считают себя кровными родственниками животных из рода медведей, защитниками этого вида и, в свою очередь, объектами защиты животной мудрости этого лесного народа.

Иной пример: хоган, глиняные хижины индейцев навахо из Нью-Мексико и Аризоны, строятся по подобию схемы космоса навахо. Их вход обращен к востоку. Восемь стен дома указывают на четыре направления и промежуточные точки. Каждый угол или балка соответствуют одному из элементов великого хогана, охватывающего всю землю и небо. И, поскольку сама душа человека рассматривается как соответствующая по своей форме строению Вселенной, такая глиняная хижина становится олицетворением фундаментальной гар­монии человека и мира и напоминанием о сокровенном жизненном пути к совершенству.

Но существует и другой путь — путь, противоположный общественным обязанностям и всеобщему культу. С позиции пути долга, любой, кто изгнан из общества, превращается в ничто. Однако с иной точки зрения, такое изгнание является первым шагом поисков. Каждый несет в себе все, и потому все можно искать и найти в самом себе. Различия пола, возраста и сферы деятельности не существенны для человеческого характера; это лишь костюмы, которые мы надеваем на время своего выступления на сцене мира. Внутренний образ чело­века нельзя путать с его одеяниями. Мы считаем себя американцами, детьми двадцатого века, представителями Запада, цивилизованными христианами. Мы либо добродетельны, либо греховны. И все же подобные обозначения ничего не говорят нам о том, что значит быть человеком, они всего лишь указывают на случайные обстоятельства географического места обитания, даты рождения и получаемых доходов. Но что же творится в наших глубинах? Каковы основные особенности нашего существа?

Аскетизм средневековых святых и индийских йогов, эллинистические мис­терии инициации, древние философии Востока и Запада представляют собой методы смещения основного внимания от индивидуального сознания, осво­бождения человека от одеяний. Подготовительные медитации устремленного уводят его разум и чувства от случайных обстоятельств жизни и обращают в сторону внутреннего ядра. «Я ни то, ни это, — повторяет он в медитации, — не мать, не сын, который только что скончался; я не мое тело, болеющее и старе­ющее; я не моя рука, не глаза, не голова, не совокупность всего этого. Я не мои чувства, я не мой разум, я не моя сила интуиции». С помощью таких медитаций он направляет себя к собственным глубинам и прорывается наконец к непости­жимому осознанию. Ни один человек, переживший подобный опыт, не сможет слишком серьезно относиться к самому себе как к господину Такому-то из штата Такого-то, США — общество и обязанности уходят одно за другим. Господин Такой-то, открывший в себе человеческое величие, становится углуб­ленным в себя и отчужденным.

Это этап Нарцисса, который смотрит в воду, уровень Будды, восседающего в медитации под деревом, однако окончательная цель все же не в этом — это необходимый шаг, но еще не конец. Цель человека заключается не в том, чтобы увидеть эту сущность, но в том, чтобы осознать, что он является ею; только тогда человек может свободно странствовать по миру в качестве этой сущности. Более того, сам мир также является ею. Естество человека и сущность мира — эти два есть одно. По этой причине отделенность, отстраненность не являются более необходимыми. Куда бы ни явился герой, что бы он ни делал, он всегда остается рядом со своей собственной сутью — ибо его глаза видят совершенно. Отделенности не существует. Именно поэтому, точно так же, как путь участия в жизни общества может привести в конце концов к осознанию Всего в личнос­ти, так и изгнание способно принести герою осознание Себя во всем.

Когда человек останавливается в этой срединной точке, вопросы эгоизма или альтруизма исчезают. Индивидуальность теряет себя в законе и возрожда­ется в тождественности с полным содержанием Вселенной. Для Него, во имя Него и был сотворен мир. «О Мохаммед, — сказал Господь, — не будь тебя, не сотворил бы я неба».

ГЕРОЙ СЕГОДНЯ

Все сказанное действительно очень расходится с современными взглядами, поскольку демократический идеал самоопределяющейся личности, изобрете­ние мощных автоматических устройств и развитие научных методов исследова­ния настолько преобразили человеческую жизнь, что унаследованная вневре­менная вселенная символов рухнула. Прозвучали зловещие, эпохальные и про- роческие слова Заратустры: «Боги умерли». Каждый знает эту историю, ее рассказывали в тысячах разновидностей. Это геройский цикл современной эры, волшебная сказка о достигающем зрелости человечестве. Чары прошлого, око­вы традиций были разорваны уверенными и могучими ударами. Паутина сно­видений мифа распалась, разум раскрылся навстречу полному, бодрствующему сознанию, а современный человек восстал из древнего невежества, словно ба­бочка из своего кокона, словно солнце рассвета из утробы матери-ночи.

Всевидящие телескопы и микроскопы не оставили богам ни единого по­таенного места, но более важным является то, что не осталось ни одного общес­тва, которое поддерживали бы боги. Общественное единство является теперь не носителем религиозного содержания, а экономико-политической организаци­ей. Его идеалы сместились от иератической пантомимы, представляющей на земле формы небес, к мирскому государству, пребывающему в жестокой и неослабной борьбе за физическое превосходство и материальные ресурсы. За исключением еще не исследованных районов, нигде больше не осталось изоли­рованных сообществ, удерживаемых сновидениями в пределах заряженного мифами горизонта. В самих же прогрессивных обществах полному разрушению подверглись последние признаки древнего человеческого наследия ритуала, нравоучения и искусства.

Таким образом, трудности современного человечества прямо противопо­ложны проблеме людей, живших в сравнительно стабильные эпохи тех великих координирующих мифологий, которые ныне считаются ложью. В те времена весь смысл заключался в группе, в огромной безымянной форме, и никакого смысла — в самовыражении личности; теперь же значение не придается ни группе, и вообще ничему в мире: все заключено в индивидуальности. Но содер­жание личности совершенно бессознательно. Никто не знает, к чему именно движется. Никому не известно, что побуждает его к этому. Все линии связи между зонами сознательного и бессознательного человеческой души разорва­ны, и каждый из нас разделен надвое.

Сегодня предстоящие герою свершения совершенно отличны от тех, каки­ми они были в век Галилея. Там, где тогда была тьма, сейчас свет; однако там, где раньше был свет, теперь царит мрак. Подвиг современного героя заключа­ется в необходимости вновь принести свет в потерянную Атлантиду пребываю­щей в гармонии души.

Очевидно, что этого нельзя добиться возвращением назад или уходом прочь от того, чего мы достигли благодаря современной революции, ибо эта проблема представляет собой не что иное, как придание миру наших дней духовной значимости, — или, скорее (выражая тот же принцип наоборот), не что иное, как создание для мужчин и женщин возможности достичь полной человеческой зрелости благодаря обстоятельствам современной жизни. Дейс­твительно, именно эти обстоятельства сделали древние формулы неэффектив­ными, вводящими в заблуждение и даже пагубными. Сообществом дня сегод­няшнего является вся планета, а не замкнутый в своих границах народ, и потому модели перенесенной агрессии, которые прежде помогали скоординировать внутреннюю группу, в наши дни способны лишь расколоть ее на части. Нацио­нальная идея, вооруженная флагом в роли тотема, представляет собой в наше время возвеличивание младенческого эго, а не разрушителя инфантильного состояния. Ее пародии-ритуалы, отправляемые на площадках для парадов, мо­гут привести к концу «Клеща», тирана-дракона, но не к Богу, в котором уничто­жается эгоизм. Многочисленные святые такого антикульта — то есть патриоты, вездесущие фотографии которых, украшенные знаменами, служат официаль­ным аналогом икон, — представляют собой локальных стражей порога (демона Липкие Волосы), победа над которым является первой задачей героя.

Требованиям времени не могут удовлетворять и мировые религии — в той форме, в какой они сейчас понимаются, — поскольку они также связаны с возникновением раздоров как инструмента пропаганды и самовосхваления (да­же буддизм в недавнем времени пострадал от такого вырождения, вызванного уроками Запада). Всемирный триумф мирского государства поместил все рели­гиозные организации в такое вторичное и, наконец, неэффективное положение, что религиозная пантомима вряд ли представляет сегодня нечто большее, неже­ли ханжеское действо в воскресное утро, сочетающееся с деловой этикой и патриотизмом в остальные дни недели. Подобная обезьянья святость — совсем не то, в чем нуждается деятельный мир; ему необходимо скорее преображение всего общественного порядка с тем, чтобы в каждой подробности и в любом действии мирской жизни сознание в той или иной степени замечало оживляю­щий образ всеобщего богочеловека, который действительно изначально пребы­вает и действует в каждом из нас.

Но сознанию не под силу добиться этого самостоятельно. Сознание так же не способно изобрести или даже предсказать действенный символ, как предви­деть или управлять ночным сновидением. Всего этого можно добиться лишь на ином уровне, благодаря тому, что неизбежно окажется длительным и весьма пугающим процессом — не только в глубинах каждой живой души современ­ного мира, но и на тех полях титанических сражений, которыми недавно пок­рылась вся наша планета. Мы наблюдаем за страшным столкновением скал Симплегад, которые следует миновать душе — не отождествляя себя при этом ни с одним из двух камней.

Однако существует еще кое-что, что нам следует знать: если даже новые символы станут зримыми, они не будут одними и теми же для разных частей света. Обстоятельства местной жизни, культура и традиции народа — все это непременно вольется в новые действенные формы. Таким образом, людям необходимо понять и научиться замечать, что в разнообразных символах отк­рывается одинаковое спасение. «Истина одна, — гласят Веды, — но мудрые говорят о ней различно». Одна и та же песня в исполнении хора человечества переливается всеми расцветками. По этой причине всеобщая пропаганда того или иного локального решения проблемы является излишней — и, вероятнее всего, опасной. Путь становления человека заключается в том, чтобы распозна­вать очертания Бога во всех чудесных видоизменениях человеческого лица.

Это приводит нас к окончательной догадке о том, какой должна быть точная ориентация современной задачи героя, и мы обнаруживаем подлинную причину разрушения всех унаследованных нами религиозных формул. Центр притяжения или, если можно так выразиться, царства загадок и опасностей определенно сместился. Для первобытных охотников тех далеких тысячелетий эры человечества, когда саблезубый тигр, мамонт и менее крупные представи­тели животного мира были самыми явными проявлениями всего чуждого — источниками одновременно и опасности, и средств к существованию — огром­ной человеческой проблемой было достижение психологической связи, позво­ляющей разделить дикость с этими существами. Произошло бессознательное отождествление — и тогда наконец получеловеческие-полуживотные фигуры мифологических тотемных предков перешли в область сознания. Животные стали наставниками человечества. Посредством буквального подражания — такого, какое сегодня можно увидеть лишь на детских площадках (или в сумас­шедших домах), — было завершено действенное уничтожение человеческого эго, и общество достигло уровня связующей организации. Аналогичным обра­зом, племена, жизнь которых была основана на растительной пище, начали связывать себя с растениями: ритуалы сева и жатвы были отождествлены с процессами произведения потомства, рождения и перехода человека к зрелости. Как растительный, так и животный мир, впрочем, были в конце концов подчи­нены общественному контролю. Вследствие этого огромная сфера поучитель­ных чудес сместилась — на небеса, — и человечество узаконило величественную пантомиму священного лунного царя и святого солнечного повелителя, иерати­ческое планетарное государство и символические празднества в честь управля­ющих миром высших сфер.

Сегодня все эти загадки потеряли свою силу; их символы уже не затрагива­ют нашу душу. Понятие космического закона, которому подчиняется все сущее и перед которым должен склоняться сам человек, давным-давно прошло пред­варительные мистические стадии, представленные в древней астрологии, и ны­не просто выражается в механистических терминах, словно нечто само собой разумеющееся. Нисхождение западных наук с небес на землю (от астрономии семнадцатого столетия до биологии девятнадцатого века) и их сосредоточение наконец на самом человеке (антропология и психология двадцатого столетия) отмечают путь громадного смещения центра внимания человеческого удивле­ния. Основной загадкой является сейчас не мир животных, не растительный мир, не чудеса высших сфер, но сам человек. Именно человек являет собой то незнакомое обличье, с которым должны примириться силы эгоизма, посредс­твом которого эго претерпевает распятие и воскрешение и по образу которого предстоит перестроиться обществу — человек, понимаемый, однако, не как «Я», но как «Ты», поскольку никакие идеалы и преходящие институты племени, народа, континента, общественного класса или столетия не могут послужить мерилом неистощимого и блещущего разнообразными чудесами божественно­го существования, которым является жизнь в каждом из нас.

Современный герой, современная индивидуальность, осмелившаяся прис­лушаться к призыву и отправиться на поиски чертога той сущности, воссоеди­нение с которой является его предназначением, не способна — и не должна — дожидаться, пока его сообщество сбросит свою шелушащуюся кожу гордости, страха, рациональной алчности и освященного ложного понимания. «Живи так, — говорит Ницше, — словно твой срок уже пришел». Не общество должно направлять и спасать героя — только наоборот. И потому каждый из нас разде­ляет высшее испытание — влачит свой крест спасителя — не в яркие мгновения великих побед своего племени, но в безмолвные минуты отчаяния личности.

ПРИМЕЧАНИЯ

ПРЕДИСЛОВИЕ

1. Зигмунд Фрейд, «Будущее иллюзии».

ПРОЛОГ

1. Клемент Вуд, «Сновидения: их значение и практическое использование» [Clement Wood, «Dreams: Their Meaning and Practical Application»]. «Материал сновидений в этой книге, — утверждает автор, — составлен, в первую очередь, на основе более чем тысячи сновиде­ний, каждую неделю передаваемых мне для анализа в ежедневной колонке в нескольких газетах по всей стране. Дополнительным источником стали сновидения, которые я под­вергал анализу в своей частной практике». В противоположность большинству сновиде­ний, представленных в классических работах на эту тему, материалы этой книги, являю­щейся введением к работам Фрейда, исходят от людей, не подвергавшихся психоанализу. Примечательно их простодушие,

2. Геза Рохейм, «Происхождение и функция культуры» (Geza Roheim, «The Origin and Function of Culture»).

3. D. T. Burlingham, «Die Einfuhlung des Kleinkindes in die Mutter»; цитируется по: Геза Рохейм, «Война, преступность и мирные соглашения».

4. Г. Рохейм, «Война, преступность и мирные соглашения» (G. Roheim, «War, Crime, and the Covenant»).

5. 3. Фрейд, «Толкование сновидений».

6. 3. Фрейд, «Три эссе о теории сексуальности», часть III: «Трансформации в период полово­го созревания».

7. Софокл, Эдип-царь, стр. 956—958 (в переводе С. Шервинского). Подчеркивалось, что отца, кроме того, можно воспринимать как защитника, а мать — как искусительницу. В этом заключается отличие Эдипа от Гамлета: «О Боже, я бы мог замкнуться в ореховой скорлупе и считать себя царем бесконечного пространства, если бы мне не снились дурные сны» («Гамлет», акт II, сцена 2). «Любой невротик, — пишет доктор Фрейд, •— либо Эдип, либо Гамлет».

Что касается случая с дочерью (который на порядок сложнее), то для описания основ современных представлений об этом достаточно будет следующего фрагмента: «Прошлой ночью мне приснилось, что отец ударил маму ножом прямо в сердце. Она умерла. Я понимала, что никто не сможет упрекнуть его за то, что он сделал, хотя горько плакала. Сон, казалось, изменился, и теперь мы с ним вдвоем отправлялись в путешествие, и я была очень счастлива». Это сновидение незамужней двадцатичетырехлетней девушки (К. Вуд, ранее цит.).

8. К. Вуд, ранее цит.

9. В таких ритуалах, как церемонии рождения и погребения, наиболее существенным ре­зультатом является, разумеется, то, что испытывают родители и родственники. Обряды перехода нацелены не только на самого кандидата, но и на всех членов его окружения.

10. А. ван Геннеп, «Обряды перехода» (A. van Gennep, «Les rites de passage»).

11. Геза Рохейм, «Вечные в сновидении» (Geza Roheim, «The Eternal Ones of the Dream»).

12. К. Г. Юнг, «Метаморфозы и символы либидо» (С. G. Jung, «Wandlungen und Symbole der Libido»).

13. Гарольд Пик и Херберт Джон Флор, «Путь моря» и «Путешественники-торговцы брон­зой» (Harold Peake, Herbert John Fleure, «The Way of the Sea»; «Merchant Venturers in Bronze»).

14. Лео Фробениус, «Das unbekannte Afrika».

15. Овидий, «Метаморфозы», VIII, 132; IX, 736.

16. Т. С. Элиот, «Бесплодные земли» (Т. S. Eliot, «The Waste Land»).

17. Арнольд Дж. Тойнби, «Изучение истории» (Arnold J. Toynbee, «Л Study of History»).

18. «Формы или образы коллективного характера, которые возникают практически по всей земле, представляют собой составные части мифов и, в то же время, автохтонные инди­видуальные продукты, источником которых является бессознательное» (К. Г. Юнг, «Пси­хология и религия»; С. G.Jung, «Psychology and Religion»).

Как указывает доктор Юнг («Психология и религия»), теория архетипов ни в коем случае не является его собственным открытием. Сравним со словами Ницше: «В наших снах и в наших сновидениях мы переживаем все мышление древнего человечес­тва. Я имею в виду, что в сновидениях человек рассуждает в точности так же, как он рассуждал в бодрствующем состоянии много тысячелетий назад. [...]. Сновидение отно­сит нас назад, к ранним стадиям человеческой культуры, и предоставляет нам средства более глубокого их понимания» (Фридрих Ницше, «Человеческое, слишком человеческое»). Сравним с теорией Адольфа Бастиана об этических «Элементарных Идеях», которые по своей первичной психической природе (соответствующей Logoi spermatikoi стоиков) сле­дует считать «духовными (или психическими) зачаточными наклонностями, на основе которых органично развивается вся социальная структура», и которые в качестве таковых должны служить основами индуктивного исследования («Etnische Elementargedanken in der Lehre vom Menchen»).

Сравним с Францем Боасом: «После строгого исследования Вайцем вопроса единства человеческого рода не может возникать сомнений в том, что основы умственных характе­ристик людей всего мира одинаковы» («Разум первобытного человека»; Franz Boas, «The Mind of Primitive Man»). «Бастиан часто говорит о поразительном однообразии фундамен­тальных идей человечества на всем земном шаре» (там же). «Во всех мировых культурах можно распознать определенные шаблоны мыслей-ассоциаций» (там же). Сравним с сэром Джеймсом Дж. Фрейзером: «Нет необходимости, подобно некоторым исследователям прошлого и современности, предполагать, что люди Запада позаимство­вали у более древних цивилизаций Востока концепцию Умирающего и Воскресающего Бога вместе с торжественным ритуалом, в котором эта концепция в драматической форме разворачивается на глазах поклоняющихся. Вероятнее всего, это сходство, которое можно выявить при сравнении религий Востока и Запада, является не чем иным, как тем, что мы обычно — но ошибочно — называем случайным совпадением. Следствие одних и тех же причин одинаковым образом воздействует на сходное строение человеческого мозга в различных странах и под всеми небесами» («Золотая ветвь»).

Сравним с Зигмундом Фрейдом: «Я с самого начала распознал присутствие в сновидениях символизма. Но понимание этого возникло во мне постепенно, и по мере того, как мой опыт возрастал, я пришел к полному осознанию влияния и значимости этого символизма и достиг этого под влиянием [...] Вильгельма Штекеля. [...] Штекель пришел к своим толкованиям символов путем интуиции, благодаря редкому дару прямого их понимания. [...] Развитие практики психоанализа привлекло наше внимание к пациентам, в изуми­тельной степени продемонстрировавшим прямое понимание подобного символизма сно­видений. [...] Символизм не является исключительной особенностью сновидений, но представляет собой характеристику способности бессознательного к восприятию идей, в частности, у человека, — ив фольклоре, в народных мифах, легендах, лингвистических идиомах, мудрости пословиц и современных шутках символизм можно обнаружить в намного более полной форме по сравнению со сновидениями» («Толкование сновидений»). Доктор Юнг подчеркивает, что заимствовал термин архетип из классических источников: у Цицерона, Плиния, Corpus Hermeticus, Августина и т. д. («Психология и религия»), Бастиан отмечает соответствие его собственной теории «Элементарных Идей» и концепции стои­ков Logoi spermatikoi. Традиция «субъективно известных форм» (в санскрите: «антард- жнейя-рупа») обладает, на самом деле, той же протяженностью, что и традиция мифа, и является ключевой для понимания и использования мифологических образов — которые будут в обилии представлены в следующих главах.

19. Этот термин является переводом Гезы Рохейм понятия алтьиранга митьина, означаю­щего мифических предков, странствующих по земле во времена, именуемые алтьиранга накала, «предок был». Слово алтьира (альчера) означает: 1) сновидение; 2) предки, сущес­тва, являющиеся в сновидении; 3) рассказ.

20. Следует отметить, что профессора Тойнби можно упрекнуть в том, что он серьезно искажает мифологическую сцену, объявляя христианство единственной религией, реша­ющей вторую задачу. Ее решают все религии, равно как и все мифологии и народные традиции. Профессор Тойнби приходит к своему неверному выводу вследствие баналь­ных и ошибочных истолкований восточных идей нирваны, Будды и бодхисаттвы; затем он противопоставляет этим идеалам (в своих неверных представлениях) чрезвычайно утонченное перепрочтение христианской идеи Града Божьего. Именно это приводит его к ошибочному предположению о том, что спасение современной ситуации в мире может заключаться только в возвращении власти Римской Католической Церкви.

21. Фредерик Пирс, «Сновидения и личность» (Frederick Pierce, «Dreams and Personality»).

22. Слова, начертанные на Вратах Ада:

Per si иа nella citta dolente. Per me si ua neli eterno dolore. Per me si va tra la Perduta Cente.

Данте, "Ад", III, 1—3 (в переводе M. Лозинского).

23. Сравним с Данте, "Ад", XIV, 76—84: «В безмолвье мы дошли до ручейка [...] чья злость мне и до сих пор жутка [...] в котором воду грешницы берут» (в переводе М. Лозинского).

24. Сравним с Данте, "Чистилище", XXVIII, 22—30: «И вдруг поток мне преградил дорогу, который мелким трепетом волны клонил налево травы по отлогу. Чистейшие из вод земной страны наполнены как будто мутью сорной пред этою, сквозной до глубины» (в переводе М. Лозинского).

25. Вергилий у Данте.

26. «Те, что в стихах когда-то воспевали былых людей и золотой их век, быть может, здесь в парнасских снах витали: здесь был невинен первый человек, здесь вечный май, в плодах, как поздним летом, и нектар — это воды здешних рек» (Данте, "Чистилище", XXVIII, 139—144).

27. «Катха Упанишад», 3—14.

Упанишады представляют собой форму индийских трактатов о природе человека и Все­ленной и образуют позднюю часть ортодоксальной традиции рассуждения. Первые Упа­нишады датируются примерно VIII в. до н. э.

28. Джеймс Джойс, «Портрет художника в юности» (James Joyce, «А Portrait of the Artist as a Young Man»).

29. Аристотель, «Об искусстве поэзии».

30. Робинсон Джефферз, «Чалыйжеребец» (Robinson Jeffers, «Roan Stallion»).

31. Еврипид, «Вакханки», 1017 (в переводе И. Анненского).

32. Еврипид, «Критяне» (The Cretans), фрг. 475.

33. Овидий, «Метаморфозы», XV, 165—167; 184—185 (в переводе С. Шервинского).

34. «Бхагавад-Гита», 2:18 (в переводе А. Каменской).

35. Слово «мономиф» заимствовано из «Поминок по Финнегану» Джеймса Джойса (James Joyce,«Finnegans Wake»).

36. Вергилий, «Энеида», VI, 892 (в переводе С. Ошерова).

37. Это наиболее важный момент восточной мифологии, двойник Распятия на Западе. Будда под Древом Просветления (Деревом Бодхи) и Христос на Святом Распятии (на Древе Избавления) являются аналогичными образами, объединяющими в себе Спасителя Мира и мотив Мирового Дерева, уходящий в незапамятную древность. В последующих эпизо­дах можно будет обнаружить множество иных вариаций этой темы. Место Неподвижнос­ти и гора Голгофа представляют собой образы Пупа Земли или Мировой Оси. Призывание Земли в качестве свидетеля представлено в традиционном буддистском ис­кусстве изображениями Будды, сидящего в классической позе: правая рука его покоится на правом бедре, а ее пальцы слегка касаются земли.

38. Смысл кроется в том, что «состояние Будды», Просветление невозможно выразить сло­вами; существует только путь к Просветлению. Эта доктрина невыразимости Истины, пребывающей вне именований и форм, является базовой в великой восточной, а также платонической традиции. В то время как научные истины, будучи доказуемыми гипотеза­ми, рационально основанными на наблюдаемых фактах, являются выразимыми, ритуал, мифология и метафизика лишь направляют к порогу трансцендентального озарения, последний шаг к которому должен совершаться каждым в соответствии его собственного безмолвного опыта. По этой причине одним из санскритских понятий, обозначающих мудреца, является «муни», «безмолвствующий». «Шакьямуни» (одно из имен Гаутамы Будды) означает «безмолвствующий (муни) из клана Шакья». Хотя он и является основа­телем широко распространенной мировой религии, сокровенное ядро его доктрины неп­ременно остается скрытым в безмолвии.

39. Эта история представляет собой сильное сокращение введения к «Джатакам».

40. Исход, 19:3—5.

41. Льюис Гинзберг, «Легенды иудеев» (Louis Ginzberg, «The Legends of the Jews»).

42. Такое круговое путешествие героя в негативной форме проявляется в историях о пото­пах, в которых не сам герой отправляется за силой, но сила надвигается на героя, а затем убывает. Истории о потопе существуют во всех концах Земли. Они образуют составную часть архетипического мифа об истории мира, и потому относятся ко второй части этой книги «Космогонический цикл». Герой потопа представляет собой символ врожденной жизнеспособности человека, выживающего в самых тяжелых нашествиях катастроф и греха.

43. В настоящую книгу не включено историческое обсуждение этого обстоятельства. Эта задача оставлена другому труду, над которым сейчас ведется работа. Данная книга предс­тавляет собой сравнительное, а не генетическое исследование. Ее цель заключается в том, чтобы показать, что в самих мифах и в тех истолкованиях и приложениях, которые приписывались мифам мудрецами, существуют важные параллели.

44. По изданию «Душа в огне», "Дом Ансгар Нелсон" (Dom Ansgar Nelson, O.S.B., «The Soul Afire»).

45. По Епифанию, «Adversits haereses»

46. См. ранее, стр. 31—32.

47. Это тот же змей, который укрыл Будду на пятую неделю после его просветления (см. ранее, стр. 33—34).

48. Элис С. Флетчер, «Хако: церемония поуни» (Alice С. Fletcher, «The Hako: Pawnee Ceremony»). «При сотворении мира, — рассказал верховный жрец поуни мисс Флетчер, описывая прославляемых в этой церемонии божеств, — было определено, что в нем должны сущес­твовать меньшие силы. Тирава-атиус, могущественная сила, не мог приблизиться к чело­веку, человек не мог его увидеть или почувствовать, потому и было допущено существо­вание меньших сил. Они предназначены для того, чтобы быть посредниками между человеком и Тиравой» (там же).

49. См. Ананда К. Кумарасвами, «Символизм купола» (Ananda К. Coomaraswami, «Symbolism of the Dome»).

50. Иоан. 6:55.

51. Иоан. 10:9.

52. Иоан. 6:56.

53. Коран, 5:108.

54. Гераклит, фрагмент 102.

55. Гераклит, фрагмент 46.

56; Уильям Блейк, «БракосочетаниеНеба и Ада»: "Притчи Ада" (William Blake, «The Marriage of Heaven and Hell», "Proverbs of Hell").

57. Лео Фробениус, «Und Afrika sprach [...]». Сравним с поразительно похожим эпизодом с Одином (Воданом), который описывается в «Младшей Эдде»: "Язык поэзии", Г. Сравним также с велением Иеговы в Исходе, 32:27: «...возложите каждый свой меч на бедро свое, пройдите по стану от ворот до ворот и обратно и убивайте каждый брата своего, каждый друга своего, каждый ближнего своего».

* «Один отправился в путь и пришел на луг, где девять рабов косили сено. Он спрашивает, не хотят

ли они, чтобы он заточил им косы. Те соглашаются. Тогда, вынув из-за пояса точило, он наточил косы. Косцы нашли, что косы стали косить много лучше, и захотели купить точило. Он сказал, что пусть тот, кто хочет купить точило, заплатит за него в меру. Это всем пришлось по душе, и каждый стал проси ть точило для себя. Один бросил точило в воздух, но, так как все хотели схватить его, вышло, что они полоснули друг друга косами по шее». — Прим. перев.

ЧАСТЬ I ГЛАВА I

1. Братья Гримм, «Волшебные сказки», No. 1, "Король-лягушонок" (в переводе Г. Петни- кова).

2. 3. Фрейд, «Психопатология повседневной жизни».

3. Эвелин Андерхилл, «Исследование сущности и развития духовного сознания человека», часть II: «Мистический путь», глава II: «Пробуждение "Я"» (Evelyn Underbill, «Mysticism, А Study in the Nature and Development of Man's Spiritual Consciousness», Part II: «The Mystic Way», Chapter II: «The Awakening of the Self»).

4. Зигмунд Фрейд, «Вводные лекции о психоанализе».

5. Мэлори, «Смерть Артура» (Malory, «Le Morte d'Arthur»). Это преследование оленя и зрелище «рыскающего зверя» отмечают начало появления загадок, связанных с Поисками Святого Грааля.

6. Джордж А. Дорси и Алфред Л. Крёбер, «Традиции арапахо» (George A. Dorsey, Alfred L. Kroeber, «Traditions of the Arapaho»).

7. К. Г. Юнг, «Психология и алхимия» (C.G. Jung, «Psychology and Alchemy»).

8. Вильгельм Штекель (Wilhelm Stekel, «Die Sprache des Traumes»). Доктор Штекель подчер­кивает связь кроваво-красного сияния с мыслями о кровавом кашле при туберкулезе.

9. «Буддизм в переводах», изд-во "Генри Кларк Уоррен" («Buddhism in Translations», Henry Clarke Warren).

10. В этом разделе и на всех последующий страницах я не делаю попыток привести все существующие свидетельства. Заниматься этим (к примеру, следуя манере Фрэзера в его «Золотой ветви») означало бы невероятно увеличивать размеры глав, не добиваясь при этом какого-либо дальнейшего прояснения основной идеи мономифа. Вместо этого я представляю в каждом разделе несколько ярких примеров из обильного числа рассеянных и показательных традиций. В ходе изложения этой работы я постепенно перехожу от одних источников к другим, так что читатель сможет испробовать самые разнообразные привкусы различных стилей. К тому времени как он достигнет последней главы, в его распоряжении окажется обзор огромного числа примеров из самых разных мифологий. Если же читателю захочется удостовериться, насколько многое может быть процитирова­но в каждом разделе о мономифе, ему достаточно обратиться к некоторым источникам, перечисленным в ссылках, а также перелистать множество сказок.

11. Прит. 1:24—27; 32.